БИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ИГРА 5 глава

Однажды я сама поучаствовала в такой игре. Я встре­тилась с группой детей, которые радостно кричали и хло­пали в ладоши, потому что нашли своего товарища за две­рью. Они подошли ко мне и потребовали: «Поиграй с нами! Спрячься!» Я согласилась, и все выбежали из комнаты, чтобы я могла спрятаться. Но я спряталась не за дверью, а за шкаф. Когда дети зашли в комнату, они стали искать меня за дверью. Я подождала немного и, заметив, что они не стали искать дальше, вышла из своего укрытия. Дети были разочарованы и печальны. «Почему ты не играешь с нами? - спросили они. - Почему ты не спряталась?» Игра служит тому, чтобы пробудить радость, и дети очень лю­бят эту абсурдную игру. У детей определенного возраста радость выражалась в том, чтобы все находить там, где это должно быть. Они видели смысл игры в прятки в том, чтобы найти то, чего не видно, но о чем точно знают, где это находится. Они ясно говорят: «Хотя это и не видно, я все-таки знаю, где это может находиться, и даже с закрытыми глазами, так как я совершенно уверен, где это спря­тано».

Все это показывает, что природа взрастила в ребенке сензитивность к порядку, чтобы построить его внутрен­ний разум, который отыскивает не столько различия меж­ду вещами, сколько узнает связи между предметами. Это чувство делает все окружение ребенка единым целым, части которого состоят в определенных отношениях. В таком знакомом окружении с его взаимосвязями ребе­нок хочет научиться ориентироваться, двигаться и до­биваться цели. Без умения налаживать связи у него от­сутствовала бы реальная основа, и он оказался бы в том же положении человека, у которого, между прочим, есть мебель, но нет квартиры, чтобы разместить ее. Для чего ребенку масса накопленных картин-впечатлений без того порядка, благодаря которому они станут имеющим смысл целым? Если бы человек знал только окружающие его вещи, но не связи между ними, то в этом хаосе не нашел бы выхода. Ребенок совершает вместе с тем подготови­тельную работу, на основе которой взрослым он будет в состоянии ориентироваться в жизни и искать свою доро­гу. В сензитивных периодах порядка природа дает че­ловеку как бы первый урок. Она похожа на учителя, ко­торый заставляет ученика начертить план школьной ком­наты и по нему подготовить карту полушарий, которая представляет поверхность всей земли. Можно также ска­зать, что в этот период природа дает ребенку в руки ком­пас, с помощью которого он может ориентироваться в море.

Не менее важен другой подарок природы - способность малыша точно повторять звуки, из которых состоит речь с ее бесконечно развивающимися возможностями, которую взрослый отстраивает в течение столетий.

Разум человека не появляется на пустом месте. Он стро­ится на фундаменте, который ребенок закладывает во вре­мя своих сензитивных периодов.

Внутренний порядок. Сензитивность к порядку суще­ствует в ребенке в двух видах: как чувство внешнего по­рядка, касающееся связей между составными частями ок­ружающего мира, так и чувства внутреннего порядка, ко­торое можно было бы назвать и внутренним чувством ориентирования. Оно состоит в узнавании и локализации физических функций, которые взаимодействуют между со­бой в процессе движения.

Внутреннее чувство ориентирования изучалось экспе­риментальной психологией. При этом обнаруживало себя «мускульное чувство», которое позволяет нам давать по­стоянный отчет о различном положении членов нашего тела. Рука об руку с ним идет вид особой, так называемой мускульной памяти. Именно по этому пути пошли меха­нические теории, которые основываются на опытах созна­тельных движений. Если индивид сделает движение ру­кой, чтобы взять предмет, то это движение воспринимает­ся мускульным чувством, оно откладывается в мускульную память и может в любое время репродуцироваться. Таким образом человек формирует то внутреннее чувство ори­ентирования, которое осуществляет движение по желанию, к примеру, правой или левой рукой, повороты в разные стороны. Все это осуществляется на основании опыта, который он собрал при совершении разумных и продик­тованных его волей отдельных движений.

С этим объяснением, однако, вступают в противоречие некоторые факты. У ребенка есть очень яркий сензитивный период для развития тела. Он заявляет о себе прежде, чем ребенок начнет свободно двигаться и таким образом собирать свой опыт. Это означает, что природа готовит особую сензитивность для развития тела, чтобы оно мог­ло занимать различные положения.

Старые теории касаются чисто механических связей не­рвной системы. Мы же говорим о сензитивных периодах, которые связаны с духовными процессами, просветлени­ями и вибрациями, которые формируют сознание. Это энергии, которые исходят от нулевого положения, чтобы обеспечить существование основных звеньев, с помощью которых совершается будущее духовное строительство. Начало всему дает природа, преподнося ребенку подарок, благодаря которому осознанный опыт продолжает совер­шенствоваться. Негативное воздействие на сензитивные периоды, на остроту их протекания оказывают случаи, ког­да на пути ребенка в его окружении встречаются препят­ствия. Тогда возникает часто сильное возбуждение, даю­щее нам хорошо знакомые признаки непрекращающихся капризов. У ребенка может даже пробудиться болезнь, ко­торая не поддается лечению до тех пор, пока действуют вызывающие ее обстоятельства. Стоит только устранить препятствие, как тотчас исчезают и «капризы», и болезнь.

Интересны факты, описанные одной няней из Англии, которой приходилось на некоторое время оставлять ребен­ка под присмотром другой такой же опытной няни. Та не испытывала никаких трудностей с малышом, пока дело не доходило до купания, которое проходило беспокойно и с отчаянным плачем ребенка. Он не только кричал, но оборонялся, пытаясь своими ручками и ножками оттолк­нуть няню, и ее старания оказывались напрасными. В конце концов ребенок возненавидел няню. Когда же возвраща­лась первая няня, он снова становился милым и друже­любным. Она могла купать малыша без сопротивления с его стороны. Наоборот, он находил радость в этом купании. Первая няня была из нашей школы. Она задумалась над этими обстоятельствами, чтобы объяснить поведение ребенка. С неустанным терпением она искала причины происходящего.

Когда обе няни обсуждали ситуацию, то выяснили, что одна из них держала ребенка головкой на правой руке, а ножками на левой, в то время как другая привыкла дер­жать его иначе. Так она обнаружила, что малыш увидел в ее коллеге «зло», потому что она держала его «наоборот».

В другом случае, о котором я хочу вам рассказать, ре­бенок пришел к состоянию сильного возбуждения, при­нявшего болезненную форму. Причина этого выяснилась с большим трудом. Я не работала тогда врачом, но мне пришлось участвовать в разрешении конфликта. Ребенку, о котором идет речь, было не более полугода. Семья вер­нулась из длительного путешествия, которое, по воспоми­наниям, было для ребенка сопряжено со слишком боль­шим напряжением. Родители рассказывали, что во время поездки не произошло никаких происшествий. Семья жила в первоклассных отелях в предварительно заказанных ком­натах, с подготовленной для ребенка по такому случаю кро­ваткой и питанием.

В очередном путешествии семья остановилась в удоб­ной меблированной квартире. Но в ней не было детской кроватки, и ребенок спал на большой кровати рядом с матерью. Болезнь малыша началась ночью с перевозбуж­денного состояния. Его пришлось носить всю ночь на ру­ках, и его плач приписывался болям в животе. Были при­глашены несколько врачей, один из которых даже поре­комендовал тщательно готовить пищу для ребенка. Но ни солнечные ванны, ни современные методы лечения не оказали ни малейшего воздействия. Состояние ребен­ка продолжало ухудшаться, и каждая последующая ночь становилась для семьи изнурительной вахтой. К этому добавились конвульсии. Ребенок корчился в кровати в вы­зывающих тревогу судорогах. Такие припадки происхо­дили от двух до трех раз в день. Было решено прокон­сультироваться у известнейшего специалиста по детским нервным болезням. В этот момент я и вмешалась. Ребенок создавал впечатление здорового, да и по рассказу родите­лей во время всего путешествия он был здоров и спокоен. Значит, симптомы указывали на причины духовного по­рядка. Когда я поняла это, я положила ребенка на кро­вать и снова увидела состояние возбуждения. Я взяла два кресла и поставила их друг против друга так, что они превратились в плюшевую кроватку. Затем застелила кро­ватку бельем и без слов поставила ее у большой кровати. Ребенок посмотрел, прекратил плач, скатился к краю большой кровати, затем в импровизированную кроватку и моментально заснул. Симптомы болезни больше не по­являлись.

Очевидно, что ребенок привык спать в маленькой кро­ватке, прикрывавшей его со всех сторон и служившей его телу опорой. Большая кровать не могла предоставить ему такую защиту, и эта путаница в его внутреннем ориенти­ровании была причиной полного страданий конфликта. Врачи напрасно искали средство для его предотвращения. Таково влияние сензитивных периодов. Именно в них на­правлены стрелы природы, как в совершенно определен­ную цель.

Ребенок чувствует порядок не так, как мы. У нас нако­пилось множество впечатлений, и от того они притупились. Но ребенок приходит из ничего и еще очень беден. И все, что он создает, он начинает создавать с нуля. Это созида­тельное усилие он берет на себя в полном одиночестве и делает его своим наследством. Мы похожи на детей человека, который в поте лица приобретал свои богатства, но мы не хотим понимать его. Мы холодны и неблагодар­ны. Нам нравится наше превосходство. Ведь мы уже всем обеспечены и нам не нужно ничего делать. Мы можем использовать мышление, которое подготовил для нас ре­бенок; волю, которую он закалил для нас; мускулы, кото­рые он наполнил силой.

Мы ориентируемся в мире, потому что ребенок при­внес для нас все необходимые навыки. Мы осознаем себя, потому что эту сензитивность подготовил для нас ребе­нок. Мы потому богаты, что являемся наследниками ре­бенка, и основы нашего существа привнесены им из пус­тоты. Ребенок совершает неслыханный первый шаг от этой пустоты на путь познания. Так близок к нам первоисточ­ник нашей жизни, который действует, чтобы действовать. Случается то, что должно случиться по плану творения, без всякой шумихи, не оставляя даже воспоминания в мозге человека.

Глава 9

ИНТЕЛЛЕКТ

Наблюдение за ребенком учит нас, что его интел­лект строится не сразу и не извне, как предпола­гает механическая психология, которая господ­ствует еще и в чистой науке, и в воспитании, и вследствие этого играет главенствующую роль в лечении детей. Со­гласно механическому учению, картины внешнего мира как будто стучатся в ворота чувств, они в какой-то мере про­биваются, протискиваются в самое нутро души, основа­тельно закрепляются в ней, объединяются друг с другом и так постепенно организуют построение ума. Душа ре­бенка пассивна, и поступающие извне впечатления оста­ются как бы брошенными на произвол судьбы и поэтому полностью зависят от руководства взрослого. Существу­ет другая широко распространенная точка зрения, соглас­но которой душа ребенка не только пассивна, но даже, как выражались старые воспитатели, представляет собой пу­стой сосуд, а значит, предмет, который нужно лишь напол­нить содержимым.

Наши собственные исследования проводились, есте­ственно, не для того, чтобы пренебречь важным значени­ем окружающего мира в построении ума. Ведь известно, что наши методы воспитания во главе угла всего педагоги­ческого процесса ставят именно воздействие окружения. Известно также, что мы считаем чувственные впечатле­ния основополагающими. Различие между устаревшими представлениями о пассивности ребенка и истинными об­стоятельствами состоит, тем не менее, во внутренней вос­приимчивости ребенка. Длительные, протекающие почти до пяти лет сензитивные периоды наделяют детей по-на­стоящему чудесной способностью овладевать окружаю­щим миром. Ребенок - активный наблюдатель, посред­ством своих чувств он впитывает впечатления извне. Но это утверждение существенно отличается от другого, со­гласно которому ребенок безучастно отражает впечатле­ния, словно зеркало. Наблюдающий человек исходит от внутренней потребности, от пристрастия к чему-либо, и из многочисленных впечатлений вокруг он выбирает только определенные. Джеймс выдвинул положение о том, что никто не может видеть предмет во всех его деталях. Каж­дый индивид видит лишь ту его часть, которая согласует­ся с его собственным интересом и ощущениями. Отсюда можно заключить, что разные люди, разглядывающие один и тот же предмет, описывают его по-разному. Джеймс пи­сал: «Если вы носите новый костюм, который вам очень нравится, то на улице вы будете обращать внимание на одежду элегантных людей, рискуя при этом попасть под машину».

Но можно задаться вопросом, что заставляет ребенка делать определенный выбор из бесчисленного множества различных впечатлений, которые он получает в окружаю­щем его мире? Толчок к этому выбору не может, как считает Джеймс, идти извне, потому что пока еще отсутству­ет накопленный опыт. Точка отсчета для ребенка начина­ется с нуля. Будучи активным существом, ребенок шага­ет вперед в абсолютном одиночестве. Центром, вокруг которого сензитивные периоды ребенка разворачивают свое внутреннее воздействие, является разум. Интеллект зарождается и разворачивается в ребенке как естествен­ная творческая функция. Ребенок растет и питается под влиянием чувственных впечатлений, которые он заимствует из окружающего мира.

