I. Общая гражданская дееспособность лица. - II. Непринужденный произвол и согласие 3 глава

В том и другом случае церковная власть соответствующего исповедания ведает не только административную и хозяйственную сторону дела, но и все, что касается содержания храмов и соблюдения приличествующего месту благочиния.

Ограниченная оборотоспособность икон и других предметов почитания лиц православного и иных исповеданий заключается в том, что самое мастерство иконописания подлежит контролю, а также публичная торговля предметами чествования христиан не допускается для нехристиан*(23). Унаследовавшие от христиан идолопоклонники и иноверцы, нехристиане, обязаны передавать предметы поклонения христиан в руки православных в течение 6 месяцев, под опасением иначе их отобрания (1188-1190. Т. X. Ч. 1). Такому же ограничению обмена священные предметы подлежат и в случаях гражданских взысканий, постигающих имущество несостоятельного должника (ст. 1410 и 1411 Т. X. Ч. 1 и 1043 и 1044 Уст. гражд. суд.).

Образцов частной экстракоммерциальности вещей по самым различным основаниям можно найти массу в любом законодательстве. Ограничение оборотности идет или для определенного круга лиц, или для известных операций, или для количества, превышающего норму, или для известных целей*(24). Они касаются оружия, ядовитых веществ, фальсифицированных продуктов потребления, зачумленного скота, запрещенных книг и проч. В общецивильном смысле эти ограничения правооборотности представляют собой мало поучительного. В дальнейшем мы будем иметь в виду весьма существенные, именно для общего цивильного обмена, ограничения правооборотности некоторых недвижимостей, особенно имуществ родовых.

Новый немецкий кодекс в общих положениях о вещах (art. 90-104) вовсе не касается вопроса об экстракоммерциальности вещей и разных ее основаниях, натурально, не потому, что таких вещей не знает немецкое право, а потому в особенности, что чисто цивильных норм, которые имели бы составить содержание имперского кодекса, недостаточно для определения их юридической позиции, а нормы смешанного, цивильно-исповедного или цивильно-политического характера, удержались в компетенции партикулярной, а не имперской общей законодательной власти, кроме тех случаев, где речь идет о защите страны, как, напр., в указанном выше Rayongesetz'e 1871 г. и тому подобных.

Главнейшие категории вещей, способных быть предметом гражданского правообладания и цивильного обмена. - Вещи движимые и недвижимые. - Расчленение понятия недвижимости во французском кодексе. - Движимые вещи в Code civil и у нас. - Экономическое и юридическое взаимоотношение того и другого вида имуществ в процессе историческом и в современных законодательствах

Во главе деления вещей по различию их свойств, важных для конструкции гражданских правоотношений, на отдельные категории наше законодательство, буквально следуя французскому образцу, ставит различие вещей (имуществ) движимых и недвижимых (т. X. Ч. 1. Ст. 383, С. с. art. 516). Вслед за сим французский закон указывает на основания для зачисления отдельных объектов цивильного обладания в ту или другую категорию. Этих оснований несколько, и нет сомнения, что каждое из них определяет собой различие имуществ движимых и недвижимых не в одном Code civil. Но нигде эти основания не расчленены настолько ясно и соответственно самой цели деления, т.е. формальной известности той категории, к коей в смысле права надлежит причислять ту или другую вещь, как именно в действующем праве французов.

Эти различные основания причисления вещей к той или другой категории у французов (и у нас, как сейчас увидим), суть следующие.

а) Вещи суть недвижимые по их природе. Сюда идет не только поземельный участок, но и связанные с ним постройки, жатва на корню, не снятые плоды с деревьев. Трубы, проложенные для провода воды, составляют часть землевладения, с коим связаны, и суть тоже недвижимости.

Наше законодательство не выделяет этого основания для зачисления вещей в особую категорию недвижимых по их природе, но все то, что мы находим у французов зачисленным сюда, зачисляется сюда же и нашим законом, но по принципу далеко не тождественному с французским и не выдержанному вполне. Итак, недвижимыми имуществами признаются по закону земли и всякие угодья, дома, заводы, фабрики, лавки, всякие строения и пустые дворовые места, а также железные дороги (ст. 384).

Нет сомнения, что ряд этих положений мог бы с успехом уступить место французскому положению, находящему для занесения этих вещей в категорию недвижимостей не одно легальное основание, а самую природу вещи.

В дальнейшем ряде статей (386 и след.) мы найдем такие же строения, связанные с землей, как у французов, каковы церкви, дворы, мельницы (ср.: Code с. art. 519), мосты, перевозы, плотины, гати, но все это не по тому основанию, какое указано в ст. 384, не по закону, а по свойству этих вещей как принадлежностей населенных недвижимых имений. Мы будем сейчас иметь случай установить понятие принадлежности, коему никак нельзя подчинить указанные в статье 386 предметы. Здесь обратим внимание только на то, что ряд положений о недвижимостях и принадлежностях земель населенных и ненаселенных, выраженных в статьях 385-387, не имел и прежде значения юридического разграничения вещей, а ныне, вместе с уничтожением понятия населенного имения, потерял и прежнее свое значение.

Юридического значения это деление не имело и в старину, ибо и в старину реки, озера, пруды, болота, дороги, источники и другие места, сим подобные (ст. 387), не были принадлежностями имений, а входили в их состав, некоторые по самой природе (реки, озера), а другие, как, напр., дороги (ст. 387), мосты, перевозы, плотины и гати (386), не в тот или другой род имений (населенных или ненаселенных), а в любые поземельные участки.

Точно так же все произведения, на поверхности земли обретающиеся, и сокровенные в недрах ее металлы (ст. 387) не составляли того, что юристы называют принадлежностью, а были органическими произведениями почвы или входили в ее состав, и что касается последних, были одно время изъяты из частного обладания, а затем вновь соединены с ним. Любая ли, однако, связь постройки или насаждения с землей должна определять собой состав недвижимости? Статья 95 Имп. код. 1896 г. исключает отсюда то, что связано с землей для преходящих целей; таковы растения в питомниках (Baumschule), в садовых заведениях для торга, леса, помосты, ярмарочные балаганы и т.под.

Итак, нет сомнения, что из статей нашего закона легко извлечь буквально тот же состав понятия недвижимости, который определился в Code civ. на основании природных свойств вещей, immeuble par la nature.

b) Другое основание, которое дает Code civ. для зачисления вещей в категорию недвижимостей, есть их назначение (immeubles par destination, art. 517). Это крайне характерное и в хозяйственном и в юридическом смысле сочетание двух разных по природе вещей, которые ставятся в юридическую связь вещи главной и принадлежностной актом воли хозяина, и этой установившейся их связью, или их назначением, определяется их юридическое свойство недвижимостей, хотя по природе они суть вещи движимые.

В эту, так сказать, подвижную категорию вещей, получающую свойство движимости или недвижимости по назначению, французы вводят массу вещей, притом, смотря по назначению самой недвижимости, сельскохозяйственному, промышленному, совершенно разные вещи. Таков рабочий скот, сдаваемый собственником фермеру в составе хозяйственного землевладения (522), земледельческие орудия, семена, солома, навоз, улья, рыбные пруды, давильни, чаны, кузнечные приборы, принадлежности фабрик и проч., опять соответственно хозяйственному назначению недвижимости (524). Все это данные, очень близкие к вопросам фактического свойства.

Не французское только право, а несравненно шире и полнее право латинское дает нам понятие о составе вещей сложных, об отношении одного элемента в этом составе к другому, о связи вещей главных и принадлежностей. Эти же положения выработаны как бы на исторической почве нашего прошлого права, вернее, наших старых указов и введены, как сейчас увидим, частью в состав положений о разных родах имуществ (383 и след.), частью позже присоединены и развиты в положении о вознаграждении за владение чужим имуществом (ст. 609 и след.).

Но далеко не везде так рельефно выделяется особый юридический характер этой связи двух вещей, весь основанный не на природе самой вещи, а на ее назначении, и юридическое последствие, которое получается отсюда, иммобилизация вещи, как это видим именно во французском кодексе.

Мы не входим здесь в подробности вопроса о вещах главных и принадлежностях, на коем будем иметь случай остановиться позже.

c) Французы знают, затем, имущества, которые становятся недвижимыми через приложение, par application, к недвижимости, каковы повинности, по-латыни сервитуты, у нас права участия частного, которые, будучи собственно res incorporates, становятся недвижимыми через применение к недвижимости (526). Сюда идут не только предиальные сервитуты, но и личные, каков узуфрукт. Сюда же идут иски, направленные на недвижимости. На связь исков с имуществом, на которое иски направлены, дают у нас указание в особенности ст. 417 и 419. Права вещные, особенно право участия в чужих недвижимостях, подчиняются и у нас в отдельных случаях некоторым особым определениям, которые здесь надлежит иметь в виду. Таким образом, права угодий, составляющие остаток старины, прямо зачислены в категорию недвижимостей (384); к фабрикам и заводам, в качестве их принадлежностей, приписываются леса, покосы (388). На право иметь окно в стене, построенной на меже, должен быть совершен крепостной акт (446). Указанная статья требует этого ввиду уступки прав собственности (446, очевидно, частичной). То же находим для долгосрочных аренд (1693). Всех подобных прав, однако, нельзя сопоставлять с правом собственности на недвижимости. По отношению к праву, очевидно, тоже вещному и тоже на недвижимость, какое имеет золотопромышленник на золотой прииск, казенный или Кабинета Его Величества, закон наш, однако, прямо выражает, что оно признается имуществом движимым (ст. 403). Тут решающий критерий есть прямо позитивный, о чем сейчас же ниже.

d) Наконец, последнюю категорию недвижимостей французское право (последующее, не содержащееся в Code civ.) устанавливает на основании закона*(25). Эту основу группировки т. X, ч. I указывает в ст. 384, стало быть, там, где решающий критерий должна бы собственно дать сама природа вещи. В остальных случаях и у нас легко угадать эту именно основу иммобилизации движимостей. Таковы в особенности указанные в ст. 391 принадлежности заповедных имений, состоящие из фамильных бумаг, драгоценностей, произведений искусства, собраний редкостей, книг и проч. (иногда и капиталов), в акте учреждения имений означенных. Если и не в качестве принадлежности, в точном юридическом смысле, ибо здесь нет понятия особой вещи, то в качестве средства осуществлять права, в тесную связь с недвижимостью должны быть поставлены акты укрепления имущества в частную принадлежность (390).

Мы имеем, таким образом, понятие недвижимости в отличие от имущества движимого и вместе с этим для операций чисто юридических мы, в известных случаях, иммобилизируем движимости, т.е. подчиняем юридический характер обладания ими нормам, существующим для недвижимых имуществ.

Наряду с этой юридической операцией французское право знает и обратный прием, т.е. мобилизацию недвижимостей, как мы это сейчас покажем.

Мы рассмотрели до сего, что и по какому основанию почитается недвижимостью.

Возможно было бы, за сим, все иные имущества признать движимыми.

Но этого метода не держится ни французское, ни наше право. Очевидно, великое значение, которое присвоено этому делению не столько латинской, сколько средневековой системой правоотношений, требует возможно большей точности в определении всего состава и всех оснований для отнесения имуществ в ту или другую категорию.

Итак, Code civ. и здесь различает meubles par leur nature (528) и par la determination de la hi (обязательства, иски на суммы и движимости, акции и прибыли в товариществах, хотя бы товарищеское имущество было недвижимым, ренты, art. 529). При этом французы различают еще тесный смысл meuble, в которую не входят капиталы и предметы торга (533), и meubles meublants (обстановку жилищ). Это дает больше точности актам волеизъявления, обнимающим нередко всю движимость, или дом и движимость (536), которые у нас невольно открывают широкий простор недоразумениям, особенно ввиду нетехнического употребления терминов вещь и имущество (все движимые имущества и денежные капиталы, ст. 398, ср. 441, 402, 534, 535).

Итак, у французов имущества, которые могли бы par application, через применение к недвижимостям, считаться также недвижимостями (акции, паи), силой закона отнесены к движимым имуществам. Следовательно, вводя в состав товарищеского имущества мою недвижимость, я ее этим способом мобилизирую.

Наш закон следует в определении категории движимостей простому методу перечисления. Движимые имущества суть: мореходные и речные суда всякого рода, книги, рукописи, картины, все вообще предметы, относящиеся к наукам и искусствам, домовые уборы, экипажи, земледельческие орудия, всякие инструменты, материалы, лошади, скот, хлеб сжатый и молоченый, припасы, выработанные на заводах наличные руды, металлы и минералы и все то, что из земли извлечено (401). Наличные капиталы, заемные письма, векселя, закладные и обязательства всякого рода принадлежат к имуществам движимым (402). Сюда же идет право на золотой прииск на землях казенных и Кабинета Его Величества (403).

Известно, что в средневековом быту основу довольства составляло землевладение, и около недвижимостей сосредоточивались все вопросы права не только гражданского, но и публичного. Обладание имуществом движимым не давало этой постоянной и солидной базы общественному и публичному положению лица или союза. Оттуда эта средневековая паромия res mobilis res vilis.

К категории недвижимостей не любили причислять вещей ненадежных. Только здание из камня, которое не уступает стихиям, составляет подлинно недвижимость, такую же постоянную и незыблемую силу, как и земля, в которой, наряду с рабочим скотом, прикреплено нередко и ее население. Иммобилизировали в эту пору все, до самого человека включительно. Только непрочная вещь, ненадежная, постройка из дерева, was die Fackel und der Brand hinwegnimmt, не есть недвижимость...

Эти незыблемые основы средневекового господства сеньоров были, однако, давно уже потрясены на Западе, когда Петр Великий издал свой знаменитый указ о единонаследии. Что видит Петр в этом старом, переживавшем уже в ту пору свое время порядке вещей? Он видит в этом классе отечественных сеньоров людей, способных прежде всего к потреблению, людей, которым их размножение угрожает в дальнейшем бедствиями и оскудением не для них одних, но и для государства и для подданных. Это, в его глазах, класс людей, консумирующих богатство страны, не созидающих ничего взамен для экономических интересов государства и общества. Он хочет старому привилегированному землевладению дать характер, главным образом, установления публично-правного и вызвать к деятельности в науке, в искусствах, в технике, в производстве, внутри этой старой семьи потребителей, уснувший созидательный, творческий дух.

Что видим мы, с этой поры, в нашем законодательстве по отношению к занимающему нас вопросу?

В законодательстве, вместо старых основ хозяйства, мы видим движение если не прямо к отмене привилегий служилого класса, то к разрушению, особенно в межевых законах, старых основ общности, вредных для народного хозяйства, к обособлению хозяйственных единиц и привлечению творческих сил к разработке скрытых, втуне лежащих богатств, именно богатств движимых.

Нет сомнения, что и у нас, как на Западе, по мере устранения старого смешения права публичного и частного, отмены вредных для развития труда форм личной зависимости, отношение имуществ недвижимых к движимым, естественного богатства к промышленному изменяется в пользу последнего.

Уже в составе X т. мы находим наряду с определениями, касающимися населенных имений, много других, где речь идет об имениях ненаселенных. Наряду с землевладением определяется состав имуществ промышленного и торгового типа, фабрик, заводов, лавок, приисков, и при этом весь комплекс вещей, способных быть предметом частного обладания, делится на недвижимости и движимости.

Мы сейчас указали, что движимости могут иммобилизироваться, входя в связь с постоянными хозяйственными формами эксплуатации недвижимостей. Это явление понятное и носящее на себе еще печать юридического господства недвижимости над движимостью, свойственного особенно средневековому быту.

Но Code Napoleon дает нам и обратную конструкцию. Если это возможно, если обмен способен направиться к тому, чтоб мобилизировать недвижимость, то явно, что и в кругу вещей, как в кругу лиц, привилегии недвижимостей уступают место равенству, что res mobilis перестает быть res vilis, что завоевание начал равенства в области права гражданского, стало быть, общего - обнимает не только круг лиц, но и круг предметов обладания.

Дают ли, однако, нам такой же прямой ответ на вопрос о равной правоспособности вещей другие современные законодательства, особенно наше, какое дает французам их Code civil?

Мы видели выше, в истории развития союзных форм гражданского правообладания, для права немецкого, образец метаморфозы старинной формы коллективного обладания недвижимостями по реально-раздельным долям в горнозаводском деле, где каждая доля имеет свой ипотечный лист в горнозаводской книге. Тут каждый долевой собственник обладает, явно, недвижимостью, и, как вымирающая, эта форма держится местами и ныне. Чему ж уступает эта старинная форма в новых условиях экономического и промышленного развития? Мы показали выше, что эти недвижимости, со всем составом прав участия каждой в общих угодьях, уступают место новой форме правообладания, где все реально-раздельные доли недвижимости сливаются в одно хозяйство компании, и вместе с этим реально-раздельные права отдельных товарищей превращаются в паи, в акции горнозаводского предприятия. Что ж это значит в юридическом смысле? Это и знаменует собой мобилизацию старого обладания недвижимостями.

Не то же ли самое мы видим у нас в тех случаях, где реально раздельные части московского гостиного двора, лавки тамошних торговцев, выкупаются капиталистическим предприятием все, без остатка, частью добровольно, частью принудительно, и для чего же?

Для того чтоб старую привилегированную недвижимую собственность, не всем доступную, заменить тем, что средние века клеймили наименованием res mobilis res vilis, чтоб в этом смысле низвести вещи из категории привилегированных в предметы права общего! И между тем эта операция в условиях новой промышленно-хозяйственной эволюции производится с совершенным успехом!

По смыслу своему и значению для развития общего права это, конечно, не менее знаменательное явление наших дней, чем отказ именитого государственного мужа Англии подняться на высоту, очевидно, потерявшую старую заманчивость, достоинства пэра союзного королевства, и предпочтение его остаться на уровне общей политической правоспособности.

Дальнейшее деление вещей в действующей системе. - Понятие принадлежности. - Крайнее развитие этого понятия и источник его широкого применения в нашем кодексе. - Смешение состава и принадлежности. - Плоды вещи. - Старая и новая точка зрения нашего законодательства в понятии плода. - Имущества раздельные и нераздельные

Действующее законодательство наше, вслед за делением вещей на движимые и недвижимые, в той же главе (гл. 1. Разд. 1. Кн. 2), рассматривает категории вещей делимых и неделимых.

Смысл этого различия, как известно частью из римского права, есть весьма различный. Далеко не все, что занимало мысль классиков в вопросе о свойствах вещей и имуществ, продолжает занимать и современную юриспруденцию.

В классической системе (на основах греческой философии) делили вещи на: а) единые и цельные, как един человек, b) составные из вещей, входящих в этот состав, как здание, судно; с) совокупные, где нет поглощающего отдельные части единства или цельности, а есть лишь связь разных вещей, стадо*(26). Наше право знает те же расчленения, но не пользуется ни этой терминологией, ни консеквенциями, которые извлекает из этих делений классическая юриспруденция.

В особенности далеко от классических образцов в вопросе о цельности и единстве вещей, о составе их, об отношении вещи главной и принадлежности, о делимости и неделимости вещей, о плодах вещи, отстоит действующее русское право.

Мы остановимся здесь только на тех различиях вещей в смысле их единства, состава, взаимоотношения частей и проч., которые существенны для понимания действующего нашего права.

Латинская система выработала нам особые понятия и особую связь вещей, которая обозначается термином принадлежность, под коим разумеют такую хозяйственную связь разных вещей, в силу которой одна из них будет главной, а другая или другие служебными или второстепенными по отношению к первой.

Вот эти понятия и эти отношения вещей главной и принадлежностных, легко отличаемые в латинской системе от понятия вещей составных (дом, судно) и совокупных (стадо, библиотека) в некоторых современных системах, особенно же в нашей, до такой степени обезразличены, что указать, где вещь есть составная и цельная, где одна к другой относится как главная и принадлежностная, весьма не легко.

Общую причину смешения понятий состава, единой вещи и связи двух вещей, главной и принадлежностных, в современных системах следует видеть в том, что римляне вообще гораздо дальше шли в обособлении не только лиц, но и вещей, чем мы; а затем им уже легко представлялось, что такое вещь единая и цельная, составная, совокупная, и где есть особая связь двух вещей, главной и ее принадлежности. В наших системах, как замечено выше, преобладает черта союзных образований и для лиц, и для вещей*(27).

По отношению к вещам современные системы допускают весьма обильно нерасчлененные комплексы, которых римляне отнюдь не допустили бы, не зачислив с гораздо большей точностью тот или другой вид сочетания или частей целого, или разных вещей, в ту или другую юридически определенную совокупность.

Наша систематика ушла в этом отношении гораздо дальше не только классических образцов, но, без всякого сомнения, и тех ближайших кодификационных работ, к которым явно старались подойти возможно близко составители нашего Свода.

Когда прочитываем ряд статей, определяющих понятие принадлежности земель, особенно населенных, входивших некогда в состав частных имуществ (385, 386, 387), и тесно связанные с ними положения о существе и пространстве права полной собственности на землю (ст. 424 до 430), то для приученной латинскими образцами к анализу юридических явлений мысли вся масса различий между правом гражданским и публичным, между землевладением и территорией, между обладанием и приобретением, между составом и принадлежностью, между вещами плодоприносящими и их произведением сливается в одно безразличное целое.

В самом деле, что же это будет за вещь в смысле права гражданского, которая, во-первых, населена, но пусть население уйдет, которой принадлежности составляют реки, озера, пруды, болота, дороги, мосты, перевозы, мельницы, плотины, дворы, церкви (ст. 387 и 386), все, что заключается в недрах земли (424), все произведения, на поверхности ее обретающиеся (387), плоды, доходы, прибыли, приращения (425), сокрытые в земле сокровища (430) и намывы рек, и обнаженное русло, и вновь образовавшиеся острова (426, 427, 428)?*(28)

Все это несметное содержание разнообразнейших явлений и юридических понятий должно войти в состав одного объекта обладания, недвижимости и ее принадлежностей!

Но разве это в самом деле вещь, недвижимость? Это целая земля ханаанская, тут все, настоящая Палестина!

Очевидно, то безразличие прав публичного и частного, которое составляло некогда черту любой системы правоотношений, то крайнее осложнение понятия вещи или имущества, включавшее в себя целую бездну самых различных составных частей, совсем нерасчлененных, едва стало в т. X, ч. 1 подвергаться некоторой цивилистической переработке, в которой, однако, спутаны понятие состава с понятием принадлежности, понятие принадлежности с понятием приобретения и проч., и в этом виде введено в нашу кодификацию.

Понять, откуда взялась эта нерасчлененная масса, совсем нетрудно.

Материалом для содержания указанных статей служили разновременные указы, издававшиеся после Уложения царя Алексея Михайловича, из коих нельзя было вычеркнуть ни одного льготного положения, служившего к расширению прав привилегированного сословия. В ту пору, натурально, не было возможности в точности указать границу права публичного и частного. К тому же в кодекс, в учение о составе права собственности, были введены положения из межевых инструкций и многое, взятое оттуда, тоже отмечено понятием принадлежности. Наконец, разные манифесты, открывавшие, так сказать, обетованную землю для класса служилого, также своеобразно расширяли подлежавший обработке материал "гражданских" законов. Это беспредельно богатое и пестрое содержание было обработано кодификаторами, в смысле формальном, с помощью системы французского кодекса.

Мы не можем здесь войти в подробную характеристику этой системы и возвратимся к ней в учении о приобретении права собственности. Заметим только, что Code civ. употребляет нередко именно в этом учении совершенно не технические термины для обозначения не только состава вещи, но и принадлежности вещей, понятие принадлежности (res accessoria) смешивает с приобретением per accessionem, вместо термина "приобретение права собственности" говорит "лицу принадлежит" (appartient) доход, плоды, обезразличивает технический термин "приобретает" с другими чисто фактическим и экономическим "profite", т.е. обращает в свою пользу.

Все эти образцы Code'a далеко не заслуживали подражания, если задача права и его техники не в смешении, а в различении явлений, по существу несходных, в приведении их к легчайшей распознаваемости. Французы, однако, в своих системах вовсе не смущаются этим стремлением Code'a выражать юридические понятия, хотя нетехническим образом, но общепонятно, и в языке науки и школы эти неточности легко побеждаются у них подлинной юридической терминологией и анализом.

Мы пошли по этому пути обезразличения юридических явлений еще много далее французского кодекса.

В той картине принадлежностей, какую дают нам приведенные выше статьи т. X, ч. 1, частное землевладение смешивается с территорией, понятие принадлежности в смысле топографическом и географическом явно идет взамен понятия принадлежности в смысле гражданского права. Где ж в самом деле реки составляют принадлежность клочка земли, отмежеванного в частную собственность? В каком смысле дороги, мосты, перевозы могут составлять принадлежность частной собственности? Разве в смысле поборов с проезжающих, которые, как известно, были рано отменены. Что ж оставалось для прилегающего к дороге землевладельца в смысле его частного притязания на дорогу? Тут место повинностям, а не правам, и, как известно, в числе таких повинностей была очень тяжелая, не закрывать полей до Троицына дня и после Покрова, чтоб гуртовщики могли пускать скот на подножный корм*(29). В каком смысле, наконец, могла церковь рассматриваться как принадлежность частного землевладения? Натурально, не в смысле хозяйственной ее принадлежности*(30).

Cujus est solum ejus est usque ad coelum et usque ad inferos, такова формула, нашедшая себе выражение в 552 art. С. с. "la propriete du sol emporte la propriete du dessus et du dessous". Но это, однако, только принцип, а вовсе не анализ природы юридического явления. Надо взять art. 552 в целом, чтобы понять применение этого принципа. Если наше законодательство к числу принадлежностей земли относит сокровища, в недрах ее сокрытые, все произведения и прибыли на ее поверхности, то всякому хорошо известно, что эти сокровища, ископаемые богатства, надо вперед открыть, чтобы их приобрести, ибо иначе они ничего не дают, что эти плоды надо вперед разработать, чтоб они были хотя видны, и лишь затем приобрести их в частную собственность, как это и ясно в указ. art. 552 С. с.

Если ни материал, бывший в обработке наших кодификаторов, ни образцы обработки, какие были в Code civil, не могли дать удовлетворительных для т. X, ч. 1 результатов в смысле юридической техники, то этого отнюдь нельзя отнести к самому русскому праву, в многочисленных данных коего, подлежащих обработке, легко указать самые ясные следы вполне правильного расчленения понятий территориальных и частноправных принадлежностей землевладения*(31).

Совершенно в духе новоевропейских кодексов понятие состава и принадлежности обезразличено в статье о фабриках и заводах (см. ст. 388).

Но много дальше европейских образцов в этом обезразличении мы ушли, описывая принадлежности дома, которые "суть те части (?) оных, составляющие внутреннюю и наружную отделку, и те украшения, которые невозможно отделить от здания без повреждения, как-то: мраморные, красного дерева и другого рода полы, мраморные, медные или чугунные камины, дорогие обои, зеркала в стенах и т.п." (389). Вся обстановка дома взята, очевидно, у французов; у нас она могла иметь небольшое приложение. Лучше было бы в данном случае взять у французов статью их кодекса, чем этот список предметов роскоши, в круг нашего гражданского законодательства. Art. 525 С. с. указывает не только те предметы, которые так или иначе (то же у немцев) прикреплены к дому, но и совсем отдельные вещи, имеющие, однако, прямое назначение служить украшению здания (статуи в устроенных для них нишах). При теперешней методе стройки целая масса вещей не просто только пригодных, но приспособленных и уже получивших конкретное применение для хозяйственного назначения, должны быть рассматриваемы как принадлежность дома, совершенно независимо от вопроса о каком-либо скреплении их с самым зданием (зимние рамы). Таковы приспособления для подъема тяжестей, воды; таковы подвижные лестницы, прилаженные к данному строению, хотя бы и не прикрепленные к нему (в нов. Имп. код. 1896 г., см. ст. 97, 98). Служебное назначение вещи, которое связывает ее с потребностями лица, а не с вещью, недостаточно, чтобы определить ее свойства принадлежности в точном юридическом смысле. Итак, принадлежность в техническом смысле должна быть строго отличаема от принадлежности в смысле личного присвоения или обладания.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: