Драйвы, аффекты и темперамент при мазохизме

у

Интересно отметить, что, в отличие от депрессивных состоя­ний, самодеструктивные паттерны не были предметом широких эмпирических исследований возможно потому, что понятие мазо­хизма не было распространено вне психоаналитического сообще­ства. Поэтому о вкладе конституции в мазохистическую личност­ную организацию известно немногое. Помимо заключения Крафт-Эббинга, что сексуальный мазохизм является генетическим, и некоторых гипотез о роли оральной агрессии (L. Stone, 1979), было высказано относительно немного предположений о роли врожден­ного темперамента. Клинический опыт наводит на мысль, что личность, ставшая характерологически мазохистической, может быть (вероятно, это также справедливо и для тех, кто развил деп­рессивный характер) конституционально более социабельной или стремящейся к объекту, чем, скажем, уходящий в себя ребенок, склонный к шизоидному стилю поведения.

Таким образом, возможность индивидуальной конституциональ-ной подверженности мазохизму остается открытым вопросом. Близ­кая тема в биологии, которая вызвала гораздо больше профессио­нального внимания и которая кажется более ясной, по крайней мере, на феноменологическом уровне, касается вопросов пола. У многих практиков и исследователей существует впечатление (Galenson, 1988), что травма и плохое обращение создают проти­воположные диспозиции у детей разного пола. А именно: девоч­ки, к которым в детстве проявляли жестокость, склонны к разви­тию мазохистического паттерна, в то время как мальчики в этом случае, скорее, будут идентифицировать себя с агрессором и раз­виваются больше в садистическом направлении. Как и в любом правиле, здесь тоже существуют исключения: мазохистический мужчина и садистическая женщина не являются редкостью.

Но, возможно, физическая сила взрослого мужчины и предвос­хищение данного преимущества маленькими мальчиками делает последних предрасположенными к преодолению травмы проактивными средствами и оставляет их сестер со склонностью к стоициз-

му, самопожертвованию и моральной победе через физическое поражение — с этим освященным веками оружием слабых. Мы все еще остаемся в неведении, влияют ли на это интригующее расхож­дение биологические и химические процессы, также как и отно­сительно того, как они действуют.

Аффективный мир мазохистически организованной личности очень похож на таковой у депрессивной личности, но с одним существенным дополнением. И там, и там преобладают чувства сознательной печали и глубокой бессознательной вины, но у наи­более мазохистических личностей в ответ на то, что происходит в их интересах, легко возникает гнев, обида и даже негодование. В этих состояниях пораженческие люди имеют больше общего с теми, кто склонен к паранойе, чем с их депрессивными собратьями.

Другими словами, мазохистические люди считают себя страда­ющими, но незаслуженно, — жертвами преследования или просто родившимися под несчастливой звездой, проклятыми не по своей вине (например, вследствие "плохой кармы"). В отличие от тех, кто обладает только депрессивной основой и кто на некотором уровне примиряется со своей несчастливой судьбой, потому что считают, что заслужили это, мазохистические личности могут протестовать, подобно шекспировскому любовнику, взывавшему к глухим небесам своими бесполезными криками.

Защитные и адаптационные процессы при мазохизме

Мазохистические личности как и депрессивные используют в качестве защиты интроекцию, обращение против себя и идеали­зацию. Кроме того, они сильно полагаются на отреагирование вовне (по определению, так как суть мазохизма лежит в самораз­рушительных действиях). Моральные мазохисты также использу­ют морализацию (опять-таки, по определению), чтобы справить­ся со своими внутренними переживаниями. По причинам, которые я изложу вкратце, люди с пораженческими личностями в целом более активны, чем депрессивные, и их поведение отражает по­требность что-то сделать со своими депрессивными чувствами, что противодействовало бы состояниям деморализации, пассивности и изоляции.

Отличительный признак мазохистической личности состоит в защитном отреагированим вовне образом, в котором заложен риск нанесения ущерба самому себе. Движимые большей частью бес­сознательно, саморазрушительные действия включают в себя эле­мент попытки справиться с ожидаемой болезненной ситуацией (R.M. Loewenstein, 1955). Например, если некто убежден, что все авторитетные фигуры рано или поздно из прихоти наказывают тех, кто от них зависит, и находится в хроническом состоянии трево­ги, ожидая, что это произойдет, провоцируя затем ожидаемое наказание, он тем самым уменьшает тревогу и вновь обретает уве­ренность в своем влиянии: по крайней мере, время и место стра­дания выбрано им самим. Терапевты с ориентацией на теорию "контроля-овладения" (Suffidge, 1991) характеризуют такое пове­дение как "преобразование пассивного в активное".

В подобных случаях на Фрейда (1920) первоначально произве­ла большое впечатление сила того явления, которое он назвал на­вязчивым повторением. Жизнь несправедлива: тот, кто больше всех страдал, будучи ребенком, обычно больше всех страдает и став взрослым — таков его сценарий, который мистическим образом отражает условия его детства. Еще обиднее, что другим кажется:

ситуация, в которой оказывается взрослый, создана самим стра­дальцем, хотя едва ли это им осознается. Как указывали Сэмпсон, Вайс и их коллеги, паттерны повторения характерны для каждого. Если кому-то достаточно повезло и в детстве они чувствовали бе­зопасность и подтверждение, их личностный сценарий едва раз­личим, так как они хорошо приспосабливаются к реалистичным возможностям в жизни и стремятся воспроизводить эмоционально позитивные ситуации. Если же у кого-то прошлое было пугающим и к нему относились халатно или жестоко, потребность воссоздания обстоятельства детства, чтобы попытаться психологически спра­виться с ними, может быть не только очевидной, но и трагичной.

Пациентка, наносившая сама себе порезы и лечившаяся у меня в течение многих лет, со временем локализовала источник своего мазохизма в жестоком обращении с ней матери в детстве. Она вспомнила случай, когда эта очень нарушенная женщина в слепой ярости порезала свою дочь ножом. Припомнив этот эпизод, па­циентка огорчилась по поводу своей прежней беспомощности, началось различение настоящей и прошлой реальностей, и тогда ее самоповреждения постепенно прекратились. Но это произош­ло не раньше, чем она оставила на своей руке неисчезающие шрамы

и создала травматические ситуации для других людей. Так как она находилась на психотическом уровне организации личности, ра­бота с ней была медленной и рискованной, хотя, в конечном сче­те, успешной.

Гораздо более здоровая женщина, с которой я работала, сооб­щала своему экономному обсессивно-компульсивному мужу о своей последней денежной трате, как только их отношения становились теплыми и спокойными. Это постоянно приводило его в бешен­ство. Вместе с ней мы поняли, что подобные провокации обна­руживают бессознательное умозаключение, которое она вывела еще будучи ребенком: если все спокойно, вот-вот грянет шторм. Ког­да в ее замужестве все было хорошо, бессознательно женщина начинала беспокоиться, что, как и ее эксплозивный отец, муж собирается какой-нибудь своей вспышкой разрушить их счастье. Поэтому моя пациентка вела себя таким образом, который, как она внутренне знала, вызовет вспышку гнева, для того, чтобы поско­рее покончить с этим и начать приятную интерлюдию (промежу­точный период). К несчастью, с точки зрения ее мужа, она не восстанавливала прежнего состояния, а причиняла боль.

Рейк (Reik, 1941) исследовал несколько измерений мазохиста -ческого отреагирования, включая: (1) провокацию (как в преды­дущем случае); (2) умиротворение ("Я уже страдаю, поэтому, пожалуйста, воздержитесь от дополнительного наказания"); (3) эк­сгибиционизм ("Обратите внимание: мне больно"); (4) избегание чувства вины ("Смотрите, что вы заставили меня сделать!"). Боль­шинство из нас использует в незначительной степени мазохисти-ческие защиты часто по одной и более из этих причин. Обучаю­щиеся терапевты, которые приходят на супервизию с изобилием самокритики, часто используют мазохистическую стратегию, что­бы застраховать свои ставки: если мой супервизор думает, что я допустил большую ошибку в работе с моим клиентом, то я уже показал, что осознаю ее и достаточно наказан. Если же нет — я получу утешение и реабилитацию.

Саморазрушительное поведение обычно имеет сильную связь с объектами. У него есть способ привлекать, а иногда и вовлекать их в мазохистический процесс. Однажды на групповой терапии, в которой я была участником, один из членов группы, когда его критиковали, начал вести себя таким образом, который, скорее всего, подавил бы критику в его адрес, чего он, казалось, наи­вно не осознавал. При конфронтации с тем, что его плаксивое,

принижающее себя состояние вызывает раздражение и нападки со стороны других, он стал необычно подавленным и соглашающим­ся: "Пусть лучше на меня нападают, чем не трогают вовсе". Я расскажу больше об этой динамике в разделе, посвященном объек­тным отношениям.

Такая защита мазохистических клиентов, как морализация, мо­жет раздражать. Чаще всего они гораздо более заинтересованы в одержании моральной победы, чем в решении практических про­блем. У меня ушло несколько недель работы на то, чтобы убедить одну пациентку с пораженческой психологией подумать о написа­нии письма в IRS, которое дало бы ей большое возмещение ее расходов, на что она по закону имела право. Она проводила тера­певтические часы, пытаясь убедить меня, что IRS плохо управля­ет ее налоговой декларацией. Это было верно, но совершенно не имело отношения к ее делу, которое заключалось в возвращении денег. Она предпочитала мое сочувствующее возмущение попыт­кам помочь ей получить компенсацию. Предоставленная самой себе, она скорее продолжала бы собирать и оплакивать несправед­ливости, чем устранять их.

Часть представленной здесь динамики кажется особым спосо­бом, при помощи которого человек обращается с депрессивным убеждением, что он плохой. Потребность заставить слушателей утверждать, что это другие виноваты, может быть настолько силь­ной, что мешает достижению практических целей, которому боль­шинство людей отдает предпочтение. Одна из причин, по кото­рой дети приемных родителей, даже добрых и имеющих хорошие намерения, имеют тенденцию вести себя мазохистически (обижая или действуя вызывающе, тем самым провоцируя карательные реакции), может иметь отношение к бессознательному чувству вины. Юноши, потерявшие родителей, склонны терзаться, что их "плохие" качества привели к тому, что они исчезли. Предпо­читая чувство виновной силы ощущению беспомощной слабости, они пытаются убедить себя и других, что это их приемные родите­ли плохие. Таким образом они отклоняют внимание от себя. Они продолжают провоцировать приемных родителей до тех пор, пока Их поведение поддерживает такое убеждение.

Эти динамические примеры могут объяснить, почему часто бьшает так трудно повлиять на систему семьи с приемным ребен­ком только методами поведенческой терапии. Возможно, способ действий переполненного гневом и движимого виной участника

должен быть гораздо больше направлен на продолжение страдания (для того, чтобы кто-то еще считался виновным), чем на улучше­ние семейной атмосферы. Конечно, данный феномен свойствен не только детям или вновь созданным семьям. У любого учителя средней школы имеется запас историй о родных родителях, кото­рые предъявляют себя многострадальными мучениками благодаря дурному поведению их детей, но не способны претворить в жизнь какие-либо предложения по его улучшению. Складывается впечат­ление, что их потребность видеть своих детей плохими, а себя — безропотными, превосходит все остальное.

Другой защитный процесс, который должен быть здесь упомя­нут, это отрицание. Люди с мазохистической организацией неред­ко демонстрируют своими словами и поведением, что они страда­ют или что кто-то плохо обращается с ними, но, тем не менее, они могут отрицать, что испытывают какой-либо конкретный дис­комфорт, и уверяют обидчика в хороших намерениях. "Я уверен, она хочет мне добра и глубоко интересуется моими делами", — за­явил однажды один из моих клиентов о своей начальнице, кото­рая явно испытывала к нему неприязнь и унижала его перед кол­легами. "Как вы ощущаете ее заботу?" — спросила я. "О, мне кажется, она пытается научить меня чему-то важному, — ответил он, — поэтому я благодарен ей за эти попытки".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: