Сделай Сам Свою Работу на 5

Я не ангел (Петр Заболотнев)





 

Да, я хорошо представляю себе, что такое истинно мужское поведение. Меня этому учили дома, в школе и в художественной литературе. Я почти всегда знаю, как на моем месте поступил бы настоящий мужчина.

Допустим, я выхожу из дому с намерением подстрелить трех‑четырех драконов и жениться на принцессе. На моем пути, разумеется, тут же встречается старушка, которая захочет съесть мой сухой паек, забрать все имеющиеся у меня наличные и чтобы ее проводили до булочной, расположенной в тридевятом царстве. И я, махнув рукой на принцесс и драконов, естественно, удовлетворяю все пожелания этой требовательной дамы.

Когда я в детстве читал все эти сказки, мне казалось, что такое поведение — нечто само собой разумеющееся. Более того, я совершенно не понимал, как старшие братья‑царевичи могли поступать так не по‑джентльменски и не делиться со старушками, гномиками и хромыми селезнями своей последней лепешкой. Ведь ясно же: если мужчина не защищает больных и слабых, то его самого обязательно зажарят и съедят уже в следующем абзаце. Из детства же я вынес целый ряд других представлений об истинно мужском поведении:



мужчина не обижает маленьких;

мужчина вежлив со старшими;

мужчина не дерется с девочками;

пинать ногой таксу Зинаиды Николаевны тоже нехорошо. Бедный песик не виноват, что ему хочется кусаться. А ты большой и сильный, поэтому можешь потерпеть...

Встать и во все горло заявить, что ты, вообще‑то, еще маленький и слабый, не позволяла гордость, поэтому приходилось соглашаться. Родители и воспитатели, кстати сказать, не были так уж неправы. Что такое гнев с точки зрения психологии? Это одна из разновидностей страха. Обычный страх — это желание увеличить дистанцию между собой и объектом. В ходе эволюции у нас образовалась параллельная поведенческая программа: мы научились подменять страх гневом — желанием дистанцию между собой и объектом, наоборот, сократить. Атака — нередко лучший метод защиты.

Но принцип остается тот же: мы гневаемся лишь тогда, когда не чувствуем себя в безопасности. Чем ты сильнее и самоувереннее, тем меньше вокруг объектов, способных тебя рассердить. Суслик, например, может обпрыгаться перед носорогом, но не сумеет разозлить носорога ни при каких обстоятельствах. Потому, что носорог даже в страшном сне не сможет увидеть в суслике реальную угрозу своему безмятежному существованию. И наоборот, если ты на кого‑то сердишься, значит, ты этого кого‑то в глубине души побаиваешься. (Поэтому нам с тобой прыгать перед носорогами особенно не рекомендуется — они могут нас слегка напугаться.)



Во все времена одним из основных положительных мужских качеств считалась снисходительность. Во‑первых, она свидетельствовала о твоей силе и мужестве. Во‑вторых, это качество активно пропагандировалось теми, кто был кровно заинтересован в том, чтобы окружающие их сильные мужчины не слишком‑то своей силой пользовались. Это всякие там прекрасные дамы могли не знать снисхождения, а рыцарю и воину полагалось быть милосердным ко всему на свете:

к поверженным врагам;

к бедным крестьянам;

к изменившим возлюбленным;

к другим, слабым, а потому вспыльчивым рыцарям.

Строить свою жизнь, согласуясь с этими этическими нормами, очень непросто. Даже в наше тихое время, когда драконов намного меньше, чем сарацинов, а людоедов вообще можно пересчитать по пальцам, сверившись с газетными подшивками.

Я, например, сплошь и рядом чувствую, что на настоящего мужчину, кажется, не тяну.

Если кот нагадил мне в ботинки, то я, как настоящий мужчина, должен очень строго погрозить коту пальцем, но не более того. Ведь кот — хрупкое маленькое создание, находящееся под моим покровительством. Тот же, кто хватает рыжую сволочь за шиворот и производит над ней ряд полезных воспитательных мероприятий, неправ — он таким образом показывает свои страх и неуверенность перед котом. (Ботинки, правда, в обоих случаях потом лучше всего будет выкинуть.)



Если ко мне пристал в баре пьяный чудила, я должен весело и добродушно его урезонивать даже после того, как он попытается разбить об мою голову свой кулак. Ведь он, бедняга, таким образом демонстрирует свою слабость. Голову потом можно будет перевязать тряпочкой, зато моя самооценка будет спасена Если же я попытаюсь начистить идиоту лицо, то самооценку будет уже не спасти — я ведь не сумел проявить разумной снисходительности.

Если женщина швыряет в меня тарелками и орет, что я сломал ей жизнь, я должен лишь ласково улыбаться и пытаться успокоить ее добрыми разумными словами. Одновременно схватывая тарелки на лету и бережно возвращая их в сервант на полку. Ответ типа «сама дура» свидетельствовал бы о моей крайней боязливости.

Если сотруднику автоинспекции вдруг приспичило, чтобы я вышел из машины и подышал свежим воздухом, положив руки на багажник, я бы, по идее, должен был преисполниться к ретивому блюстителю порядка самого горячего сочувствия. Ведь он вынужден целый день мокнуть под дождем на этом грязном перекрестке и у него, наверное, совершенно ни к черту нервная система. В отличие от меня, у которого нервная система в абсолютном порядке, потому что я сильный, мужественный и, самое главное, чертовски добродушный человек...

Не хочу врать. Ничего подобного у меня не получается. Но, может быть, еще не все потеряно.

Рассуждая логически: если внутреннее спокойствие и снисходительность есть проявление твоей силы, то тогда эти качества можно развить достаточно простым способом — без всяких психологов, самоанализов и прочих мудреных вещей. Если как следует походить в тренажерный зал, начать есть по утрам высококалорийную овсянку, набрать пять‑шесть килограммов и пришлепнуть дома еще пару дисков на штангу, не исключено, что я еще сумею приобрести ангельский характер. Хотя, возможно, я витаю в облаках...

 

Девки, пушки, рок‑н‑ролл (Александр Маленков)

 

Когда мне говорят, что все мужики — злые и тупые свиньи, я не спорю. Если выкинуть из недовольного женского бормотания все околичности, оговорки и метафоры, то суть будет именно такой: все мы — грязные животные. Так вот, я не спорю. Каждому свое. Мужчинам на роду написано любить кровавые зрелища, оглушительную музыку и жесткий секс. Все то, что не любят женщины, почему‑то обладает для нас удивительной притягательностью. Можно, конечно, все списать на дурной вкус и плохое воспитание, а можно попытаться это объяснить. Собрав все мужские страстишки, мы поставили вопрос: «Могут ли мужчины не любить все это?» И призвали к ответу психологов, антропологов и историков. Ответы получились очень интересные, особенно после того, как мы добавили к ним свои размышления и комментарии. Итак...

Оружие — это круто. Интересно, почему мальчики всегда играют в бандитов и сыщиков? Почему им не приходит в голову поиграть, скажем, в сиделок и пенсионеров? Тоже по‑своему захватывающие отношения. Почему мужчины предпочитают пейнтбол акварельным краскам? Потому, что мы любим оружие! «Я уволился из органов, но все еще таскаю с собой 9‑миллиметрового друга, — откровенничает Бо Дайтл, бывший нью‑йоркский следователь по особо тяжким преступлениям. — Без него я чувствую себя голым! Я привык к тому, что могу постоять за себя и близких в случае чего». Роман между сильным полом и оружием начался задолго до того, как общество ввело ограничение на его использование. Мы слишком долго защищали женщин шашками и пушками, слишком много охотились. Видимо, это уже навсегда, хотя теперь мы испытываем тоску бездействия, доставая из ножен тесаки. Что с ними теперь делать? То же, что женщины делают с бесполезными растениями — развешивать на стенах и складывать на подоконнике.

Напиваться весело. Алкоголь — один из немногих способов рисковать, не вставая со стула. «Он позволяет мужчине подойти близко к некоей критической черте, но не переступать ее», — слышится из‑под стола баритон профессора Ледермана. Мы напиваемся для того, чтобы забыть об ужасах мужской жизни: войнах, терроризме, «Жигулях» 10‑й модели и компьютерах «Макинтош». «Это способ почувствовать себя на равных с другими, поскольку в барах все пьют одно и то же», — задумчиво добавляет Ледерман. Почему мы пьем больше женщин? Ну, мы больше весим, соответственно нам нужно больше. К тому же женщины не имеют подружек, которые развозят их тела по домам.

Падающие дома. Нас захватывает зрелище падающих домов. «Ложась спать, мы пребываем в уверенности, что наш дом крепок и очень устойчив. Когда же на наших глазах такой дом начинает рассыпаться в пыль, в голове происходит легкий сдвиг систем ценностей. Это зрелище напрочь вырывает нас из привычных стереотипов», — говорит Марк Луазо, президент «Контролд Демолишн Инк.», американского лидера в области взрывания домов, мостов, плотин и пр. «Это шок, это настоящая встряска — смотреть, как рушится то, что считается символом прочности и устойчивости. Взрывы — это просто клево! — изящно резюмирует Марк. — У нас есть фанаты, которые ездят за группой подрывников по стране».

Кровавое месиво. Боевики, стрельба, драки, бессмысленное насилие и прочее кровавое месиво смотрятся так восхитительно!.. Раньше я смотрел гонки из‑за аварий, а хоккей и заседания Госдумы из‑за драк. Потом появилась передача «Дорожный патруль». Лучший подарок, который я получал, — документальный сборник «Лики смерти» на трех кассетах. Думаете, я больной на голову? Не я придумал снимать такие фильмы и передачи. А «Лики смерти» мне подарил приятель — тихий и застенчивый программист, примерный семьянин... Впрочем, я не испытываю радости от созерцания насилия, это что‑то другое. Это генетическая ностальгия по тем временам, когда мужчины были воинами, когда нам ежедневно приходилось защищать пещеру и своих женщин (лично у моих предков их всегда было несколько). Убить или быть убитым — мужчины слишком долго существовали по этому закону. «Враждебная среда навсегда изменила мужскую психику и само строение тела», — делится наболевшим антрополог Джон Хайнерман. В доисторические времена только самые злые, сильные и коварные выживали и могли взрастить свое потомство — таких же маньяков, как и они сами. Насилие прочно обосновалось в нашем ДНК где‑то между дыхательным рефлексом и любовью к пиву. Так что если подруга машет руками на очередную «Кровавую бойню в лепрозории», то это от недопонимания. Если бы не твоя агрессивность, не смотрела бы она сейчас «Любовные судороги Хуаниты».

Давим с хрустом. Моя девушка, желая устранить насекомое, выносит его на улицу и сажает на газон. Летучих насекомых она выгоняет в окошко. Она машет на них и кричит: «Извольте выйти вон!» Если же ей является таракан, она забирается с ногами на диван и зовет меня. У меня разговор с тварями короткий: тапочек со свинцовой вкладкой мгновенно плющит врага в гадкую лепешку. Давить насекомых — это клево! В хрусте его маленького тельца так и слышатся прощальные вопли монстра. А сколько крови старшие братья этих жучков попортили нашим ребятам на космических станциях! Давишь гада — и чувствуешь себя защитником человечества! Может быть, я скрытый садист? Вот что говорит по этому поводу Дэвид Гивенс, доктор антропологии: «Давительный рефлекс заложен в психологию любого самца. Именно поэтому, кстати, мужчины так любят тяжелые сапоги и ботинки с толстой подошвой». Что верно, то верно. Стремление как можно реже менять носки, видимо, тоже обусловлено желанием иметь на ногах жесткую, тяжелую вещь для священной битвы с паразитами. О борьбе за господство человека над прочими видами рассуждает доктор психологии Сэл Ледерман: «Жуков больше, чем людей. Каждый раз, убивая жука, мы пытаемся сократить это отставание человеческой расы». Вот она, психология!

Все время выигрывать. Производители отечественной бытовой техники и прочие неудачники считают, что именно из‑за конкуренции наш мир стал так жесток. Это плевок в лицо всем мужчинам, так как дух конкуренции — одно из важнейших мужских качеств. Конкуренция — двигатель эволюции, а поле битвы — женское внимание. «Во всем мире женщины любят мужчин‑победителей», — таким вот неожиданным наблюдением делится очередной антрополог Хелен Фишер. Некоторые женщины жалуются, что им не нравятся нахальные типы. Это кокетство. Любая женщина хочет почувствовать себя первой леди на деревне.

Рок‑н‑ролл на максимуме. Рок‑н‑ролл звучит лучше на максимальной громкости. Громкая музыка — это алкоголь для ушей. «Так надо. У многих нет денег на ужин, но обязательно стоит мощнейшая стереосистема, — говорит Генри Роллинз, лидер „Роллинз Бэнд“, самой громкой и агрессивной группы, по мнению многих. — Громкая музыка играет в качалках потому, что это активизирует внутренние ресурсы, стимулирует на рывок. Это бешеный поток эмоций». Но не будем забывать о генетике. «У женщин слух тоньше, чем у мужчин, — хвастается Хелен Фишер, потряхивая слуховым аппаратом. — Поэтому мужчинам нужно слушать громко». Так что когда тебя попросят сделать потише, можешь с чистой совестью сказать «А?..» и сослаться на историческую закономерность. У любви к громкости есть и героическая ипостась — наше дело было охранять пещеру от врагов и оповещать об их появлении. Громкие звуки — это средство защиты тех же женщин.

Собаки и кошки. Мы любим собак и недолюбливаем кошек. История древних времен и тут приготовила нам объяснение. Предки собак были волками, а наши предки приручили их, ибо в том была нужда. Древние собаки помогали древним мужчинам охотиться, защищали их и развлекали. Они составляли им компанию во всех затеях и скрашивали одиночество древних холостяков. Они не просили новую шкуру и не спрашивали, почему субботняя охота затянулась до утра. А кошки, напротив, никак не участвовали в мужской жизни, им как обычно было на все наплевать. Толку от них не было, как нет его и сейчас. Эти твари вообще мало изменились с тех времен. Наоборот, кошки украдкой грызли мясо по ночам, залезали в пещеры к женщинам под бочок, чтобы их погладили. Теперь понятно, почему мы их не любим? Это наши конкуренты!

Бицепсы. Многие качаются, чтобы выглядеть привлекательно для противоположного пола. Но бицепсы при этом находятся на особом положении. В отличие от пресса, ягодиц или спины, наиболее ценимых женщинами мест, бицепс — показатель мужской силы. Дамам не так уж важен его размер, но мужчины в первую очередь смотрят друг другу на «банки». Это штамп: ты сильный? — покажи битку. Бицепсы для мужчин играют ту же роль, что рога для оленей — ими бодаются за право обладать самкой, хотя самке размер рогов безразличен. Закончим разговор о размерах на этой оптимистической ноте.

Старая одежда. В моих старых шортах дырок больше, чем в нашем госбюджете. Я почти не ношу их, но моя рука не поднимется отправить их в мусорное ведро. Причину объясняет психолог Стэнли Тайтлбаум (лысый старичок в косухе): «Одежда ассоциируется у нас с той частью жизни, когда мы ее носили. Надевая какую‑либо вещь снова и снова, мы как бы пытаемся вернуть то время». Это особенно верно, если определенный туалет был свидетелем твоего сексуального успеха. Как ни верти, женский сексуальный успех зависит от их внешности. Мужчина же силен обаянием — вещь, которую нельзя измерить. Нам трудно узнать заранее, будем мы сегодня в ударе или нет. И если эта рубашка уже стала счастливой, она будет придавать нам сил и уверенности. Не то, чтобы мы все время ходили в одном и том же, но какая‑то деталь туалета мужчины наверняка несет функции талисмана. Короче, обыкновенный фетишизм, ребята.

Инструменты. Мы любим всякие инструменты. Правда, единственный инструмент, которым я пользуюсь часто и с удовольствием, — это пульт от телевизора. Использование всех остальных дрелей и отверток я постарался исключить из своей жизни. Но я все равно люблю их. Мне нравится покупать наборы накидных ключей, держать в руках бензопилу или топор. «Это вполне естественно, — объясняет нам доктор Гивенс. — Нежное отношение к инструментам уходит корнями к тому времени, когда первая обезьяна взяла в руки палку. Многие века различные приспособления служили мужчинам заменителями и усилителями рук». Впрочем, те, кто поумнее, решали проблему глобально — они просто нанимали людей для черной работы. А некоторые, совсем обленившись, даже изобрели кредитную карточку.

Большие куски мяса. Не важно, что говорят вегетарианцы. Мясо не имеет ничего общего с убийством, по крайней мере, если его не пережарить. Наша любовь к кускам плоти тоже имеет вполне ясное научное объяснение. Психологи обнаружили, что поедание мяса запускает в мозге биохимическую реакцию, которая повышает агрессивность. «Поедание мяса — куда более острое ощущение для мозга, чем поедание овощей», — говорит доктор Лектор... то есть Гивенс. Наверное, тут дело в наших древних охотничьих пристрастиях. Или просто овощи не принято поливать кетчупом...

Скоростная езда. Стоило одному человеку изобрести колесо, как второй наверняка сказал: «Это фигня, мое колесо быстрее». Слово Дэйлу Эрнхарту, победителю гонок в классе NASCAR сезонов 98 и 99 годов: «Когда ты топишь педаль в пол и чувствуешь, как тебя слушается мощная машина, — это настоящий экстаз и преодоление барьеров. Все равно как перескакивать через класс, учась в школе. При этом ты как будто делаешь что‑то запретное, но это так здорово, что хочется еще и еще. Это заводит!» Зато когда Дэйл сдает назад, он наверняка чувствует себя второгодником. Ну да ладно. Настоящий мужчина уйдет с буксов даже на паровом катке. Наука выделяет эту черту как типичную: «Во все времена мужчины норовили испробовать всевозможные рискованные занятия», — говорит Джеймс МакКена, профессор биологической антропологии университета Нотр‑Дам. Залогом выживания и успешного размножения всегда были количественные показатели. Быстрее, выше, сильнее — все это риск. Женщине было все равно, сколько самцов посетят ее пещеру, она могла родить потомство только от одного. Зато первобытный мужик мог оплодотворить разом бесконечно много женщин и заиметь столько же потомков. Все зависело от скорости передвижения и умения победить соперника. Именно поэтому для мужчин так важна скорость. И мы до сих пор боремся с соблазном, размножившись, скорее бежать куда‑то еще... «Мужчины генетически настроены на рискованные затеи и испытание всего нового», — добавляет Ледерман, задумчиво ковыряя оголенной проводкой в ухе.

Незнакомки. Нас тянет к женщинам, которых мы еще не знаем. Потому, что мы любим новые вещи. Женщин тоже привлекает обаяние новизны, но у мужчин это выражено отчетливее. Такого сенсационного обобщения добился профессор МакКена в ходе исследования мужской сексуальности. Правильнее сказать, что нам быстрее надоедает все старое. Навык привыкания не развит у нас исторически. Древние девушки поневоле привыкли сосредотачиваться, вынашивая древних младенцев по девять месяцев. Для мужчины же привыкание было чревато пробуксовкой распространения генокода. Кто не тормозил в пещерах, тот оставил больше потомства, как ни печально это звучит с точки зрения семейных ценностей. Вот мы и ищем все время чего‑то нового — то западный путь в Индию, то новый стриптиз‑бар. А уж про женщин и говорить не приходится — инстинкт размножения требует новизны и легкодоступности. Слава Богу, что существуют такие вещи, как ответственность, порядочность, лень и порносайты.

Дерущиеся женщины. Нам приятно смотреть на дерущихся женщин. На этот раз ответ зарыт в физиологии нашего мозга. Его участки, отвечающие за агрессию, соседствуют с центром сексуальности. «При сильном возбуждении одного другой тоже начинает шевелиться», — говорит Гивенс, вертя в руках головку куклы Барби. Таким образом, созерцая бурные дебаты феминисток или женский бокс, мужчина испытывает двойную радость.

Дартс или бильярд. Нам нравятся такие виды спорта, как дартс или бильярд. Конечно, некоторые женщины тоже любят это, но это странные женщины. «Мужчины вкладывают и эти занятия глубокий сексуальный смысл, — нервно облизывается Тайтлбаум. — Швыряние дротиков совмещает в себе акт внедрения, агрессию и соревновательный дух — типичные признаки сексуального действия. Это естественный и социально‑приемлемый способ дать выход своему желанию физически внедриться куда‑либо». Объясняя прелесть бильярда, доктор Ледерман прибегает к фрейдистским иносказаниям: «Кий — это пенис. Шар — сперматозоид, а луза — влагалище. Мужчина с длинным кием стремится загнать шар в лузу, то есть совершить половой акт. Чем чаще он добивается цели, тем больше женщин он имеет на подсознательном уровне». Такие дела. Хорошо, что Ледермана не попросили объяснить суть боулинга или фехтования.

Приятная ругань. Ругаться — это так приятно! Крепкие выражения для мужчин — все равно, что слезы для женщин. «Ругательства имеют исключительно эмоциональную природу», — такова суть получасовой речи доктора Гивенса. Они рождаются в ином участке мозга, нежели остальные части речи. Они выскакивают сами. Ругаясь, мы не напрягаем интеллект, зато выпускаем на волю эмоции. Что ж — это наш способ. Не можем же мы каждый раз плакать, когда какой‑нибудь... неумелый водитель подрезает нас на своей... поношенной машине!

Прирожденные строители. Нам нравится что‑нибудь строить. Ты не задумывался, почему большинство строителей, конструкторов и прочих создателей — мужчины? Это позволяет нам избегать скучной домашней работы. «Пользуясь мощными инструментами, мы как бы подчиняем их себе и чувствуем себя сильнее — извечное мужское стремление», — говорит Филип Бенсон, менеджер строительной фирмы «Стэнли Дэйлин энд компани». Это мужской инстинкт — строить укрытие для себя и окружающих. И в отличие от бумажной работы результат тут осязаем... В отличие от женщин, мы оцениваем мир не как данность, а как материал для стройки. Повстречав дерево, мы задумываемся о дешевых полках и новой табуретке, а не о какой‑то там природе. «У мужчин лучше развито пространственное воображение, — признает Хелен Фишер, путаясь в костылях. — Из любых двух вещей они норовят собрать конструкцию, а любую готовую штуковину разобрать, чтобы узнать принцип действия».

Мы часто дразним любимых. Мы часто дразним тех, кого любим. Не проходит дня, чтобы я не сказал кому‑нибудь безобидную гадость с милой улыбкой. Все привыкли, и никто не обижается. Или делают вид, что не обижаются. Видит Бог, не я первый это начал. Сколько себя помню, мы всегда подкалывали друг друга с друзьями, начиная с детского сада. И мне это нравится. Особенно в собственном исполнении. «Мужчины таким образом дают выход своей агрессии — через шутки», — говорит всезнающий доктор Гивенс, привычным движением смахивая кнопку со стула... Это похоже на правду: женщинам не нужно искать выход для агрессии. Они не смеются, когда на вопрос о новой прическе я завожу беседу о безнадежности некоторых форм черепа. Скажи я такое любому из своих друзей, он рассмеется и пошутит про содержание моего черепа. Мы порадуемся взаимопониманию и разойдемся по своим делам.

Карты путешествия. Нам нравятся карты и путешествия. Мужчины стесняются спрашивать направление? Это потому, что нам этого не нужно, мы всегда чувствуем его своим внутренним компасом. Все потому, что раньше мы часто бродили в поисках новых земель. И составляли карты. И играли в них... Нет, это не отсюда. «Пользование картой похоже на прорицание будущего, — метко подмечает Ледерман. — Вы можете запросто обращаться с тем, что вам по сути неизвестно». Что нас привлекает в путешествиях? Возможность побыть ковбоем или первооткрывателем. У нас есть потребность столкнуться с опасностью, завоевать что‑нибудь важное и вернуться домой героем. И вообще это так по‑мужски — надеть кожаные штаны, взять шестизарядный кольт... и посмотреть хороший вестерн.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.