Отметьте неточности в описании и логические недостатки текста.

Рассмотрите приёмы построения портретных, описаний.

Его портрет. В 24 года: «Рост Эйнштейна 1,76 м, он широкоплеч и слегка сутуловат. Короткий череп кажется необычайно широким. Кожа матовая, смуглая. Над большим чувственным ртом уз­кие чёрные усики. Нос с небольшой горбинкой. Глаза тёмно-карие, глубокие, взгляд мягкий и лучистый. Голос приятный, глубокий, как звук виолончели» (Люсьен Шаван). В 26 лет: «Он выглядел почти мальчиком и смеялся таким громким смехом, какого мне не довелось раньше слыхивать!» (Макс фон Лауэ). В 36 лет: «Густая шевелюра над высоким лбом – волосы слегка курчавые и жёсткие, очень чёрные, с лёгкой проседью... Очень жизнерадостен и не может удержаться от того, чтобы не придать остроумную форму самым серьёзным мыслям» (Ромен Роллан). В 40 лет: «Эйнштейн выглядит как старомодный, солидный сапожник или часовых дел мастер из маленького городка...» (Макс Пикард). В 70 лет: «Глаза Эйнштейна обладали чистотой, редко свойственной взгляду человека. Глаза ребёнка? Ни в коем случае, потому что детская чистота исходит от определённой пустоты, от отсутствия опыта. Чистота же Эйнштейна полна знания и опыта. Причина её в совершенном сочетании силы и простоты, и это внушает удивление, симпатию и уважение... А в последние годы жизни выражение природной чистоты в его глазах ещё более усиливалось белоснежным сиянием его могучего лба» (Сальвадор де Мадариага).

Большинство его фотографий сделано в Принстоне в последние годы жизни. Репортеры подлавливали его обычно на пути в институт – эти три километра он любил ходить пешком. Его можно было увидеть и на обочине шоссе, когда он стоял, поджидая институтский автобус. Летом он ходил в полотняной панаме, в сандалиях – чаще на босу ногу. Зимой – в ярко-синей шерстяной шапочке, которую натягивал на уши. Толстый шарф завязывал узлом на горле. Любимая его одежда – фуфайки с широким воротом. В Америке много лет носил кожаную куртку.

Его родной язык – немецкий. Думал по-немецки. Память юности позволяла ему объясниться по-итальянски. Говорил по-французски, но не свободно, подыскивал слова. По-английски – совсем плохо. «Он обходился, вероятно 300 словами, которые произносил довольно своеобразно. Как он сам признался мне впоследствии, он этого языка, собственно, никогда так и не изучил» (Леопольд Инфельд).*

* * *

Почему на сцене у актеров порою отсутствует тень? Не потому ли, что слишком много разностороннего света?

Может быть...

...Ещё что-то происходило; подмостки «Современника» ещё оставались местом драмы, действие спектакля «Спешите делать добро» ещё катилось, но для Неёловой всё было кончено (не поправляйте меня, мол, для Оли, её героини, всё было кончено – а не для актрисы. Я-то рядом стоял за сценой и видел: точно – для Неёловой).

Она вышла из луча прожектора, пропала из зрительских глаз и остановилась в темноте кулис. Никто к ней не подходил. Только Добрый Гафт тихо, без восклицательного знака сказал: «Молодец, Марина», – и пошел играть. Я взял её за руку, и она покорно побрела в «карман» сцены, где горела дежурная лампа и где были сложены декорации для других, более счастливых, чем неёловские, женщин.

Свет был не очень хорош, но это был свет из реальной жизни из того мира, откуда Неёлова отправляется в мир иных своих жизней, проживаемых ею за два-три сценических часа.

Теперь она возвращалась. Она стояла не шевелясь (хотя я и не просил её об этом) и оттаивала. Олина жизнь стекала с неё медленно и трудно...

Талантливая и умная актриса, сыгравшая немало уже блистательных ролей в театре и на экране, любимая зрителями и режиссерами за свою достоверность, будь то классика или современная драматургия, мучительно, как в слабом проявителе из живой воды, возникала из плоти одинокой девочки в большеватом, хоть и коротком платье. Ещё оставались Олина пластика, и руки, и плечи, и глаза... Но что-то свое, печальное и светлое, уже заполняло её. И появилась тень.

Какой счастливый для окружающих дар у этой актрисы! Как пронзительны и прекрасны её женщины, и как радостно, что она щедра в таланте своём.

... И всё-таки, почему у актеров на сцене порою отсутствует тень? Только ли оттого, что слишком много разностороннего света?..*

* * *

Через минуту-другую в кабинет вошёл краснощёкий, словно с лыжной прогулки, мастер Сопыряев. Он был собран, стараясь держаться прилично, и сел на самый краешек стула, через полминуты после этого вошёл и Пётр Кузенков – безупречно спокойный человек атлетического сложения, с весело блестящими глазами.

Каждому из присутствующих Кузенков пожал руку, каждому отмерил долю улыбки и, не дождавшись приглашения, сел к столу, мельком бросив на мастера Сопыряева такой взгляд, какой, наверное, бросает старший вожатый на провинившегося пионера. Как только Пётр Семёнович оказался за столом, всем почудилось, что в этом кабинете он самый главный. Дескать, вы бумажки пишете, а я дело делаю. Новенькая спецовка на Кузенкове сидела прекрасно, пахло от Кузенкова сильным мужским одеколоном, и всё это вместе означало, что рабочий день Петра Кузенкова ещё не начался, хотя был полдень. Должно быть по этой причине и состоялся у рабочего с мастером крутой разговор.**

Сопоставьте два описания. Охарактеризуйте публицистические приёмы их авторов.

Накрапывал дождь. Темза была тёмной, спокойной, движение её едва угадывалось. Обречённые на слом старые коричневые дома на южном берегу зияли чёрными провалами, как после бомбёжки. Служивый люд под зонтиками, позёвывая и поёживаясь от утренней сырости, тянулся по мосту на северный берег, в Сити – древнейший район Лондона, где что ни дом, то банк или страховая компания, фондовая биржа или фрахтовая контора.

...Я стоял у перил, смотрел на Лондон, а память упорно возвращала меня в американский штат Аризону, в глаза мне било ослепительное солнце пустыни, а ... там, похожий издали на мираж, стоял ... лондонский мост. Скучающий богач приказал по камушку разобрать мост и заново сложить в Америке на потеху себе и туристам.

* * *

Попасть с северного берега, давно ставшего центром лондонского туризма (здесь находятся театры Ковент-Гарден и Друри-Лейн, тут же финансовый центр Сити, где и будет возведён небы­валый небоскрёб), на южный, где за последние десятилетия был создан целый комплекс театров, выставочных и концертных залов, не так-то просто.

У основных мостов, железнодорожных и автомобильных, узкие тротуары, так что в центре Лондона перейти Темзу – проблема. Быть может, поэтому и возникла идея соорудить в самом центре города, между мостами Ватерлоо и Блэкфрайарс, пешеходный мост. Когда-то здесь уже был мост, так называемый Лондон-бридж. Но его в конце 60-х годов снесли.

Кстати, тогда нашёлся покупатель, который купил мост за три миллиона фунтов и увёз его в США, в штат Аризона. Мост восстановили на месте, где реки не было, поэтому её пришлось вырыть. Миллионер покупал не глядя. Поэтому когда мост привезли в Аризону, он удивился отсутствию башен. Американец полагал, что Лондон-бридж то же самое, что и Тауэр-бридж. Но Тауэр-бридж стоит на месте, ниже по течению Темзы.

Когда Лондон-бридж сносили, он казался обычным старым мостом. Однако некогда это был совершенно особый мост. Построенный в XIII веке, он был первым мостом через Темзу и оставал­ся единственным до середины XIX-го. По средневековому обычаю на нём стояли довольно высокие жилые дома, торговые и ремесленные лавки. Их снесли более двухсот лет назад. Однако теперь решили вернуться к старой идее и объявили конкурс на проект нового Лондонского моста, на котором кроме пешеходных путей должны быть жилые дома, магазины и офисы.

Отметьте неточности в описании и логические недостатки текста.

Тёмная однообразная труба тоннеля таганско-краснопресненского радиуса торопливо уходит вперёд, причудливо извиваясь, словно змея гюрза в неспокойной акватории. Состав послушно набирает положенную ему регламентированную семидесятикилометровую скорость, ловко маневрируя в многочисленных поворотах, которых, наверно, здесь не менее дюжины. В кабине машинистов на удивление тихо, во всяком случае говорить можно спокойно, без оглушительного крика. Дежурная женщина-диспетчер напряжённо вещает о том, что на следующей станции нас ждёт «выдержка в 1,5 минуты», хотя 90 секунд – это и есть средний интервал движения, а время верно подходило к тому моменту, когда заметно активизируется пассажиропоток. В последнее время понятие «час пик» стало несколько расплывчатым, посему интервал составов на весь день планируется почти равномерно. Вагон скоро отправится на капитальный ремонт: положенные ему 55 тысяч он уже откатал. Между прочим, на этой линии колесят практически самые древние локомотивы – ещё со своеобразной системой торможения, больше напоминающей корабельный штурвал, и пустыми кабинами посередине состава. На благо народа трудятся они со времён открытия маршрута в начале 70-х, но отправлять в утиль их никто не собирается: сейчас вместе с ремонтом вагоны ждут переоснащение и полная модернизация, в результате которых, дабы «не возить воздух», кабины, кроме, естественно, головных, предполагается убрать. Связано это с тем, что вставшие недавно на пути люблинской линии принципиально новые поезда «Яуза», отличающиеся помимо внешнего вида также и техническими данными (лучшая приёмистость, неприхотливый в обслуживании асинхронный тяговый двигатель и, как следствие, значительная экономия энергии), пока будут пребывать в ограниченном количестве (3 состава) в качестве экспериментального варианта. По словам начальника пресс-службы подземки Константина Черкасского, пополнение парка новыми моделями происходит каждые 20 лет, но эти сроки к настоящему моменту не вышли.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: