Братание солдат на фронте (3)

Когда историки[383] и сами участники февральского переворота постфактум говорят о неожиданности и стихийности, то имеют в виду лишь то, что всеобщая политическая стачка нежданно-негаданно для всех, в том числе для тех, кто ее организовывал, превратилась в свержение самодержавия, в государственный переворот. Л.Д. Троцкий сказал: «Революция застала врасплох только в смысле момента»[384]. Хотя и не предвидели начало революции 23 февраля, но ее готовили и просто не знали, когда взорвется. «В последние встречи до февральских дней, — замечает в своих записках Н.Н. Суханов, — когда чувствовалась близость какой-то радикальной развязки, мы (в интеллигентских кружках — Б.М.) неоднократно заводили речь о том, что можно сделать и что надлежит делать различным общественным группам, какие мероприятия в Петербурге и в провинции необходимы были бы в первую голову в момент взрыва и после взрыва… Без надлежащей веры в серьезность своих разговоров, предположений и рассуждений в интеллигентских кружках, с участием Керенского, немало говорилось о “планах и схемах” переворота. Я совершенно определенно высказывал, что так или иначе Керенскому придется стать в центре событий»[385]. По компетентному мнению С.П. Мельгунова, «революционные штабы готовили массы к “грядущему выступлению”. Трудно поэтому уличное выступление 23 февраля, которое вливалось в нарастающую волну стачек, имевших всегда не только экономический, но и политический оттенок, назвать “самочинными”. Самочинность его заключалась лишь в том, что оно возникло без обсуждения “предварительного плана”, как утверждали донесения Охранного отделения 26 февраля»[386].

Троцкий посвятил стихийности целый параграф в своем исследовании, посвященном революции. В нем он убедительно доказывает: революция была подготовлена. «Кто руководил переворотом? Кто поднял на ноги рабочих? Кто вывел на улицу солдат? После победы эти вопросы стали предметом партийной борьбы. Проще всего они разрешались универсальной формулой: никто не руководил революцией, она произошла сама по себе. Теория “стихийности” пришлась как нельзя более по душе не только всем тем господам, которые вчера еще мирно администрировали, судили, обвиняли, защищали или командовали, а сегодня спешили породниться с революцией; но и многим профессиональным политикам, и бывшим революционерам, которые проспав революцию, хотели думать, что они в этом отношении не отличались от всех остальных. <…> Либерализм полностью усыновляет теорию стихийности и безличности переворота». <…> Если большевистская партия не смогла обеспечить восставших авторитетное руководство, то о других политических организациях нечего и говорить. Этим подкреплялось ходячее убеждение в стихийном характере Февральской революции. Тем не менее оно глубоко ошибочно или, в лучшем случае, бессодержательно. <…> Мистика стихийности ничего не объясняет»[387]. Троцкому вторит В.И. Ленин, указывая в 1921 г.: «Мы победили в России, и притом с такою легкостью потому, что подготовили нашу революцию во время империалистической войны»[388]. В ответе Троцкого на вопрос, кто руководил февральским восстанием — «сознательные и закаленные рабочие, воспитанные главным образом партией Ленина»[389] — нужно только к большевикам добавить эсеров и меньшевиков, кадетов и октябристов, прогрессистов и анархистов и даже немалое число монархистов — всех оппозиционеров, единодушных в вопросе устранения Николая II от власти.

Известный либеральный судебный деятель, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии С.В. Завадский так подвел итог своим наблюдениям о стихийности февральских событий: «Принято говорить: движение началось стихийно, солдаты сами вышли на улицу. С этим я никак не могу согласиться. Да и что значит слово “стихийно”? “Самопроизвольное зарождение” еще меньше уместно в социологии, чем в естествознании. Оттого, что никто из революционных вождей с именем не мог привесить к движению свой ярлык, оно становится не безличным, а только безымянным»[390]. С точки зрения юриста, февральский переворот никак нельзя назвать стихийным, ибо народ распропагандировали и к нему морально подготовили, т. е. подстрекали. Не случайно, регистрируя события последних дней февраля, охранка отмечала: движение “стихийно”, т. е. не имеет планомерного руководства сверху; но тут же добавляла: “при общей распропагандированности» участников[391].

Однако подготовленное народное движение из всеобщей политической стачки с целью заставить Николая II отречься от престола превратилось в революцию, по всей видимости, стихийно, вопреки замыслу. По словам одного из лидеров эсеров В.М. Зензинова: «Никто не предчувствовал в этом движении веяния грядущей революции»[392]. В результате тщательного анализа февральских событий Мельгунов пришел к выводу: «Музыку заказывала» народная стихия, потому–то революции и называются революциями. «Взбаламученный океан революционных страстей» вел «утлую ладью» России в бездну еще более страшных испытаний и потрясений. Люди, которых вынес наверх поток «революционной лавы» оказались просто неспособны руководить огромной страной. «Не Дума руководила стихией, а стихия влекла за собой Временный комитет (Государственной Думы. — Б.М.)». Масонской «дирижерской палочке» не удавалось управлять событиями[393]. Получилось как в известной легенде об ученике чародея: ученик вызвал наводнение, но остановить его не смог. Один из лидеров правых кадетов В.А. Маклаков в своих воспоминаниях утверждает: кадетские вожди революции вообще «не боялись. Одни просто потому, что в ее возможность не верили; другие рассчитывали, что революцию можно было использовать против власти, а потом остановить в самом начале. А так как угроза революции могла их заставить власть идти на уступки, то они эту карту продолжали играть, не отдавая себя отчета, что играли с огнем»[394].

Таким образом, насильственное отречение Николая II от престола, а в этом состоит суть Февраля, тщательно готовилось всеми без исключения политическими партиями и организациями и в этом смысле февральские события нельзя считать стихийными[395]. Переворот можно сравнить с непредумышленным убийством. Убийца хотел попугать жертву, но, не рассчитав силу удара, убил ее. Покушение на убийство не было стихийным, оно тщательно готовилось. Но последствие преступления — смерть, оказалось неожиданным — всеобщая политическая забастовка 23–25 февраля 1917 г. превратилась в революцию. Следовательно, даже при отсутствии прямого заговора, имевшего целью свержения Николая II, февральские события нельзя назвать стихийными.

Однако есть многочисленные свидетельства современников и участников февральских событий об организации февральских событий. Например, как указывал А.Ф. Керенский в мемуарах, дворцовый переворот планировался на середину марта 1917 г. и готовился под руководством А.И. Гучкова[396]. О подготовленности февральских событий свидетельствовал последний царский петроградский градоначальник генерал А.П. Балк[397] и П.Н. Милюков: «Подготовка к революционной вспышке весьма деятельно велась — особенно с начала 1917 года, — в рабочей среде и в казармах петроградского гарнизона», — утверждал он. Предположительно — либо Министерством иностранных дел Германии через большевиков, либо российской полицией. По мнению Милюкова, направляющая рука чувствовалась и в организации самого переворота: «Руководящая рука, несомненно, была, только она исходила, очевидно, не от организованных левых политических партий». Но «закулисная работа по подготовке революции так и осталась за кулисами. <…> Здесь мы касаемся самого темного момента в истории русской революции. Будущий историк прольет свет и на эту сторону дела; современнику остаются только догадки»[398].

Глава партии октябристов и председатель Центрального Военно-промышленного комитета (ЦВПК) А.И. Гучков после эмиграции рассказывал, что осенью 1916 «родился замысел о дворцовом перевороте, в результате которого государь был бы вынужден подписать отречение с передачей престола законному наследнику. В этих пределах план очень быстро сложился. К этой группе двух инициаторов (Н.В. Некрасов и Гучков) присоединился по соглашению с Некрасовым М.И. Терещенко, и таким образом образовалась та группа, которая взяла на себя выполнение этого плана. <…> Примкнул к нашему кружку и князь Вяземский»[399]. Осенью 1916 года А.И. Гучков через свои связи в Военно-промышленных комитетах вовлек в заговор двух-трех командующих фронтами (во главе с Н.В. Рузским) и несколько чиновников Департамента железных дорог в Петрограде, а в последние дни перед Февральской революцией и начальник штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева[400]. 9 февраля 1917 года в кабинете председателя IV Государственной думы М.В. Родзянко состоялось совещание лидеров оппозиционных думских фракций. Присутствовали также приглашенные на него генерал Н.В. Рузский и полковник А.М. Крымов. Переворот согласно сделанным здесь наметкам, должен был произойти не позже апреля 1917 года (на апрель было запланировано согласованное с союзниками по Антанте наступление — оно неизбежно вызвало бы подъем патриотизма и сделало переворот невозможным). План заговорщиков был прост (и воплотился в жизнь 1 марта): во время очередной поездки государя в Ставку в Могилев постараться задержать царский поезд (эта задача возлагалась на главнокомандующего Северным фронтом Н.В. Рузского), и, арестовав царя, заставить его отречься от престола[401]. «Я ни минуты не сомневался, — вспоминал тогдашний министр финансов П.Л. Барк, — что план убедить государя императора отречься был заранее разработан этими господами (А.И. Гучковым, Г.Е. Львовым и другими либералами. — Б.М.) и что командующие армиями, подготовленные низкой пропагандой, были готовы ко всем случайностям. Ответы этих генералов на телеграфный запрос (с просьбой отречься от престола в пользу сына. — Б.М.) в роковое число 1 марта (1917 г. — Б.М.) были результатом долгой и тщательной подготовки»[402].

Историки давно пытаются определить соотношения элементов организованности и стихийности в февральских событиях и найти непосредственных организаторов, если таковые имелись[403]. В советской историографии в 1930–1950-ее гг. руководителями и организаторами свержения самодержавия считались большевики[404]. Благодаря исследованиям Э.Н. Бурджалова, эта точка зрения была пересмотрена, и вновь возобладало мнение о стихийности Февраля, хотя автор все-таки допускал причастность большевиков, социалистов-интернационалистов, меньшевиков, «межрайонцев» и левых эсеров к организации забастовок и демонстраций в Петрограде[405]. Бурджалова частично поддержал И.П. Лейберов, не отказываясь при этом от тезиса о лидирующей роли большевиков[406].

Американский историк М. Мелансон, решительно отвергая тезис о ее стихийности, также доказывает причастность к организации Февральской революцией левых эсеров и «межрайонцев»[407]. Впрочем, Л.Д. Троцкий, примкнувший после возвращения в Россию в мае 1917 г. к межрайонцам¸ о руководящей роли однопартийцев в своей книге «История русской революции» ничего не говорит, а если бы знал, то вряд ли стал это скрывать[408].

Американский историк Ц. Хасегава также частично поддержал Бурджалова, согласившись, что уличные выступления питерского пролетариата, при всей их стихийности, организовывались и координировались эсерами и межрайонцами[409]. Вместе с тем он признал, что победу восстания обеспечили солдатский бунт и что Временный комитет Государственной думы объективно являлся революционным органом, хотя «субъективно <…> ставил перед собой задачу сдержать ход революции, а вовсе не ускорить его»[410].

М.М. Сафонов в результате скрупулезного анализа всей совокупности известных фактов пришел к выводу: события последних дней перед отречением Николая II и первых дней после Февральской революции следует рассматривать не как господство стихийности и хаоса, а как острую борьбу интересов различных группировок и личностей, пытавшихся извлечь для себя максимум выгоды из созданного ими же острого политического кризиса, который застал их не врасплох, а хорошо подготовленными[411].

В.Ю. Черняев считает: «Февральская революция включала в себя не только восстание в Петрограде, но и дворцовый переворот с целью смены монарха, подготовка которого началась еще в 1916 г. и решающую роль в нем сыграл М.В. Алексеев»[412]. Идею об организации в той или иной степени февральских событий поддерживают те, кто видит в них результат масонского заговора[413], а также зарубежные историки, объясняющие свержение самодержавия деятельностью социалистов, финансировавшейся Германией[414].

Петербургский исследователь А.Б. Николаев находит организаторов и руководителей Февраля среди членов IV Государственной думы и считает, что именно созданный ею Временный комитет Государственной думы (ВКГД) сыграл решающую роль, став центром революции и штабом восстания[415]. Но автор все-таки говорит о руководящей роли ВКГД после начала восстания, а не в организации его самого: «Государственная дума играла руководящую роль в Февральской революции, начиная с 27 февраля 1917 г., пройдя путь от попытки реализовать идею о создании ответственного министерства (правительства) до проведения мероприятий, направленнхы на захват власти, создания Временного правительства и свержения самодержавия. Весь комплекс мероприятий, проведенных Государственной думой и ее органами, характеризует превращение думских либералов из оппозиционеров в буржуазных революционеров”[416].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: