Борхес. Расследования - СПб: Амфора. ТИД Амфора, 2009

Борхес. Вымыслы - СПб: Амфора. ТИД Амфора, 2009

ISBN 978-5-367-00828-9

То, к чему я стремлюсь, - недостижимо и будет сопутствовать мне до конца дней моих, загадочное, как творение или как я, ученик. [5]

Кто-то гордится каждой написанной книгой, я - любой прочтенной. [7]

В Сиднее он познакомился с Боглем, слугою негром ... Богль был человек воздержанный и благовоспитанный, древние африканские инстинкты были крепко обузданы истовым и даже неистовым кальвинизмом. Если не считать явлений ему Господа ... он был абсолютно нормален. [31]

Зеркала и совокупление отвратительны, ибо умножают количество людей. [76]

Мир для них - не собрание предметов в пространстве, но пестрый ряд отдельных поступков. Для него характерна временная, а не пространственная последовательность. [81]

Все мы живем, откладывая на потом все, что можно отложить; вероятно, в глубине души мы все знаем, что мы бессмертны и что рано или поздно каждый человек сделает все и будет знать все. [139]

В кафе на улице Бразиль ... живет огромный кот, который позволяет гладить себя, точно надменное божество... Дальманн заказал чашку кофе... и подумал, ведя рукой по черному меху, насколько это общение иллюзорно, ведь они как бы разделены стеклом, поскольку человек живет во времени, в череде событий, а сказочный зверь - в сиюминутности, в вечности мгновения. [179]

Мы легко принимаем действительность, может быть, потому, что интуитивно чувствуем: ничто реально не существует. [192]

Иудеи, христиане и мусульмане исповедуют бессмертие, но то, как они почитают свое первое, земное существование, доказывает, что верят они только в него, а все остальные, бесчисленные, предназначены лишь для того, чтобы награждать или наказывать за то, первое. [193]

Смерть (или память о смерти) наполняет людей возвышенными чувствами и делает жизнь ценной. Ощущая себя существами недолговечными, люди и ведут себя соответственно; каждое совершаемое деяние может оказаться последним; нет лица, чьи черты не сотрутся, подобно лицам, являющимся во сне. Все у смертных имеет ценность – невозвратимую и роковую. [195]

Гистрионы считали, что миру придет конец, когда исчерпается число его возможностей, и, поскольку повторений быть не может, праведник должен исключить (то есть совершить) наигнуснейшие дела, дабы таковые не запятнали будущего и дабы ускорить пришествие царства Иисусова. [208]

Хочешь увидеть то, чего глаза человеческие не видели? Посмотри на луну. Хочешь услышать то, чего уши не слышали? Послушай крик птицы. Хочешь дотронуться до того, чего не трогала рука человека? Потрогай землю. Истинно говорю, что Бог еще не создал мир. [210]

Судьба любого человека, как бы сложна и длинна она ни была, на деле заключается в одном-единственном мгновении — в том мгновении, когда человек раз и навсегда узнает, кто он. [218]

Чтобы затеряться в Боге, приверженцы суфизма повторяют собственное имя или девяносто девять имен Бога до тех пор, пока те перестают что-то значить. [257]

Ты пробудился не к бдению, а к предыдущему сну. А этот сон в свою очередь заключен в другом, и так до бесконечности, равной числу песчинок. Путь, на который ты вступил, нескончаем; ты умрешь, прежде чем проснешься на самом деле. [260]

Алеф. Место, в котором, не смешиваясь, находятся все места земного шара, и видишь их там со всех сторон. [283]

Каждое мгновение этих десяти лет виделось ей чистым настоящим, без «до» и «после». Не будем слишком удивляться такому настоящему, которое мы измеряем днями и ночами, и сотнями листков многих календарей, и нашими тревогами и делами, — подобное настоящее мы переживаем каждое утро перед пробуждением и каждый вечер, когда засыпаем. [318]

Признание в поступке как бы превращает действующее лицо в свидетеля. [321]

Очередность слов в любом сообщении придает неоправданно большое значение называемым предметам — ведь каждое слово занимает какое-то место на странице и какое-то мгновение в мыслях читателя. [323]

Люди поколение за поколением пересказывают всего лишь две истории: о сбившемся с пути корабле, кружащем по Средиземноморью в поисках долгожданного острова, и о Боге, распятом на Голгофе. [331]

Другой любопытный обычай связан с поэтами. Кому-то из йеху приходит в голову связать подряд шесть-семь слов, как правило, загадочных. Не в силах сдержаться, он выкрикивает их, стоя в центре круга, образованного сидящими на земле колдунами и плебсом. Если его стихи никого не тронут, то ничего не происходит; если же слова поэта вызвали страх, все молча отдаляются от него, охваченные священным ужасом (under a holy dread). Они чувствуют, что его посетил дух, — теперь никто с ним не заговорит и на него не взглянет, даже родная мать. Отныне он уже не человек, а бог, и всякий имеет право его убить. Поэт же, если ему удается, ищет спасения в песчаных местностях Севера. [339]

Мой сон длится уже семьдесят лет. В конце концов, каждый, когда вспоминает, встречается с самим собой. [342]

Если не брать неумолимых страниц Истории, памятные события в жизни обходятся, как правило, без памятных фраз. [345]

Новый директор Библиотеки - литератор, отдающийся изучению древних языков, будто нынешние для него недостаточно стары. [352]

Годы не меняют нашей сути, если она у нас вообще есть. [353]

Слова - это символы: они требуют общих воспоминаний. [366]

При встрече с чужой смертью каждый предается бесплодным сожаленьям, укоряя себя за прежнее бессердечие. Люди забывают, что они – мертвецы, ведущие беседы с мертвецами. [368]

Видишь то, что понимаешь... Дикарь не воспринимает Библию миссионера, а пассажир корабля видит снасти по-иному, чем команда. Если бы мы в самом деле видели мир, мы бы его понимали. [373]

Людям необходимо незабываемое. [376]

Двух одинаковых гор не найти, но равнина повсюду на свете одна и та же. [390]

[разговор с человеком из будущего]

— А как с величайшим достижением моей эпохи, полетами в космос? — спросил я.

— Вещь замечательная, но мы уже много столетий назад отказались от подобных путешествий. Нам не избавиться от своего времени и места.

И, улыбнувшись, добавил:

— В конце концов, любое путешествие — космическое. Добраться до другой планеты или до соседней усадьбы — не все ли равно? Войдя в эту комнату, вы тоже совершили космическое путешествие. [394]

Если решаешь уехать в чужие края, надо пробиться, иначе незачем уезжать. [400]

[Собеседник] выглядел человеком разумным, но принимал всерьез такие вещи, как съезды и мироздание, которые вполне могли быть чьей-то надмирной шуткой. [400]

Никому не под силу вместить в один миг всю полноту прошлого. Подобным даром не наделены ни известный мне как-никак Шекспир, ни я, его скромный наследник. Человеческая память - не сумма пережитого, а хаос неведомых возможностей. [414]

Уильям Блейк - взбунтовавшийся ученик Сведенборга. [417]

Я - самый обычный человек... Но иногда по утрам я понимаю, что сны минуту назад видел кто-то другой. [417]

В любой момент я могу умереть, затеряться в неведомом и продолжать видеть сны вдвойне... Ты не представляешь себе, как важно выяснить, один человек видит сон или двое снятся друг другу [419]

Каждый писатель кончает тем, что превращается в собственного бесталанного ученика. [421]

Нет слов рассказать тебе об этом. Можно описывать только разделенный опыт. [421]

[диалог с Парацельсом]

— Ты надеешься, что я могу создать камень, способный превращать в золото все природные элементы, и предлагаешь мне золото. Но я ищу не золото, и если тебя интересует золото, ты никогда не будешь моим учеником.

— Золото меня не интересует, — ответил вошедший. — Эти монеты — всего лишь доказательство моей готовности работать. Я хочу, чтобы ты обучил меня Науке. Я хочу рядом с тобой пройти путь, ведущий к Камню.

Парацельс медленно промолвил:

— Путь — это и есть Камень. Место, откуда идёшь, — это и есть Камень. Если ты не понимаешь этих слов, то ты ничего пока не понимаешь. Каждый шаг является целью.

Вошедший смотрел на него с недоверием. Он отчётливо произнёс:

— Значит, цель всё-таки есть?

Парацельс засмеялся.

— Мне известно лишь, что Путь есть.

[423]

...

[еще диалог с Парацельсом]

— Мы не в Раю, — настойчиво повторил юноша, — здесь, под луной, всё смертно.

Парацельс встал.

— А где же мы тогда? Неужели ты думаешь, что Всевышний мог создать что-то, помимо Рая? Понимаешь ли ты, что Грехопадение — это неспособность осознать, что мы в Раю?

[424]

Неодолимая потребность в порядке, породившая математику, вынудила меня искать порядок в этих отклонениях от законов математики. [435]

[Орнитологический аргумент]

Закрываю глаза и вижу стайку птиц. Зрелище длится секунду, а то и меньше; сколько их, я не заметил. Можно их сосчитать или нет? В этой задаче - вопрос о бытии Бога. Если Бог есть, сосчитать можно, ведь Ему известно, сколько птиц я видел. Если Бога нет, сосчитать нельзя, поскольку сделать это [уже] некому.

В таком случае допустим, что птиц меньше десяти и больше одной, но не девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, две. Иными словами, искомое число - между десяткой и единицей, но не девятка, восьмерка, семерка, шестерка, пятерка и т.д. А такое целое число помыслить невозможно: ergo, Бог есть. [441]

[мой комментарий: структура этого вычурного доказательства Борхеса такова:

а) число птиц, с одной стороны, равно чему-то конкретному. Это доказывается от противного: допустим, все высказывания вида "птиц было N" ложны. Тогда, последовательно их перебрав, мы получим, что ложно и все высказывание вида "птицы вообще были", что противоречит впечатлению

б) число птиц, с другой стороны, неизвестно нам

в) но мы одни не можем быть источником конкретности чего-то, что неизвестно нам (раз нам это неизвестно), значит, конкретность основана на еще чьем-то существовании, которому известны все наши зрелища с закрытыми глазами]

Ислам утверждает, что в неизреченный Судный День всякий грешивший изображением живого воскреснет среди своих созданий, и повелят ему вдохнуть в них жизнь, и грешник потерпит крах и рухнет с ними вместе в огонь вечной кары. [442]

Литература начинается мифом и заканчивается им. [451]

Любой из нас, идя в сумерках или перебирая старые даты, хоть раз в жизни чувствовал, что утратил бесконечно дорогое. Люди утратили один-единственный и ничем на земле не восполнимый лик. Узнай мы взаправду, каким он был, мы обрели бы ключ всех загадок и поняли, как сын плотника может стать Сыном Божиим. Апостолу Павлу он виделся сокрушительным светом; Иоанну — солнцем, воссиявшим во всю мощь; Святой Тересе — и много раз — в облаке безмятежного сияния, и она так и не смогла разглядеть цвет его глаз... Может быть, лицо исчезло, стерлось, чтобы Бог стал каждым. [452]

Спиноза утверждал, что сущее стремится пребыть собой: камень - вечно быть камнем, тигр - тигром. Мне суждено остаться Борхесом, а не мной (если я вообще есть), но я куда реже узнаю себя в его книгах, чем во многих других... Однажды я попытался освободиться от него и сменил мифологию окраин на игры со временем и пространством. Теперь и эти игры принадлежат Борхесу, а мне нужно придумывать что-то новое. И потому моя жизнь - бегство, и все для меня - утрата, и все достается забвенью или ему, другому. Я не знаю, кто из нас двоих пишет эту страницу. [458]

В конце концов, важнее всего даже не тайна, а пути к ней. Вот что надо пройти. [460]

Пути мира неисповедимы, но важно не упускать одно: ясной мыслью и праведным трудом мы помогаем мостить эти непостижимые для нас пути. [463]

Только один человек на земле рождался, только один человек на земле умирал. Всё прочее – просто статистика, немыслимый результат сложения. Так же немыслимо складывать запах дождя и позавчерашний сон. Тот человек ... ты и я. [464]

Историй всего четыре : о падении города, о возвращении домой, о поиске и о самопожертвовании. [18 / 464]

Мы думаем, что время идет только для других, а оно не щадит никого. [467]

Как же могут умереть женщина, мужчина или ребенок, если в каждом из них — столько весен и листьев, столько книг и птиц, столько рассветов и закатов? [472]

Самые верные наши подруги — ушедшие: они неподвластны ни ожиданию с его смутой, ни тревогам и страхам надежды. Единственный подлинный рай — потерянный. [473]

Что увидит во сне непредвосхитимое будущее? Что Алонсо Кихано останется Дон Кихотом, даже не покидая своего села и библиотеки. Что минута перед пробуждением Улисса может быть богаче поэмы о его трудах. Увидит целые поколения, слыхом не слыхавшие имени Улисс. Увидит сны куда отчетливей сегодняшней яви. Увидит, что мы в силах сотворить любое чудо, а не делаем этого, поскольку в воображении оно гораздо реальней. Увидит миры такой мощи, что трель одной-единственной тамошней птицы может убить там человека.

Увидит, что забвение и память — действие воли, а не вмешательство или прихоть случая. Что можно смотреть всем телом, как во тьме померкших миров — своих ослабевших глаз — мечтал Мильтон. Увидит мир без машин и без этой хрупкой машины — нашего тела.

Жизнь — не сон, но, как писал Новалис, может когда-нибудь дорасти до сна. [473]

Борхес. Расследования - СПб: Амфора. ТИД Амфора, 2009

ISBN 978-5-367-00933-0

Для верующего все вокруг – воплощенное слово Божие: вначале свет был назван по имени, а затем воссиял над миром; для позитивиста он – шестерни рокового механизма. Соединяя удаленное, метафора разламывает эту двойную предопределенность. [6]

Истинное величие человека заключено в том, чтобы соответствовать своему времени и характерным для него стремлениям. [12]

Есть на этих страницах и великаны, обычные обитатели волшебных сказок: согласно другим волшебным сказкам, именуемым психоанализом, их источник - воспоминания детства и разница в росте взрослых и ребенка. [20]

Дочь персидского царя в той же сказке так прекрасна, что тело ее отбрасывает не тень, а свет. [21]

Я для того и льну к этим сказкам: чтобы ощутить себя чужим собственной жизни, чтобы от нее оторваться, чтобы играть в ностальгию по ней. [22]

Толпа не меньше человека, а целый лес не скроет отсутствие одного-единственного дерева. [26]

Страница, в которой нельзя безнаказанно изменить ни одного слова, – всегда наихудшая. Изменения языка стирают побочные значения и смысловые оттенки слов; «безупречная» страница хранит все эти скромные достоинства и именно поэтому изнашивается с необыкновенной легкостью.

Напротив, страница, обреченная на бессмертие, невредимой проходит сквозь огонь опечаток, приблизительного перевода, неглубокого прочтения и просто непонимания... Я искренне убежден, что возможность опустить два-три неброских приема: зрительную метафору, приятный ритм, удачное междометие или гиперболу и т. д. – лишний раз доказывает, что писателя ведет избранная тема. И в этом все дело. [30]

Ориген усматривал в словах Священного писания три смысла: исторический, нравственный и мистический, соответствующие в человеке его телу, душе и духу; Иоанна Скот Эриугена - неисчислимое множество смыслов, подобное переливам оперения павлина. [35]

Текст описывает не первичное соприкосновение с реальностью, а итог его окончательной обработки с помощью понятий. Это и составляет суть классического метода [41]

Неточность вполне терпима и даже правдоподобна в литературе, поскольку мы то и дело прибегаем к ней в жизни. Мы каждую секунду упрощаем в понятиях сложнейшие ситуации.[42]

Магия – это венец и кошмар причинности, а не отрицание ее. Чудо в подобном мире – такой же редкий гость, как и во Вселенной астрономов. Им управляют законы природы плюс воображение. Для суеверного есть несомненная связь не только между убитым и выстрелом, но также между убитым и расплющенной фигуркой из воска, просыпанной солью, расколотым зеркалом, чертовой Дюжиной сотрапезников. Та же угрожающая гармония, та же неизбежная и неистовая причинность правит и романом... Такой же телеологией слов и сцен пронизаны хорошие фильмы.

Подведем итоги. Я предложил различать два вида причинно-следственных связей. Первый – естественный: он – результат бесконечного множества случайностей; второй – магический, ограниченный и прозрачный, где каждая деталь – это предзнаменование. В романе, по-моему, допустим только второй. [54]

Среди плодов человеческого воображения Ад больше других потерял с годами. Даже вчерашние проповедники позабыли его, оставшись без нищенской, но услужливой отсылки к святым кострам Инквизиции, подстерегающим нас в посюстороннем мире, – муке, конечно же, краткосрочной и все-таки вполне способной в границах земного стать метафорой бессмертия, той абсолютной и беспредельной муки, которую вовек навлекли на себя наследники Господня гнева. Удовлетворительна моя гипотеза или нет, одно бесспорно: неустанная реклама этого божественного установления в конце концов утомила всех. [54]

[Доводы в пользу вечности Ада]

Подхожу к самому невероятному – к доводам человечества в пользу вечности ада. Расположим их по возрастающей значимости.

Первый, вероучительный, гласит, что ужас наказания как раз и кроется в его вечности, а сомневаться в этом – значит сводить на нет действенность догматов и заигрывать с дьяволом. Есть в этом аргументе что-то неуловимо полицейское, и я не стану его даже опровергать.

Второй таков: боль должна быть бесконечной, поскольку бесконечна вина покусившегося на величие Бога, чье бытие бесконечно. По-моему, такой способ доказательства попросту ничего не доказывает... Кроме того, считать провинность бесконечной из-за покушения на Бога, чье бытие бесконечно, все равно что думать, будто обращенные к тиграм проклятия должны быть полосатыми.

И вот надо мною высится третий, единственно значимый довод... Сила этого аргумента – не в логике, она – в драматизме, а это куда сильней. Он предлагает безжалостную игру, даруя нам жестокое право губить себя, упорствовать во зле, отвергать дары милосердия, предаваться неугасимому огню и собственной жизнью наносить поражение Богу, раболепствуя перед телом, не знающим просветления даже в вечности... Твоя судьба, предупреждают нас, нешуточна, и вечное проклятие, как и вечное спасение, подстерегает тебя в любую минуту – эта ответственность и есть твое достоинство... "Бог не тешился, убеждая меня, как не тешился и дьявол – соблазняя" [58]

Англичанином владеют две взаимоисключающие страсти: необъяснимая тяга к приключениям и необъяснимое пристрастие к закону. [71]

[Статья "История вечности"]

Я начну с того, что припомню все темное и невразумительное, что связано со временем, этой естественной метафизической тайной, которая стоит прежде вечности - детища людей.

Одно из таких мест, не самое темное, но и не самое ясное, касается направления времени. Все считают, что оно течет из прошлого в будущее, но вполне вероятно и обратное, то, о чем пишет испанец Мигель де Унамуно: "В сумерках река времени струится из вечного завтра...". Сходное понятие времени у схоластов, которые представляли его движением из потенциального в актуальность. [75]

Жаждущее вечности человечество грезило двумя последовательно противоположными грезами с этим наименованием: грезой реалистов - странным томлением по незыблемым архетипам вещей, и грезой номиналистов, отрицающей истинность архетипов и стремящейся совместить в едином миге все детали универсума. [89]

Первое - Платон, Плотин (вечность = собрание архетипов человечества: истинно - все родовые понятие)

Второе - Августин (вечность = чистое настоящее, поддерживаемое тайной триединства; истинно - индивидуальное)

Вариант Борхеса: "мне почудилось, что я владею ускользающим или вообще несуществующим смыслом непредставимого слова "вечность". Только позже мне удалось выразить в словах свое впечатление. Вот что это такое. Это чистое соположение однородных вещей - тихой ночи, светящейся стены, характерного для захолустья запаха жимолости, первобытной глины - не просто совпадает с тем, что было на этом углу столько лет назад, это вообще никакое не сходство, не повторение, это то самое, что было тогда. И если мы улавливаем эту тождественность, то время - иллюзия, и, чтобы ее развеять, достаточно вспомнить о неотличимости призрачного вчера от призрачного сегодня."

[интересный аргумент против материализма]

Во второй его [Цицерона] книге один из собеседников заявляет: "Не удивительно, если кто-то убедил себя, будто существуют плотные и неделимые частицы, которые увлекает сила притяжения, так что из их беспорядочного столкновения рождается прекраснейший окружающий мир. Убедивший себя в подобном вполне может поверить и другому: что стоит наудачу разбросать двадцать одну букву алфавита, отчеканенного из золота в бесчисленном множестве копий, и они сами собой сложатся в "Анналы" Энния. Только вряд ли случай создаст хоть одну-единственную строку" [116]

[об "Улиссе" Джойса]

"Улисс" (как известно) -- это история одного дня в пределах одного города. Легко заметить, что добровольное самоограничение здесь - не просто дань вкусам Аристотеля: как нетрудно догадаться, любой день для Джойса - это втайне все тот же неотвратимый день Страшного суда, а любое место на свете - Преисподняя или Чистилище. [120]

[о книгах]

Так же как в сумерках смешаны ночь и день, а в волнах -- вода и пена, в книге неразрывно соединились два разноприродных начала. Книга - одна из окружающих вещей, один из трехмерных предметов, но вместе с тем она - символ, подобный алгебраическим уравнениям или общим идеям... Может быть, именно письмо делает книгу (как и верящих в нее людей) двуединством души и тела. Отсюда - многообразное удовольствие, которое нас в ней поджидает: счастье видеть, прикасаться и мыслить разом. [123]

[Двойственность английского языка]

Английский... может быть единственный в Европе язык, который обладает, скажем так, двойным регистром: для повседневных разговоров, для мыслей, к примеру, ребёнка, деревенского жителя, моряка, земледельца у него есть слова саксонских корней, а для интеллектуального обихода - слова латинского происхождения... Одно дело - сказать на саксонский манер "dark" и совсем другое - "obscure", одно дело - сказать "brotherhood" и совсем другое - "fraternity"...

Шекспир это всё чувствовал. Можно сказать, очарование Шекспира во многом и заключается в этой взаимной игре латинских и германских корней. [129]

[Средневековье vs Возрождение]

Или возьмите его Фауста, доктора Фауста, олицетворяющего жажду Возрождения все познать, прочитать книгу природы, но не в поисках морального урока, как это было в Средние века, ... а в поисках знаков, из которых состоит мир. [132]

[Бернарда] Шоу однажды спросили, действительно ли он верит, что Библия написана Святым Духом. Шоу ответил, что Святой Дух написал не одну Библию, но все книги на свете. Сегодня мы уже не поминаем Святого Духа, у нас в ходу другие мифы: для нас пером писателя водит подсознание или коллективное бессознательное... В произведении есть что-то, превосходящее сознательные намерения автора. [137]

Может быть, чтобы написать что-то стоящее, надо отчасти забываться. А задаваясь целью написать стоящую вещь, писатель сам себе мешает: он слишком сосредоточен. Может быть, искусство должно скорее напоминать сон, сон, на котором не сосредоточивают внимание. [137]

Гениальная книга - это книга, которую каждое поколение читателей читает отчасти или совершенно по-своему. [138]

[Статья о Дон Кихоте]

Еще раз обсуждать тему Дон Кихота, о котором уже написано столько книг, написаны целые библиотеки... занятие, казалось бы, напрасное и неблагодарное. Однако поговорить о друге - всегда удовольствие, всегда радость. А каждый из нас, по-моему, вправе считать Дон Кихота своим другом. Между тем, не о всяком литературном герое такое скажешь... Очень немногих героев (для меня они - вершина литературы) можно уверенно и попросту назвать своими друзьями. [138]

"Что такое герой книги?" - спрашивал Стивенсон. И отвечал : "В конечном счете герой - это всего лишь цепочка слов". Это верно и все-таки кажется богохульством... Ведь не скажем же мы, что наши друзья - это цепочка слов или, допустим, зрительных ощущений. [139]

В основе <книги Сервантеса> - конфликт между сном и явью... Сервантес знал, что явь создана из того же вещества, что и сны. По крайней мере, он должен был это чувствовать. Раньше или позже это чувствует каждый. Но Сервантес еще и забавлялся, напоминая нам: то, что мы принимаем за чистую явь, - такой же сон. Вся его книга - разновидность подобного сна. Так что к концу каждый из читателей чувствует, что и он может оказаться сном. [142]

Никто ничего не придумывает первым и всегда найдутся треклятые предшественники, которые все на свете придумали раньше нас. [142]

Все приключения Дон Кихота - это, можно сказать, его развернутые определения. [144]

Ши Хуан-ди, император династии Цинь, завоевал шесть царств и уничтожил феодальную систему; возвел стену, потому что стены служат защитой; сжег книги, потому что к ним обращались его противники, дабы восславить правителей древности... Ши Хуан-ди, по описаниям историков, запретил упоминать о смерти; он искал эликсир бессмертия и уединился во дворце, где было столько комнат, сколько дней в году. Эти сообщения наводят на мысль, что стена в пространстве и костер во времени служили магическими преградами, чтобы задержать смерть. [148]

Джордано Бруно... заявил... что божество находится близко, "ибо оно внутри нас в еще большей степени, чем мы сами внутри нас". [152]

Быть может, всемирная история - это история различной интонации при произнесении нескольких метафор. [153]

Шопенгауэр писал, что жизнь и сны - это страницы одной и той же книги. Читать их по порядку - значит жить; перелистывать их - значит грезить. [161]

Теологи определяют вечность как мгновенное, ослепительное обладание всеми моментами времени и считают ее одним из атрибутов Бога. Данн удивительным образом полагает, что вечность уже наша и наши еженощные сны – тому подтверждение. В них, по его мнению, сливаются ближайшее будущее и непосредственное прошлое. Бодрствуя, мы с обычной скоростью передвигаемся в событийном времени; во сне – успеваем обозреть бескрайние территории. [161]

Почему нас смущает, что карта включена в карту и тысяча и одна ночь – в книгу о «Тысяче и одной ночи»? Почему нас смущает, что Дон Кихот становится читателем «Дон Кихота», а Гамлет – зрителем «Гамлета»? Кажется, я отыскал причину: подобные сдвиги внушают нам, что если вымышленные персонажи могут быть читателями или зрителями, то мы, по отношению к ним читатели или зрители, тоже, возможно, вымышлены. [165]

Согласно классификации из китайской энциклопедии под названием "Небесная империя благодетельных знаний" животные делятся на:

а) принадлежащих Императору,

б) набальзамированных,

в) прирученных,

г) сосунков,

д) сирен,

е) сказочных,

ж) отдельных собак,

з) включенных в эту классификацию,

и) бегающих как сумасшедшие,

к) бесчисленных,

л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти,

м) прочих,

н) только что разбивших цветочную вазу,

о) похожих издали на мух.

Итак, я показал произвольность делений ... у неизвестного (или апокрифического) китайского энциклопедиста; очевидно, не существует классификации мира, которая бы не была произвольной и проблематичной.

Причина весьма проста: мы не знаем, что такое мир. [178]

Духовное сродство этих двух авторов [Кьеркегора и Кафки] общепризнанно. [180]

Каждый писатель сам создает себе предшественников. Его творчество переворачивает наши представления не только о будущем, но и о прошлом. [182]

[возникновение культа книги]

Климент Александрийский писал о своем недоверии к письменности в конце II века; в конце IV века начался умственный процесс, который через много поколений привел к господству письменного слова над устным, пера – над голосом. Поразительный случай пожелал, чтобы писатель зафиксировал мгновение (вряд ли я преувеличиваю, говоря здесь «мгновение»), когда начался этот длительный процесс. Святой Августин в шестой книге своей «Исповеди» рассказывает: «Когда Амвросий читал, он пробегал глазами по страницам, проникая в их душу, делая это в уме, не произнося ни слова и не шевеля губами». Святой Августин был учеником Святого Амвросия, епископа Медиоланского, до 384 года; тринадцать лет спустя, в Нумидии, он пишет свою «Исповедь», и его все еще тревожит это необычное зрелище: сидит в комнате человек с книгой и читает, не произнося слов.

Этот человек переходил непосредственно от письменного знака к пониманию, опуская знак звучащий: странное искусство, зачинателем которого он был, искусство читать про себя, приведет к поразительным последствиям. По прошествии многих лет оно приведет к идее книги как самоцели, а не орудия для достижения некоей цели. [184]

[влияние культа книги на картину мира]

Идея, что Бог написал книгу, побудила <христиан> вообразить, что Он написал две книги, одна из которых – Вселенная. В начале XVII века Фрэнсис Бэкон ... заявил, что Бог, дабы мы избежали заблуждений, дает нам две книги: первая – это свиток Писания, открывающий нам Его волю; вторая – свиток творений, открывающий нам Его могущество, и вторая представляет собою ключ к первой. Бэкон имел в виду нечто гораздо большее, чем яркая метафора: он полагал, что мир можно свести к основным формам (температура, плотность, вес, цвет), ограниченное число которых составляет ... ряд букв, которыми записан универсальный текст Вселенной.

[о двух типах людей]

Колридж как-то заметил, что люди рождаются на свет последователями либо Аристотеля, либо Платона. Для последних виды, роды и классы – реальность, для первых – мысленное обобщение; для первых язык – зыбкая игра символов, для вторых – карта мирозданья. Последователь Платона видит в мире некий космос, порядок, а для приверженца Аристотеля порядок этот вполне может быть ошибкой или выдумкой нашего всегда одностороннего ума. Два этих противника шагают через широты и столетия, меняя языки и имена; с одной стороны, Парменид, Платон, Спиноза, Кант, Фрэнсис Брэдли; с другой – Гераклит, Аристотель, Локк, Юм, Уильям Джемс. [189]

[цитата из Леона Блуа]

«Любой из нас живет на земле, дабы служить неким неведомым ему самому символом.. Нет на земле человека, который мог бы с уверенностью сказать, кто он. Никто не знает, для чего он пришел в этот мир, с чем соотнести свои поступки, свои чувства, свои мысли, не знает даже своего истинного имени, своего бессмертного Имени в пронизанных Светом списках… История – это нескончаемый литургический текст, в котором йоты и точки не менее значимы, чем стихи или же целые главы, однако смысл тех и других никому не ведом и глубоко сокрыт». [193]

Быть чем-то одним неизбежно означает не быть всем другим, и смутное ощущение этой истины навело людей на мысль о том, что не быть - значит больше, чем быть чем-то, и в известном смысле это означает быть всем. [197]

[опровержение традиционного понятия времени]

Идея Борхеса: рассмотрим виды разрушения цельного представления о субъекте по степени радикальности.

1) Шопенгауэр: мир - это содержимое мысли, есть "мир в мозгу" и "мир вне мозга"

2) Беркли: "мира вне мозга" нет, есть лишь цельность субъекта и причинно-следственная упорядоченность мира, источником которой является Бог

3) Юм: "мира вне мозга нет", но и даже причинно-следственной упорядоченности нет, мы обманчиво принимаем за нее простую последовательность восприятия.

Мысль Борхеса: сделать следующий шаг и признать, что не только причинно-следственные связи иллюзорны и ложно возникают из простой последовательной упорядоченности ощущений, но и сами понятия последовательности и одновременности в равной степени иллюзорны, а именно на них и выстроено понятие времени.

B итоге Борхес предлагает считать, что времени в привычном понимании нет:

1) нет линейной последовательности мгновений у одного человека: существует лишь каждый прожитый миг отдельно и сам по себе, а не воображаемая связь между ними; эти миги несоизмеримы между собой и не складываются ни во что цельное типа "всех мгновений на свете"

2) нет сопоставимости мгновений у разных людей: мгновения разных людей несоизмеримы

3) вместо этого возможно полное совпадение мгновений как у одного человека (нарушив линейность времени, допустив точное попадание в те же мгновения), так и у разных людей (два человека могут оказаться "внутри" общего мгновения).

"Разве пылкие читатели, отдающиеся строке Шекспира, - это на самом деле не Шекспир?"

Наша жизнь... ужасна не тем, что призрачна; она ужасна тем, что необратима... Мы сотканы из вещества времени. Время – река, которая уносит меня, но эта река – я сам; тигр, который пожирает меня, но этот тигр – я сам; огонь, который меня пепелит, но этот огонь – снова я.

Мир, увы, остается явью.

[224]

Классической является та книга, которую некий народ или группа народов на протяжении долгого времени решают читать так, как если бы на ее страницах все было продуманно, неизбежно, глубоко, как космос, и допускало бесчисленные толкования. [225]

[о греках и евреях]

Каждый человек Запада принадлежит к грекам и евреям. Западный мир - мир христианский. Смысл этого утверждения в том, что мы принадлежим к одной из ветвей еврейства, истолкованного богословами Запада через посредство Аристотеля и мистиками Запада через посредство Платона. Наравне с буддизмом или исламом, христианство - это целая культура, это унаследованная от древности тонкая и сложная игра привычек ума и сердца, изменить которую ни в чьей воле. [232]

Фантазия - всего лишь часть, хотя и немаловажная часть, того, что принято именовать реальностью. В конечном счете, неизвестно, к какому из двух жанров - к реальности или фантастике - принадлежит мир. [234]

[лекция о книгах]

Среди различных орудий, которыми располагает человек, самым удивительным, несомненно, является книга. Все остальное можно считать его физическим продолжением. Микроскоп и телескоп - продолжают глаз, телефон - голос, плуг и шпага - руки. Но книга - совсем другое дело, книга - продолжение памяти и воображения. [235]

Древние греки и римляне не исповедовали наш культ книги - и это меня удивляет. В книге они видели суррогат устного слова. Фраза, которую обычно цитируют: "Scripta manent, verba volant" (Написанное остается, слова улетают (лат.)) означает не то, что устное слово эфемерно, а то, что написанное слово жестко и мертво. [235]

Эмерсон говорит, что библиотека - это что-то вроде магического кабинета. Там заколдованы лучшие души человечества, но они ожидают нашего слова, чтобы выйти из немоты. Мы должны открыть книгу, и тогда они очнутся. Эмерсон полагает, что мы можем общаться с лучшими умами мировой истории, но не стремимся к этому. [240]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: