Сделай Сам Свою Работу на 5

Глава 1. Фиксация второго внимания





Дар Орла

Карлос Кастанеда. Дар Орла. Перев. с англ. - К: "София", 2003; М.: ИД "София", 2003. - 416 с. Перевод: И. Старых. Редакция: И. Старых.

 

Пролог 1

Часть первая. Другое «Я». 3

Глава 1. Фиксация второго внимания. 3

Глава 2. Совместное видение. 13

Глава 3. Квазивоспоминания другого «я». 24

Глава 4. Пересечение границ привязанности. 33

Глава 5. Орда разгневанных магов. 44

Часть вторая. Искусство сновидения. 55

Глава 6. Потеря человеческой формы. 55

Глава 7. Совместное сновидение. 63

Глава 8. Право- и левостороннее осознание. 76

Часть третья. Дар Орла. 85

Глава 9. Правило Нагваля. 85

Глава 10. Партия воинов Нагваля. 93

Глава 11. Женщина-Нагваль. 105

Глава 12. Неделание Сильвио Мануэля. 113

Глава 13. Тонкости искусства сновидения. 121

Глава 14. Флоринда. 130

Глава 15. Пернатый змей. 145

 

Пролог

Я антрополог, но эта книга не является научной в строгом смысле этого слова, хотя вдохновила ее антропология - ведь именно в этой области много лет назад я начинал свои полевые исследования. Тогда меня интересовало применение лекарственных растений индейцами Юго-западной и Северной Мексики.

По мере того, как я глубже понимал проблему, исследование лекарственных растений уступало место интересу к системе верований, пограничной по крайней мере для двух культур.



Такое смещение акцентов произошло благодаря индейцу из племени яки (Северная Мексика) по имени дон Хуан Матус, который позднее познакомил меня с доном Хенаро Флоресом, индейцем из племени масатек (Центральная Мексика). Оба они практиковали древнее знание, которое в наше время известно как магия и считается примитивной формой медицины и психологии, фактически же оно является традицией практиков, исключительно владеющих собой, и состоит из чрезвычайно сложных методов.

Эти два человека стали моими учителями, а не просто информаторами, хотя я еще долго упорствовал, без всяких на то оснований, считая своей главной задачей антропологические исследования. Я потратил годы, пытаясь разгадать культурную матрицу этой системы верований, причины ее происхождения и распространения, совершенствуя таксономию и классификационные схемы. И все впустую, если принять во внимание, что в конечном итоге непреодолимые силы, заложенные в самой этой системе, направили мой интерес в иное русло и превратили меня из отстраненного наблюдателя в непосредственного участника событий.



Под влиянием этих людей, как бы излучавших древнюю магическую силу, моя работа начала носить автобиографический характер, в том смысле, что я был вынужден писать о происходящем непосредственно со мной. Автобиография эта весьма своеобразна, поскольку я не веду речь, подобно всякому нормальному человеку, о повседневных событиях моей жизни или о своих субъективных состояниях, вызванных этими событиями. Я пишу скорее о тех метаморфозах моей жизни, которые были непосредственным результатом принятия мной чуждой мне системы идей и действий. Иными словами, система верований, которую я намеревался беспристрастно изучать, поглотила меня, и, чтобы продолжать свои исследования, мне пришлось ежедневно расплачиваться собственной жизнью.

Таким образом, передо мной встала особая проблема - объяснить, чем же я, собственно, занимаюсь. Я очень далеко отошел от того, с чего начинал как антрополог или просто как западный человек, - но должен подчеркнуть еще раз, что все это не плод фантазии. То, что я описываю, для нас совершенно необычно и потому кажется нереальным.

По мере того, как я все дальше проникаю в запутанные лабиринты магии, то, что раньше представлялось примитивной системой верований и ритуалов, оказывается теперь огромным и сложным миром. То, что со мной происходит, не является больше чем-то таким, что известно антропологам о системах верований мексиканских индейцев. В результате я оказался в весьма затруднительном положении. Все, что мне остается делать при подобных обстоятельствах, так это представить все так, как оно происходило на самом деле. Я могу заверить читателя в том, что не веду двойной жизни, и что в своем повседневном существовании следую принципам системы дона Хуана.



После того, как дон Хуан и дон Хенаро, два мага из мексиканских индейцев, сообщили мне то, что сочли нужным или возможным, они простились со мной и исчезли. Я понял, что отныне моя задача - самостоятельно осмыслить и реализовать все, что я от них получил.

В связи с этим я вернулся в Мексику и обнаружил, что у дона Хуана и дона Хенаро было еще девять учеников магии: пятеро женщин и четверо мужчин. Старшую женщину звали Соледад, более молодую - Мария Елена по прозвищу ла Горда, остальные, Лидия, Роза и Хосефина, были совсем юными и их называли "сестричками". Четверых мужчин звали, по старшинству, Элихио, Бениньо, Нестор и Паблито; трех последних называли "Хенарос", поскольку они были учениками дона Хенаро.

Я уже знал, что Нестор, Паблито и Элихио, которого уже не было, - ученики магов, но мне казалось, что четверо девушек - дочери Соледад и, стало быть, сестры Паблито. С Соледад я был знаком не первый год и обращался к ней уважительно - донья Соледад, поскольку она была по возрасту ближе к дону Хуану. Лидию и Розу я тоже знал, но наши встречи были слишком непродолжительны и случайны, чтобы я мог понять, кем они были в действительности. Хосефину и Ла Горду я знал только по именам. Встречался я и с Бениньо, но не подозревал, что он связан с доном Хуаном и доном Хенаро.

По непонятным для меня причинам все они, казалось, так или иначе ждали моего возвращения в Мексику. Они сообщили мне, что я должен занять место дона Хуана как их лидер, их Нагваль, потому что дон Хуан и дон Хенаро покинули нас, и Элихио тоже. И женщины, и мужчины были убеждены, что все трое не умерли, а перешли в иной, отличный от нашей повседневной жизни, однако столь же реальный мир.

Женщины, особенно Соледад, яростно сталкивались со мной со времени нашей первой встречи. Тем не менее эти стычки активизировали мою энергию. Общение с ними внесло в мою жизнь мистическое брожение, в моем мышлении стали происходить разительные перемены, однако не на сознательном уровне, - впервые посетив их, я испытал ни с чем не сравнимое смятение, более сильное, чем когда бы то ни было ранее, хотя под всем этим хаосом я неожиданно обнаружил удивительно прочное основание. В столкновениях с ними я открыл в себе такие ресурсы, о которых даже не подозревал.

Ла Горда и сестрички были совершенными сновидящими; они добровольно дали мне указания и продемонстрировали мне свои достижения. Дон Хуан описывал искусство сновидения как способность владеть своим обычным сном, переводя его в контролируемое состояние сознания при помощи особой формы внимания, которое он и дон Хенаро называли вторым вниманием.

Я ожидал, что трое Хенарос обучат меня тому, чего они достигли в другой области учения дона Хуана и дона Хенаро, - "искусству сталкинга". Я понимал это искусство как совокупность приемов и установок, позволяющих находить наилучший выход из любой мыслимой ситуации. Но что бы мне ни рассказывали трое Хенарос об искусстве сталкинга, все это не имело для меня ни того смысла, ни той силы, каких я ожидал. Возможно, они сами не владели этим искусством, а может, просто не захотели мне его передать.

Я прекратил расспросы, чтобы каждый мог чувствовать себя со мной раскованно, но все выжидали и уповали на то, что раз уж я больше не задаю вопросов, значит я наконец-то веду себя как Нагваль. Каждый из них требовал от меня советов и руководства.

Чтобы соответствовать их требованиям, я был вынужден был сделать полный обзор всего, чему учили меня дон Хуан и дон Хенаро, и еще глубже проникнуть в искусство магии.

Часть первая. Другое «Я»

Глава 1. Фиксация второго внимания

Туда, где жили ла Горда и сестрички, я добрался к полудню. Ла Горда была одна, она сидела у двери снаружи и смотрела на далекие горы. Она пояснила, что погрузилась в воспоминания, и как раз в данный момент находилась на грани того, чтобы вспомнить нечто, смутно связанное со мной.

Вечером того же дня после ужина ла Горда, три сестрички и трое Хенарос вместе со мной сидели на полу в комнате ла Горды. Женщины сидели рядом. По какой-то причине я выделил ла Горду как главный объект моего интереса, хотя я знал их одинаковое время. Другие как бы и не существовали для меня. Причиной этого, вероятно, было то, что ла Горда напоминала мне дона Хуана. В ней ощущалась какая-то легкость, хотя эта легкость никак не проявлялась в ее манере поведения, а существовала только в моем восприятии ее.

Все они захотели узнать, что я делал и чем занимался. Я рассказал им, что ездил в Тулу, или Толлан (столицу древних толтеков) в провинции Идальго, чтобы посмотреть развалины древних сооружений. Самое большое впечатление на меня произвел ансамбль из четырех колоссальных каменных фигур, так называемых "атлантов", которые стоят на плоской вершине пирамиды. Эти фигуры были изготовлены из цельных глыб базальта и вырезаны, по мнению археологов, в виде толтекских воинов, облаченных в доспехи. В шести метрах позади каждой из этих фигур на вершине пирамиды находился еще один ряд из четырех прямоугольных колонн такой же высоты и ширины и также изготовленных из цельных каменных глыб.

Благоговейный страх, внушаемый фигурами этих "атлантов", лишь усилился после рассказа о них одного из моих друзей, который водил меня по этим местам. По его словам, сторож полуразрушенной пирамиды признался ему, что слышал, как "атланты" ходят по ночам, сотрясая землю.

Я спросил у Хенарос, что они думают об этом. Они застенчиво посмеивались. Я обратился к ла Горде, сидевшей рядом со мной, и прямо попросил ее высказать свое мнение.

- Я никогда не видела этих фигур, - сказала она, - и вообще никогда не была в Туле. Одна лишь мысль поехать туда приводит меня в ужас.

- Почему это тебя так пугает? - спросил я.

- Что-то случилось со мной в развалинах Монте Альбан в Оахаке, - сказала она. - Я обычно бродила по развалинам даже после того, как Нагваль запретил мне и ногой туда ступать. Не знаю почему, но мне нравилось это место. Каждый раз, бывая в Оахаке, я отправлялась туда. Поскольку одиноким женщинам часто угрожает опасность, то я обычно шла туда вместе с Паблито, он очень смелый.

Но однажды я пошла туда с Нестором. Он заметил, что на земле что-то поблескивает. Поковырявшись в земле, мы выкопали странный камень, который как бы вливался в мою ладонь. В центре камня было аккуратно просверлено отверстие. Я хотела просунуть в него палец, но Нестор остановил меня. Камень был гладкий и сильно согревал мою руку. Мы не знали, что с ним делать. Нестор положил его в свою шляпу, и мы понесли его, словно это была какая-то живая зверюшка.

Все расхохотались. В том, что рассказывала ла Горда, казалось, была скрыта какая-то шутка.

- Ну и что вы с ним сделали? - спросил я.

- Мы принесли его сюда, в этот дом, - ответила она, и это заявление вызвало у остальных неудержимый смех. Они буквально задыхались от хохота.

- Мы смеемся над ла Гордой, - сказал Нестор. - Ты должен знать, что она упряма, как никто другой. Нагваль уже предупреждал ее, чтобы она не шутила с камнями, костями и другими предметами, которые она может найти в земле, но за его спиной она подбирала всякую ерунду. Тогда в Оахаке она настояла на том, чтобы взять с собой эту богом проклятую вещь. Мы сели в автобус и привезли камень прямо в эту комнату.

- Нагваль и Хенаро отправились в какую-то поездку, - сказала ла Горда, - я набралась храбрости и просунула палец в отверстие.

Мне сразу же передались чувства того, кто раньше держал этот камень. Это был камень силы. Мое настроение изменилось. Я стала бояться. Что-то ужасное стало мелькать в темноте, что-то, не имеющее ни формы, ни окраски. Я не могла оставаться одна. Я просыпалась от собственного крика, и уже через пару дней совсем не могла спать. Все по очереди составляли мне компанию и днем, и ночью.

- Когда вернулись Нагваль и Хенаро, - сказал Нестор, - то Нагваль отправил меня и Хенаро положить камень туда же, откуда мы его выкопали. Хенаро понадобилось три дня, чтобы разыскать точное место. И он его нашел.

- Что с тобой случилось потом, ла Горда?

- Нагваль похоронил меня, - сказала она. - Девять дней я обнаженной пролежала в земляном гробу.

Опять последовал взрыв всеобщего хохота.

- Нагваль сказал, что ей нельзя выходить оттуда, - объяснил Нестор. - Бедной ла Горде пришлось делать все в свой гроб. Нагваль замуровал ее в ящик, который он сделал из палок, прутьев и земли. Лишь сбоку была маленькая дверца, чтобы давать воду и пищу. Все остальное было плотно заделано.

- Почему он похоронил ее? - спросил я.

- Это был единственный способ поместить ее под защиту, - сказал Нестор. - Она должна была находиться под землей, чтобы земля исцелила ее - нет лучшего лекаря, чем земля. К тому же Нагваль должен был снять ощущение тою камня, который был сфокусирован на ла Горде. Земля - это экран, она ничего не пропускает сквозь себя ни туда, ни обратно. Нагваль знал, что ей не станет хуже от того, что она на девять дней будет похоронена. Ей могло стать только лучше, что и случилось.

- Ла Горда, что это за чувство - быть похороненной? - спросил я.

- Я чуть не сошла с ума, - сказала она, - но это было просто индульгированием. Если бы Нагваль не поместил меня туда, я бы умерла. Сила этого камня была для меня чересчур велика. Его владелец был очень крупным мужчиной. Можно сказать, что его ладонь была вдвое больше моей. Он держался за этот камень ради собственной жизни, но в конце концов кто-то убил его. Его страх ужаснул меня. Я могла чувствовать, как что-то находит на меня, чтобы пожрать мою плоть. Именно это чувствовал тот мужчина. Он был человеком силы, но кто-то еще более сильный одолел его.

Нагваль говорил, что если иметь предмет такого рода, то он принесет несчастье, потому что его сила входит в столкновение с другими предметами такого же рода, и владелец становится или преследователем, или жертвой. Нагваль говорил, что у таких предметов в самой их природе заключена война, так как та часть нашего внимания, которая фокусируется на них, чтобы придать им силу, является очень опасной и воинственной.

- Ла Горда очень жадная, - сказал Паблито. - Она рассчитывала, что если найдет что-нибудь такое, что уже имеет большой запас силы, то станет победительницей, так как в наше время уже никто не заинтересован в накоплении силы.

Ла Горда утвердительно кивнула.

- Я не знала, что можно подцепить что-либо еще кроме той силы, которую имеют такие предметы, - сказала она. - Когда я впервые просунула палец в отверстие и зажала камень в ладони, рука стала горячей и начала вибрировать. Я почувствовала себя действительно большой и сильной. Я скрытная, и поэтому никто не знал, что я держу камень в руке. После того, как я держала его несколько дней, начался настоящий ужас. Я чувствовала, что за владельцем камня гонятся, и ощущала его страх. Он был, несомненно, очень сильным магом, и тот, кто его преследовал, хотел не только убить его, но и съесть. Мне стало действительно страшно. Мне следовало немедленно бросить камень, но переживаемое мною чувство было настолько новым, что я вцепилась в него как последняя дура, а когда, наконец, бросила его, было уже поздно. Что-то во мне попалось на крючок. Я стала видеть людей, подступающих ко мне, одетых в странные одежды. Я чувствовала, как они раздирают меня на части, отрывая куски мяса с моих ног маленькими острыми ножами и просто зубами. Я обезумела!

- Как эти видения объяснил дон Хуан? - спросил я.

- Он сказал, что она больше не имела защиты, - ответил Нестор, - и поэтому могла воспринимать фиксацию этого человека, его второе внимание, которое было влито в этот камень. Когда его убивали, он держался за этот камень для того, чтобы собрать всю свою концентрацию. Нагваль сказал, что сила этого человека ушла из его тела в его камень; он знал, что делает. Он не хотел, чтобы его враги получили его силу, съев его тело. Те, кто убивал его, знали об этом, вот почему они пожирали его живьем, чтобы получить ту силу, которая все еще оставалась в нем. Ну, а ла Горда и я, как два идиота, нашли этот камень и выкопали его.

Ла Горда кивнула с очень серьезным выражением лица.

- Нагваль сказал мне, что второе внимание - самая свирепая вещь на свете, - сказала она. - Если оно сфокусировано на предметах, ничего не может быть хуже.

- Ужаснее всего здесь то, что мы цепляемся, - сказал Нестор. - Тот человек, который владел этим камнем, цеплялся за свою жизнь, за свою силу, вот почему он пришел в ужас, почувствовав, как съедают его плоть. Нагваль говорил, что если бы он отказался от своего чувства обладания, то в нем не было бы никакого страха.

Разговор угас. Я спросил остальных, имеют ли они еще какие-нибудь мнения. Сестрички с удивлением посмотрели на меня. Бениньо хихикнул и прикрыл лицо шляпой.

- Мы с Паблито были в окрестностях Тулы, - сказал он наконец. - Мы облазили все пирамиды, какие только есть в Мексике. Они нам нравятся.

- Почему именно все пирамиды? - спросил я. - Зачем они вам понадобились?

- Да кто его знает, - ответил он. - Наверное потому, что Нагваль запретил нам это делать.

- А ты, Паблито? - спросил я.

- Я ездил туда учиться, - сказал он вызывающе и засмеялся.

- Я жил когда-то неподалеку от Тулы и знаю эти пирамиды, как свои пять пальцев. Нагваль говорил, что он тоже жил там раньше. Он знал о пирамидах все, он сам был из народа толтеков.

Тут я понял, что на археологические раскопки в Туле меня погнало нечто большее, чем простое любопытство. Приглашение друга я принял главным образом потому, что во время моего первого приезда к ла Горде и остальным узнал о доне Хуане нечто такое, чего сам он мне никогда не говорил мне, - что он считал себя потомком толтеков. В древности Тула была центром империи толтеков.

- А что ты думаешь об атлантах, разгуливающих по ночам? - спросил я у Паблито.

- Конечно, по ночам они ходят, - сказал он. - Эти штуковины стоят там много столетий. Никто не знает, кто построил пирамиды. Нагваль говорил, что испанцы были не первыми, кто их обнаружил. До них были другие. Бог знает, сколько их было.

- Ты не знаешь, что изображают эти каменные фигуры? - спросил я.

- Это не мужчины, а женщины, - ответил он. - Пирамида является центром устойчивости и порядка. Фигуры представляют четыре ее угла, это четыре ветра, четыре направления. Они - фундамент и основа пирамиды. Они должны быть женщинами, мужеподобными женщинами, если хочешь. Как ты сам знаешь, мы, мужчины, не так уж горячи. Мы хорошая связка, клей, чтобы удерживать вещи вместе, но не больше. Нагваль говорил, что загадка пирамиды в ее структуре. Четыре угла были подняты до вершины. Сама пирамида - мужчина, поддерживаемый своими четырьмя женщинами-воинами. Мужчина, который поднял тех, кто его поддерживает, до высшей точки. Понимаешь, о чем я говорю?

Должно быть, на моем лице отразилось замешательство. Паблито засмеялся. Это был вежливый смех.

- Нет, я не понимаю, о чем ты говоришь, Паблито, - сказал я. - Но это наверное потому, что дон Хуан никогда не говорил мне о чем-либо подобном. Пожалуйста, расскажи мне все, что знаешь.

- Атланты - это нагваль. Они сновидящие. Они представляют собой порядок второго внимания, выведенного вперед. Поэтому они такие пугающие и загадочные. Они - существа войны, но не разрушения. Другой ряд колонн - прямоугольных - представляют собой порядок первого внимания - тональ. Они сталкеры. Вот почему они покрыты надписями. Они очень миролюбивы и мудры, в отличие от фигур первого ряда.

Паблито замолчал и взглянул на меня почти отчужденно, а затем расплылся в улыбке.

Я думал, он объяснит то, что сказал, но он молчал, как бы ожидая моих замечаний.

Я попросил его продолжать рассказывать. Он, казалось, был в нерешительности. Он пристально взглянул на меня и глубоко вздохнул. Он начал говорить снова, но голоса остальных заглушили его шумом протеста.

- Нагваль все это нам уже объяснял, - нетерпеливо сказала ла Горда. - Зачем заставлять его повторять это?

Я попытался объяснить им, что на самом деле не имею представления о том, что говорит Паблито. Я настаивал, чтобы он продолжал. Опять возникла волна голосов, говорящих одновременно. Судя по тому, как смотрели на меня сестрички, они сильно сердились, особенно Лидия.

- Мы не можем говорить об этих женщинах, - сказала мне ла Горда. Она была предельно сдержанной. - Одна мысль о женщинах пирамид делает нас очень нервными.

- Да что с вами творится? - спросил я. - Почему вы так себя ведете?

- Мы не знаем, - ответила ла Горда. - Это просто чувство, которое мы все разделяем. Очень беспокоящее чувство. Мы чувствовали себя прекрасно, пока полчаса назад ты не начал задавать вопросы об этих женщинах.

Заявление ла Горды послужило как бы сигналом тревоги. Все вскочили и угрожающе придвинулись ко мне, говоря в полный голос. Мне понадобилось много времени, чтобы их успокоить и усадить. Сестрички были очень взволнованы, и их состояние, казалось, передалось ла Горде. Мужчины вели себя более сдержанно. Я повернулся к Нестору и прямо попросил его объяснить, почему женщины пришли в такое возбуждение. Может быть, я невольно сделал что-то такое, что вывело их из равновесия.

- Я в самом деле ничего не понимаю, - сказал он. - Да и никто здесь, я уверен, не понимает, что с ним творится, но все мы чувствуем себя очень нервными и расстроенными.

- Потому что мы заговорили о пирамидах?

- Видимо, да, - сказал он. - Я и сам не знал, что эти фигуры являются женщинами.

- Да конечно же ты знал, тупица, - бросила Лидия.

Нестор, казалось, был разъярен се выходкой, но тут же расслабился и посмотрел на меня с глупым видом.

- Может, и знал, - сдался он. - Мы проходим через очень странный период в нашей жизни. Никто больше ничего не знает наверняка. С тех пор, как ты вошел в нашу жизнь, мы больше не знаем самих себя.

Атмосфера накалилась. Я настаивал на том, что единственным способом разрядить ее может быть разговор об этих загадочных колоннах пирамид. Женщины горячо протестовали. Мужчины помалкивали. У меня было ощущение, что они сочувствуют женщинам, но втайне не прочь, как и я, обсудить этот вопрос.

- Говорил ли дон Хуан что-нибудь о пирамидах, Паблито? - спросил я, желая увести разговор от болезненной темы, но не слишком далеко от атлантов.

- Он сказал, что там, в Туле, есть одна особая пирамида, она является гидом, - охотно ответил Паблито.

По его тону похоже было, что ему действительно хочется поговорить об этом, а то, с каким вниманием нас слушали другие, говорило о том же.

- Нагваль сказал, что эта пирамида - гид ко второму вниманию, - продолжал Паблито, - но ее разграбили, и все там было уничтожено Он сказал мне, что некоторые пирамиды были гигантским "неделанием". Они были не жилищами, а местом, где воины практиковались в сновидении и втором внимании. Все, что они делали, было запечатлено в рисунках и надписях на стенах.

Затем, вероятно, пришли воины другого рода, которым не понравилось то, что делали маги пирамиды со своим вторым вниманием, и они разрушили пирамиду и все связанное с ней.

Нагваль считал, что новые воины, должно быть, были воинами третьего внимания - воинами, которых ужаснуло зло, заключенное в фиксации второго внимания. Маги пирамиды были слишком увлечены своей фиксацией, чтобы вовремя понять, что происходит. Когда до них дошло, было уже слишком поздно.

Все в комнате, и я в том числе, слушали Паблито как загипнотизированные. То, что он говорил, перекликалось с тем, что я слышал раньше от дона Хуана.

По словам дона Хуана, мы состоим как бы из двух сегментов. Первый - это наше знакомое физическое тело, которое мы можем ощущать непосредственно. Второй - светящееся тело, придающее нам вид огромного светящегося яйца, которое может быть замечено только видящими. Он говорил также, что одной из самых важных задач магии является достижение светящейся оболочки. Это цель, которая достигается путем сложной системы сновидения и жесткой систематической практики неделания. "Неделание" он определил как некое непривычное действие, вовлекающее все наше существо и заставляющее его осознавать свою светящуюся часть.

Поясняя эту идею, дон Хуан изобразил наше сознание разделенным на три неравных части. Самую маленькую часть он назвал первым вниманием и сказал, что это именно то внимание, которое развито в каждом человеке для жизни в повседневном мире; оно охватывает сознание физического тела. Другую, более крупную часть он назвал вторым вниманием и описал его как то внимание, которое нам нужно, чтобы воспринимать нашу светящуюся оболочку и действовать как светящееся существо. Он сказал, что второе внимание в течение всей нашей жизни пребывает на заднем плане, если только оно не выводится вперед благодаря специальной практике или случайной травме, и что оно охватывает осознание светящегося тела. Последнюю, самую большую часть он назвал третьим вниманием. Это то неизмеримое осознание, которое включает в себя неопределимые аспекты физического и светящегося тел.

Я спросил его, испытал ли он сам третье внимание. Он ответил, что был на его периферии и что если он когда-нибудь войдет в него полностью, я тотчас узнаю об этом, потому что все в нем мгновенно станет тем, чем оно и является в действительности - взрывом, вспышкой энергии. Он добавил, что второе внимание является чем-то вроде полигона для достижения третьего внимания. Это состояние очень трудно достижимо, но крайне плодотворно.

- Пирамиды вредны, - продолжал Паблито. - Особенно для незащищенных воинов вроде нас. Еще вреднее они для бесформенных воинов, подобных ла Горде. Нагваль говорил, что нет ничего более опасного, чем злая фиксация второго внимания. Когда воины приобретают способность фокусироваться на слабой стороне второго внимания, ничто не может устоять на их пути. Они становятся охотниками за людьми, вампирами. Даже если они умерли, они могут добраться до своей жертвы сквозь время, как если бы они присутствовали здесь и сейчас, поэтому мы становимся именно такой жертвой, когда входим в одну из этих пирамид. Нагваль называл их ловушками второго внимания.

- Он не говорил, что при этом происходит? - спросила ла Горда.

- Нагваль сказал, что мы, пожалуй, сможем выдержать одну поездку на пирамиды, - объяснил Паблито. - При втором посещении мы начнем чувствовать непонятную печаль. Она будет подобна холодному бризу, который оглушит и утомит нас. Это утомление очень скоро превратится в невезение. Через непродолжительное время мы станем носителями злого рока, всякого рода беды будут преследовать нас. Нагваль фактически сказал, что все наши неудачи вызваны нашими своевольными посещениями этих развалин, вопреки его рекомендациям.

Элихио, например, всегда слушался Нагваля, и его нельзя было бы найти там мертвым. Так же поступал в свое время и этот наш Нагваль. Им всегда везло, тогда как остальные не могли избавиться от своего злого рока, особенно ла Горда и я. Разве нас не кусали всегда одна и те же собаки? И разве не одни и те же потолочные балки на кухне дважды не загорались и не падали на нас?

- Нагваль никогда мне этого не объяснял, - сказала ла Горда.

- Да объяснял же, конечно, - настаивал Паблито.

- В этих проклятых местах ноги бы моей не было, если бы я знала, насколько это опасно, - запротестовала ла Горда.

- Нагваль говорил каждому из нас одни и те же вещи, - сказал Нестор. - Беда в том, что каждый из нас был невнимателен или же воспринимал его слова по-своему и слышал только то, что хотел услышать.

- Нагваль сказал, что фиксация на втором внимании двулика. Первое, самое простое лицо - злое. Так происходит, когда видящие используют искусство сновидения, чтобы фокусировать свое второе внимание на предметах, подобных деньгам и власти над миром. Второе лицо - крайне трудно достижимо. Оно возникает, когда воин фокусирует свое второе внимание на предметах, которых нет в этом мире, подобных путешествию в неизвестное. Чтобы достичь этого лица, воинам требуется предельная безупречность.

Я сказал им, что уверен, что дон Хуан выборочно открывал одни вещи одним, а другие - другим. Я, например, не могу вспомнить, чтобы дон Хуан когда-либо упоминал при мне о злом лице второго внимания.

Затем я рассказал им все, что помнил из рассказов дона Хуана о фиксации второго внимания. Он подчеркивал, что все археологические развалины в Мексике, особенно пирамиды, были вредны для современного человека. Он описал пирамиды как выражение чуждых нам мыслей и действий. Он сказал, что каждая деталь и каждый рисунок в них были рассчитанным усилием выразить такие аспекты внимания, которые для нас абсолютно чужды. Для дона Хуана это были не просто руины древних культур - они несли в себе опасность. Все, что там было объектом беспокоящего притяжения, обладало вредным потенциалом.

Однажды мы обсуждали это подробнее. Это было вызвано его реакцией на мою озабоченность относительно того, где мне хранить свои записи. Я относился к ним с сильным чувством собственности и был обеспокоен их безопасностью.

- Как мне быть? - спросил я его.

- Хенаро уже предлагал тебе решение, - ответил он. - Ты думал, что он, как всегда, шутит. Хенаро никогда не шутит. Он сказал тебе, что ты должен был писать не карандашом, а кончиком собственного пальца. Ты не понял его, поскольку тебе и в голову не пришло, что это - неделание во время записывания.

Я не соглашался, все же считая совет Хенаро просто шуткой. Я воображал себя ученым-социологом, которому необходимо записать все, что говорится и происходит, чтобы вывести окончательное заключение. Для дона Хуана одно с другим не имело ничего общего. Чтобы быть серьезным исследователем, считал он, вовсе не обязательно делать записи. Лично я решения не видел. Предложение дона Хенаро казалось мне забавной, но никак не реальной возможностью.

Дон Хуан продолжал отстаивать свою точку зрения. Он сказал, что обычное записывание является способом вовлечения в задачу запоминания первого внимания. Рекомендация дона Хенаро не была шуткой, так как вождение по бумаге кончиком пальца, являясь неделанием при записывании, заставило бы сфокусироваться на запоминании мое второе внимание, и тогда мне не пришлось бы накапливать горы листов бумаги. Дон Хуан считал, что конечный результат был бы более точным и более значительным, чем при обычном записывании. Насколько он знал, этого никто никогда не делал, но сам принцип был хорош.

Он заставил меня некоторое время "записывать" подобным образом. Я расстроился. Записывание действовало не только как способ запоминания, но и успокаивало меня. Это была моя привычная опора. Накапливая листы бумаги, я получал ощущение целенаправленности и уравновешенности.

- Когда ты горюешь о том, что тебе делать с записями, - объяснил дон Хуан, - ты фиксируешь на них очень опасную часть самого себя. Все мы имеем эту опасную сторону. Чем сильнее мы становимся, тем губительнее становится эта сторона. Воинам рекомендуется не иметь никаких материальных вещей, на которых концентрировалась бы их сила, а фокусироваться на духе, на действительном полете в неведомое, а не на тривиальных щитах. В твоем случае такой щит - это твои записи. Они не дают тебе жить спокойно.

Я чувствовал, что нет на земле ничего, что могло бы разлучить меня с моими мыслями и с моими записями. Тогда дон Хуан избрал для меня задачу в русле "правильного неделания" Он сказал, что для того, кто, подобно мне, охвачен таким чувством собственности, подходящим способом освободиться от своих записей было написать книгу, сделав их всеобщим достоянием. В то время я думал, что это еще большая шутка, чем предложение записывать пальцем.

- Твое стремление обладать и цепляться да вещи не уникально, - сказал он. - Каждый, кто хочет следовать путем воина и мага, должен освободиться от этой фиксации. Мой бенефактор рассказывал мне, что было время, когда воины имели материальные предметы и переносили на них свою магию. Это порождало вопрос, чей предмет более сильный и чей самый сильный из всех. Остатки таких предметов все еще имеются в мире - обломки этой гонки за силой. Никто не может сказать, какого рода фиксацию получили все эти предметы. Люди, бесконечно более сильные, чем ты, вливали в них все свое внимание. Ты пока что просто начал вливать свои мелочные заботы в листы своих записей. Ты еще не добрался до других уровней внимания. Подумай, как будет ужасно, если к концу своего пути воина ты обнаружишь, что все еще тащишь на спине тюк с записями. К тому времени твои записи станут живыми, особенно если ты не научишься писать кончиком пальца, и ты все еще будешь вынужден накапливать листы бумаги. В таком случае меня не удивит, если кто-нибудь повстречает твои тюки, идущие сами по себе.

- Теперь понятно, почему Нагваль не хотел, чтобы мы чем-нибудь увлекались, - сказал Нестор, когда я закончил свой рассказ. - Мы все сновидящие. Он не хотел, чтобы мы фокусировали свое тело сновидения на слабой стороне второго внимания. В то время я не понимал его маневров. Меня раздражало то, что он заставлял меня освободиться от всего, что я имел. Мне казалось, что он несправедлив. Я считал, что он старается удержать Паблито и Бениньо от зависти ко мне, потому что у них самих не было ничего. По сравнению с ними я был богачом. В то время у меня и мысли не было, что он защищает мое тело сновидения.

Дон Хуан определял искусство сновидения по-разному. Наиболее туманное из этих описаний, как мне теперь кажется, является наиболее удачным. Он сказал, что искусство сновидения - это, по сути, неделание сна. Оно дает возможность практикующим его использовать ту часть жизни, которую они обычно проводят в хаосе. Сновидящие как бы не спят вообще, но без всяких болезненных последствий. Это не значит, что у сновидящих вообще отсутствует сон, просто эффект сновидения продлевает состояние бодрствования за счет использования некоего вспомогательного тела - тела сновидения.

Дон Хуан объяснил мне, что тело сновидения - это нечто такое, что иногда называют "дубль", а иногда - "другой", потому что это точная копия тела сновидящего. В сущности, это энергия светящегося существа, белесая, призракоподобная эманация, которая посредством фиксации второго внимания проецируется в трехмерное изображение тела. Дон Хуан объяснил, что тело сновидения - это не привидение, оно настолько же реально, насколько реально все, с чем мы сталкиваемся в повседневном мире.

Он сказал, что второе внимание неизбежно стягивается фокусом на энергетическом поле нашего существа и трансформирует эту энергию во что-нибудь подходящее. Самое легкое - это, конечно, изображение нашего физического тела, которое мы хорошо знаем по опыту использования первого внимания. То, что маги называют волей, как раз и является проводником нашей энергии для создания чего бы то ни было в пределах возможного. Невозможно определить, где находятся эти пределы, но на уровне светящихся существ их диапазон настолько велик, что напрасно и пытаться установить их; поэтому можно сказать, что воля способна преобразовать энергию светящегося существа во что угодно.

- Нагваль говорил, что тело сновидения во все вовлекается и цепляется за все, что ему попадается, - сказал Бениньо. - Оно как бы ничего не соображает. Он рассказывал, что мужчины в этом смысле слабее женщин, так как у мужчин тело сновидения больше стремится к обладанию.

Сестрички дружно закивали в знак согласия. Ла Горда взглянула на меня и улыбнулась.

- Нагваль рассказывал мне, что ты из породы собственников, - сказала она. - Хенаро говорил, что ты даже со своим дерьмом прощаешься, прежде чем спустить его в унитаз.

Сестрички покатились со смеху. Хенарос сделали явное усилие, чтобы сдержаться. Нестор, сидевший рядом со мной, хлопнул меня по колену.

- Нагваль и Хенаро рассказывали о тебе потрясающие истории, - сказал он. - Они годами развлекали нас рассказами о том, с каким необыкновенным человеком знакомы. Теперь-то мы знаем, что это был ты.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.