Сделай Сам Свою Работу на 5

ГЛАВА 15 Прошлое и настоящее 9 глава





Это было уже слишком. Я больше не могла сдерживать ненависть, которая кипела во мне:

Нет, Джоди, не был. Он был злым. Он животное. Все они животные. Чтоб они все горели в аду!

 

ГЛАВА 17

Любопытная корова

 

Я сидела за столом и писала, фиксируя в журнале все мерзостные подробности сексуального надругательства над Джоди. В горле комом стояла тошнота. Непосредственное участие матери Джоди в акте насилия было вопиющим извращением материнской роли и всего того, что, по нашему мнению, должна испытывать мать ребенка. Мы, попечители, не должны судить родителей, но всему есть предел! Я едва могла записывать детские выводы Джоди о «доброте» отца, которая заключалась в том, что он греет предмет, которым потом осквернят ее.

Джилл позвонила, как только получила мое письмо:

— Боже мой, как она вообще не сошла с ума после такого?

— Не совсем. И с каждым новым признанием ей становится все хуже и хуже. — И как только я сказала это, сразу поняла, что происходило на самом деле. На каждодневном уровне были свои удачи и неудачи, были дни лучше и дни хуже, но если тщательно проанализировать происходящее, то оказывалось, что в действительности все стабильно шло под откос. Джоди становилось хуже. — Это выше моих сил, Джилл.



От Джилл не укрылась моя возрастающая паника.

— Так, успокойся, — сказала она. — Вы ведь идете на следующей неделе к психологу?

— Да, в понедельник.

— Почему бы тебе не спросить совета по поводу тактики? Это, конечно, не ее обязанность, но вдруг она сможет что-то подсказать. Попытка не пытка.

— Спасибо, Джилл. Хорошая мысль. — Я почувствовала себя спокойнее. — Посмотрим, что она скажет.

Джилл была права. Психолог была назначена судом, чтобы обследовать Джоди как участницу текущего процесса об опеке. Консультации, так же как и терапия, не входили в ее обязанности. Но все же была хотя бы надежда — должен же специалист знать, как мне следует поступить.

Джоди была взята под опеку временно, на патронат, а это означало, что суд рано или поздно должен будет решать, возвращать ее родителям или организовывать полную опеку. Психолог будет общаться с Джоди не один раз, прежде чем составить рапорт, так как для суда он станет одним из самых решающих моментов при вынесении решения.



Суд назначил два предварительных слушания, на январь и на март, после которых состоится окончательное судебное заседание в мае. Целью предварительных слушаний было предоставить судье на рассмотрение доказательства, собранные к тому моменту, чтобы он или она могли принять предварительное решение еще до судебного разбирательства. Затем, в ходе процесса, назначенный судом защитник встретится со всеми участниками и представит судье объективное заключение, сделав рекомендации с учетом интересов ребенка. На практике защитник направляет судью, и тот обычно следует его рекомендациям.

Если на заседании будет вынесено решение о полной опеке, местные власти возьмут Джоди под фактическую опеку, и социальные службы определят ее или в фостерскую семью на длительный срок, или в детский дом либо, если ей повезет, какая-нибудь семья захочет ее удочерить. Однако, если принимать во внимание возраст, агрессивность и заторможенность Джоди, последнее было маловероятно.

Накануне первой встречи с психологом Джоди была назначена беседа для полицейского протокола. Эта беседа, будучи частью процесса опеки, также будет использована в полицейском расследовании с целью обвинения родителей Джоди и других растлителей. С Джоди будут беседовать специально обученные следователи из отдела по делам несовершеннолетних, и остается только надеяться, что с ними она пойдет на контакт так же охотно, как и со мной.

Мы приехали на наше интервью в полицию вовремя, и Джоди успела рассмотреть полицейские машины, припаркованные у выхода. Я нажала на звонок у входа, потом сообщила наши имена у компьютера в приемной. Секретарь вышел из-за стола и проводил нас в особый отдел. Мы вошли, и я успокоилась: отделение было спроектировано специально для детей. Комната была обставлена яркой мебелью, там стоял красный диван, было много игрушек и цветные обои на тему «Король Лев». Две женщины — офицеры в штатском — встали и представились.



— Здравствуй, а ты у нас Джоди? — весело приветствовала одна. — Меня зовут Келли, а это Гарриет.

Я пожала им руки, а Джоди усмехнулась.

— Кофе? — предложила Гарриет.

— Да, будьте добры.

— И сок для Джоди?

— Спасибо, — поблагодарила я.

Гарриет вышла и вернулась с напитками и пачкой печенья, а Джоди тем временем достала из коробки мозаику и стала ее собирать. Какое-то время мы посидели, пока офицер пыталась привлечь внимание Джоди, расспрашивая ее об увлечениях, о любимой телепередаче и т. п. Джоди предпочитала игнорировать их вопросы, сидя в углу и изучая коробки с игрушками. Спустя какое-то время Келли, присев на четвереньки, присоединилась к Джоди, но это также не возымело никакого действия. Не думаю, что Джоди проявляла намеренную враждебность, скорее просто не чувствовала потребности к коммуникации, хотя и сегодня утром, и вчера вечером я объясняла ей, насколько важен для нас этот визит.

Было непростой задачей подготовить Джоди к тому, что сегодня состоится. Я попыталась ей объяснить, что некие добрые, милые люди будут задавать вопросы о том, о чем она уже рассказывала мне, но больше я ничего не могла добавить, не могла сказать: «Расскажи в полиции о тех плохих вещах, которые делал с тобой папа», чтобы не навязывать ей свои слова и мысли. Единственное, что я могла, — попросить ее рассказать правду. Если во время опроса всплывет, что я подсказывала ей, о чем говорить, это может быть использовано против нас в качестве опровержения показаний Джоди.

Я могла только надеяться, что она понимает, насколько для нее сейчас важно быть честной и откровенной с офицерами. Но, как всегда, сложно было сказать, понимает ли она это на самом деле. Я скрестила пальцы, чтобы только к ней вернулось ее податливое настроение, как в больнице, и надеялась, что ей понравится быть в центре внимания. Многие патронатные воспитанники такие: ими пренебрегают, пока они не попадают под опеку, и когда специалисты начинают уделять им внимание, они чувствуют себя центром вселенной. Иногда и Джоди хотела быть таким центром, и я надеялась, сегодня это обратится в ее пользу.

Прошло еще десять минут, и тогда Келли предложила мне начать. Она мягко тронула Джоди за руку:

— Через минуту мы пойдем в комнату — она называется комнатой для бесед. Я знаю, Кэти все тебе рассказала об этом. Это вон там. — Она указала на дверь.

Джоди оторвала взгляд от игрушек:

— А Кэти пойдет?

— Сначала да, а потом она вернется сюда и подождет тебя здесь, а мы поболтаем там. А пока мы будем разговаривать, нас будет снимать на видео милый молодой человек, чтобы мы ничего не забыли из нашего разговора. Ты не против?

Очень удачно. Джоди сразу потеряла интерес к своим игрушкам и, к моему великому облегчению, поднялась и взяла Келли за руку.

— Пойдем, — сказала она. — Хочу на видео.

Я проводила их в соседнюю комнату, где молодой полицейский, также в штатском, поприветствовал нас.

— Привет, Джоди, — сказал он. — Меня зовут Джон. Я буду снимать тебя на камеру. Хочешь подойти и посмотреть?

Комната для допросов была маленькой и пустой, там стояло только три пластиковых стула, под потолком висела лампа, а на единственном окне — непрозрачные занавески. Меня удивила такая аскетичность. Я надеялась на что-то более уютное и привлекательное.

Джон показал нам с Джоди, где будет стоять камера и где будет стоять он, чтобы не попасть в кадр.

— Мы хотим снять видео и записать все, что ты нам расскажешь, ладно, Джоди?

Мне вспомнилось, как я впервые хотела сфотографировать Джоди, когда она только приехала, и как она начала при этом снимать с себя одежду. Понравится ли ей теперь, что ее будет снимать мужчина? По крайней мере, когда я объясняла ей это, она не волновалась, да и сейчас оставалась спокойной, кивая в знак согласия.

— Садись в это кресло, — попросила Келли, помогая Джоди устроиться, а Джон вернулся за камерой.

— Сейчас ты останешься с нами, а Кэти подождет за дверью, хорошо? — продолжила Гарриет.

Джоди скрючилась в кресле, а я вышла из комнаты. Как попечитель, я не имела права быть рядом со своим подопечным, чтобы мое присутствие не повлияло на показания ребенка. Допрос, чтобы потом его результаты были учтены в суде, должен проводиться со строгим соблюдением правил.

Я вернулась в яркую красочную комнату, которая сильно контрастировала с небольшим скромным помещением комнаты для допросов. Я села, но успокоиться не могла — и вышла, чтобы выкурить сигарету. Ветер пронизывал до костей, и я укрылась в дверях, затягиваясь украдкой и прикидывая, что может сейчас происходить на допросе. То, что скажет Джоди, будет иметь огромное значение: если ее рассказ не будет запечатлен на пленку, вполне возможно, не состоится и следствие. А в ее возрасте и с ее задержкой в развитии Джоди никогда не пустят свидетельствовать в зале суда. Характер нашей системы правозащиты подразумевает, что она может быть допрошена адвокатом другой стороны. И никаких шансов, что она с этим справится, да и любой ребенок в таком возрасте не справился бы. Так что неудивительно, что так мало подобных дел доходит до суда, из них еще меньше закапчиваются благополучно, и редко когда преступники получают по заслугам. Я докурила сигарету до половины и затушила ее, почувствовав себя менее виноватой. Потом позвонила, чтобы войти обратно, и вернулась в комнату. Походила, затем села, потом снова походила. Прошло двадцать минут, открылась дверь, и Келли просунула в щель голову.

— Еще минут десять, и мы сворачиваемся. Боюсь, нам не очень повезло.

Я кивнула, сердце мое упало, а Келли вернулась на допрос. Я подошла к окну, которое выходило на заднюю часть двора. Я видела, как въехала машина и из нее выбрались двое полицейских в форме, смеявшихся над чем-то. В качестве попечителя мне иногда приходилось иметь дело с полицией, и не только в связи с делами об опеке, но и в связи с побегами подростков или с какими-то их хулиганскими поступками. Работа у полицейских была непростая, и я всегда безмерно уважала их труд, особенно работников комиссии по делам несовершеннолетних — им нужна была выдержка святых.

Я как будто провалилась сквозь землю. В этом упадническом настроении мне казалось, что если до этого момента Джоди не разоткровенничалась, то вряд ли станет это делать теперь. Я знала, какой она бывала, когда не хотела говорить. Никакие усилия не помогали — она была непоколебима как скала.

Осталось лишь несколько минут для того, чтобы она все-таки успела рассказать полиции то, что им требуется услышать, иначе потом не будет возможности наказать тех, кто так жестоко с ней обошелся.

Пока ждала, я задумалась (и не впервые) о брате и сестре Джоди. Пережили они то же, что и Джоди? Надеюсь, нет, но вряд ли я когда-нибудь узнаю об этом. Мне предоставляли лишь ту информацию, которая касалась непосредственно Джоди, и я знала только то, что ее брат и сестра сейчас живут в других фостерских семьях. Надеюсь, возраст (они намного младше Джоди) спас детей от издевательств, через которые прошла их сестра.

Вскоре до меня из-за двери донесся голос Джоди. Дверь открылась, и Джоди влетела в комнату.

— Мы сняли видео, — улыбалась она. — Очень здорово. — Она двинулась к коробке с игрушками.

Я с надеждой посмотрела на Келли и Гарриет, но они только покачали головами. Гарриет подозвала меня, а Келли помогла Джоди одеться.

— Думаю, она не станет говорить, — сказала Гарриет. — Она постоянно повторяла, что очень хочет оторвать отцу голову, но причины не объясняла, подробностей не рассказывала. И пока она в таком возрасте, мы не станем пытаться повторить допрос, но оставим дело открытым на будущее. Придет время, когда она будет готова.

— Спасибо. — Я не могла скрыть своего разочарования. — Мне жаль, что она не захотела сотрудничать, но не могу сказать, что особенно удивлена.

— В этом нет ничего удивительного в свете произошедшего. Несколько лет назад я общалась с их семьей. Непонятно, почему ее оставляли с ними так долго.

Я была заинтригована, но офицер ничего больше не сказала, да и конфиденциальность не позволила бы ей сделать этого. Я поняла, что по какой-то причине семья общалась с полицией, но это могло быть что угодно, от неоплаченного штрафа за парковку до мелких правонарушений и торговли наркотиками. Так или иначе, у меня сложилось впечатление, что Гарриет не понравилась обстановка в семье. Однако я не могла знать наверняка.

Я застегнула Джоди куртку, и нас проводили. Но стоило нам завернуть за угол, как ее хорошее настроение испарилось.

— Кэти, теперь придет чудовище? Оно придет и сделает то, про что мне говорили? — Она спрашивала встревоженно, почти затаив дыхание. — Я думаю, оно придет. Оно прячется под моей кроватью и хочет съесть мои руки, пока я сплю.

— Нет, милая, конечно нет, честное слово. С чего ты это взяла?

— Папа и дядя Майк говорили, что, если я кому-то расскажу, оно придет. — Ее волнение росло, голос срывался. — Оно отгрызет мне руки и ноги! Вот что будет!

— Нет, милая, — успокаивала я. — Никто не придет. Ты очень хорошо вела себя в полиции, это правда. Ты была хорошей девочкой, и никто не обидит тебя. Ты же со мной, верно? И никаких чудовищ нет.

Пока я успокаивала ее, я поняла, что именно из-за страха она и не рассказала ничего полиции. Во мне закипала злость на то, что до сих пор ее обидчики имеют такую власть над ней. Против своей воли она защищала их, потому что ужас, который они в ней поселили, побеждал все остальное.

— Ты со мной, Джоди, — сказала я, и мы тронулись в путь. — Все будет хорошо.

 

Тем вечером, когда я включила десятичасовые новости, я увидела на экране рок-звезду, арестованную в ходе нашумевшего дела о распространении детской порнографии через Интернет. Полиция обыскала его компьютер и обнаружила на жестком диске снимки детей.

И снова меня начало трясти. Эти извращенцы хотя бы понимают, как делаются эти фотографии? Из-за каждой такой фотографии пострадал ребенок, чья-то жизнь была разрушена. В итоге получались дети вроде Джоди, надломленные и униженные, — и это необратимо. Человек, покупающий эти грязные фото, ответствен не меньше, чем сам преступник.

 

Наша встреча с психологом была назначена на понедельник. Хотя вместе мы шли к доктору Берроуз впервые, но Джоди уже однажды посещала ее, когда жила в своей второй фостерской семье. И почему-то Джоди шла к ней с большой неохотой.

— Доктор Берроуз сможет помочь тебе, — объясняла я. — Все желают тебе только добра, Джоди, но доктор должна знать то, что знаем мы. Ты должна рассказать ей про все, что с тобой случилось, — и она обязательно поможет тебе почувствовать себя лучше.

— Не ее собачье дело, — огрызалась она. — Любопытная корова.

— Что не ее дело? — спросила я, но больше ее было уже не разговорить. Видимо, родители предупреждали ее о чем-то подобном и настроили против сотрудничества с психологом, боясь, что та может оказаться особой угрозой для их постыдного секрета.

Им не о чем было беспокоиться. Стоило нам переступить порог кабинета, как Джоди вновь стала враждебной и молчаливой. Она не отвечала ни на какие вопросы, даже самые невинные, вроде того, какие ей нравятся игры или какое у нее любимое лакомство. В лучшем случае, она отвечала или односложно, или совершенно нечленораздельно.

Доктор Берроуз вела себя профессионально и деловито и, по-видимому, знала, как идти на контакт с детьми, но с Джоди у нее ничего не получалось. Спустя какое-то время она прекратила задавать ей прямые вопросы и попробовала другой подход. Она достала блокнот и цветные карандаши:

— Джоди, нарисуй мне что-нибудь. Я хочу посмотреть, как ты рисуешь. Нарисуй мне своих маму и папу дома.

Это немного расслабило Джоди, она взяла карандаши и начала рисовать — как обычно, криво и неумело. Мы смотрели, как она царапает на листе бумаги свой рисунок. Я не психолог, и мне было непонятно, как ее детские каракули смогут нам помочь. Обычные примитивные палка-палка-огуречик, с огромными головами и без каких-либо подробностей. Но Джоди, решив, что все, что в ее силах, она уже сделала, на все дальнейшие вопросы психолога отвечала только одно: «Не знаю. Отстань».

Часовой сеанс близился к завершению. Час, казалось, прошел впустую, и я в удобный момент спросила у психолога, что она может мне посоветовать насчет поведения Джоди.

— В первую очередь ей нужна медицинская помощь. Вы это ей предоставляете. Очень хорошо, что ее поручили вам. Вы прекрасно справляетесь.

И снова комплименты, а я, вообще-то, спрашивала совета. Я была рассержена и растеряна. Этому меня не учили — и я теперь пробиралась впотьмах, измученная сомнениями и чувством, что я безнадежно погрязла в деле, которое мне не по плечу. Мои навыки и опыт не годились для того, чтобы помочь Джоди, — сейчас я поняла это. Доктор Берроуз была хорошим психологом, но она не видела, что я даже не могу отделить физическое состояние Джоди от ее умственного неблагополучия. Каждый день мне приходилось не только кормить ее, развлекать и содержать в чистоте, но также справляться с ее истериками, жестокостью, кошмарами, видениями, галлюцинациями и диким ужасом. Это вам не один час в кресле психолога. Я жила с этим денно и нощно.

Когда мы ушли, я почувствовала себя такой одинокой. Никогда в жизни еще так себя не чувствовала.

 

До Рождества осталось каких-то десять дней, я и не заметила, как пролетело время. Воодушевления, посетившего меля несколько недель назад, давно уже не наблюдалось. В этом году мы будем справлять праздник тихо. Почти все подарки я уже купила и упаковала, дом украсила, но сердцем праздника не чувствовала. Я старалась улыбаться, чтобы не расстраивать детей, но сократила количество привычных мероприятий. У меня попросту не хватило бы сил на полноценное торжество. Мои родители, брат и его семья приедут на Рождество. Обычно я устраивала небольшую вечеринку для друзей и соседей в сочельник, но в этом году придется от этого отказаться. Пришлось объяснить им, что сейчас на меня навалилось слишком много дел и я обязательно приглашу их, как только все утрясется. Надеюсь, никто не обиделся.

Когда суета утихала и у меня выдавалась свободная минутка, я размышляла о том, насколько сильно я оказалась вовлечена в проблемы и страдания Джоди. Я увязла в пучине ее эмоционального смятения, но, как бы хорошо я это ни сознавала, освободиться не могла. Она беспрерывно занимала все мои мысли. Если я читала книгу, то, переворачивая страницы, ловила себя на мысли, что не уловила ни единого слова из прочитанного. То же самое происходило, если я слушала радио или смотрела телевизор. Моим единственным занятием стала Джоди, под угрозой был уже мой собственный рассудок. Ее искалеченное сознание меняло и мое. Как будто зло, заполонившее мир Джоди, выбиралось из нее и распространялось по моему дому. В воздухе точно был разлит яд, а Джоди была переносчиком заразы. Мне нужен был перерыв, чтобы оценить ситуацию со стороны. Я позвонила Джилл и объяснила, что и физически, и морально я выбита из колеи.

— Джилл, я серьезно, мне нужно отдохнуть. Совсем немного, просто собраться с силами и перестроиться, немного переключиться на что-то. Мне нужно хоть немного внимания уделить своим детям. Можешь организовать мне небольшой перерыв? Любые выходные в январе подойдут.

— Конечно. Ты заслужила отпуск. Более того, он тебе действительно необходим, если ты хочешь и дальше заниматься ею. Я посмотрю сегодня, что можно придумать. Единственное, Кэти, нужно будет найти семью, которая возьмет ее на это время. Нужны опытные попечители и чтобы у них не было детей младше Джоди или ее ровесников. У меня есть на примете одна пара из Суррея. Посмотрю, свободны ли они.

— Спасибо. Очень тебе благодарна. — Я повесила трубку, и настроение мое немного улучшилось.

 

ГЛАВА 18

Пожар

 

На следующий день Джилл позвонила, чтобы встретиться, последний раз в этом году. Мы немного поговорили. Она спросила, не вспоминает ли Джоди о брате и сестре.

— Пару раз. В контексте того, что она мне рассказывала о доме.

— Не просила повидаться с ними?

— Нет. — Неожиданно до меня дошло, насколько это странно. Связь между патронатными детьми обычно только крепнет в разлуке, и, даже когда запрещены встречи детей с родителями, социальная служба обычно разрешает им видеться с братьями и сестрами. — А что, есть планы?

— Пока нет. Похоже, есть основания считать Джоди несколько жестокой по отношению к ним, поэтому их всех и распределили по разным семьям.

Неудивительно. Джоди была скора на руку, если ее разозлить.

— А поздравления и подарки на Рождество? — спросила я.

— Мы передадим, если, конечно, она захочет отправить им подарки.

В тот день я спросила Джоди, не хочет ли она пройтись со мной по магазинам и купить рождественские подарки для брата и сестры.

— Нет. Не хочу.

— Может, хочешь подписать им открытку? Я могла бы помочь.

— Нет. Ненавижу их.

— Почему ненавидишь?

Она задумалась:

— Мама любила их больше. Она их забирала, когда ко мне приходил папа.

— Ясно, милая, понимаю. — Я не была уверена, но, исходя из ее слов, можно было предположить, что младшие не были подвержены насилию, через которое прошла Джоди. Потому-то она и не принимает их. Может, она и срывалась на них только потому, что завидовала их лучшей участи и хотела отомстить за это. Всего лишь предположение, конечно, но были основания хотя бы надеяться, что младшим повезло больше.

Так что Джоди была отдалена не только от своих родителей, но еще и от брата с сестрой. Ими да еще растлителями в лице тетушек и дядюшек ограничивался ее семейный круг, поскольку бабушек и дедушек на горизонте не наблюдалось. Если со мной что-то случится, многочисленная родия придет на помощь моим детям, я была уверена. Сейчас не было никаких проблем, но однажды такой вопрос уже вставал передо мной. Мы расстались с мужем, когда Эдриану было столько же, сколько сейчас Джоди, и в самые тяжелые минуты меня спасала уверенность в том, что если мне суждено угодить под автобус, то о детях будет кому позаботиться, и любить их будут, как своих. У Джоди, напротив, во всем мире не было никого, кроме нас.

Вместо походов по магазинам Джоди захотела рисовать, и я дала ей бумагу, расставила краски и стаканы с водой, разложила кисти. Повязала ей фартук и оставила в покое — трудиться над шедеврами. Вернувшись, я была приятно удивлена. Джоди действительно нарисовала несколько очень неплохих рисунков.

— Тебе нравится, Кэти? — гордо спросила Джоди.

— Да, очень. Замечательные рисунки! Расскажешь, что на них? Что ты нарисовала?

— Хорошо. Это дом.

— Очень мило. А это окошко, да?

— Да, окошко. А это машина. А это моя собака, тупая старая собака.

Я встрепенулась. На предварительном собеседовании говорили, что Джоди подожгла свою собаку, а заодно чуть не спалила весь дом. Именно после этого инцидента детей наконец забрали у родителей на патронат.

— Вот как. Расскажи мне подробнее про этот рисунок.

— Это Сэм. Наша собака. Он большой и коричневый. И всегда лает.

— А почему ты назвала его тупым?

— Не знаю, — в нетерпении ответила она.

— Ну расскажи мне. Не просто же так он тупой.

— Он страшный и обгоревший. Урод.

— О боже. Как же он обгорел? — спросила я, старательно изображая легкость в голосе. Мы стояли рядом, рассматривали рисунки, и нельзя было допустить, чтобы Джоди почувствовала давление. Она поболтала кисточкой в воде и провела ею по листу бумаги, кисточка была недостаточно чистой, и Джоди снова сполоснула ее.

— Не хочешь рассказать, как обгорел Сэм? Обещаю, я не буду сердиться.

— Это Джоди сделала, — пробурчала она. — Обернула его всего туалетной бумагой и взяла мамину зажигалку. Он прыгал, прыгал, гавкал, бегал, и все горело.

— Где были твои мама с папой, когда ты это сделала?

— У дяди Майка.

— Ты была одна?

— Нет. Бен и Чесси тоже были. — Сестру Джоди звали Челси, но у нее не получалось выговаривать это имя. — Я была за старшую.

— И что было потом?

— Я взяла Чесси и вывела их с Беном в сад, а эта тупая псина приперлась и стала валяться в грязи. Она была такая страшная с этой шерстью, и от нее воняло. И все время лаяла. Я потом пошла в коридор и набрала 999. Приехали пожарные и все потушили.

— Очень разумный поступок — вызвать пожарных. Ты спасла Челси и Бена.

— Ага. — Она взяла еще лист бумаги.

— Джоди, но почему ты сделала больно своей собаке?

— Она не моя. Папина. Я же говорила тебе.

— Понятно. И почему ты сделала больно папиной собаке?

Она сосредоточенно нахмурилась. Постепенно ее лицо окаменело, кисточку обхватил ее плотно стиснутый кулак.

— Ненавижу его. Всех ненавижу, я хотела все сжечь и убежать. Страшный дом… — Она стукнула по столу. — И хочу, чтобы папу посадили. Он такой ужасный, он сидел на моем лице. Его нужно посадить, убить его!

— Но при чем здесь собака, Джоди? Почему не поджечь шторы или диван, если ты хотела сжечь дом и убежать?

— Ты не понимаешь. Меня бы наказали, если бы я испортила диван.

Интересно, думала я, ставя перед ней печенье, она подожгла собаку с тем, чтобы наказать отца, причинив боль тому, кого он любит? Или, несмотря на свою задержку в развитии и сложности в обучении, Джоди придумала для себя план, как выбраться из этого дома? Но, не сделай она того, что сделала, она все еще была бы там, день за днем проходя через одни и те же жестокие издевательства.

В последующие дни Джоди необычайно отдалилась. Я возобновила свои усилия, пытаясь сделать ее членом семьи, но она особенно упиралась и вела себя так, словно ей никто не нужен и она желает только уединения. Я видела подобное поведение и раньше: отчужденность — не редкость среди таких детей, для них это единственный способ выживания. Но у Джоди все приобрело гипертрофированный характер. Любое выражение заботы, исходящее от нас, упиралось в несокрушимую стену или становилось причиной ее насмешек. Она не хотела ни общаться, ни участвовать ни в чем таком, что составляло часть жизни нашей семьи, и устанавливала барьеры, чтобы подчеркнуть свою отстраненность. Однажды мы с девочками решили отправиться по магазинам, но Джоди отказывалась идти вместе с нами. Она шла, то опережая нас на несколько шагов, то отставая, и не проронила ни единого слова. На следующий день я повела ее в кино на «Лило и Стич», а она демонстративно села через два кресла от меня. Только когда выключили свет, она пересела ближе, потому что боялась темноты. Прежде она никогда не была в кино, но, несмотря на это, не выказала ни восторга, ни удовольствия ни до, ни после сеанса. Вот насколько притупились ее чувства. Она была замурована в своем одиночестве, и я не имела понятия, как мне достучаться до нее.

Рождество оставалось моей единственной надеждой. Я верила, что праздник укрепит наши отношения. Что может больше связать семью, чем Рождество?

 

ГЛАВА 19

Папочкина девочка

 

Никола пришла на последний в этом году урок, а на следующий день начались каникулы и в школе у девочек, и в колледже у Эдриана. Неожиданно мы все впятером остались вместе на целый день. Впрочем, слово «вместе» несколько неточно, поскольку, даже находясь под одной крышей, мы не были рядом, и не только из-за Джоди. Пола, Люси и Эдриан большую часть времени провели, закрывшись в своих комнатах. А когда они все-таки спускались вниз, то натыкались на очередной пинок и тираду: «Чего тебе надо? Пошел отсюда! Теперь это мой дом!» — и все в таком духе. За время проживания с нами Джоди ее отношение к окружающим не изменилось в лучшую сторону. Против всякой логики, чем больше внимания я ей уделяла, тем ревнивее она воспринимала других.

Снова и снова я повторяла Джоди, что все мы одна семья, но она даже слушать об этом не хотела. Ей и не нужна была семья, ей нужна была я. Ее собственническое отношение ко мне только укрепилось за те недели, что мы провели вдвоем, и меня это не устраивало. Она требовала от меня постоянного внимания, и я видела, что она делает то, чего прежде не позволял себе ни один ребенок: она подрывает устои нашей семьи. В другой ситуации я бы решила эту проблему, отдалив девочку от себя на некоторую дистанцию, но сейчас это было невозможно, поскольку в жизни Джоди было слишком много сложностей.

Враждебность Джоди и ее агрессия производили сильное впечатление на всех нас и создавали напряженную атмосферу. Даже когда она была наверху, в своей комнате, я будто ощущала в воздухе скопление недоброжелательности. За ужином, когда у нас получалось собраться вместе, мне приходилось постоянно поддерживать разговор, потому что дети чувствовали себя скованно из-за ее бесконечных выходок и сидели молча. Мы даже друг на друга почти не смотрели, потому что, если кто-то случайно бросал взгляд на Джоди, это моментально выводило ее из себя. Один взгляд — и разгоралась очередная истерика, и никто не хотел быть ответственным, без вины виноватым, за очередной испорченный вечер.

Мы стали меньше разговаривать, поскольку сам характер травмы Джоди значительно сужал круг тем для наших бесед. Например, мы не могли поговорить о новом парне Люси, хотя сейчас ни о чем другом она не могла говорить. В общем-то, мужчины всех возрастов стали своего рода табу в нашем доме — мы даже звезд телевидения не рисковали обсуждать.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.