Сделай Сам Свою Работу на 5

Великий князь и его советники 6 глава





1460 год — важнейший рубеж в истории псковско-московских отношений. Разрыв с князем Александром Чарторийским, живым носителем традиций феодальной войны, и приглашение на псковский стол князя «из рук» Москвы означали коренной поворот во всей политической ориентации Господина Пскова. Отныне он безоговорочно признал великого князя своим «господином» и поставил свою внешнюю политику в полную зависимость от Москвы. В то же время город сохранил особое положение в составе складывающегося нового Русского государства. Отношения с великим князем строились по принципу: «князь великий свою отчину жалует, мужей псковичей добровольных людей, врекается стояти и боронити за дом святые Троицы и за мужей псковичь». В таких выражениях доложил псковскому вечу посадник Максим Ларионович о результатах своих переговоров в Москве летом 1461 г.30 Две тенденции — признание себя частью Русского государства, с одной стороны, и попытки сохранить основы внутреннего политического устройства феодальной республики — с другой, определяют суть отношений Пскова к Москве в течение ряда последующих десятилетий.



Конкретная связь Пскова с Русским государством осуществлялась посредством псковского князя — наместника великого князя во Пскове. Его роль была двойственной: с одной стороны, псковский князь должен считаться с интересами своего «княжества» и блюсти псковскую старину; с другой — как представитель верховной власти Русской земли, он был обязан проводить политическую линию этой власти.

Первый псковский князь-наместник Иван Васильевич Стрига Оболенский пробыл во Пскове немногим более года — с 23 марта 1460 г. до 31 мая 1461 г.31 Его пребывание ознаменовалось пятилетним перемирием с Орденом, заключенным с санкции великого князя. Стрига оставил о себе хорошую память: еще дважды — в 1467 и 1472 гг. — псковичи просили его на княжение. Отъезд Стриги вызвал псковское посольство в Москву, «чтобы печаловался князь великий своею отчиною и дал бы князя». В то же лето во Псков приехал новый наместник — ростовский князь Владимир Андреевич32, последний «великий князь» Ростовский, который зимой 1473/74 г. продал свою половину Ростова великому князю всея Руси33.



Назначение на псковский стол владетельного ростовского князя — показатель процесса ассимиляции удельных княжеств Москвой. Не переставая быть князем в своем уделе, Владимир Андреевич (как и другие князья) выполняет политические поручения великого князя, т.е. фактически находится у него на службе. Составитель Тихоновского списка Псковской летописи отмечает, что «псковичи прияша его с великою честью». Однако автор Строевского списка подчеркивает, что этот князь был прислан «ни по псковскому прошению, ни по старине»34. По-видимому, псковичи просили другого князя, имени которого летописец не называет. Во всяком случае, князь Владимир Андреевич во Пскове не прижился. Имя его упомянуто при закладке псковичами Нового Городка в Обозерии («на обидном месте»), из чего можно заключить, что в известной мере он участвовал в политической жизни Пскова, но уже осенью 1462 г. между ним и псковичами произошел открытый разрыв.

По словам Псковской летописи, жители «выгнаша» князя Владимира из Пскова, и «невегласы… злые люди» даже «сопхнувше его со степени». В Строевском списке в связи с этим еще раз упоминается, что князь «приеха не по псковской старине, псковичи не зван». Автор списка обвиняет его в том, что он «на народ не благ». Во всяком случае, Владимир Андреевич «поеха… со многим бесчестием на Москву к великому князю жаловатися на псковичь»35, пробыв на наместничестве неполных полтора года.

В чем конкретная причина конфликта Пскова с князем Владимиром, остается неясным. Можно предполагать, что этот конфликт связан прежде всего с самой процедурой назначения князя без учета пожеланий псковичей. «Добровольные люди» усмотрели в этом нарушение своей «старины», что, видимо, и предопределило их дальнейшее отношение к наместнику. По состоянию источников невозможно установить, какие социальные силы Пскова выступили против князя, к каким слоям населения принадлежали «злыи люди» и «невегласы», чьи интересы они выражали. Едва ли можно безоговорочно согласиться с утверждением Л. В. Черепнина, что князь Владимир был смещен со своей должности «не какой-то группой боярства, а восставшим народом»36. Как известно, «народ» на вече обычно представлял как раз интересы той или иной боярской группировки (если судить по примеру Новгорода). Но Л. В. Черепнин, по-видимому, прав в том, что князя лишило степени именно вече — высший орган власти в боярской республике, хотя и нет достаточного основания говорить о народном восстании, каким бы ни было бурным собрание веча.



«Бесчестье» великокняжеского наместника могло привести к далеко идущим и очень нежелательным для Пскова последствиям. Стремление избежать их и добиться назначения нового, желательного для псковичей князя было причиной отправки в Москву посольства во главе с посадником Тимофеем Власьевичем37. Василий Темный к тому времени умер, и разрешать конфликт с Псковом пришлось его преемнику.

Оскорбление великокняжеского наместника — серьезное правонарушение с точки зрения складывающейся новой государственности. С другой стороны, не было никаких причин подозревать псковичей в сепаратизме, в выступлении против Москвы. К тому же в связи с разраставшимся московско-новгородским конфликтом Москва сама была заинтересована в хороших отношениях с Господином Псковом, поэтому реакция нового великого князя на псковское посольство была двоякой. С одной стороны, Иван Васильевич «подивил на свою вотчину, а про то… у великого князя и его три дни на очех не были посольства правити». С другой стороны, он все-таки принял псковское челобитье и «отчину свою жаловал Пскова добровольных людей по старине», сформулировав принцип: «Которого князя хощете, и яз вам того дам». Псковичи захотели князем Ивана Александровича Звенигородского и послали в Москву грамоту об этом со своим гонцом Юшкой Фоминичем Велебиным. 26 марта 1463 г. гонец привез псковичам согласие великого князя, а 10 апреля новый князь-наместник был торжественно встречен псковичами и с обычным ритуалом посажен на княжение38.

Князь Иван Звенигородский пробыл во Пскове около трех с половиной лет, до осени 1466 г. Псковские летописцы не пишут о каких-либо конфликтах жителей города с этим князем. Важнейшее событие его княжения — война с немцами, вспыхнувшая незадолго до его приезда, в конце марта 1463 г.

Нападению немцев на Новый Городок (Кобылий) 21 марта предшествовала другая враждебная акция: псковский гость Кондрат Сотский был посажен ими в «погреб», что вызвало аналогичную меру по отношению к немецкому гостю во Пскове. Еще до приезда нового князя псковичи собрали свое ополчение, назначили на вече воевод и совместно с жителями пригородов выступили в поход. Бой 31 марта на реке Колпиной закончился полной победой Псковского полка, преследовавшего противника 15 верст. В то же время «иная сила» псковичей — «не рубленые люди охочей человек», т.е. добровольцы, не попавшие в обязательную мобилизацию, — во главе со своим предводителем («воеводой») Ивашкой-дьяконом совершила успешный поход в немецкую землю за Изборском, вернувшись с богатым полоном39.

Первый натиск немцев был, таким образом, успешно отражен. Для продолжения дальнейших военных действий псковичи обращаются за помощью к великому князю. 8 июля во Псков прибывает московский воевода князь Федор Юрьевич Шуйский[14], вставший на подворье на Завеличье40.

Псковские власти проводят новую мобилизацию в пригородах: «князь Иван Александрович и посадники псковские начаша собирати и порубати пригорожан псковских». Собравшись под Изборском, соединенное московско-псковское войско во главе с воеводой великого князя предпринимает поход на территорию Ордена, к «Новому Городку немецкому». 18 июля этот город (Ноенгаузен, или Нейгаузен, южнее Чудского озера) был подвергнут артиллерийскому обстрелу. Это первый зафиксированный в источниках случай применения русской артиллерии в наступательных операциях. Четырехдневное стояние под городом не привело, однако, к успеху. Большая псковская пушка «растреснулась» при выстреле, а городок оказался слишком «крепок». В то же время псковские власти снаряжают и судовую рать («в насадах») во главе с посадником Дорофеем Ольферьевичем. Это — «охочие люди», добровольцы. Мобилизация коснулась и «иноземцев», видимо, выходцев из других русских земель, находившихся во Пскове. Последние должны были вступить в пешую рать, а который «изможный» (состоятельный), «и он себе на кони к рати в силу едет».

Судовая рать в составе 20 ушкуев и 80 ладей с «мужами псковичами» и принятыми в насады «иноземцами» совершила успешный поход, но, узнав об отступлении главных сил от Нейгаузена, вернулась42. Через неделю немцы нанесли ответный удар своей судовой ратью («в снеках и лодиях») по Норовской волости, находившейся в северной части Псковской земли, около Гдова. Жители города обратились за помощью к псковичам. Новый поход, однако, не состоялся: начались переговоры о сохранении девятилетнего перемирия между Псковом и епископством Дерптским. Переговоры проходили во Пскове с участием великокняжеского воеводы князя Шуйского, псковского князя Ивана Александровича, посадников, а также послов магистра и архиепископа Рижского. Была составлена и утверждена грамота о восстановлении «старины». Договор 1463 г. впервые обеспечивал интересы Русского конца в Дерпте (русской купеческой колонии и ее церквей) и поступление особой «юрьевской дани» от Дерптского епископства в Москву43. Эти статьи договора подчеркивали стремление московского правительства защищать интересы русских людей, проживавших за границей. 1 сентября псковичи устроили торжественные проводы князю Федору Юрьевичу, благодаря которому был достигнут важный успех: восстановлен и сохранен мир между Псковом и орденскими землями.

По рассказу летописи можно судить об активном участии псковского князя в военных и дипломатических мероприятиях республики. Это, по-видимому, и было его главной функцией. В делах внутреннего управления псковичи обходились без князя. Так, реформа мер и весов была проведена степенным посадником Федором Никифоровичем. Имя князя в этом случае даже не упоминается, как и в связи с возникшим во Пскове проектом создания самостоятельной епископии. По-видимому, это тоже инициатива псковичей, дело, в котором князь не участвовал. Не фигурировал он и в другом важнейшем мероприятии псковских властей — конфискации владычных вотчин, из-за чего возник конфликт («рагоза») с Новгородом. Имя князя не упоминается и при описании строительства псковских церквей и ремонта городских укреплений, хотя князь Иван Александрович (вместе со степенным посадником Алексеем Васильевичем) закладывал новый городок на реке Сини, 9 августа 1465 г. участвовал в закладке новой городской стены в самом Пскове. В сложной обстановке псковско-новгородского конфликта, в котором Москва не хотела принимать участия, князь Иван Александрович, по-видимому, сумел проявить достаточный политический такт. Ценой отказа от активного участия во внутриполитической жизни Пскова ему удалось сохранить хорошие отношения с псковичами. При его отъезде из города осенью 1466 г. псковичи «биша ему челом, абы ся остал» и «проводиша его с великою честью»44

Снова встал вопрос о наместнике. Зимой 1466/67 г. псковичи отправляют в Москву посольство во главе с посадником Алексеем Васильевичем просить назначить князем Ивана Стригу или Федора Шуйского. Великий князь назначил Федора, который 29 апреля 1467 г. въехал во Псков.

Судя по Строевскому списку, полномочия нового наместника были шире, чем предыдущих. Псковский летописец подчеркивает, что «посадники псковские и Псков ему на всех 12 пригородах даша наместников держати и судов судити его наместником, на которых ни буди, и из веков княжий наместники не бывали, колко ни есть княжей бывало во Пскове на столу, и наместники княжии были только на 7 пригородах псковских»45.

Князь Федор Юрьевич, успешно возглавлявший оборону Псковской земли от немцев летом 1463 г., был, видимо, популярной фигурой во Пскове — этим объясняется просьба псковичей о его назначении. Тем не менее трудно представить, что расширение полномочий великокняжеского наместника было связано только с его личными качествами и авторитетом. Более вероятно, что существенное расширение судебно-административных функций наместника — результат требований великого князя, следствие нового соглашения, заключенного между ним и руководством феодальной республики. В таком случае 1467 год — новый этап в истории московско-псковских отношений, новый шаг на пути слияния Псковской земли с Русским государством[15].

Если соглашение 1460 г. устанавливало принципиальные основы подчинения «добровольных людей» Пскова власти великого князя, то предполагаемое соглашение 1467 г. конкретизирует содержание этой власти. Отныне наместник не только номинальный представитель великого князя, отвечающий за внешнюю безопасность Пскова. Располагая правом назначать своих наместников во все пригороды, он получает теперь возможность значительно более активно влиять на внутреннюю жизнь вечевой республики, направляя ее в русло, соответствующее интересам великокняжеской политики46.

Весной 1468 г. в Пскове проводится важная административная реформа: «…весь Псков поделиша, по два пригорода на вси концы, коемуждо концю к старым пригородам новые жеребием делили» (каждый псковский пригород был закреплен за тем или иным концом). Это, разумеется, облегчало и упрощало управление Псковской землей из центрального города, но в то же время означало известный отход от «старины». В этом чисто вечевом мероприятии, инициаторами которого летопись называет степенных посадников Тимофея Власьевича и Стефана Агафоновича, псковский князь принимает по крайней мере символическое участие: «…имал жеребей князь Василий князя Федора Юрьевича сын с престола»47.

Имя князя Федора Юрьевича Шуйского фигурирует и при важнейшем политическом акте псковских властей в октябре 1468 г. Именно к нему (и к посадникам псковским, и ко всему Пскову) обращались на вече «священноиноки и священники вся 5 соборов» с грамотой об управлении псковской церковью. Эта грамота, составленная псковским духовенством на основе Номоканона и утвержденная на вече, была положена в ларь, став, таким образом, законом феодальной республики. Во главе всего церковного управления были поставлены поп Андрей Коза из церкви Михаила Архангела и поп Харитон из церкви Успения на Завеличье. В декларации о новой системе управления подчеркивалась ответственность светских властей Пскова за церковные дела: «…а ны нам, сынове, поборники будете нашея крепости, зане же здесь правителя всей земли над нами нетуть, а нам о себе тоя крепости удержати не мощно попромежи себе о каковых ни буди церковных вещах…» Реформа церковного управления прошла, видимо, не гладко: отзвук борьбы против нее — в известии о бегстве той же осенью в Новгород Андрея Козы, одного из руководителей нового церковного ведомства. По словам летописца, Коза «сбежа в Новгород к владыце жити», так как на него «всташа клеветницы»48.

Трудно переоценить принципиальное значение псковской реформы. Это — первый в Русском государстве опыт подчинения церковной организации светской власти. В этом смысле реформа 1468 г. была своего рода прообразом той политики подчинения церкви государству, которая скоро стала проводиться в масштабах всей Русской земли. Но если в последние десятилетия XV в. эта политика означала усиление централизованной власти в интересах всей Руси, то в условиях автономной Псковской республики 60-х годов она вела к усилению власти псковской господы и псковского веча, т.е. к укреплению политической основы Псковской феодальной республики. Это (как и нежелание обострять отношения с Новгородом) было, вероятно, одной из причин того, что псковская церковная реформа не встретила активной поддержки в Москве. Как мы уже знаем, митрополит Филипп встал на сторону новгородского архиепископа (против чьих интересов реформа была непосредственно направлена), и в январе 1470 г. реформа была отменена.

Тем не менее участие в принятии реформы наместника великого князя, санкционировавшего ее своим присутствием на вече, — факт весьма показательный. Представитель великого князя во Пскове не счел нужным ни прямо (своим выступлением на вече), ни косвенно (своим отсутствием на нем) выступить против реформы. Представители великокняжеской власти знали о подготовке и проведении реформы, как знал о ней, без сомнения, и митрополит Филипп. И тем не менее реформа осуществлялась более года. Принципиальных возражений в Москве она, видимо, не вызывала. Более того, в спорах псковичей с архиепископом, приезжавшим во Псков в январе 1469 г. специально по поводу новой грамоты, победа фактически осталась на стороне псковичей. Они не подчинились авторитету архиепископа, согласившись только на арбитраж митрополита. Лишь в октябре того же года во Псков прибыли послы великого князя и митрополита с предложением отменить грамоту. Видимо, Москва решилась на этот шаг не сразу и не без колебаний. Псковичам понадобилось более двух месяцев для выполнения распоряжения митрополита, и, как уже указывалось, только 5 января 1470 г. грамота была извлечена из ларя и уничтожена.

Об участии князя Федора Юрьевича в событиях, связанных с реформой, после октября 1468 г. летописец не пишет. Видимо, являясь проводником великокняжеской политики во Пскове, князь Федор Юрьевич не выступал против проведения реформы и в спорах псковичей с архиепископом Ионой не заявил себя сторонником последнего. Тем самым он оказал молчаливую поддержку псковичам, что не могло не способствовать укреплению его позиций во Пскове.

Одним из существенных событий рубежа 60—70-х годов XV в. были для Пскова переговоры с королем Казимиром, приехавшим в Полоцк. Псковский летописец счел нужным отметить, что король до этого в Полоцке не бывал более 20 лет. На встрече псковских послов во главе с посадником Стефаном Афанасьевичем с королем с 24 по 27 января 1470 г. «король управы не учинил никаковы обидным делом», но назначил срок для продолжения переговоров со своими представителями. На эти переговоры, начавшиеся в Березничах 14 сентября, псковичи отправили представительное посольство в составе четырех посадников, а также бояр со всех концов. Летописец подчеркивает, что «с ними ездил и сам князь Федор Юрьевич и с сыном с князем Васильем». Это действительно важный факт: впервые переговорами Пскова с королем руководит наместник великого князя. Четырехдневные переговоры не привели, однако, ни к какому соглашению, не принеся ничего, кроме «истомы» послам, «убытком» и «изъезжи» «Христианом по всем волостям и по пригородом»49. Удивляться этому не приходится: сентябрь 1470 г. — канун решающего столкновения между Москвой и Новгородом. В этих условиях понятно стремление Литвы сохранить напряженность на псковских рубежах, оказывая тем самым прямую помощь своему потенциальному союзнику — Новгороду, где в то же время резко активизировалась деятельность партии сторонников Литвы.

Итак, к началу 70-х годов во Пскове можно наблюдать значительное усиление влияния великокняжеской власти. Князь Федор Юрьевич оказался наиболее деятельным из псковских наместников. В отличие от своих предшественников он стремится активно участвовать не только в военно-дипломатических мероприятиях, но и в политической жизни Пскова. Это — проявление не только личных качеств князя, но в первую очередь политической линии московского правительства, направленной на усиление контроля над феодальной республикой. Сохраняя основы своего политического устройства, Господин Псков все в большей степени подпадал под влияние Москвы. Важнейший показатель этого — расширение судебно-административных функций наместника в 1467 г., открывшее новые возможности для проведения великокняжеской политики в самом Пскове. Накануне решающей схватки с Новгородом московско-псковские отношения представляются достаточно прочными. За десять лет позиции великого князя во Пскове значительно укрепились, чему способствовала в первую очередь активная роль Москвы в защите псковских интересов перед Орденом, Литвой и Новгородом, обеспечившая Пскову относительный мир и безопасность. В сложных внешнеполитических условиях Господин Псков сохраняет верность своей ориентации на Москву.

 

* * *

 

60-е годы XV в. — время начала крупных перемен в Русской земле. Наступление на удельные княжества, победа над Казанью, усиление контроля великокняжеской власти над Псковом, развитие и укрепление правительственного аппарата в Москве — наиболее заметные вехи этого десятилетия. В то же время 60-е годы характеризуются прогрессирующим обострением московско-новгородских отношений, существенным усилением литовско-орденской ориентации новгородского боярства.

Успехи, достигнутые в 60-х годах XV в. в центре страны и на ее восточных рубежах, означали существенное усиление Московского великого княжества и укрепление его политических и стратегических позиций. Но сохранение на Северо-Западе могущественной боярской республики, этого наиболее крупного и сильного носителя старых традиций феодальной раздробленности, ее активные контакты с внешними врагами ставили на повестку дня коренной вопрос о дальнейших путях политического развития Русской земли: превратится ли она в единое государство или останется совокупностью земель и княжеств, относительно независимых друг от друга? Так «новгородский вопрос» превращался в основную проблему русской жизни последующего десятилетия.

 

Глава V

Перед грозой

 

Наступила осень 1470 г. По принятому на Руси летосчислению, начался год 6979-й. Утром 5 ноября в Новгороде умер архиепископ Иона, двенадцать лет возглавлявший Дом Святой Софии и в какой-то мере — правительство феодальной республики. Это были отнюдь не спокойные годы. Обострялся конфликт с Псковом, не раз до крайности ухудшались отношения с Москвой. Но все же удавалось сохранить мир — вероятно, не без участия дипломатичного владыки. Тем не менее тучи продолжали сгущаться. Уже через три дня после кончины Ионы в Новгороде появляется князь Михаил Олелькович — приглашенный новгородскими боярами брат киевского князя Семена и вассал короля Казимира. Начинается последний акт борьбы боярского Новгорода против великокняжеской Москвы.

Московская точка зрения на эти события отразилась в двух памятниках. Один из них — рассказ великокняжеской летописи, другой — «Словеса избранные», читающиеся в Софийско-Львовской, Новгородской IV (по списку Дубровского) и некоторых других летописях.

Рассказ великокняжеской летописи был включен в свод 1472 г., т.е. был составлен сразу после событий1. Он начинается с избрания нового архиепископа Феофила, которое совершилось «по старине», путем жребия. После этого новгородцы «послаша к великому князю… посла своего Никиту Ларионова бити челом и опаса просити», чтобы новый владыка мог приехать на Москву для своего официального поставления митрополитом — «яко же и преже сего было при прежних князех». Великий князь, «посла их почтив, отпустив со всем, о чем ему били челом», подчеркнув в своем ответе традиционность существовавших отношений: «…как было при отце моем… и при деде, и при прадеде моем, и при преже бывших всех великих князей». При этом великий князь счел нужным особо отметить общерусский характер своей власти: «…их род есми Володимерских и Новгорода Великого и всея Руси»2.

Конфликт в Новгороде начался после возвращения посла. Хотя сам архиепископ и «мнози тамо сущии людие лучшие, посадницы и тысяцкие и житьи людие велии о сем рады быша», но тут же — по-видимому, на вече, на котором посол Ларионов «сказа им жалованье великого князя», обозначилась активная оппозиционная группировка. В нее вошли «некоторые же от них, посадничи дети Исака Борецкого с матерью своею Марфою и с прочими инеми изменники». Именно они, «научени дьяволом… на погибель земли своей и себе на пагубу», сформировали свою политическую платформу: «…не хотим за великого князя Московского, ни зватися отчиною его. Волны есми люди Великий Новгород, а Московский князь великий многие обиды и неправды над нами чинит, хотим за короля Польского и великого князя Литовского Казимира». Выдвижение этого лозунга положило начало открытому расколу в новгородском обществе. «Изменницы», по словам летописца, «начаша наимовати худых мужиков вечников, на то за все готовые суть по их обычаю». Эти «наимиты тех изменников — каменье на тех метаху, которые за великого князя хотят». Дело дошло до открытых столкновений с применением силы.

Итак, выступление против великого князя — акция одной из боярских группировок. Борецкие — бояре Неревского конца; глава семьи посадник Исак Андреевич — политический деятель 20—60-х годов XV в., к началу 70-х годов его уже не было в живых.

Московский летописец противопоставляет «изменникам» сторонников великокняжеской ориентации, к которым, по его данным, относились «мнози… старые посадницы и тысяцкие, лучшие людие, тако же и житьи людие». Сторонники Москвы «глаголаху: нелзе, братие, тому так быти… за короля нам датися, и архиепископа поставити от его митрополита, латынина суще».

В своем обращении сторонники Москвы делают упор на два момента: во-первых, что Новгород «изначала отчина… великих князей, и от первого великого князя нашего Рюрика…»; во-вторых, что никогда — «от святого и великого князя Володимера» — новгородцы «за Латиною… не бывали, и архиепископа от них не ставили себе». Так впервые связываются два принципиально важных вопроса — о политической власти и церковном подчинении.

Однако спор на вече закончился победой «злодейцев» — они добились посылки к королю Казимиру официального посольства в составе Панфила Селивантова и Кирилла Макарьина. Оба — представители слоя житьих людей, следующего после бояр в новгородской социальной иерархии (впоследствии они поставили свои имена в договорной грамоте с королем Казимиром). Король принял посольство и дары «с любовью» и послал в Новгород князя Михаила Олельковича. «Новгородцы же прияша его с честью».

Нельзя не заметить, что в официозном московском рассказе допущена явная хронологическая несообразность. Выборы нового владыки состоялись 15 ноября (по достаточно достоверным данным Псковской летописи). Новгородское посольство в Москву было отправлено после этого, и вернуться в Новгород с ответом великого князя Никита Ларионов мог никак не раньше начала декабря (только на дорогу в оба конца он должен был потратить не менее 15—20 дней). Значит, по буквальному тексту рассказа, тогда — в декабре — и начались волнения на вече. Но ведь князь Михаил приехал в Новгород уже 8 ноября, еще до избрания Феофила. Следовательно, обращение новгородцев к королю (миссия Селивантова и Макарьина) и предшествующие бурные события на вече были еще гораздо раньше, задолго до смерти владыки Ионы. Официозный рассказ — явно публицистический памятник. Он не содержит точных дат, не соблюдает хронологии. Рассказчику все это было не важно — он стремился подчеркнуть идейно-политическое значение событий, конкретные детали его не интересовали.

Кто же такой Михаил Олелькович, посланный королем по просьбе новгородских послов и принятый «с честью» в Новгороде? Он правнук Ольгерда от его пятого сына Владимира, который «сидел на Киеве» (пока его не согнал оттуда Витовт). Старший сын Владимира Александр (Олелько) был женат на Анастасии, дочери великого князя Василия Дмитриевича3. В критический период борьбы с Шемякой, в 1446 г., «княгиня Олелькова» помогала своему брату, Василию Темному, находившемуся в Вологде, и его сторонникам, бежавшим в Литву и организовавшим заговор в его пользу4. Михаил Олелькович приходился, таким образом, племянником Василию Темному и двоюродным братом великому князю Ивану. Дед его, Владимир, тоже был сыном русской женщины — дочери полоцкого князя Ярослава Васильевича. И сам великий князь Ольгерд, наиболее удачливый и талантливый из литовских предводителей, был наполовину русским — его матерью была княгиня Ольга, вторая жена Гедимина, и он носил православное имя Александр. В окружении Михаила Олельковича, сына киевского князя, русская православная традиция, несомненно, была заметна. Но существовала и другая традиция. Брат Владимира Киевского, Ягайло, принявший католичество, — основатель польской королевской династии. Сын Ягайлы, Казимир IV, приходился Олельковичам двоюродным дядей. Таким образом, новый новгородский князь был связан родством и с православной Москвой, и с католической Вильной.

Однако решающее значение в истории имеют не родственные связи, а реальные политические интересы. Михаил Олелькович, как и его старший брат Семен (ставший киевским князем после смерти отца), — вассал короля Польского и великого князя Литовского. Без согласия, разрешения и даже без ведома своего сюзерена Михаил никак бы не мог принять приглашение новгородских бояр и стать князем в Великом Новгороде. Таким образом, московская версия о том, что Олелькович был послан в Новгород королем, достаточно правдоподобна. Приезд Михаила в Новгород — политическая акция, согласованная с королем и отвечавшая его интересам5.

Важен и другой момент — конфессиональный. Сын и брат киевских князей не мог не принадлежать к западнорусской церкви, во главе которой стоял киевский митрополит униат Григорий. На православие Олельковича падала тень Флорентийской унии, категорически отвергнутой в Москве. Приглашая и принимая Олельковича, новгородское боярство делало крупный шаг от Москвы к Вильне, от Руси к Литве, от московской православной митрополии к киевской униатской.

Уже много лет князем в Новгороде был Василий Васильевич Гребенка. Его дед Семен Дмитриевич, один из последних владетельных суздальских князей, умерший в декабре 1402 г., заслужил нелестную эпитафию московского летописца: «…служи четырем царем… поднимая рать на великого князя Московского, како бы найти свою отчину Новгородское (Нижегородское. — Ю. А. ) княженье, и того ради много труда подъя, не обретая покоя ногама своима, и не успе ничто же, но аки всуе тружася»6. Сам Василий Васильевич Гребенка — «князь желанный нашего добра», как называл его новгородский летописец. И действительно, приглашенный новгородскими вечевыми властями, он вел совершенно независимую от Москвы политику в духе новгородско-удельных традиций. Но теперь новгородским боярам уже не нужен прежний «князь желанный»: с приездом Михаила Олельковича Василий отправляется на Заволочье готовиться к войне против Москвы.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.