|
И ПРОЧИЕ СОВЕТСКИЕ НАРОДЫ 6 глава
- Больше нет у вас дохлых?
- Нет, завтра приезжайте. Еще будут.
Нагруженные покойниками сани с могильщиками наверху, доезжали до больших общих ям и умерших закапывали, как скотину".
Думаю, под истинностью этих сцен, подпишется каждый трудармеец и каждый политический узник общего их дома - ГУЛАГа.
Груды жертв! Холмы скелетов!
Заслуженным памятником вождям была бы гора черепов загубленных ими людей. Это был бы новый "Апофеоз", достойный бериевщины и эпохи сталинизма.
ИЗГОИ В СОБСТВЕННОЙ СТРАНЕ
...Это был бы один из парадоксов того, сотканного из противоречий времени: смерть на одном полюсе рождала жизнь на другом. Голодные, еле передвигавшие отекшие, покрытые язвами ноги, строители-призраки с трудом взбирались на головокружительную высоту. Несмотря на небывалые морозы той зимы, они работали, хотя и медленно, но упорно, сантиметр за сантиметром поднимая ввысь металлические конструкции, продвигая вперед стройку. Все ближе к цели - пуску комбината и к собственной гибели. Безмолвно, безропотно, повинуясь единому в той двойственности чувству долга и року.
Все это можно было бы выдать за беспримерный трудовой подвиг десятков тысяч людей - с одной стороны, оно так и было, - если бы не одно обстоятельство.
В раздумьях о собственной судьбе и участи собратьев по несчастью я нередко приходил к выводу, что в сущности мы никому не были нужны. Ни стройке, ни стране. Что вовсе не для того нас собрали, чтобы в кратчайшие сроки построить металлургический комбинат, дать "сталинский" металл военным заводам, делом помочь фронту. По прошествии времени, благодаря открывшейся возможности оценить всю глубину варварских методов и целей всеобъемлющего ГУЛАГа, в недра которого нас упрятали, стало еще более очевидным, что все наше жизнеустройство, Бакалстрой, как и все другие лагеря для советских немцев, были запрограммированы не столько на созидание, сколько на изоляцию и методичное уничтожение "спецконтин-гента", к которому, наряду с многочисленными "врагами народа", были причислены и советские немцы. Это была ставка на антинемецкий геноцид.
Уверен, никто никаких прямых циркуляров, подобных гитлеровским, на этот счет не издавал и варварских доктрин открыто не высказывал. Никого из нас к стенке не ставили и в крематории не загоняли. Сделать это не по-зволяла официальная доктрина о социалистической законности, социали-стическом демократизме, социалистической справедливости, о свободе и равноправии народов. Такая чисто театральная условность, словесная игра была!
В утвердившихся традициях советского фарисейства этой цели можно было достичь более "благообразным" способом. Достаточно было одним росчерком пера снизить нормы нашего питания до пределов, превращавших жизнь в муку постепенной, но верной гибели.
Неоценимое с ханжеской точки зрения достоинство этого метода умерщвления неугодных состояло в том, что его в любое время можно было оправдать "объективными" обстоятельствами: война, мол, катастрофический дефицит продовольствия, кто-то должен умереть, чтобы выжили другие. Пусть ими будут враги народа. А если по отношению к "своим" немцам это и "не совсем" законно, то все-таки "объективно", "справедливо". Во всем-де виновата война, которую, как известно, не мы начали...
В системе ГУЛАГа в наиболее тяжелом положении находились заключенные в лагерях для "трудмобилизованных". Дополнительное свидетельство об этом принадлежит Эльзе Яковлевне Комник, проживающей в городе Валге, в Эстонии. Давний знакомый ее семьи Петр Андреевич Шпехт после окончания строительства железной дороги Ульяновск-Казань в числе нескольких тысяч других "трудмобилизованных" был этапирован на лесоповал в Свердловскую область. Случайно попав как-то на весеннюю прорывку турнепса, он и его товарищ захватили с поля по килограмму корешков, за что были приговорены судом к одному году принудработ в исправительно-трудовой колонии.
Там они тоже работали на лесоповале, но по сравнению с "немецким" лагерем питание в ИТР было настолько лучше, что по истечении срока наказания им не хотелось возвращаться назад. Просили руководителей лагеря оставить их в колонии еще хотя бы на год. Но из этого, конечно, ничего не вышло. Они очень сожалели, что не взяли тогда на два-три килограмма больше, поскольку за каждый килограмм давали по одному году заключения.
Еще и сегодня мой знакомый из Соколука Егор Филиппович Вельмс, находившийся в лагерях Кизилшахтстроя, бывшей Молотовской области, убежден в том, что осенью 1942 года вместе с другими доходягами копал могилу, рассчитанную на всех "трудмобилизованных" их лагеря. Так по крайней мере утверждали начальники из вольного состава, вымещая на них накопившийся за время войны праведный гнев на гитлеровцев:
- У, немчура, проклятая! Ни на что не надейтесь! Всех в могилу загоним, а фашистам не отдадим!
Как далеки были эти горькие обвинения и угрозы от реальных наших чувств, надежд и стремлений! Никто из нас в победу Гитлера не верил, и сильнее смерти была витавшая вокруг нас несправедливость. Каждый предпочел бы погибнуть на фронте в битве с фашистами, чем лагерной пылью бесследно исчезнуть в бесконечных списках ОПП. Об этом были все думы, мечты и надежды, в этом виделось единственное спасение от смерти и унизительной колючей проволоки.
Нигде, наверное, так легко не верят слухам, как в лагерях для заклю-ченных. И нигде в большей степени, чем в неволе, желаемое не выдается за действительное. То затухая, то накатываясь с новой силой, волною проходили слухи по баракам, занимали людей на перекурах. Все они порождались двумя сокровенными желаниями: быть отправленными на фронт или на работу в сельском хозяйстве. В воспаленных умах голодных, униженных людей оба желания связывались с избавлением от лагерного режима, от конвойных собак, оскорбительных прозвищ, с возможностью досыта поесть. Перед пулей врага страха никто не испытывал: со смертью каждый и без того ходил в обнимку.
Но все мечты и надежды разбивались о жестокую реальность, которая начисто уничтожила в людях остатки веры в справедливость и в возможность когда-нибудь выбраться из лагерного ада. Год неимоверных физических и психических страданий, голодной скитальческой жизни превратил еще оставшихся в живых людей в серое сплошное месиво, в котором трудно было узнать даже хорошего знакомого.
- Ну, человек! Неужели это ты? Куда же делись твои щеки и толстый зад? - спрашивал один.
- Они там же, мой друг, где и твой толстый живот, - отвечал другой.
- Сохранить бы кости - мясо нарастет!
Такой разговор можно было услышать между еще сохранившимися оптимистами, которых, однако, становилось все меньше и меньше. Счет в лагере шел теперь уже не на годы, а на месяцы, недели, дни...
Будто сегодня, предстают передо мною картины тех лагерных зимних дней начала 1943 года. Все трудармейцы одеты в одинаковые, изрядно износившиеся, прожженные у костров, стеганные на пакле бушлаты, брюки, чуни и подобие шапок. Одежда намного больше хрупкого, почти невесомого тела. Некогда аккуратные немцы выглядят уродливыми манекенами, а еще больше - огромными чучелами. У всех одинаково истощенные синие лица - как говорится, щека щеку съела - и обмороженные, почерневшие носы. Серая кожа так обтянула кости - хоть череп по нему изучай. И одинаковая у всех медленная, шаркающая походка: не только не поднимаются ноги, но и сползают, не держатся на ногах тяжелые чуни, подшитые килограммового веса срезами из автомобильных скатов.
- В штрафном 13-м стройотряде я весил сорок девять килограммов,- сказал мне как-то Виктор Вернерович Штирц, почти двухметрового роста мужчина.
Думаю, что мой вес в то время был еще меньше.
Это зарисовка с натуры, сделанная в "работоспособной" части лагеря. В нем " трудмобилизованные" бедолаги хотя и плохо, но все-таки еще держались на ногах. В двух других его частях - бараках "оздоровительно-профилактического пункта" и в морге - картина однообразней: в воздухе ОПП неизменно витала, выискивающая очередную жертву, смерть, в морге она была единственной и неизменной хозяйкой.
- Мастерская в 7-м стройотряде, где я работал художником, - расска- зывал Яков Христианович Раль, - размещалась над подвальным помеще- нием морга. Каждое утро там грузили по 60 - 100 трупов на тракторную тележку и отвозили за Химстрой.
- Это же невероятная цифра! - пытался я возразить. - В таком случае за три месяца там не осталось бы ни одного человека.
Так бы оно и было, если б стройотряд постоянно не пополнялся за счет новых мобилизаций, снятых с фронта красноармейцев и командиров, задержавшихся в стройбатах, и за счет перевода из других стройотрядов, которые заполняли военнопленные. А из первых лагерников в 7-м строй-отряде действительно почти никого не осталось, все ушли за Химстрой, - уточнил Яков Христианович...
Я испытываю неудобство перед читателем. Однообразно! Опять смерть, опять унижение человеческого достоинства, опять неслыханные мучитель-ства, которые и животному-то не вынести! Тот, кто не прошел через все это, не поймет меня. И даже, возможно, не поверит. Но именно так в действи-тельности выглядели зимой 1942-1943 года усиленные военным режимом концентрационные лагеря, в которых заживо были погребены наши немецкие мужчины.
Читая замечательную повесть Евгении Гинзбург "Крутой маршрут", вижу: в одном царстве-государстве находились наши лагеря – царстве Змея Горыныча, подвергшего нечеловеческим мучениям миллионы людей, сеявшего горе, несчастье, смерть. Но и здесь нахожу подтверждение тезису, что даже политические и уголовники содержались относительно с нами лучше. Если термин "лучше" вообще применим к тому поистине адскому существованию.
Читаю у Е.Гинзбург: "...И тут маятник словно качнулся в другую сторону. Раздался окрик сверху: "А план кто будет выполнять?" А после окрика - акции официального гуманизма, отмененные было в связи с войной. Снова открылся барак ОПЗ (оздоровительный пункт). Доходяги помоложе, которых еще рассчитывали восстановить как рабочую силу, получали путевки в этот лагерный дом отдыха. Там царила нирвана. И день и ночь все лежали на нарах, переваривая полуторную пайку хлеба.
Но и тем дистрофикам, которые не попали в ОПЗ, стали щедрее давать дни передышки. В обеденный перерыв снова стали выстраиваться перед амбулаторией очереди доходяг с протянутыми ложками в руках. В ложки капали эликсир жизни - вонючий неочищенный жир морзверя, эрзац аптечьего жира..."
Всё - похоже, всё - так же, как у нас. Будто близнецы-братья были наши лагеря. Такие же мученические пытки режимом, каторжным трудом, непроходящими приступами голода.
Все так. С той лишь разницей, что вопреки законам физики маятник в наших, "немецких" лагерях двигался только в сторону дальнейшего "завин-чивания гаек". Никто полуторную пайку хлеба, на нарах лежа, не перевари-вал, никакой передышки дистрофикам не давалось. Да и вообще, до лета 1943 года почти ни у кого не было ложек. Их еще год назад выбросили за полной ненадобностью. Не было ее, конечно, и у меня: пару кусочков тур-непса и столько же рыбьих косточек, что оставались иногда на дне котелка после питья через край, можно было достать и пальцами.
Выходит, концлагеря для "трудмобилизованных" советских немцев успешнее работали на истребление "живой силы", чем колымские!
Своим восемнадцатилетним умом я понимал, что судьба наша и сама жизнь зависят от развития событий на фронте, от исхода войны. И дело было не только в сохранении советских немцев как национальности, но и в существовании каждого из нас в отдельности. Яснее ясного было, что в случае победы гитлеровцев никому из нас не остаться в живых. Причина? Исторически общий язык, а главное - общее, ставшее ругательным, неприличное имя "немец".
Сегодня спрашиваю: возможно ли что-нибудь более безрассудное и чудовищное, чем ставить своих соотечественников на одну доску с врага- ми? И считать их врагами? И поступать с ними, как с врагами? И уничто-жать их, как врагов? Не имея на все это абсолютно никаких оснований!
К счастью, не довелось Великому Душегубу Берия довести до конца дьявольский план Родного Отца советских народов. Спутала карты им Красная Армия, одержав долгожданную победу под Сталинградом. Победу, выкованную народом в тылу и омытую кровью его сыновей, вряд ли знавших, скольким поруганным, обездоленным и обреченным вселила она надежду на жизнь.
Трепетным пламенем загорелся в наших душах ее огонек! С замиранием сердца следили мы, как идут дела на фронте, оставшиеся силы вкладывая в работу ради победы. Победы над фашизмом во что бы то ни стало. Это помогало нам преодолевать ничуть не облегчившийся абсурдный режим и удерживать нависший над нами дамоклов меч голодной смерти. Веру в будущее вселяло и то, что во время вечерних поверок наряду с привычными приговорами военного трибунала нам стали зачитывать победные сводки Совинформбюро, а на центральной аллее лагеря рядом со стендами о трудовых подвигах "трудмобилизованных" появились газетные витрины. "Правда" перестала быть для нас недоступной. Теперь по мысли попечите-
лей наших душ ее содержание не могло больше "подпитывать надежды враждебных элементов", быть источником "нежелательных" слухов.
Но понадобилась еще одна, решающая победа на Курской дуге, чтобы маятник качнулся, наконец, и в наших "трудармейских" лагерях к добру. Наступило время, хоть и частичных, но жизненно важных перемен, самой главной из которых была остановка конвейера смерти. В бесконечном темном тоннеле мелькнул впереди еле различимый, слабый, но обнаде-живающий свет!
- Боже мой! Теперь нас, может быть, оставят в покое и даруют жизнь! –
с тайной радостью говорили при встрече доходяги, желая если не себе, то хотя бы другим людям выжить.
Это было в июле 1943 года - года крутого перелома в истории страны
и в нашей "трудармейской" жизни. Нам великодушно позволили жить,
чтобы трудиться, увеличив нормы питания.
Оставшиеся в живых сработали первую очередь объектов Челябме-таллургстроя НКВД СССР, как теперь стал называться Бакалстрой. Будто
в память погибшим в высоту поднялись и дали продукцию доменные и электросталеплавильные печи, прокатные станы, коксохимические батареи, бакальский железный рудник. Выплавленный металл превращался в танковую броню, пушки и автоматы, "катюши" и солдатские каски - во все то, что помогло очистить советскую землю от фашистской нечисти.
Но знает ли кто-нибудь в нашей стране о трудовом вкладе советских немцев в возведение Челябинского металлургического комбината? Никто не знает. Не найдете вы никаких следов ни в Челябинске, ни в Нижнем Тагиле, ни в Краснотурьинске, ни в других местах и весях, где трудились и умирали в войну советские немцы. А почему?
Почему до сих пор нам, немцам старшего поколения, приходится отвечать на подозрительный вопрос: "А чем занимались вы во время войны?" И не ответишь, ибо никаких письменных следов, никаких наград, никаких льгот! И ни одного слова в официальных документах и прессе на протяжении полувека! Да и теперь говорится об этом нехотя, сквозь зубы... Замалчивание на уровне государственной политики - это тоже способ борьбы с неугодны-ми. Убийственный способ!
Тогда же мы верили, что справедливость восторжествует. Не может не восторжествовать! Надо только, чтобы быстрее кончилась война, и все образуется, все снова станет на свое место... Ведь сколько горя пережито, сколько жизней положено, сколько свершено! Не может не быть зачтено!
Подспудное, неосознанное стремление приобщиться к общенародному делу борьбы с фашистскими захватчиками нашло у нас, в Челябметаллург-строе своеобразное проявление в таких новообразованиях, как "трудовой фронт" и "трудовая армия". В официальных документах таких терминов вы не найдете. Это плод немецкого "народного творчества". Как и выражение - "курская дуга", которым обозначали цепь важнейших объектов Челябметал-лургстроя - ТЭЦ, доменных печей и проката. А "Боевые листки" и воспри-нимались как оперативные сообщения с передовой.
Ласковым фронтовым словом "ястребок" называли шоферы свои юркие полуторки, стремительно, насколько это позволяла газогенераторная уста-новка, носившиеся по стройке.
- Ястрепок сахлёх, котелёк - под сиденьем! - такой диалог, ставший нарицательным, будто бы состоялся по телефону между шоферами-смен-щиками.
- Ну как, не сахлёх твой ястрепок? - незлобно подшучивали после того над шоферами газогенераторных автомашин.
Строительная многотиражка в унисон со сводками Совинформбюро сообщала о новых промышленных объектах, сданных в 1944 году: еще одна доменная печь, еще один прокатный стан, еще одна очередь коксохимиического завода и еще один котел теплоэлектроцентрали. "В труде, - как в бою!" - таков был рефрен этих победных сообщений.
К нему хотелось добавить: вдвое быстрее, чем раньше, и вдвое меньшим числом. Вот что значит сносно кормить людей! Почему это нельзя было сделать с самого начала?..
Утверждают, что сознание людей и их земные дела есть частичка и плод космопланетарной связи. Если это так, то небу было угодно, чтобы именно весной были повергнуты в прах два жесточайших тирана Земли. В лучший из весенних месяцев - в мае суд праведный отправил в бензиновый костер кровавого Гитлера, открыв перед людьми всего света новые надежды на жизнь, на будущее.
У советских немцев отняли все: малую родину, автономию, имущество, кров, семью, личную свободу, честь. Взамен наградили ненавистным клей-мом пособника врага, изменника Родины, фашиста, виновника всех бед народных. Так мог ли быть еще народ, который жаждал победы над винов-ником всех бед - германским фашизмом - сильнее, чем они, советские немцы?
И вот пришла она, долгожданная, кровью и слезами омытая, великая Победа! Прогремела, засияла разноцветьем столичных салютов. Помню я тот день: вывесил на лагерных воротах полотнище с собственноручно выведен-ным словом "Победа!!!" Но никто почему-то не орал от радости, не обнимал-ся и не плясал, как потом мы видели в киножурналах. Встретили тихо, будто усталые путники, присевшие после долгого, утомительного пути. Чуяло сердце: нескоро нашим невзгодам наступит конец. Это только радость кончается враз, а горе потому и держится, что никому ничего не стоит - ни денег, ни хлопот. Да и сколько разрушений принесла война. Гитлером раз-вязанная, сколько работы впереди! Видно, нам расхлебывать - немцы же, хоть и советские.
Предчувствия не обманули нас, все осталось, как было, без изменений. На вахте по-прежнему восседал вооруженный вохровец, отвечавший за на-личие "немецкого поголовья". Сохранялся "смягченный" временем, но тем
не менее лагерный режим. Возвращение отнятых свободы и доброго имени, права на личную жизнь, семью и даже проявление чувств, на политическое доверие, равенство в обществе, на справедливость были по-прежнему недо-сягаемы, а положение - неопределенным. Будто невесомость, подвешенное состояние какое-то, когда человек гребет руками и ногами, а сдвинуться с места не может: нет опоры.
Мир застыл вокруг нас, будто в ледниковую эпоху вернулся. Мы оста-вались "трудмобилизованными" с барачной вонючей неустроенностью и клопами, неизменным котелком и вечным ворчанием желудка на нехватку еды.
Прошел победный 1945-й, медленно, по-черепашьи прополз 1946, а о нашем "деле" никто не вспоминал. Потерялось оно в бесконечных кремлев-ских лабиринтах. Никто персонально за него не брался. Все ждали, куда отнесет ветер дымок от трубки Самого, туда и повернет Берия нашу судьбу.
Не вписывались мы в советское общество, еще не отошедшее от эйфории победы над фашистами. Заигрывая с поверженным врагом на Западе, режим продолжал мстить советским немцам на Востоке. К тому же, начиная с 1943 года, в местах, куда депортировали немцев, интенсивно накапливался новый "враждебный материал". С Кавказа и Закавказья, из Крыма и Прибалтийских республик, из Калмыкии по проторенной советскими немцами дорожке по-тянулись эшелоны "телячьих" вагонов, увозивших в ссылку новых изгоев общества, подобранных по национальной принадлежности. Вопрос "немец-кий" утратил свою исключительность и мог рассматриваться только в комплексе с другими.
Как промежуточное решение в начале 1947 года была "отменена" "трудармия". Наше освобождение состояло в том, что вокруг бараков срыли опоры проволочного ограждения, а "личный состав" лагеря зачислили в штат Челябметаллургстроя МВД СССР и передали под власть коменданта. Теперь не у начальника лагеря или колонны, а у коменданта вчерашние"трудмобили-зованные", ныне "спецпоселенцы" должны были испрашивать разрешение на каждый свой шаг.
Нам великодушно разрешили иметь семью. Не смешанную, правда. Русских девушек, отважившихся на "связь с немцем", "прорабатывали" на комсомольских собраниях, "несоюзную молодежь" вместе с родителями вызывали "на ковер", в том числе и к оперуполномоченному МВД. Уговаривали, убеждали, угрожали. Иногда безуспешно: реальная жизнь не вписывалась в придуманные политические схемы. Ничего не сдерживало людей одинаково обездоленных, не имевших ни жилья, ни документов, ни имущества, ни средств на его приобретение. Условные супруги - не только молодые - продолжали жить в прежних своих бараках, лишь иногда разделяя случайный ночлег. Не был исключением и я, принесший в семью Вальдбау-еров главное свое богатство - котелок.
Помог бедолагам бывший начальник лагеря Сиухин, отмерив своими коротконогими шагами по десять соток земли на каждого для строительства времянок. Он же дал шуточное название новому поселку - "Фрицбург". До сих пор стоит он у въезда в совхоз "50 лет СССР", застроенный добротными домами.
Точка опоры - твердая, сталинская - появилась в конце 1948 года. В один из дней заведующая начальной школой, в которой я уже два года работал учителем, сказала:
- Приехал из района человек с плохими вестями.
- Что, опять нас выселять будут?
- Нет, наоборот...
На следующее утро в набитом до отказа клубе нам прочитали Указ Президиума Верховного Совета СССР о том, что мы, немцы, как и некоторые другие народы, выселены из своих родных мест навечно и выезд с места поселения без особого разрешения органов МВД карается каторжными работами до 20 лет.
И попросили расписаться, что с Указом ознакомлены.
Теперь все стало на свои места. Затянувшаяся на три с половиной года неопределенность закончилась. Нас возвели в ранг спецпоселенцев - узаконенных изгоев социалистического общества. Всех - и старых и малых. И тех, кто только родился, и тех, кому еще предстояло появиться на свет. Образовался особый вид наследственности - от спецпоселенцев мог родить-ся только спецпоселенец с несмываемым клеймом государственного прес-тупника. Весь народ, меченый тавром презрения, неприкасаемости, навечно, а не на век одного "виновного" поколения или одной "преступной" жизни поставленным. Даже те, кто за немцев замуж выйти осмелился, - мечеными стали, будто проказой заразились. Освобождались лишь немки, вышедшие замуж за представителя "правильной" нации.
Начался новый, послевоенный этап в антинемецкой, во внутрисоюзном исполнении, политики Сталина - жизнь под сапогом коменданта, чаще всего очумевшего от власти самодура из всесильного НКВД-МВД. Суть этой политики заключалась в том, что прикованные к новым местам обитания в иноязычной среде, без своих школ и учителей, подгоняемые вездесущим "образом врага", немцы должны будут стремиться к освобождению от своего национального клейма, к слиянию с окружающей русской языковой и культурной средой. Это было развитие старого лозунга: "Советские немцы должны исчезнуть с лица земли!". Геноцид физический сменился геноцидом духовным.
Это был третий этап в цепи антинемецких репрессивных акций, сравни-мых лишь с энциклопедическим Дантовым адом.
Первым этапом - первым кругом Дантова ада - была депортация обобранных до нитки, лишенных родины и государственности, оклеветанных ложным обвинением, униженных людей.
За ним последовали заточение в концентрационные лагеря мужчин и "мобилизация" в "трудармию" женщин, каторжный труд, смертельные условия существования оставшихся "на воле". В результате этих мер немецкое население в стране сократилось с 1,5 миллиона человек в 1939 году до 1,1 миллиона в 1949 году. А если учесть, что на послевоенные 1947-1949 годы приходится наиболее высокая рождаемость в немецких семьях, соединившихся и вновь образовавшихся после "трудармии", то можно утверждать, что число умышленных жертв было значительно больше, чем 400 тысяч человек.
Спецпоселение - это рожденная эпохой социалистического строительства форма ограничения свободы граждан СССР - "врагов нового общественного строя". С ее помощью был ликвидирован "последний эксплуататорский класс" в нашей стране - кулачество (числом в 990 470 человек), большая часть которого сгноена в сибирской глухомани и на Севере. На вечное поселение в Казахстан и Сибирь ссылали тех предста-вителей интеллигенции, которых не расстреляли и не обрекли на смерть в колымских лагерях. К вечному поселению были присуждены чудом не расстрелянные и не погибшие в лагерях "враги народа" после отбытия двойного или даже тройного срока.
Теперь на этот испытанный десятилетиями режим переводились наказанные Сталиным народы: 1 124 931 немцев, 316 717 чеченцев, 165 259 крымских татар, 83 118 ингушей, 81 475 калмыков, 63 327 карачаевцев, 47 284 турков-месхетинцев, 42 112 греков, 40 162 балкарцев, 12 465 болгар, 8843 курдов...
Декларативной целью тотального переселения народов, учреждения над ними надзора МВД было наказание за несуществующую вину. Действительной - устрашение для еще не задетых репрессиями народов Советского Союза. Конечная цель акции - устранение "наказанных" наро- дов путем принудительной ассимиляции, главным образом, руссификации. Реализация этой "тихой", "бескровной" сталинской формы геноцида возлагалась на органы надзора - МВД с его системой спецкомендатур. "Мудрая" сталинская национальная политика вела к запланированному полному слиянию всех по отдельности и в целом - этносов страны.
Не допуская изменения места жительства и возможности собраться в национально компактные группы, спецкомендатуры должны были остановить развитие национальной культуры, образования, рост интел-лигенции, социальной и политической роли отдельных народов. Вездесущие органы МВД - МГБ использовали свои механизмы для социальной изоляции спецпоселенцев, оставив за последними только одну, рабскую роль - занятие неквалифицированным физическим трудом.
Как и представители других депортированных народов, немцы были лишены права занимать посты, связанные с подписью документов, быть награжденными орденами, медалями и грамотами, избираться в Советы, партийные, профсоюзные органы и даже в президиум собрания. Спецпоселенцев не принимали в партию и комсомол. Их фамилии запрещалось упоминать в печати. Названия этих народов были изъяты из статистических сборников, учебников, справочников, энциклопедий - из самой истории.
Одним росчерком золотого пера из реестра "братских народов СССР" было вычеркнуто двенадцать "провинившихся" национальностей. Над ними, как над утопленниками, замкнулась болотная гладь немоты, оставив лишь расходящиеся круги страха.
Советские немцы из "зоны" за колючей проволокой переводились в "зону", безмолвие которой оберегал теперь спецкомендант, опираясь на доклады старших по "десятидворкам" и добровольных доносчиков. В отличие от проволочной, эта "зона" была уготована навечно, пока существуют немцы как народ. Им, отверженным, давали понять: хотите, чтобы исчезла "зона", - быстрее русифицируйтесь!
Как все это выглядело в жизненной повседневности, я помню сам.
Но интересны воспоминания людей из разных мест. Вот что поведала мне Елизавета Степановна Шиц из села Люксембург. Их село возникло в Киргизии задолго до войны, но в 1946 году всех его жителей объявили спецпоселенцами и поставили над ними коменданта, который был главнее, чем председатели колхоза и сельсовета вместе взятые.
- Спецпоселенцы... Никто нас специально сюда не поселял, мы сами в 1928 году приехали, - до сих пор не может успокоиться Елизавета Степановна. - Дальше переезда по улице ходить нельзя, там Кант начинается. Кто-нибудь увидит, доложит коменданту, - пять суток ареста! На колхозное поле и то по разрешению районного МВД ездили. А во Фрунзе - это 15 километров от нас - уже разрешение из республики иметь надо было! И русские и киргизы на нас, как волки, смотреть стали. Помню, идем мы с мамой за переезд, она шепчет мне: "не говори по-немецки, обругают фашистами и камнями забросают!" Десятилетки у нас не было, в Кант учиться ходили, так наших ребят до самого 1970 года по дороге в школу и домой русские мальчишки били. За что? Почему? Разве немцы - не люди?
Представление о реальном положении наших, советских немцев и "правах" под властью спецкомендатуры даёт рассказ Егора Егоровича Штумфа. Он возвращает нас в 1946 год, когда формуляры многих "трудмо-билизованных" - без их согласия, конечно, - перекочевывали из второго отдела Челябметаллургстроя в сейфы новой, сверхсекретной стройки МВД, зашифрованной под стройуправление № 859, или так называемый "Челябинск-40".
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|