Первоначальная энергия ребенка - это непреодолимая сила. Картины из окружения ребенка упорядочиваются и служат разуму, который жадно и ненасытно впитывает их. Мы всегда можем наблюдать, как ребенка активно при­тягивают свет, краски и звуки и какое он видит в этом на­слаждение. Но хотелось бы обратить ваше внимание на внутренний процесс, а, значит, на роль разума как фунда­мента мышления, который пребывает еще в зачаточном состоянии. Не следует говорить о том, какое восхищение это должно в нас вызвать. В то время, когда ребенок де­лает первый шаг, начиная с нуля, в нем проявляется вели­кое дарование, на котором основано превосходство чело­веческого рода над природой - его интеллект. Он начинает свое шествие вперед, прежде чем маленькие ножки ре­бенка сделают первые шаги, а его тело движение.

Пример поможет понять эту мысль лучше. Я хотела бы рассказать об одном поразительном случае с ребен­ком четырех недель, который еще ни разу не попадал за пределы своего дома. Няня держала его на руках, когда отец предстал перед ребенком вместе с его дядей, живу­щим в этом же доме. Оба мужчины были примерно одно­го роста и возраста. У малыша появилось на лице выра­жение крайнего удивления, почти испуга. Оба знали немного о детской психологии и постарались прийти ребенку на помощь и успокоить его. Они оставались в поле его зрения, но отошли друг от друга - один направо, другой -налево. Явно успокоившись, ребенок внимательно разгля­дел одного из них и начал улыбаться. Вдруг на лице его показалось прежнее выражение страха: он посмотрел на другого господина. Какое-то время малыш всматривался в него, и тоже улыбнулся.

Почти десять раз менялись чувства ребенка от страха к улыбке, сопровождаемые движениями головы слева на­право, пока он, наконец, не понял, что перед ним два чело­века. Это были единственные мужчины, которых он вооб­ще до этого видел. Впоследствии они стали чаще брать его на руки, обращались к нему ласковыми и нежными словами. Так малыш понял, что кроме знакомых ему жен­щин - мамы, няни, - есть и другие люди. Так как он еще никогда одновременно не видел двух мужчин, он подумал, что существовать может только один мужчина - отец. От­сюда его страх: он увидел, что это существо, которое он с таким усердием выделил из хаоса и упорядочил его в свой мир, вдруг предстало пред ним в двух лицах. Ребенок в первый раз открыл, что его ввели в заблуждение. Если бы взрослые в этом доме не владели бы некоторыми позна­ниями о том, что у ребенка четырех недель также есть духовная жизнь, то малыш не получил бы ту огромную помощь, которую своим поведением ему оказали его отец и дядя. Он опирался на эту помощь, делая шаг к столь необходимому ему осознанию.

Другим противоположным примером может служить следующее небольшое событие, в котором речь идет о ребенке более старшего возраста - о девочке семи меся­цев. Она сидела на полу и играла с подушкой. На ткани были изображены цветы и дети, и девочка целовала с явным восхищением детей и нюхала цветы. Невежествен­ная няня, которая присматривала за девочкой, заключила из ее поведения, что ребенку доставляет радость вды­хать запах любых предметов и целовать их. И она стала придвигать ребенку различные предметы, говоря при этом: «Поцелуй это, понюхай это!» В результате ребенок, ко­торый занимался тем, что занимал себя, узнавая изобра­жения и тренируя посредством движения свою память, спокойно и радостно осуществляя внутреннюю работу, пришел в заблуждение. Его затаенное устремление упо­рядочить свой внутренний мир было уничтожено непонят­ливой душой взрослого, как морская волна смывает кре­пости из песка и рисунки на нем.

Взрослые могут помешать внутренней работе ребенка и даже сделать ее невозможной, прерывая ход его мыс­лей и «развлекая» непонятным образом. Они хватают ре­бенка за ручку, целуют ее и жаждут уложить спать, не при­давая должного внимания внутренней работе, которая, мо­жет быть, как раз в этот момент и совершается в душе малыша. Совершенно необходимо, чтобы ребенок, рас­сматривающий иллюстрации, сохранил их в полной яснос­ти, потому что только с ясным пониманием одно впечат­ление может отличаться от другого и формировать мыш­ление.

Один детский врач, специалист по питанию детей пер­вого года жизни, проделал очень интересный опыт. Он организовал клинику, ставшую впоследствии известной. Исследования привели его к выводу, что, помимо пита­ния, следует обратить внимание в целом и на некоторые индивидуальные факторы. Так, например, нельзя рекомен­довать ни одного из имеющихся в торговле молочных то­варов как «отличное» детское питание, по меньшей мере не учитывая возрастных границ, потому что для одного этот продукт может подходить, в то время как для друго­го - нет. Клиника этого врача-специалиста была образцо­вой как с точки зрения медицинской, так и с эстетической. Однако его метод распространялся только на младенцев до шести месяцев. Несмотря на заботу диетологов, дети росли не столь успешно, что явилось загадкой, хотя ребенка после шести месяцев кормить намного легче, чем до шести. Профессор организовал консультации для мате­рей, которые не могли сами кормить своих детей грудью, потому что дети этих бедных женщин и после шести ме­сяцев не демонстрировали нарушений, которые наблюда­лись у детей клиники. Постепенно профессор понял, что в этом необъяснимом явлении особую роль играют обстоя­тельства духовного порядка. Когда он понял это, то смог установить тот факт, что дети седьмого месяца страда­ют от «скуки из-за недостатка духовной пищи». Он озабо­тился тем, чтобы дети получали развлечение и досуг и гуляли не только по террасе, но и в других местах.

Только благодаря многочисленным опытам с абсолют­ной точностью было доказано, что все дети первого года жизни впитывают в себя чувственные впечатления из сво­его окружения с четкостью, не требующей предваритель­ного опознания этих плоскостных и объемных картин. Мож­но утверждать, что эти впечатления в конце первого года жизни устареют и перестанут быть для ребенка жизненно важными. С начала второго года жизни яркие живые пред­меты и детали уже не так притягательны для ребенка. Можно сказать, детские интересы обращаются к вещам, едва заметным.

В первый раз я наблюдала эту восприимчивость у де­вочки пятнадцати месяцев. В саду я услышала смех, при­чем такой громкий, который редко случается у детей это­го возраста. Девочка выбежала туда одна и сидела на каменной плите, на террасе. Вблизи, под почти тропическим солнцем, находилась шпалера распустившейся герани. Но малышка смотрела не на цветы, а напряженно всматрива­лась в землю, на которой ничего нельзя было разглядеть. В этом скрывалась тайна детской жизни. Заинтересовав­шись ее загадочным поведением, я осторожно подошла поближе и ничего не увидела. Тогда ребенок объяснил мне громко: «Здесь бегает кто-то маленький». Только тогда я увидела крошечное, почти невидимое насекомое, снующее туда-сюда, едва различимое на каменной плите. На ре­бенка произвело впечатление, что в мире есть такое ма­ленькое существо, которое может двигаться, бегать вок­руг! Удивление и радость переполняли малышку. Оно раз­разилась громким смехом.

Подобное впечатление я получила, увидев мальчика приблизительно такого же возраста. Мать дала ему се­рию цветных открыток. Мальчик хотел показать мне эту коллекцию и принес большой пакет. Он сказал на своем детском языке: "Биби". Я поняла, что он хотел показать изображение автомобиля. В этой серии было много сим­патичных рисунков. Мать ребенка не просто показывала ребенку открытки, но и, видимо, занималась с ним. На от­крытках были экзотические животные (тигры, жирафы, львы, медведи, обезьяны) и домашние (овца, кошка, осел, лошадь, корова). Были и маленькие сцены, ландшафты с животными, домами и людьми. Но странным было то, что в этом собрании не было автомобиля. «Я не вижу никакой машины», - сказала я малышу. Тогда он разыскал одну открытку из этого большого собрания, но на ней никакой машины также не было видно. Когда он разыскал эту от­крытку, он победоносно воскликнул: «Вот же она!» Речь шла об одной сценке охоты, в центре которой была рос­кошная собака. На заднем плане стоял охотник с ружьем на плече. В уголке, в отдалении, были изображены доми­ки и исчезающая линия, которая должна была обозначать улицу, и на этой линии была точка. Ребенок показал на нее и сказал: «Биби». Действительно, при ближайшем рассмот­рении оказалось, что эта едва заметная точка - крошеч­ная машина. Сложность, с которой можно было узнать машину, и тот факт, что она изображалась в таких кро­шечных пропорциях, заинтересовали ребенка, он удостоил изображение своим вниманием и выделил из всего.

Я подумала: «Возможно, никто не показал малышу это богатое разнообразие прекрасных и полезных вещей». Я выбрала жирафа с длинной шеей и начала объяснять: «Смотри, какая смешная шея! Такая длинная!» - «Аф!» -произнес мальчик. Итак, он точно знал, что это был жи­раф, и я не стала дальше рассказывать ему.

На втором году жизни природный разум ребенка разви­вается далее, проходя определенные, чередующиеся друг за другом стадии. Развивая мышление, ребенок впитывает из своего окружения все, вплоть до мельчайших деталей.

Однажды я показывала ребенку в возрасте почти двад­цати месяцев прекрасную книгу, книгу для взрослых. Это было Евангелие с иллюстрациями Густава Доре, который поместил в книгу и такие классические картины, как «Пре­ображение» Рафаэля. Я выбрала одну картину с Иисусом, который зовет к себе детей, и начала рассказывать: «Иисус несет ребенка на руке, другие дети прислонили к нему свои головки, смотрят на него, и он любит их...» Выражение лица ребенка не выказало никакого интереса. Я сделала вид, что не заметила этого, и листала книгу дальше, разыскивая в ней другие иллюстрации. Вдруг мальчик говорит: «Он спит». Мне снова открылась тайна детской души почти без всяко­го замешательства. «Кто спит?» - спросила я. «Иисус! -энергично продолжил малыш. - Иисус спит!» И он попытался перевернуть лист назад, чтобы показать мне, что это действительно так. Христос смотрел на детей из-под опу­щенных век. А ребенку показалось, будто глаза Христа сом­кнуты во сне. Малыш обратил внимание на отдельный штрих, который взрослому не бросился бы в глаза.

Я продолжала мои объяснения, и мне удалось показать мальчику Вознесение Христа. «Видишь, — сказала я, — Иисус вознесся на небо, и люди, которые это видят, испу­гались. Мальчик смотрит, женщина вытянула руки». Ко­нечно, такое объяснение было не совсем подходящим для маленького ребенка, и вообще картина была выбрана не­удачно. Но теперь я намеренно ожидала от ребенка зага­дочных высказываний, чтобы провести сравнение между видением (поставить ударение на первом слоге) сложных картин взрослым и ребенком. Малыш что-то пролепетал себе под нос, как бы говоря: «Дальше, дальше!», и не вы­казывал никакого интереса. Когда я листала, он трогал свою маленькую игрушку-кролика, висевшую у него на шее. «Кролик», - сказал он. Я, естественно, подумала, что ре­бенок подумал о своей игрушке, но он энергично потребо­вал, чтобы я перевернула страницу назад. И правда, на картине я нашла в уголке маленького кролика. Но кто бы мог обратить на это внимание? Очевидно, дети и мы -это два отличных друг от друга вида психической личнос­ти, и речь здесь идет не о пошаговом развитии от мини­мума до максимума.

Воспитатели детских садов и учителя начальных клас­сов тратят много сил на разъяснение вещей, с которыми трех- и четырехлетние дети уже имели дело. Они счита­ют, видимо, детей слабослышащими людьми. В конце кон­цов вместо ответа ребенок протестует: «Но я не глухой!»

Долгое время взрослые думали, что дети реагируют только на яркие, броские предметы, на громкие звуки и поэтому искали сильные стимулирующие воздействия. Мы часто видели, какую притягательную силу оказывают на детей поющие люди, звучащие колокола и колокольчики, развевающиеся флажки, яркий свет и другое. Но эти силь­но воздействующие внешние возбудители действуют лишь временно. Они отвлекают внимание, навязывают детско­му сознанию сильные внешние впечатления и тем самым мешают тонким воздействиям на чувства. Приведу одно, конечно, неполное, сравнение. Если вы углубились в чте­ние какой-нибудь интересной художественной книги и вдруг неожиданно услышали с улицы резкие звуки музыки, то подниметесь и с любопытством поспешите к окну. Наблю­дающий, который видит, как читающий человек, неожи­данно привлеченный звуком, подпрыгивает и бежит к окну, сделал бы для себя вывод, что звуки оказывают на чело­века возбуждающее влияние. Точно так же обстоит с деть­ми. Сильный внешний раздражитель может привлечь вни­мание ребенка, но он останется в этом случае без связи с глубокой, формирующейся частью детского разума, кото­рый есть его внутренняя жизнь. Мы можем видеть де­монстрацию этого внутреннего формирования, когда на­блюдаем, как дети углубленно и тщательно рассматрива­ют совершенно мелкие, кажущиеся неинтересными вещи. Кто с интересом обращает внимание на детали предмета, воспринимает предмет не только лишь как чувственное впечатление, но всем своим поведением показывает, что испытывает любовь к этому предмету.

Разум ребенка во многом остается для взрослых зак­рытым и загадочным, потому что реакцию ребенка ха­рактеризуют как реакцию практически бессильного су­щества, не учитывая заложенной в нем мощной психичес­кой энергии. Все, что делает ребенок, имеет рациональную причину, которую можно расшифровать. Нет феномена, который не имел бы своего мотива, не имел бы оснований для существования. Очень просто сказать о каждой непо­нятной реакции, каждом трудном проявлении ребенка: «Это каприз!» Он должен расцениваться нами как требующая решения задача, как загадка, требующая отгадки. Это трудно, но и чрезвычайно интересно. Такое отношение определяет новое нравственное поведение взрослого и ста­вит его в позицию исследователя, а не слепого судьи-тира­на, что привычно для взрослого по отношению к ребенку.

В этой связи приведу одну сцену в салоне, в котором дамы просто болтали между собой. У хозяйки дома был мальчик восемнадцати месяцев, который рядом с нею спо­койно играл в одиночестве. Разговор шел о детских книж­ках. «Есть так много глупых книг с гротескными иллюст­рациями, - сказала одна молодая мама. - Одна такая под названием «Самбо» у меня есть. Этот Самбо - малень­кий мальчик-негр, которому родители принесли ко дню рож­дения разные подарки - шапочку, ботинки, чулки. Пока они накрывали прекрасный стол, Самбо незаметно выбежал из дома, потому что хотел показать свою новую одежду. По пути он повстречал диких животных и, чтобы задоб­рить их, вынужден был каждому отдать по одной вещи из своего гардероба: жирафу - шапочку, тигру - ботинки и прочее. В конце концов бедный Самбо голый и со слезами на глазах возвращается домой. Но все радостно заверша­ется тем, что родители прощают его и Самбо удовлетво­ряется тем, что садится за богато украшенный стол, о чем свидетельствует последняя иллюстрация».

И дама предъявила в качестве доказательства книгу с картинками, которая пошла по рукам. Маленький мальчик сказал: «Нет, Лола!», и все были удивлены высказывани­ем малыша. Он энергично повторил свое утверждение: «Нет, Лола!» «Лола, — сказала мать, - это имя новой девочки, которая несколько дней назад была у мальчика». Но ребенок снова с большей энергией крикнул свое «Лола!», и было видно, что речь идет о совсем бессмысленном кап­ризе. Мы показали ему книжку с картинками, и ребенок разъяснил картинку на обложке с плачущим Самбо. Нако­нец мы поняли, что «Лола» - произнесенное на детском языке испанское словосочетание, означающее: «Он пла­чет». Маленький мальчик был прав, потому что последней была не страница, запечатлевшая радостную трапезу, а виньетка на задней стороне обложки, которая демонстри­ровала плачущего Самбо и на которую никто не обращал внимания. Протест ребенка был правильным, логичным, по­тому что мать объяснила: «Все закончилось благополуч­но». Для ребенка книга заканчивалась плачущим Самбо, потому что он точнее, чем мать, рассмотрел книгу - до последней страницы. Но самым удивительным во всей сце­не было то, что малыш смог сделать замечание, не буду­чи в состоянии поддерживать сложный разговор.

Ребенок, способный рассматривать мельчайшие дета­ли предметов, должен считать нас неспособными правиль­но видеть, потому что в иллюстрациях мы видим только практически значимые взаимосвязи, которые остаются для ребенка недоступными. По сравнению с его личным уме­нием видеть взрослый просто не замечает все тонкости, и каждый раз ребенок снова убеждается, с каким равноду­шием мы обходим в высшей степени интересные подроб­ности. Если бы он мог правильно выразиться, он хорошо объяснил бы нам, что в глубине души у него нет к нашим умениям никакого доверия или его так же мало, как у нас к нему, потому что наш способ мышления ему непонятен. Так и получается, что взрослый и ребенок не понимают друг друга.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: