Происхождение семьи, проституции и промискуитета

Светлой памяти Фридриха Энгельса посвящается...

Исследования брачного поведения животных показывают, что следует различать семью как хозяйственную единицу и группирование особей с целью спаривания. То, что на практике обе эти роли очень часто совмещаются, еще не означает, что иначе просто не может быть.

Например, у тех видов, у которых один из родителей в состоянии вырастить детенышей в одиночку, семья, как хозяйственная единица, состоит чаще всего лишь из этого родителя и детенышей. Стало быть, объединение самки с самцом здесь преследует цель исключительно спаривания, к семейной жизни (в нашем понимании) не имеющее никакого отношения. То же можно сказать и о видах, практикующих R‑стратегию размножения, когда родители совсем никак не заботятся о потомстве. Это — один полюс брачного мира.

Для других видов, взращивание детенышей которых уже невозможно без помощи извне, появляется резон привлечь второго родителя для этой помощи. Виды со строго парной организацией семьи (например — птицы, особенно птенцовые) являют собой другой полюс брачного мира. Здесь спаривание и выращивание потомства выглядят чем‑то естественно нераздельным. Однако! Как уже было сказано, в таких парных семьях «супруги» отнюдь не всегда соблюдают копулятивную верность. У тех же птиц до четверти всех птенцов колонии генетически могут быть неродными «законным мужьям», хотя в хозяйственном отношении такие пары могут являть собой идиллическую картину.

Впрочем, второй родитель — не единственно возможный помощник в этом деле. Можно ведь привлечь бабушек, сестер, образовать какое‑то подобие детского сада, и прочее и прочее. Например, зайчиха кормит молоком первого попавшегося ей зайчонка, не обращая внимания на степень его родства. Какой же путь предпочтительнее? Если «основной» родитель (то есть тот, который выполняет основную работу по уходу за потомством — чаще самка, но бывает и самец) нуждается лишь в дополнительной помощи, не носящей принципиально важного характера, то предпочитается, как правило, именно помощь со стороны всей группы в целом. Так поступают, например, многие псовые. Однако если требуется помощь на грани самопожертвования, то этот путь становится ненадежным. Здесь уже требуется «личная преданность».

Как в этом смысле обстояли дела у наших предков? «Основным родителем» была, очевидно, самка. Столь же очевидно, что далеко не каждая бабушка тогда доживала до рождения внуков, а у сестер — свои дети, да и охотники из женщин явно хуже, чем из мужчин. В то же время, ребенок или плод, лишенный в достатке белкового питания, мог пострадать от алиментарного (пищевого) маразма. В этих условиях помощь со стороны мужчин должна была носить основной характер, хотя и не исключающей вспомогательной помощи других членов группы.

Характерной особенностью поведения гоминид является полное отсутствие инстинктивных программ заботы самцами о маленьких детенышах, да и о самках вне периода течки тоже. Когда наши предки еще не отличались от обычных обезьян, то в этом не было необходимости — самки вполне справлялись сами или с небольшой помощью бабушек.

Но когда наши пращуры встали на две ноги, а объем их мозга начал увеличиваться (с соответствующим ростом интеллекта), то самки в одиночку справляться перестали. Ведь с одной стороны, увеличилась голова плода, с другой стороны — прямохождение сузило таз пра‑женщин. Это затруднило роды настолько, что с общебиологических позиций ребенок вынужден рождаться сильно незрелым, а значит совсем беспомощным, чтобы пройти по родовым путям. С третьей стороны, рост интеллекта предполагает удлинение периода формирования и обучения мозга, то есть еще большее удлинение детства, а значит и периода беспомощности ребенка.

Действительно, срок детства у человека (по отношению ко времени жизни) самый большой среди всех животных. Детство составляет порядка четвертой‑пятой части всей жизни. У детей наших пращуров детство было конечно, короче. Если современный ребенок практически беспомощен до примерно шести лет, то у homo erectus беспомощность длилась, видимо, порядка двух лет.

Итак, что мы имеем: ребенок с матерью нуждаются в длительной и достаточно пристальной заботе, формирование умного мозга требует белковой (фактически — мясной) пищи, которую мать, связанная беспомощным ребенком по всем четырем конечностям, добыть не могла, а инстинкта заботы о самке у самца нет. Интеллект, который мог бы принять рассудочное решение о такой заботе, в зачатке и на такое еще неспособен. Как же быть?

Поскольку инстинктивные программы поведения не могут возникать на пустом месте, то нужно рассмотреть: от каких других инстинктивных действий могли бы произойти инстинкты заботы о самках и детях у пра‑мужчин? Что может послужить основой для выработки инстинкта отцовства?

Наиболее реальный путь — через половую привязанность. Однако для ее использования имеется очень важное препятствие! Дело в том, что половая активность самок (а нередко и самцов) у большинства видов носит отчетливо выраженный циклический характер. Их половая готовность длится всего несколько дней в году, а вне этого периода (периода течки) самки таких видов совершенно неспособны к спариванию! Вместе с тем этот путь наиболее эффективен, так как сексуальная привязанность — одна из наиболее сильных. И едва ли не единственный путь решения этой проблемы — расширение временных границ течки (точнее, расширение границ способности самки к спариванию безотносительно к возможности оплодотворения) и скрытие внешних признаков самого момента овуляции (подробнее смотрите в [2]). И в самом деле, в своей круглогодичной сексуальной готовности женщины уникальны во всем живом мире. Если круглогодичная половая готовность самцов — явление довольно частое, то менструации наблюдаются только у самок вида homo sapiens и более ни у кого.

Теперь уже самке есть что предложить! Самец, таким образом, уже получает стимул к ее подкармливанию в течение всего репродуктивного периода (и другим видам заботы о ней), причем оплодотворение этой самки, в общем случае может в виду не иметься. Точнее — самец, в соответствии с принципом неограниченности своей сексуальной экспансии, стремится к максимальному количеству оплодотворенных самок, и где‑то подсознательно заинтересован, чтобы эта самка от него забеременела. Особенно если учесть, что «алименты» платились не за количество детей, а за количество спариваний. Пра‑женщине же для рождения детей нужно лишь одно зачатье в год, и не от кого попало, а от самого здорового и высокорангового. А кто же будет ее кормить?

Высокоранговый как кормилец — лишь мечта. Добытчик‑то он неплохой, (в том числе за счет грабежа низкоранговых), но ведь он пользуется большим спросом, и всех самок, которые его хотят, прокормить не в состоянии. Разве что одну‑две «любимых жены». Да и нет у него стимулов к этому! Зачем ему платить за спаривание, если он его имеет бесплатно?

Если бы было возможно высокорангового захватить монопольно (что, как уже сказано — предел мечтаний), то все проблемы были бы разом решены. Однако такой монопольный захват высокорангового самца был практически невозможен. Даже «любимая жена» не могла на него рассчитывать. На предпочтительную (опять же — не монопольную) подкормку — могла, а на сексуальную верность — нет.

Казалось бы, сексуальная верность сама по себе самке была не очень‑то и нужна — уж раз в год он ее оплодотворит! Однако, сексуальная неверность такого самца была чревата самке. Во‑первых, опасностью потери статуса «любимой жены», а во‑вторых — снижением интенсивности половой жизни именно с ней, а это — недобор удовольствий (низкоранговые самцы в этом — замена плохая, того удовольствия они не доставляют). И далее, потеря статуса «любимой жены доминанта» означает и снижение собственного ранга этой самки в иерархии. Но это мы все о «любимой жене», каковыми чаще всего становились самки с достаточным ранговым потенциалом. А как быть остальным?

Очень просто! Для зачатия детей и для собственного удовольствия предпочитался высокоранговый самец, вызывая ревность его «любимых жен». И одновременно пудрились мозги нескольким низкоранговым, осыпающим их подарками в трепетной надежде на долгожданный акт, который самкой по возможности оттягивался. Вплоть до полного уклонения — в пользу высокорангового. Но при всем при этом у низкоранговых самцов зачастую просто не было другого выхода, кроме как оплачивать свой доступ к телу. Даже при том, что отцом большинства детей этой пра‑женщины скорее всего будет не он. Такая практика, по сути, является разновидностью полиандрии. Замечу кстати, что эта необходимость для самок иметь кормильца открыла для низкоранговых реальную возможность передавать свои альтруистические гены потомкам. Не с этим ли связано наблюдаемое последнюю пару сотен тысяч лет резкое ускорение социальной эволюции человечества, обусловленное усилением альтруистических тенденций в поведении людей?

Далее, в ходе экономического развития человечества, при переходе от собирательства к воспроизводящему хозяйству (иногда называемом «неолитической революцией»), в какой‑то момент для женщины стало излишним кормиться у нескольких разных мужчин — стало хватать одного. Или одного богатенького на нескольких, да и она сама стала экономически более значимым субъектом. В этих условиях, раз уж исчезла необходимость кормиться у многих, автоматически исчезла и необходимость этим многим и отдаваться! В силу этого представляется естественным желание наших предков зафиксировать брачный союз (моно— или полигинийный), что не только отвечало новым экономическим реалиям, но и препятствовало распространению венерических заболеваний. Автоматически это отвечало и каким‑то идеалам справедливости — вместо первобытного «у одного самца все; у остальных — ничего» появилось «каждому мужчине — по женщине». Я не склонен преувеличивать влияние идей равенства на людей времен неолитической революции, но в нашем случае это равенство получалось как побочный эффект вышеуказанных факторов, как самостоятельный фактор вряд ли сильно значимый. Тем более, что поначалу преобладающей была именно полигиния, как наиболее привычная для высокоранговых, но весьма несправедливая к низкоранговым.

Еще одно важное замечание — отношение к самке как к товару, который можно купить (и который не возражал против того, чтобы быть купленным), умноженное на отсутствие инстинкта заботы о самке привело, в конце концов, к системе отношений, известных как патриархат. Матриархата же, как сколь‑нибудь массового явления не было у наших предков. По крайней мере, десять миллионов лет — с тех пор как они переселились в саванну, а может и никогда. Для этого не было ни инстинктивных, ни экономических, ни иных предпосылок (смотрите [1]). Наоборот, по причине большой опасности жизни в саванне возрастала роль самцов как защитников, со своеобразной милитаризацией популяции, повлекшей за собой предоставление привилегий защитникам (в том числе за счет ущемления «прав» самок). Практика исчисления родства по матери у некоторых народов отражала лишь невозможность достоверного определения отца при активном промискуитете, и более ничего.

Но все же, поскольку патриархат оформился относительно поздно, в инстинктах он закрепился слабо. А потому никак не мог отменить фундаментального принципа незаменимости самки, которому, по меньшей мере, полмиллиарда лет. Как только юридический прессинг ослабевал, так выбирающим субъектом опять становилась женщина. Вспомним хотя бы средневековых рыцарей. И более того, даже в разгар патриархальности сам жених невесту не выбирал — это делал кто‑то третий (обычно — родители).

Короче говоря:

Предпосылки для привлечения самцов к участию в воспитании детенышей у наших предков возникли при переходе к прямохождению и увеличению размера мозга, в результате чего младенец стал рождаться беспомощным, а его детство сильно удлинилось. Из этого последовала необходимость материальной поддержки пра‑женщины в период вынашивания и выращивания ребенка, который без такой поддержки просто не смог бы выжить.

Стимулом для такой поддержки для самцов могла быть (и стала) лишь постоянная сексуальная готовность пра‑женщин, ни у каких других видов более не встречающаяся.

В результате, спаривание стало использоваться для двух независимых целей: как и прежде — для зачатья детей, и для оплаты материальных благ, предоставляемых самцами. В силу слабой взаимозависимости этих задач вовсе не обязательно, чтобы в первом и втором случае самцы должны быть одними и теми же, то есть имела место своеобразная смесь полиандрии и полигинии, причем полиандрический компонент был обусловлен главным образом материальными причинами.

Переход же к современному моно— и полигинийному браку был обусловлен экономическим развитием человечества, избавившим женщину от материальной необходимости отдаваться многим мужчинам.

Еще о выборе

Кто выбирает? В животном мире всегда выбирает самка. Если будет выбирать самец, то это будет противоречить фундаментальному принципу разделения полов — принципу незаменимости самки. Те очень немногие виды, где визуально выбирает самец, можно рассматривать как кратковременные «завихрения» эволюции. Да и там этот выбор самки, скорее всего, как‑то просто замаскирован. Например, самка может не делать выбора сама — она может спровоцировать самцов на самостоятельное выяснение отношений между собой, а затем предпочесть победителя (а может закапризничать и не предпочесть...). Главный признак отбора — то, что на «входе» в ситуацию имеются несколько самцов, а на «выходе» — один, а техника этого отбора очень вариабельна у разных видов. Очевидно, что именно такой отраженный отбор и происходит у людей. Женщине считается неприличным и даже невозможным делать выбор прямо, без предшествующего выяснения отношений между самими мужчинами, хотя бы заочного или даже мнимого (опять вспомним средневековых рыцарей). Затем ей очень трудно не предпочесть мужчину, демонстрирующего поведение победителя.

Выше мы уже выяснили, что строя свои отношения с мужчинами, женщина инстинктивно преследует две в общем‑то слабо связанные цели. С одной стороны, с мужчин хочется взять побольше материальных благ (не только инстинктивно, но и сознательно), с другой — хочется одного такого, чтобы сердце замирало от мыслей о нем. В первобытные времена сколь‑нибудь близкое совмещение этих целей в одном самце было возможно лишь для немногих самок. Для большинства же остальных эти цели достигались путем промискуитета — невозможностью быть на полном материальном содержании одного высокорангового самца компенсировалась большим количеством низкоранговых, вместе с тем для сексуального обслуживания при возможности по прежнему предпочитался высокоранговый.

Однако по мере экономического развития человечества стали возникать предпосылки (см выше) для фиксации брачных отношений в форме моно— или полигинийного брака. При этом либо законодательно, либо силой традиций запрещались свободные перемещения партнеров после образования союза. Естественно, половые связи вне этого союза, как правило, также запрещались. Произошло это исторически очень поздно, поэтому в инстинктах не отразилось совсем — чувства по прежнему продолжали жить в первобытном стаде.

В этих условиях, если потенциальным супругам предоставлялась какая‑то свобода выбора, то будущая жена ставилась в очень сложное и во многом противоречивое положение. С одной стороны, нужен супруг , то есть помощник в семейных делах, и способный относиться к ней как к человеку . А с другой стороны, поскольку совокупляться разрешалось только с мужем, то хотелось такого, с кем бы было приятно это делать, к которому звало бы сердце. А это как правило, высокоранговый.

В то же время (если, опять же — эта свобода выбора предоставлялась) считалось предпочтительным и целесообразным делать выбор именно по зову любви, что находилось в полном согласии с инстинктами сексуальных предпочтений, а потому возражений у брачующихся не вызывало. Но тем самым, ценности семейной жизни как способа совместного воспитания детей и прочей взаимной поддержки предлагалось фактически отбрасывать. Ну точнее, предлагалось надеяться на везенье. И это при том, что брак имелся в виду именно пожизненный (пожизненность была обусловлена экономическими причинами) — разводы хотя и могли разрешаться, но так или иначе порицались. Предлагалось стремиться именно к «любви до гроба». К чему это приводит на практике, мы, увы, хорошо знаем — сбитый с толку рассудок вконец запутывается, принимая в конце концов случайное или заведомо неоптимальное решение.

Поскольку сейчас личная свобода, а вместе с ней и свобода выбора партнера возведены в культ, то уже ничто не сдерживает инстинктивных позывов. Естественно, что все женщины при этом норовят выбрать высокоранговых, наивно полагая, что легко могут захватить его монопольно. Поскольку в большинстве стран принят моногамный брак, а высокоранговых на всех не хватает, то складывается иллюзорная ситуация, что как будто выбирают мужчины. То, что выбирать могут не все мужчины, мало кто замечает — низкоранговые о своих затруднениях стыдливо помалкивают. Да, имея большой успех у женщин, высокоранговые действительно имеют возможность весьма широкого выбора, и не обременяясь мыслями о долговременных отношениях, реализуют свой выбор сполна («взял» жену — это про них). А ведь доминантному мужчине брак объективно не нужен. Такой и без брака имеет от женщин все, что пожелает. Он без затруднений найдет себе женщину (и не одну), которая его накормит, обстирает, обслужит сексуально, и одна безропотно воспитает его детей, безнадежно мечтая о нем, как о муже.

Хуже — женщинам. Инстинкт сексуальных предпочтений требует, чтобы они выбирали высокоранговых мужчин, а реалии современной жизни требуют создать семью. Высокоранговые, по моим оценкам, составляют только 10‑20% от общего количества мужчин. Получается, что все женщины, желая доминантов, создают конкурс 5‑10 человек на место. Желаемых ими мужчин для моногамных семей, естественно, на всех не хватит — именно отсюда исходят стоны о нехватке мужчин. Это еще один пример наблюдательной селекции — женские взоры прикованы к поручикам, память бережно хранит именно их образы (пусть не всегда приятные), и говоря о мужчине «вообще», женщины непроизвольно имеют в виду только их. Ну и плюс объективная селекция, о которой будет сказано ниже. В первобытном стаде эти 10‑20% самцов оплодотворили бы всех самок; все самки были бы удовлетворены, в том числе, сексуально. Но хочется, чтобы он принадлежал только вам, не так ли? Так ведь у него другое мнение на этот счет...

Всех хуже в этом отношении низкоранговым мужчинам. От всех им достается — «омегу» и так бьют все, а с женщинами — «удни огурченья». Хотя с точки зрения ценностей семейной жизни они очень часто предпочтительнее «альф». По крайней мере, они преданнее. Их беда и причина одиночества в том, что они не вызывают у женщин никакого интереса. Получается, что среди тех мужчин, которые нравятся женщинам, порядочных в самом деле мало.

Низкоранговому мужчине брак нужен, главным образом, чтобы заниматься сексом и иметь детей. Вне брака ему «дают по морде‑с», да и в браке норовят обделить (если даже ему повезет, и удастся жениться, а впрочем, везенье ли это, если хороших жен таким не достается?). Как уже было сказано, низкоранговому позволяют заниматься иногда сексом скорее в обмен на выполнение прочих семейных обязанностей, с большинством которых он справляется лучше высокорангового. Женщинам, в силу эгоцентризма и наблюдательной селекции, присуще преувеличивать неспособность мужчин к самообслуживанию, как и тяжесть женской доли. Так что готовка‑стирка — не главный мотив к вступлению в брак для низкоранговых.

Короче говоря:

Рекомендация «жениться по любви» в основе своей весьма противоречива, и приводит лишь к путанице, заблуждениям и разочарованиям.

Старые холостяки бывают двух видов: высокоранговые, которым брак просто не нужен; и низкоранговые, которые вовсе не прочь бы жениться, да вот при всех их достоинствах не нужны они никому...

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: