Сделай Сам Свою Работу на 5

Значимость японского искусства





 

Японские художники не имеют равных в изображении цветов, насекомых и птиц. Они бесподобны в изображении водоворота волн, ветви цветущей сакуры на фоне полной луны, полета цапли, соснового бора и карпа, плывущего в прозрачном потоке. Японского художника отличает гениальность в отдельных эпизодах и четких деталях; но кажется, как будто что-то удерживает его от изображения того, что мы понимаем как «великое» полотно: исторической сцены, заполненной множеством фигур. Любовь к изображению различных небольших фрагментов природы — не узость и не академичность, как полагают некоторые из нас. Искусство в Японии предназначается не только для какэмоно, подвесных свитков, что висят в альковах японских домов, чтобы восхищать какое-то время, а потом быть замененными на следующие. Искусство в Японии «всесторонне» до такой степени, которую не найдешь ни в какой другой стране: когда даже самое дешевое полотенце радует своим узором, а игральные карты являются произведением художника.

Изображение женщины в японском искусстве является примером женственности, превосходной в своем милом исполнении, и настоящие японские художники умеют запечатлеть ее очарование. В изгибах ее тела художник представляет изящество обдуваемой ветром ивы, в орнаменте ее платья — обещание весны, а за маленьким красным ртом кроется богатство безграничных возможностей.



Истоки японского искусства лежат в буддизме, оно росло и поддерживалось влиянием Китая. Буддизм дал Японии изобразительное искусство, настенную живопись и изысканную резьбу. Синтоистские храмы были строгими и простыми, тогда как буддийские — наполнены всем, что могло дать искусство. И последняя, но немаловажная деталь — именно учение Будды принесло в Японию искусство планировки садов с его скрупулезным и красивым символизмом.

Один японский критик-искусствовед писал: «Если ударить мечом и задеть кисть, она будет кровоточить». Из этого можно сделать вывод, что японский художник вкладывает всю душу в свою работу — она становится частью его самого, это что-то живое, что-то сродни самой религии. С такой великой силой в кисти художника неудивительно, что он способен придать столь поразительную жизнь и движение своей работе, поразительно проявляющиеся, например, в портретах актеров традиционного японского театра.



 

Утагава Тоёхиро. Гейша, стоящая на ветру. Ксилография (1805 г.).

 

До сих пор мы показывали японского художника только как мастера миниатюры, а он тем не менее может верно и действенно изобразить богов и богинь своей страны, проиллюстрировать многие мифы и легенды, связанные с ними. Ему нет равных в изображении красоты, но он не менее искусен и в изображении ужасного, ибо никакие художники, исключая лишь китайских, не были так искусны в изображении сверхъестественного. Какой контраст между изысканными изображениями Дзидзо, Будды или Каннон и живописными изображениями японских злых духов! Крайнюю красоту и крайнее уродство можно найти в японском искусстве; и те, кто любит картины с изображением Фудзиямы и красавиц Утамаро, ужаснутся, глядя на картины, изображающие сверхъестественных существ.

 

Чудесное в японском искусстве

 

Среди легенд есть истории, связанные с оживанием японских произведений искусства. Это легенда о Хидари Дзингоро, известном скульпторе, чьи шедевры оживали после окончания работы. Или, например, легенда о том, как неким крестьянам надоедало какое-то дикое животное, портящее их сады. Наконец они обнаружили, что незваный гость был огромной черным конем. Когда они преследовали ее, она внезапно исчезла в одном из храмов. Жители вошли в храм и обнаружили рисунок художника Канасока, на котором была изображена огромный черный жеребец, взмыленный от недавнего бега. Великий художник тут же нарисовал веревку, привязывающую животное к столбу, и с тех пор и по сей день сады крестьян остаются в безопасности.



Другая история рассказывает, что однажды, когда великий художник Сэссю был маленьким, он провинился и в наказание был тайно заперт в буддийский храм. Используя проливаемые им обильные слезы в качестве чернил, а палец ноги как кисть, малыш сделал набросок нескольких крыс на полу. Внезапно они ожили и перегрызли веревку, связывающую их юного создателя.

 

Привидения и демоны

 

Смотреть на изображение на японском рисунке привидений, демонов и других сверхъестественных существ почти так же страшно, как встретить их наяву. Привидения изображены с длинными шеями, на которых покоится ужасное и злобное лицо; причем их шеи такие длинные, что кажется, что головы с дьявольским и отвратительным выражением лица могут смотреть на все и внутрь всего. Вурдалак, хотя и представлен в японском искусстве в виде трехлетнего ребенка, имеет красно-коричневые волосы, очень длинные уши и часто изображается поедающим тела мертвецов. Впечатление от этой части японского искусства усиливается до невероятной степени, а существующее у японских художников внутреннее понимание образа привидений настолько сильно и зловеще, что не хотелось бы встретить их и при ясном свете, а еще меньше — в ночи.

 

Сад Черепов

 

Изображение сада японским художником, с соснами, каменными фонарями и озерами, окруженными азалиями, обычно невероятно красиво. Хиросигэ, как и многие японские художники, рисовал сады, покрытые снегом, но на одной из его картин он изобразил, как снег превращается в груды черепов, эту фантастическую идею он позаимствовал из «Хэйкэ-моногатари».

Не нужно думать, что когда японский художник изображает какие-нибудь сверхъестественные существа или сцену из легенды, он ограничивается только картинами мрака и ужаса. Конечно, даже мрак и ужас изображаются с воодушевлением и драматизмом, но многие произведения искусства изображают богов и богинь старой Японии с изяществом и шармом.

 

Сон Росэя

 

Японские изделия часто украшены сценами из некоторых древних легенд. На каждой цуба (гардах мечей) мы можем увидеть сосну, на ветвях которой сидят люди. Один человек несет флаг, а двое других играют на музыкальных инструментах. Существует забавная легенда, связанная с этим старым изящным рисунком. Несмотря на то что легенда появилась в Китае, она заслуживает упоминания в данной книге, так как это одна из тех причудливых китайских легенд, которые вплелись в японскую литературу и искусство и стали одной из любимых тем для японских художников, театра Но и лирических драм Японии.

Когда-то, в древние времена, Росэй (кит. Лу-шэнь) пришел в маленькую гостиницу в Кантане (кит. Ханьдань) настолько изнуренный путешествием, что крепко уснул, коснувшись головой подушки. Это была не обычная подушка, а Волшебная Подушка Снов. И как только Росэй уснул, к нему пришел посланник и сказал:

— Меня послал император из Ибара. Я должен сказать тебе, что его величество хочет оставить трон и поставить тебя на свое место. Соблаговоли же войти в паланкин, ожидающий тебя, и носильщики быстро отнесут тебя в столицу.

 

Косай. Демоны. Рисунок на бумаге (середина 1860 гг.).

 

Цубы самурайских мечей (XIX в.).

 

Росэй, невероятно удивленный тем, что услышал и увидел, вошел в паланкин, усыпанный драгоценными камнями, сверкающими красками, и его отнесли в удивительную страну.

Росэй оказался в волшебной стране, где природа либо забыла свои законы, либо люди этой страны придали ей такой чудесный вид. На востоке находился серебряный холм, из-за которого светило золотое солнце, а на западе был золотой холм, из-за которого светила луна.

Судя по этой очаровательной истории, можно предположить, что это была не просто страна вечной молодости, но страна, где природа соединила все сезоны вместе, где всегда были живы цветы и ни один из них никогда не увядал.

Росэй жил и царствовал в своей прекрасной стране пятьдесят лет, и однажды к нему пришел министр и предложил ему выпить эликсир жизни, чтобы он мог, как и его подданные, жить вечно.

Росэй выпил эликсир жизни. Он принял как должное то, что обманул смерть, и жил в поэзии, давал роскошные праздники своим придворным — праздники, которые видели и солнце и луну одновременно, где танцевали прекрасные девы и где не прекращались музыка и песни.

Но так случилось, что эти веселые праздники, эта пышность цвета оказались не бесконечными, так как однажды Росэй проснулся и обнаружил, что отдыхает на подушке в гостинице.

После такого фантастического приключения Росэй пришел к выводу, что жизнь — это сон, человеческие амбиции — тоже сон, и, приняв это учение Будды, возвратился к себе домой.

 

Призрак какэмоно

 

Савара был учеником в доме художника Тэнко, доброго и знающего учителя. Савара же даже в начале обучения искусству подавал значительные надежды. Кими, племянница художника Тэнко, посвятила все свое время заботам о дяде и управлению его хозяйством. Кими была красавицей, и очень скоро отчаянно влюбилась в Савара. Молодой ученик находил ее очаровательной, такой, за которую можно умереть, если понадобится, и в глубине своего сердца тоже тайно любил ее. Однако свою любовь, в отличие от Кими, он не показывал, так как ему нужно было делать свою работу и стремиться стать хорошим художником.

Однажды Кими пришла к Савара и, не сумев больше скрывать свои чувства, рассказала ему о своей любви и спросила его, не хочет ли он жениться на ней. Задав вопрос, она поставила чай перед своим возлюбленным и стала ждать ответа.

Савара ответил на ее чувства, сказал, что он будет счастлив жениться на ней, добавив тем не менее, что их свадьба невозможна еще два-три года, пока он не укрепит свое положение и не станет известным художником.

Савара, намереваясь получить дополнительные знания в искусстве, решил пойти в ученики к знаменитому художнику по имени Мёкэй, и, когда все было устроено, он попрощался со своим старым учителем и Кими, пообещав вернуться, как только сделает себе имя и станет великим художником.

Два года прошли, а Тэнко и Кими так ничего и не слышали о Савара. Многие из восхищавшихся красотой Кими приходили к ее дяде с предложением жениться, и Тэнко уже размышлял, что же ему делать, когда получил письмо от Мёкэй, в котором было сказано, что Савара хорошо работает, а он желает, чтобы его замечательный ученик женился на его дочери.

Тэнко решил, что, может быть, почему-то Савара забыл о Кими и что лучшее, что он может сделать для девушки, — это выдать ее замуж за Ёродзуя, богатого купца, а также выполнить желание Мёкэй и женить Савара на дочери великого художника. Тогда Тэнко позвал Кими и сказал:

— Кими, я получил письмо от Мёкэй и боюсь, что оно содержит грустные новости, которые причинят тебе боль. Мёкэй хочет, чтобы Савара женился на его дочери, и я согласен на этот союз. Я уверен, что Савара пренебрег тобой, и, кроме того, хочу, чтобы ты вышла замуж за Ёродзуя, который станет тебе, я уверен, хорошим мужем.

Когда Кими услышала эти слова, она горько заплакала и, не сказав ни слова, ушла к себе в комнату.

Утром, когда Тэнко вошел в комнату Кими, он обнаружил, что племянница пропала, и за время последовавших за этим продолжительных поисков найти ее не удалось.

Когда Мёкэй получил письмо Тэнко, он сказал многообещающему молодому художнику, что хотел бы, чтобы тот женился на его дочери и, таким образом, укрепил семью художников. Но Савара изумился, услышав невероятную новость, и объяснил, что не может принять эту честь и стать его зятем, так как он уже помолвлен с племянницей художника Тэнко.

Савара, к сожалению, слишком поздно посылал письма Кими и, не дождавшись ответа, вскоре после смерти Мёкэй, отправился в свой старый дом, к Тэнко.

Когда он пришел в маленький дом, где он когда-то получил первые уроки искусства рисования, то с удивлением узнал, что Кими покинула своего старого дядю, и через некоторое время женился на Кику, дочери зажиточного крестьянина.

Вскоре после женитьбы Савара некий богатый господин по имени Аки заказал ему нарисовать семь видов острова Кабака-ридзима, что возвышался у золотых гор. Савара сразу же отправился на этот остров и сделал несколько набросков. Когда он рисовал, то встретил на берегу женщину с распущенными волосами, которая была одета в юбку из красной ткани. Она несла в корзине рыбу и, как только увидела Савара, сразу узнала его.

— Ты Савара, а я Кими, — сказала она, — с которой ты помолвлен. Письмо о том, что ты женился на дочери Мёкэй, было неправдой, и мое сердце переполняет счастье, так как теперь ничто не мешает нашему союзу.

— К сожалению, бедная Кими, этого не случится, — ответил Савара, — я решил, что ты покинула Тэнко и забыла меня, и, поверив, что все это правда, я женился на Кику, дочери крестьянина.

Кими, не сказав ни слова, помчалась по берегу и забежала в свою маленькую хижину. Савара следовал за ней, зовя ее по имени снова и снова. Тут он увидел, как Кими берет нож и втыкает его себе в горло, а в следующий момент уже мертвая лежит на земле. Савара плакал и вглядывался в ее неподвижную фигуру. Он увидел красоту Смерти на ее щеке, увидел лучезарное сияние в ее волосах, развеваемых ветром. Кими выглядела такой прекрасной и удивительной в тот момент, что он не выдержал и сделал набросок женщины, которая любила его так сильно и любовь которой закончилась так печально. За линией прилива он похоронил ее, а когда пришел домой, взял этот грубый набросок, нарисовал картину, изображающую Кими, и повесил какэмоно на стену.

 

Кими обретает покой

 

В ту самую ночь он проснулся и обнаружил, что фигура на какэмоно ожила и что Кими с ножом в горле и всклокоченными волосами стоит перед ним. Ночь за ночью она приходила — безмолвная, жалкая фигура, — пока, наконец, Савара, который не мог больше выносить эти визиты, не отдал какэмоно в храм Кориндзи. Священники храма Кориндзи каждый день молились за душу Кими, и постепенно она обрела покой и более не беспокоила Савара.

 

Танка и хайку

 

Истинный гений нашел воплощение в танка — стихотворениях из пяти строк и тридцати одного слога. В танка присутствует недосказанность, и основным выразительным средством служат намеки. Удивительно, что и музыка стиха и чувства вполне умещаются в этой лаконичной форме. Танка — это действительно короткая поэтическая форма, но она последовательно демонстрирует, что короткий фрагмент на самом деле бесконечен: воображение «подхватывает» его и продолжает в тысячах новых строк. Танка — это такой же символ Японии, как и гора Фудзи. Все это невозможно понять, если не предположить, что японские поэты обладают утонченным поэтическим талантом. В этом таланте неразрывно соединяются две стороны. Японский поэт должен уметь передать всего в пяти строках легким и изящным языком те идеи, которые ему нужно выразить. Нет сомнений в том, что это ему удается. Эти маленькие стихотворения удивительно характерны для японской культуры, потому что японцы любят все миниатюрное. Та любовь, с которой они вырезают нэцкэ или устраивают крошечный сад размером не больше суповой тарелки, — проявления того же тонкого дара.

Но есть еще более миниатюрная поэтическая форма. Она называется хайку, и в ней всего семнадцать слогов. Например: «Я увидел бутон, который снова сел на ветку. Смотри-ка! Это была бабочка». В старой Японии бабочки были не просто летающими насекомыми. Появление этого ярко окрашенного существа предвещало прибытие какого-то хорошего друга. Иногда облако бабочек воспринималось как души воинов.

 

«Хякунин-иссю»

 

«Хякунин-иссю» («Сто стихотворений ста поэтов») — произведение, которое показывает, насколько древняя японская поэзия зависела от умелого использования омонимов и постоянных эпитетов и эпиграфов. Они использовались не для того, чтобы развеселить и вызвать смех. Целью было создать изобретательный и тонкий «словесный орнамент» и заслужить тем самым признание читателей. Никакой перевод не может передать эту сторону японской поэзии, дать какое-то представление об искусной игре слов:

 

Горный ветер осенью

Зовут «бурей».

Он уносит тростник и прутья

И кружит их над равниной,

Чтобы снова рассеять по ней.

 

Изобретательность автора проявилась в том, что яма кадзэ (горный ветер) пишется при помощи двух иероглифов. Если их объединить, получается слово араси — «буря». Эта замысловатая игра слов редко употреблялась поэтами классического периода. Когда позже традиция стала снова возрождаться, ее порицали, поскольку считали, что она мешает восприятию самого духа поэзии.

 

Любовная лирика

 

В Японии есть любовная поэзия, но она существенно отличается от того, к чему мы привыкли. Утомительная привычка перечислять достоинства любимой женщины, независимо от того, насколько длинным или коротким получается список, к счастью, совершенно невозможна в танка. В Японии, так же как и в любой другой стране, были поэты, сжигаемые огнем страсти, но в их поэзии этот огонь скорее призрачный, чем человеческий, плотский, он проявляется бережно и утонченно. Что может быть более наивным и одновременно изысканным, чем эта песня «Танец цветов» из провинции Бинго:

 

Если хочешь встретиться со мной, любовь моя,

Только мы вдвоем,

Приходи к воротам, любовь моя,

В солнце или в дождь,

И если люди спросят,

Скажи, любовь моя, что

Ты здесь смотришь на прохожих.

Если хочешь встретиться со мной, любовь моя,

Только ты и я,

Приходи к сосне, любовь моя,

Когда небо в облаках и при ясном небе,

Стой среди колосков, любовь моя,

И если люди спросят, зачем ты здесь,

Отвечай, что ты пришла сюда, любовь моя,

Чтобы поймать бабочку.

 

Или еще вот это стихотворение, написанное в одиннадцатом веке чиновником Митимаса:

 

Если мы встретимся в укромном месте,

Где никто не сможет нас увидеть,

Я тихо шепну в твое ухо

Эти мои слова —

Я умираю, моя любовь, за тебя.

 

Эти строки гораздо сложнее и изобретательнее, чем они кажутся на первый взгляд. Они были адресованы даме по имени Масако, и, хотя омои-таэнаму может быть переведено как «я умираю, моя любовь, за тебя», эта фраза также может означать «я забуду о тебе». Можно предположить, что это стихотворение намеренно было написано двусмысленно на тот случай, если бы оно не дошло по назначению и попало в руки дворцовой охраны.

 

Стихи о природе

 

Японские поэты прежде всего — певцы природы. Японский гимн в буквальном переводе: «Пусть наш господин император живет тысячи лет, пока маленькие камни не превратятся в гигантские валуны, поросшие изумрудным мхом». Эти слова навеяны древней песней, выражавшей желание, чтобы император, который благодаря своему прямому происхождению от солнца победил смерть, жил и правил страной так долго, как простой смертный себе и представить не может. В Японии скалы и камни наделены символическим значением, которое тесно связано с буддизмом. Они не просто символы устойчивости, но и символы молитвы. Японская поэзия, связанная с природой, особенно прекрасна — описания цветущих слив и вишен, лунного света на реке, полета цапли, тихого мелодичного шуршания иголок голубой сосны или белой пены, срывающейся с гребня волны.

 

Холодны, как ветер ранней весной,

Леденеющие бутоны, которые еще не раскрылись.

Они пока в коричневой броне, в которой спрятано жало,

И скрючены голые ветки —

Такими мне представляются людские сердца!

Холодны, как горечь мартовского ветра.

Я один, никто ко мне не приходит.

Ободрите меня в эти печальные дни.

 

 

Камо-но Тёмэй

 

Японский отшельник Камо-но Тёмэй жил в маленькой горной хижине далеко от столицы. Там он читал, играл на бива, прогуливался в окрестностях, собирал цветы, фрукты, кленовые листья, которые приносил Будде как подношения. Камоно Тёмэй был настоящим знатоком природы и понимал все ее настроения. Весной он глядел на гирлянды цветов глицинии, которые казались пурпурными облаками. Западный ветер приносил песни птиц, и, когда приходила осень, он смотрел на золотую одежду деревьев, а появление и исчезновение снежных сугробов побуждало его размышлять о постоянно прибывающей и убывающей сумме человеческих грехов в мире. В своей книге «Ходзёки» (Записки из кельи) — самой утонченной и загадочной автобиографии, созданной на японском языке, он писал: «Все радости моего бытия концентрируются в изголовье, дающем мне ночной отдых; всю надежду моих дней я нахожу в красотах природы, которые всегда услаждают мой взор». Он так любил природу, что с удовольствием забрал бы все ее краски и запах ее цветов после смерти в потусторонний мир. Он именно это имел в виду, когда писал:

 

Увы! Лунный свет

Спрятался за холм

В мрак и темноту!

О, порадует ли еще когда-нибудь

Это сияние мой жаждущий взор!

 

 

Печаль бытия

 

В японском языке есть выражение «моно но аварэ о сиру» (печаль бытия, бренность бытия), которое, похоже, наиболее точно описывает всю значимость японской поэзии. Между поэтом и сценой, происходящей в природе, о которой он пишет, существует печальное и тесное единство. Снова и снова он говорит, что весна, со всем ее богатством цветения вишен и слив, будет приходить в его страну снова и снова, после того как сам поэт уже давно отправится в мир иной. Почти все японцы, от крестьянина до самого императора, — поэты. Они писали стихи, потому что жили поэзией каждый день. Они жили поэзией, и всегда эта поэзия была пронизана тесным единением с природой. Когда в июле наступает праздник Бон, на него приходят многочисленные души поэтов, чтобы увидеть, как снова расцвела Япония, чтобы побродить по старому семейному саду, пройти через красные храмовые тории или облокотиться на каменный фонарь и попить чай в разгар летнего дня, который для них слаще, чем вечная жизнь в потустороннем мире.

 

Глава 3

СКАЗОЧНОЕ НАСЛЕДИЕ

 

 

Старик Такэтори и Лунная Дева. — Платье из птичьих перьев. — Песня Лунной Девы. — Три девы. — Пионовый фонарь. — Приключения Момотаро. — Триумф Момотаро. — Господин Сумка с Рисом. — Иссумбоси. — Кинтаро. — Приключения Васобиэ. — Демон горы Оэяма. — Райко повергает демона. — Демон-Паук. — Жадность Райко.

 

 

Появление госпожи Кагуя

 

Давным-давно жил старый рубщик бамбука, по имени Сануки-но Мияко. Ходил он по горам и долинам, рубил бамбук, мастерил из него разные изделия и продавал. Потому и прозвали его Такэтори — тот, кто добывает бамбук. Однажды, срезая своим ножом молодые побеги, внезапно он увидел в глубине бамбуковой чащи странный чудесный свет. Подойдя ближе, старик обнаружил в самом сердце зарослей бамбука маленькую девочку необычайной красоты. Он осторожно поднял маленькое чудесное создание, ростом не больше четырех дюймов, и отнес ее домой к жене. Девочка была такой крошечной, что легко помещалась в корзинке.

После этого случая сколько бы раз ни ходил старик Такэтори в лес, всегда находил чудесный бамбук с золотыми монетами внутри.

Девочка же, три месяца прожив в их деревне, очень быстро выросла и превратилась во взрослую девушку на выданье. Сделали ей прическу как у взрослой девушки[13]и надели на нее длинное мо. Также дали ей имя Наётакэ-но Кагуя-химэ (Лучезарная Дева Стройная как Бамбук). Когда девушка получила свое имя, состоялся большой пир, в котором принимали участие все соседи.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.