Смолич И.К. История русской церкви. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1997. Кн.8. Ч. 2. ISBN 5-7302-0828-6

Смолич И.К. История русской церкви. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996. Кн.8. Ч. 1. ISBN 5-7302-0794-8.

«При жизни митрополит Филарет (Дроздов.- А.А.) в силу своего авторитета занимал в церковной иерархии совершенно особое положение. Для духовенства и вообще для верующих он был не столько добрым, сколько мудрым пастырем, которого при всем к нему почтении боялись, поэтому он не мог стать средоточием движения и не мог опереться на духовенство. Он сознавал, что предназначенная ему в истории Русской Церкви роль - трагическая. Он ясно видел, насколько упрочились те отношения между государством и Церковью, при которых последняя становилась просто ведомством греко-русского исповедания. Такую успевшую закоснеть традицию могла изменить только более мощная сила, идущая из нутрии самой Церкви, но он не верил, что его современники способны проявить такую силу. Кроме того он был сторонником консервативной церковной политики… Когда в 60-е гг. среди духовенства усилились реформаторские тенденции, Филарет выступил против любых мер, которые выходили за пределы незначительных изменений в методах церковного управления. В сущности, он чрезвычайно высоко ценил государство как репрессивно-консервативное начало, сдерживающее анархические, плотские, стихийные устремления человеческой природы. Поэтому он не был против служебного положения Церкви внутри государственного целого. Чего он желал для Церкви – так это большей степени самоуправления. Институт Святейшего Синода он находил вполне подходящим для этой цели…» (с. 220).

«В большинстве случаев (в синодальный период. – А.А.) оставалась глубокая пропасть между епископатом и духовенством, а также народом. Эта пропасть, этот отрыв епископов от своей паствы были роковыми для Русской Церкви. Они существовали еще в Московской Руси, однако в те времена общность между церковного мировоззрения духовенства всех степеней и всего верующего народа предохраняли от опасности раскола целостной религиозной жизни. Корнями этой опасности, которые в продолжении XVIII в. все глубже проникали в религиозное сознание русских людей, были представление об особой возвышенности и неограниченности епископской власти и роскошь архиерейского быта, которую принесли с собою в Великороссию украинские иерархи в XVIII в. Не имея возможности противостоять непрерывно нараставшему в XVIII и XIX вв. Давлению государства, епископы давали выход своей власти в другом – в деспотической жестокости по отношению к подчиненному духовенству» (с. 300). На уровне епархиального управления эта власть (епископов. –А.А.) действовала безо всяких ограничений, и во многом ее вина в то, что все глубже становилась пропасть между иерархией и народом, в том, числе и низшим духовенством, в защиту которого в Святейшем Синоде нередко приходилось выступать представителю государства. В неестественной, дореформенной правовой ситуации синодального времени нередко иерархии угрожала опасность того, что ее канонически неоспоримое право на управление Церковью будет подорвано ею же самой. Краткую и точную формулу архиепископа Саввы Тихомирова[1] мог бы повторить любой из значительных иерархов – и Арсений Мацеевич, и Филарет Дроздов, и Платон Левшин, и Агафангел Соловьев, и наконец, Антоний Храповицкий: управление Церковью принадлежит исключительно иерархии» (с. 301).

Большое значение для авторитета епископа имел также образ его жизни. Среди архиереев синодального времени можно найти ряд подлинных аскетов… Из епископов XIX в. примером аскетической жизни может служить Феофан Затворник (1815-1894)» (с. 309). Такой аскетический идеал был чужд архиереям синодального времени. Его наиболее значительные представители видели свою задачу в управлении верующими, а не в пастырском окормлении» (с. 312-313). «Так понимали свое дело, например, Арсений Мацеевич и Амвросий Зертис-Каменский в XVIII в., Филарет Дроздов – в XIX в. и Антоний Храповицкий – в XX в. Эта установка, воздвигшая непреодолимую преграду между епископами, с одной стороны, и низшим духовенством и народом - с другой, встречала все более острую критику со стороны последнего- свидетельство того, что общество не равнодушна к нуждам Церкви» (с. 313).

В 1866 году ректором Петербургской Академии был протоиерей И.Л. Янышев, читавший нравственное богословие. В отличие от своих современников (в частности Феофана Затворника. – А.А.) в основу своих лекций он положил не столько христианскую аскетику, сколько общие этические принципы. Это было созвучно тенденциям времени, и лекции Янышева имели успех. Его преемники по кафедре, профессора А.А. Бронзов и С.М. Зарин, напротив, в большей мере делали упор на отцов Церкви и принципы христианского аскетизма» (с. 477).

«Нравственное богословие в продолжении нескольких десятилетий (в Киевской духовной академии. – А.А.) читал человек светский – М.А. Олесницкий, сначала доцент, затем профессор по кафедре нравственного богословия и педагогики. Как и на многих его современников, преподавателей академий после 1860 г., глубокое впечатление произвело протестантское богословие, его этика основывалась главным образом на систем Ричля (Ritschl) (1822-1889) (c.481).

Смолич И.К. История русской церкви. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1997. Кн.8. Ч. 2. ISBN 5-7302-0828-6

«Его (Феофана Затворника. – А.А.) деятельность в качестве проповедника была недолгой (1857-1866), но многочисленные письма и сочинения Феофана можно рассматривать как своего рода проповеди (с. 45). Феофан проявил себя одаренным, глубоко укорененным в учении Церкви проповедником, в отличие от современников не слишком жаловавшим актуальные проблемы, смотревший на все исключительно с христианско-аскетической точки зрения. Это послужило одной из предпосылок последующего этапа его жизни- подвига старчества (с. 45-46). Вдали от мира, в двадцатидвухлетнем затворе, он знал только одну основу жизни - аскезу. Особенно неустанно Феофан проповедовал во время пребывания на архиерейской кафедре, считая, что проповедь относится к важнейшим задачам епископа (с 1июля 1859 г. он был епископом Тамбовским, с 22 июля 1863 г. – Владимирским; 17 июля 1872 г. Феофан ушел в затвор, где почил 1894 г.). Хороший знаток православного нравственного богословия и догматики (в свое время, преподавая в Петербургской Академии, Феофан читал лекции по этим предметам), в своих проповедях он обращался в основном к религиозно-нравственной тематике. В центре ее стояла идея спасения, которой позже Феофан посвятил все свои сочинения. Как христианский моралист он проповедовал о том, как жить христианину в духе Евангелия. Сам строгий аскет, он предъявлял и большие требования и к своим слушателям, а позже - к тем, с кем переписывался. Недаром главное его произведение носит название «Путь ко спасению». И в проповедях, и в других сочинениях Феофана, составленных по образцу проповеди, очевидно влияние древнехристианской аскетической литературы (с. 46). Феофан указывал на необходимость постоянного нравственного совершенствования, следуя аскетическим наставлениям отцов Церкви (с. 46-47). Больше чем у других проповедников его времени, в трудах Феофана веет святоотеческий дух. Его произведения были широко распространены как среди верующих, так и в тех кругах, которые относились к Церкви сдержанно» (с. 47).

Смолич И.К. Русское монашество: 988-1917; Жизнь и учение старцев. Приложение к Истории Русской Церкви - М.:Церковно- научный центрПравославная энциклопедия, 1997. -608 с.

http://krotov.info/history/11/smo/lich_09.htm

Аскетические взгляды, которые благодаря деятельности многих старцев в 1-й половине XIX в. стали распространяться в монашестве, проникали и в духовные школы. Под влиянием некоторых епископов студенты зачастую считали монашество выше священства. Очень важными были и отношения, установившиеся между духовной молодежью и некоторыми монастырями, в особенности теми, которые находились ближе к школам и имели старцев и выдающихся монахов.

Будущий затворник Вышенский Георгий Говоров (родился в 1815 г.) закончил Киевскую Духовную Академию (1837—1841) и испытал сильное влияние Киево-Печерской лавры с ее пещерами. Они определили его аскетическое становление. В то время там подвизался известный старец Парфений (1790—1855), очень строгий аскет, день и ночь пребывавший в непрерывной молитве. Молодой Говоров часто бывал у него. Старец оказал на него очень сильное влияние, и при окончании Академии Говоров объявил ректору, что хочет стать монахом. После пострига, в котором он получил новое имя — Феофан, старец Парфений сказал ему: «Вот вы, ученые монахи, набравши себе правил, помните, что одно нужнее всего: молиться, и молиться непрестанно, умом в сердце Богу,— вот чего добивайтесь». Эти слова запали в душу Феофана.

Вначале его деятельность протекала больше в ученой среде. Пять лет (1842—1847) отец Феофан был преподавателем и ректором сначала в Киеве, потом в Новгороде, причем его лекции по логике и психологии показали, что он интересный философ; наконец, он стал профессором нравственного богословия в Петербургской Духовной Академии. Жизнь привела его в Святую землю, где он работал в Русской духовной миссии в Иерусалиме. В Палестине он посетил многие древние монастыри и провел некоторое время в лавре прп. Саввы, где в то время проживал смиренный затворник, исихаст Иоасаф. Беседы с ним имели большое значение для отца Феофана. Пять лет продолжалось это житие, в течение которого Феофан имел возможность изучить восточное христианство, его аскетические взгляды и их практическое применение. После краткого пребывания в России он, уже в сане архимандрита, снова вернулся на Восток и занял место настоятеля церкви Русского посольства в Константинополе. Два года оставался он там, а в 1857 г. был отозван в Петербург и назначен ректором и профессором духовной академии. Однако эта деятельность ему не нравилась. Он отказался от должности и стал преподавать в светских школах столицы.

1 июня 1859 г. архимандрит Феофан был посвящен во епископа Тамбовского. Тогда он в первый раз посетил Вышенскую обитель и сразу полюбил ее. Потом его перевели во Владимир. В этом городе, знаменитом своими храмами и древними иконами, к епископу Феофану относились с большим уважением за его строгую жизнь, сердечность, простоту и содержательные проповеди.

Большое значение для духовного развития владыки имело его участие в 1861 г. в прославлении свт. Тихона Задонского (f 1783). Епископ Феофан высоко ценил этого великого подвижника, епископа православной Церкви,

который пользовался всенародным почитанием задолго до своего прославления. Свт. Тихон оставил епископскую кафедру для того, чтобы стать затворником в маленьком монастыре, и епископ Феофан взял его себе за образец. Уже для своих современников этот пастырь Церкви был примером христианина, исполненного смирения и кротости. Свт. Тихон оставил много аскетических сочинений, которые благодаря своей доступности и простоте оказывали влияние на самые широкие слои народа и монахов. Сочинения свт. Тихона были для народа лучшим введением к принятию и исполнению на деле величайших идей русского миросозерцания — идей правды и справедливости. Эти идеи сопровождали духовное развитие русского народа и его религиозно-философское мировоззрение, начиная с принятия христианства и до сего дня. Творчество Достоевского во многом объясняется именно таким «исканием правды», и на этом пути творения свт. Тихона были хорошим указателем.

Мы можем сказать, что нравственно-христианские взгляды епископа Феофана в значительной степени вырастают из нравственного учения свт. Тихона, только стиль его речи другой; мы не должны забывать, что между ними лежит целое столетие, и епископ Феофан получил философское образование в духовной академии.

Если для свт. Тихона духовным источником было Священное Писание, то епископ Феофан был больше под влиянием патристической аскетики, пережившей свое возрождение в России в 1-й половине XIX в. Важнейшую роль при этом сыграло русское старчество, и особенно школа Паисия.

Оба — епископ Феофан и свт. Тихон — во многом близки традиции старчества, но свт. Тихон мало связан со школой Паисия. Свт. Тихон жил и действовал самостоятельно и раньше какой-либо старческой школы. У него мы находим многие черты древнерусских святых, которые были скорее образцами, чем учителями христианской жизни: их кельи еще не привлекали многих посетителей и их писания распространялись только после их смерти.

В жизни епископа Феофана русское старчество получило особое выражение. Маленький деревянный дом в Вышенской пустыни не видел в последние годы никаких посетителей. Со своими духовными сыновьями и дочерьми епископ Феофан общался только посредством писанного слова: через проповеди и письма. Дополняли переписку его книги.

Семь лет Феофан был правящим епископом. В июне 1866 г. он подал прошение в Синод об уходе на покой; 24 июля простился со своей паствой и поселился в Вышенской обители. Владимирский собор еще не видел такого плача молящихся. Прощаясь с паствой, епископ Феофан сказал: «Об одном прошу любовь вашу, оставя суждения и осуждения сделанного уже мною шага, усугубьте молитву вашу, да не отщетит Господь чаяния моего и дарует мне, хоть не без трудов, обрести искомое мною. А я буду молиться о вас, буду молиться, чтобы Господь всегда ниспосылал вам всякое благо. Спасайтесь о Господе. Лучшего пожелать вам не умею. Все будет, когда спасены будем». Так закончил епископ Феофан свою прощальную речь и преподал каждому свое благословение.

Началась вторая половина его жизни, продолжавшаяся 28 лет, когда он, по свидетельству очевидцев, как свеча или как негасимая лампада, горел пред Лицом Бога.

Первые шесть лет Феофан посещал все богослужения в обители. По воскресным и праздничным дням с собором священников он совершал литургию с величайшим благоговением, что производило на присутствовавших глубокое впечатление. В 1872 г. епископ Феофан устроил в своем домике алтарь со всем необходимым. С этого времени он ушел в затвор и общался только со своим духовным отцом — игуменом монастыря и со своим келейником. С прочими он общался лишь посредством писем.

22 года продолжался его затвор. Первые десять лет каждый воскресный и праздничный день он совершал богослужение в своем алтаре; в последующие годы — каждый день. Келейник приготовлял все, что для этого нужно, и затем покидал его. Затворник служил литургию один, сам читал и пел положенное. Очень часто совершал он только вечерню, полунощницу и утреню или только духовную молитву.

В промежутках затворник работал над своими книгами, стараясь ясно изложить нравственное учение христианской Церкви. Мы назовем здесь только его главные труды: «Письма о христианской жизни» в четырех частях, «Письма предметах веры и жизни», «Начертание христианского нравоучения» и «Путь ко спасению» (краткое обозрение аскетики).

Во всех своих работах Феофан стремился показать, что единение с Богом через веру — высшая цель христианина, что необходимы полная отдача жизни Иисусу Христу и надежда на будущую жизнь в Царстве Небесном. Его учение в теоретической части основывается на древнехристианских представлениях об обожении, тогда как в своей практической части оно вытекает из аскетического учения восточно-христианской патристики. Епископ Феофан старался обратить внимание на эту практическую часть. Именно поэтому большую часть времени и усилий он посвящал переводу аскетических и мистических сочинений. На первом месте стояли монашеские правила св. Пахомия, св. Василия Великого, св. Иоанна Кассиана, св. Венедикта, пятитомное «Добротолюбие». Очень важны также его толкования Посланий св. апостола Павла, написанные в форме проповедей. Эти и еще некоторые сочинения и переводы были сделаны во время его затворничества.

28 лет провел епископ Феофан в строжайшем затворе в Вышенской обители. Обитель эта расположена на большой поляне, окруженной еловым лесом, на берегу речки Выша в Тамбовской губернии. Затворник занимал две комнаты в маленьком домике. Это были совсем простые помещения с темными деревянными стенами. Мебель была только самая необходимая: железная кровать, стол, шкаф. Но бесчисленные книги стояли кругом: «История России» С. Соловьева, «Всемирная история» Шлессера, сочинения Гегеля, Фихте, Якоби на немецком языке и множество патристической и аскетической литературы на греческом языке, научно-богословские книги на французском, английском, немецком языках, труды из области медицины и анатомии, географические труды, анатомические и географические атласы, а также телескоп, микроскоп и фотоаппарат, краски, кисти и все, что нужно для живописи. На стенах висели иконы и картины, которые затворник писал сам, например Казанская икона Божией Матери, иконы свт. Тихона Задонского и прп. Серафима Саровского, картины из жизни Христа: Распятие, Воскресение, Крещение и др.

Крещение, то есть день Богоявление, имело особое значение в жизни затворника: так толковалось его имя (Феофан — богоявление), этому дню была посвящена его маленькая церковь, и в этот день он умер.

Совершая литургию, он неутомимо поминал тех, кто находился с ним в переписке. Его пища была очень проста: утром он выпивал стакан чаю с куском хлеба; за обедом — яйца и стакан молока, кроме постных дней; после обеда — опять стакан чаю и хлеб. Целый день он неустанно писал, делая маленькие перерывы для рукоделия. В устах его всегда были слова молитвы. Затем приходили часы полного погружения в молитву, часы полного покоя и тишины, собеседования с горним миром. Ночью допоздна он молился пред слабо освещенными иконами, и часто келейник заставал его на молитве перед самым рассветом. Ежедневно приходили письма со всех концов России, они тоже требовали многих часов для ответа.

Последние недели его земной жизни мало чем отличались от предыдущих. Старый епископ чувствовал себя очень слабым, ел еще меньше и неравномерно, но все же сидел за столом и писал письма. В последний день, 6 января 1894 г., он немного поел, после чего в его комнате стало совсем тихо, и когда келейник постучал, чтобы принести вечерний чай, ответа не последовало. Затворник лежал простертый на своей кровати, сложив руки на груди как для архиерейского благословения. Тогда келейник понял, что его владыка не принадлежит больше земной жизни.

Письмо о церковной молитве

Я хочу вам объяснить, с какими чувствами мы должны готовиться к посещению храма Божия.

Мы знаем, что Всемилостивый Господь особым образом являет Свою благодать в церкви, освященной через молитвенное призывание благодати Божией. Поэтому храм можно назвать жилищем Божиим, местом особенной встречи Бога и людей, как Он Сам сказал: Поставлю жилище Мое среди вас, и душа Моя не возгнушается вами; и буду ходить среди вас и буду вашим Богом, а вы будете Моим народом (Лев. 26. 11, 12). В древнем Израиле это было показано видимым образом: облако осеняло скинию, и слова исходили из облака; позже, во время прохождения Израиля через пустыню, вел их к обетованному Ханаану облачный столп, который шел впереди или останавливался. Над христианскими храмами не замечается никаких материальных знаков, но в неменьшей степени им присуща полнота Божия благословения. Эти храмы не идут куда-либо и не останавливаются, подобно скинии, но они суть не менее верные указатели пути, ведущего к Небесному Ханаану. Это последнее свойство наших церквей напоминает нам порядок путешествия Израиля и заставляет нас думать о том, что мы с полным правом можем окружать наши церкви соответствующими чувствами и настроениями, чтобы они на нашем жизненном пути могли нас привести туда, где Бог определил нам остаться навечно.

Когда скиния была построена и освящена, Бог приказал Моисею расположить парод и определенном порядке вокруг нее так, чтобы три колена израильских были впереди, три сзади, три с правой стороны и три с левой.

А скиния сама находилась в середине, ее несли люди из колена Левиина. Мы верим, что наши церкви суть путевые указатели, и мы рядом с ними шествуем в Небесное Царство. Поэтому, вспоминая это разделение на колена, мы должны наше душевное состояние обретать в церкви исходя из того обстоятельства, что три колена находились впереди, три сзади, три справа и три слева. Я представляю это так.

Сначала три спереди — на восток. Здесь надо поставить высочайшие переживания духа. Какие именно? Я думаю: веру, которая является действительной госпожой церкви и через свое полное благодати присутствие делает то, что церковь действительно является храмом, на который всегда направлено око Божие и в котором пребывает Его сердце; надежду на то, что всегда присутствующий в церкви Господь, как Отец, любящий детей, слышит все к Нему направленные молитвы и готов исполнить все, что необходимо для нашего спасения; любовь к церкви, в которой мы пребываем, как в доме Отчем, где наш дух находит мир и спокойствие, как дитя в объятиях матери. Это и есть главные, основные и тайные отношения в Божией Церкви. Они созревают в духе и обращены к Самому Лицу Божию.

На противоположной стороне, на западе, нужно поставить нечто телесное, что, однако, склонно к духу. Это тоже можно разделить на три рода делания: усердное посещение церкви, терпеливое пребывание в ней от начала до конца, всегда на своем определенном месте, молитвенное положение: спокойно, несколько согбенно, со взором, устремленным к земле или наверх, к иконам, с ушами, отверстыми для восприятия слов и песнопений, с молчащими устами, не вертясь и не позволяя себе смотреть по сторонам. Все это делание составляет участие в молитве тела, укрепляемого внутренним духом молитвы и в свою очередь укрепляющего этот дух.

Что понимается под стоящими справа и слева? Я думаю, это о том, чему душа должна следовать в молитвенном делании.

С правой стороны стоят три утверждающих действия. Это суть: стояние — с пониманием в сердце — пред Лицом Бога, сопровождаемое трезвенным благоговением, которое держит нас в бодрственном состоянии и наш внутренний храм овевает внутренним ветерком, чтобы мы могли глубоко вникать в смысл всего того, что читается и поется...

На левой стороне должны стоять три отрицательных свойства, отвлекающие от богослужений, то есть там находится то, чего мы не должны делать...

Письмо Иоасафу, затворнику и исихасту в монастыре св. Саввы в Палестине

Я хотел тебя увидеть своими телесными очами и устами к устам с тобою говорить, если бы это было возможно. Это, однако, невозможно. Итак, увидим мы тебя другим способом — увидим тебя душевными очами и будем разговаривать письменно, в надежде, что посредством такого обмена мыслями мы тоже получим маленькую пользу, потому что мы верим, что и ты из тех, кто, по слову евангельскому, все оставил, пришел ко Христу и - говорит Ему: Гобою для меня мир распят, и я для мира (ср. Гал. 6. 14). Благодаря

вам можем мы с полным правом сказать: Вот послал в сердца ваши Дух< Сына Своего, вопиющего: Авва, Отче! (Гал. 4. 6).

Такие научаются Духом, и ист надобности н том, чтобы кто-нибудь другой их учил. И не для наставления хочу я тебе сказать, а только братски поде литься с тобою тем, чему меня научили св. отцы.

Самое главное, о чем надо стараться, чтобы Иисус Христос к нам снизошел и с нами жил. Причина, корень, источник и основа такого дара есть благодать и мирная молитва сердца в то время, когда мы от всего злого отказались и обратились к добрым делам. Это ведет к жизни по заповедям Христовым, к молитве молчащего, который с терпением остается в своей маленько! келье. Вначале молчащий усердно созидает защиту через внимание и молитву Божию. Часто все же приходит он в рассеяние, потому что он пребывает только в начале упражнения и его духу непривычно останавливаться на чем-нибудь одном. Середина совершенства, достигаемая позже, заключается в том, чтобы начинающий молился непрестанною молитвой. Когда же он возвысится до совершенства, то молится духом в правде и через свет благодать приемлется Богом. Таким образом, кто хочет быть трезвенным, тот по при меру богоносных отцов в глубине своего сердца должен всегда собранно мо литься, всегда обращаться к словам молитвы в полной отрешенности, с молчанием и вниманием, ибо из этого проистекают оживление сердца и теплота которая уничтожает страсти дьявола и очищает сердце, как в плавильной печи

От такой молитвы будет расти наше стремление к нашему Господу Иисусу Христу и постоянная любовь к Нему, из которой происходит сладчайший да) слез, охватывающий душу и тело и очищающий их через покаяние и исповедание веры, через любовь и благодарение. И приходят к нам непостижим никаким понятием тишина и мир, далекие от всяких искушений.

Благодаря этому подается нам сверкающая, подобно снегу, одежда бесстрастия, воскресение души от телесности к образу Божию; благодаря этому приходит к нам совершенный Божий мир, с деланием созерцания, любви надежды и веры, непосредственное соединение с Богом, наслаждение Ил в созерцании Его великолепия. Все это мы имеем сейчас как в предвидении как в зеркале, как в обещании; потом же — как лицом к лицу (ср. 1 Кор. 2,12) — совершенное общение с Богом и вечная пища через Него, которой мы сподобляемся от Всеблагого Бога по молитвам святых! Аминь.

[1] См.: Савва Тихомиров. Хроника моей жизни. Сергиев Посад, 1897-1911. 9т.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: