ДОМИНИКУ ДЗЕВАНОВСКОМУ В БЕРЛИН

[Париж, середина января 1833]

Милый Домусь!

Если бы у меня был друг, друг с большим, кривым носом, потому что тут о других нет речи, который несколько лет тому назад со мной в Шафарне бил баклуши и всегда меня преданно любил, а моего отца и тетку любил и испытывал к ним признательность, и если бы он, покинув родину, не писал мне ни слова, я бы думал о нем очень плохо, и, хотя бы он потом плакал и просил прощения, я не простил бы его, — а у меня, Фрица, еще хватает наглости защищать свою negligence [небрежность], и я после долгого молчания откликаюсь, как выпь, которая высовывает голову из воды тогда, когда ее об этом никто не просит. Однако ж я не буду рассыпаться в объяснениях, а предпочитаю признать свою вину, которая издалека, быть может, кажется большей, чем вблизи, потому что меня со всех сторон рвут на части. Я вошел в высшее общество, вращаюсь среди послов, князей, министров и сам не знаю, каким чудом это случилось, потому что сам я туда не лез. Но сейчас для меня это самое нужное, так как это якобы источник хорошего вкуса; у тебя сразу же оказывается больший талант, если тебя слышали в английском или австрийском посольстве; ты сразу же играешь лучше, если тебе покровительствует княгиня Водемон. Я не могу написать — протежирует, потому что баба умерла неделю назад (Некролог княгини Луизы де Водемон появился в «Monitor» от 6 января 1833 г. (это и дало основание для датировки письма).); это была дама вроде покойной Зеленковой или кастелянши Поланецкой (У обеих этих польских аристократок были известные салоны, в которых строго соблюдали светские обычаи.), у которой бывал двор, она делала очень много добра и спрятала многих аристократов во время первой революции. После Июльских дней (То есть после Июльской революции 1830 г.) [она] первой из дам явилась при дворе и была последней из древнего рода Монморанси (Монморанси — один из древнейших французских феодальных родов.) (обладательница множества белых и черных сучек, канареек, попугаев и владелица самой забавной в здешнем большом свете обезьяны, которая у нее на вечерах кусала других графинь). Среди артистов я пользуюсь дружбой и уважением; я не стал бы писать этого раньше, чем спустя, по крайней мере, года после моего приезда сюда. Доказательством уважения является то, что мне посвящают свои сочинения люди с большим именем прежде, чем я им; так, Пиксис свои последние Вариации с военным оркестром посвятил мне; во-вторых, пишут вариации на мои темы, — так, Калькбреннер сварьировал мою Мазурку (Блестящие вариации Калькбреннера на тему Мазурки ор. 7 № 1 Шопена.). Ученики Консерватории, ученики Мошелеса, Герца, Калькбреннера, словом, законченные артисты берут у меня уроки, ставят мое имя рядом с именем Филда — словом, если бы я был еще глупее, то думал бы, что достиг вершины своей карьеры. А между тем я вижу, как многого мне еще недостает, и вижу это особенно ясно, потому что общаюсь с первоклассными артистами и знаю, чего недостает каждому из них. Однако мне стыдно, что я столько чепухи написал Тебе, расхвастался, как ребенок или тот, на ком шапка горит и кто сам заранее начинает оправдываться; я бы всё зачеркнул, но у меня нет времени писать другое письмо; а, впрочем, Ты, верно, не забыл еще моего характера и поэтому вспомнишь того, кто и сейчас совершенно такой же, каким был вчера, с той лишь разницей, что с одной бакенбардой, а другая так и не хочет расти. — Мне надо дать сегодня пять уроков, и Ты, наверное, подумаешь, что я составлю себе состояние. Кабриолет и белые перчатки, которых здесь требует хороший тон, стоят дороже. — Люблю карлистов, не терплю филиппистов, сам революционер, поэтому деньги ставлю ни во что, а лишь дружбу, о которой прошу Тебя и молю.

Ф. Ф. Шопен.

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПОЛЬСКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ОБЩЕСТВА В ПАРИЖЕ

(Основанное в 1832 г. в Париже под председательством Адама Чарторыского Польское литературное общество (с 1854 г. — Литературно-историческое общество) было первым обществом, организованным польскими эмигрантами после ноябрьского восстания. Литературное общество объединяло главным образом правые элементы польской эмиграции.)

Извещение об избрании меня членом Общества, каким соблаговолило удостоить меня Литературное общество, я получил 15-го с [его] м[есяца].

Покорнейше прошу Вас, господин председатель, передать мою благодарность соотечественникам, которые дали мне столь сильное доказательство одобрения и снисходительности. Эта высокая честь вдохновит меня к новым трудам, отвечающим целям Общества, которому я готов служить, отдавая все силы.

Остаюсь с глубоким уважением

покорным Слугой ФФ. Шопен, родившийся 1 марта 1810 г. в деревне Желязова Воля в Мазовецком воеводстве. (Точная дата рождения Ф. Шопена до сих пор остается невыясненной. В метрических книгах Броховского прихода в качестве дня его рождения записано 22 февраля 1810 г.. С другой стороны, ряд данных говорит в пользу 1 марта 1810 г.. Сам Шопен неоднократно указывал день 1 марта в качестве своего дня рождения, упоминается этот день и в письмах родных, поздравлявших Шопена с днем рождения. Мать композитора, Юстина Шопен, в письме (конец февраля 1837 г.) тоже указывает день 1 марта; Джейн Стирлинг писала Людвике Енджеевич (1 марта 1851 г.) о том, как мало людей знает настоящий день рождения Шопена, и сообщала, что Шопен назвал ей 1 марта в качестве дня своего рождения. Однако официальной датой рождения Шопена и доныне считается 22 февраля.)

[Париж.] С [его] 16 янв[аря] 1833

(На русском публикуется впервые.)

МИКОЛАИ ШОПЕН — Ф. ШОПЕНУ В ПАРИЖ

[Варшава,] 13 апреля 1833

Я очень рад, мое дорогое Дитя, что Ты уже освободился от своего концерта, но в то же время я вижу, что на это Ты не сможешь рассчитывать, в случае необходимости, как на источник дохода, так как расходы поглощают сбор; но раз Ты доволен, то и мы тоже довольны. Однако я не перестану повторять Тебе, что до тех пор, пока Ты не постараешься отложить несколько тысяч франков, я буду считать Твое положение заслуживающим сожаления — несмотря на Твой талант и лестные слова, которыми Тебя окружают, — они лишь дым и не поддержат Тебя в случае нужды. В случае, не дай бог, если недомогание или болезнь прервут Твои уроки, Тебе будет угрожать бедность в чужой стране. Эта мысль, признаюсь Тебе, часто терзает меня, так как я вижу, что Ты живешь со дня на день и не в состоянии на свои средства совершить хотя бы небольшого путешествия даже по стране, в которой Ты находишься. Ты говорил о поездке в Англию. На что Ты сможешь совершить ее? В эту страну исключительной дороговизны! Если так будет продолжаться, я думаю, Ты навсегда останешься парижанином. Не подумай, что я хочу, чтобы Ты стал скупым, отнюдь нет, — лишь только менее равнодушным к своему будущему. [. . .] Твои Ноктюрны и Мазурки ( — вероятно, речь идет о Ноктюрнах ор. 9 и Мазурках ор. 6 и ор. 7, изданных в 1832 и 1833 гг. у Пробста—Кистнера в Лейпциге.), вновь изданные в Лейпциге, были распроданы тут в несколько дней. Явурек сказал мне, что он опоздал. [. . .] воспользуйся

случаем и пришли нам экземпляр Твоего Концерта, если он уже издан. Изабелла постарается сыграть нам некоторые отрывки. [. . .] Я сказал Тебе, что чувствую и думаю; если в этом есть что-нибудь, что не совпадает с Твоим образом жизни и мыслей, то отнеси это к слишком большой заботливости нежно любящего Тебя отца.

Ш.

Твоя мать нежно обнимает Тебя.

Адрес: «Monsieur Frederic Chopin a Paris, Cite-Bergere, №. 4». Почтовые штемпеля: «Warszawa, 17.4»; «Berlin, 20.4»; «[Paris,] 27 avril 1833». (Отрывок.)

ЛИСТ, ШОПЕН И ФРАНКОММ — ФЕРДИНАНДУ ГИЛЛЕРУ ВО ФРАНКФУРТ

[Париж, 20 июня 1833]

(Жирным шрифтом дан текст, принадлежащий Ф. Листу.)

Вот уже по крайней мере двадцатый раз, как мы назначаем друг другу свидание, то у меня, то здесь, с намерением написать Вам, и каждый раз нам неожиданно мешает то какой-нибудь визит, то какое-нибудь другое непредвиденное препятствие. Я не знаю, будет ли в силах Шопен извиниться перед Вами; что касается меня, то мне кажется, что мы до такой степени проявили грубость и дерзость, что извинения непозволительны и невозможны.

Мы глубоко сочувствовали Вашему горю(Ф. Гиллер в 1833 г. потерял отца.)и еще сильнее желали бы быть рядом с Вами, чтобы, насколько возможно, смягчить вашу скорбь.

Он так хорошо всё высказал, что мне нечего прибавить, чтобы лично извиниться за свою небрежность, или леность, или грипп, или рассеянность, или, или, или — — — Вы знаете, что я лучше выражаюсь устно, и когда осенью я буду ночью бульварами провожать Вас к Вашей матушке, я постараюсь заслужить Ваше прощение. Я пишу, не зная, что марает мое перо, потому что в это время Лист играет мои Этюды и уносит меня за пределы моих скромных намерений. Я хотел бы похитить у него манеру исполнения моих собственных Этюдов. Что касается Ваших друзей, оставшихся в Париже, то этой зимой и весной я часто видел семейство Лео (Огюст Лео — парижский банкир, родственник И. Мошелеса и хороший знакомый Шопена, посредничавший в его переговорах с издателями; О. Лео посвящен Полонез As‑dur, op. 53, Шопена. Шопен был в дружеских отношениях со всей семьей Лео.) и всех, кто к нему относится. Бывали вечера у неких посланниц, и ни разу не случалось, чтобы не вспомнили о том, кто остался во Франкфурте. Госпожа Эйхталь (Г-жа Эйхталь — жена парижского банкира, друга Шопена; ему посвящен Вальс F‑dur, op. 34 № 3, Шопена.) передает Вам привет. Вся семья Плятеров была очень опечалена вашим отъездом и поручила мне выразить Вам свое соболезнование.

Госпожа д’Аппоньи(Графиня д’Аппоньи — жена австрийского посла в Париже, у которой часто устраивались музыкальные вечера. Ей посвящены Ноктюрны ор. 27 Шопена.)была очень недовольна тем, что я не привез Вас к ней перед вашим отъездом: она надеется, что, возвратясь, Вы вспомните про обещание, которое Вы мне дали. То же самое скажу Вам и о некоей Даме, которая не является посланницей.

Знаете ли вы чудесные «Этюды» Шопена?.. Они восхитительны! и, однако, они будут существовать лишь до момента, когда появятся Ваши — это всего лишь Авторская скромность!!! Это всего лишь грубость со стороны учителя — так как, чтобы Вам легче было понять, он исправляет мои орфографические ошибки, по методу господина Марле (Марле — точнее, Марль (1795—1863) — французский лингвист, добивался введения упрощенной орфографии на фонетической основе.).

Вы вернетесь к нам в сентябре, не правда ли? постарайтесь предупредить нас о дне, так как мы решили приготовить Вам серенаду (или кошачий концерт). Собрание самых выдающихся артистов столицы — г-н Франкомм (присутствует), госпожа Петцольд и аббат Барден, корифеи с улицы d’Amboise (и мои соседи), Морис Шлезингер, дяди, тети, племянники, племянницы, зятья, невестки и пр. и пр. — на третьем плане и т. д..

Ответственные редакторы Ф. Лист, Ф. Шопен,

Ог. Франкомм.

Кстати, я вчера встретил Гейне (Генрих Гейне (1797—1856) — великий немецкий поэт; был в дружеских отношениях с Шопеном и Жорж Санд. В его парижских корреспонденциях много интересного материала о Шопене.), который просил меня Вас grüssen herzlich und herzlich [сердечно, сердечно приветствовать].

Еще раз «кстати», извини за все эти «Вы», — я прошу Тебя простить их мне. Если найдешь минутку, сообщи нам новости о себе, это для нас очень важно. Париж, улица de la Chaussee d’Antin, № 5. Сейчас я занимаю квартиру Франка, — он уехал в Лондон и Берлин. Я чувствую себя превосходно в комнатах, бывших столь часто местом наших собраний. Берлиоз (Гектор Берлиоз (1803—1869) — выдающийся французский композитор, дирижер и музыкальный писатель.) Тебя обнимает.

Что касается папаши Байо, то он в Швейцарии, в Женеве, и поэтому Ты догадываешься, что я не могу послать Тебе Концерт Баха.

(Оригинал на французском языке. Письмо Ф. Гиллеру написано совместно Шопеном и Ф. Листом (О. Франкомм лишь подписался в качестве одного из «ответственных редакторов»).)

ОГЮСТУ ФРАНКОММУ В КОТО

Начато в субботу 14-го и окончено в среду 18-го с [его] м[есяца; Париж, сентябрь 1833]

Дорогой друг!

Было бы бесполезно извиняться за мое молчание. Если бы мои мысли могли перенестись на почту сами, без участия бумаги! — Кроме того, Ты слишком хорошо знаешь, что я, к несчастью, никогда не делаю того, что должен. — Я доехал очень удобно (за исключением маленького неприятного эпизода, вызванного одним чрезвычайно пахучим господином, ехавшим до Шартра, — он подсел ко мне ночью).

В Париже я нашел больше дел, чем оставил, что, без сомнения, лишит меня возможности приехать к Тебе в Кото! — Кото! Ах, Кото! — Скажи, дитя мое, всему дому в Кото (Местечко близ Тура, где жила семья Форэ — родственники О. Франкомма, у которых Шопен отдыхал летом 1833 г.), что я никогда не забуду своего пребывания в Турени, — что такая доброта вызывает вечную благодарность. — Находят, что я пополнел и хорошо выгляжу — и я прекрасно себя чувствую, благодаря соседкам по столу, которые окружали меня поистине материнскими заботами.

Когда я об этом думаю, всё это кажется мне столь сладостным сном, что я хотел бы, чтобы он продолжался... А крестьянки из Порники (Вероятно, шутливое наименование участниц развлечений в Кото, а не подлинных жительниц этой деревни (Порник находится на побережье Атлантики, в 200 километрах от Кото); по рассказу Адели Ловержа, урожд. Форэ (ученицы Шопена), эта игра заключалась в следующем: на тарелку насыпали пирамидку муки, а сверху клали кольцо, которое участник игры должен был снять губами, не запачкав при этом нос мукой.) и мукá! или скорее Твой изящный нос... который Тебе пришлось погрузить в...

Очень интересный визит прервал мое письмо, начатое 3 дня тому назад и оканчиваемое только сегодня.

Гиллер Тебя обнимает. Также Морис и все. Твою записку я отнес Твоему брату, которого не застал дома. Паэр, которого я видел несколько дней тому назад, говорил мне о Твоем возвращении. — Возвращайся толстым и здоровым, как я.

Передай множество сердечных приветов семейству Форэ. У меня нет ни слов, ни возможности выразить всё, что я испытываю к ним. — Прости меня. — Пожми мне руку, — а я хлопаю Тебя по плечу, — обнимаю Тебя — целую.

Мой друг — до свиданья.

Ф. Ш.

Гофман — толстый Гофман (Александр Гофман (1805—1866) — поляк, врач, практиковавший в 1831—1838 гг. в Париже и одно время живший вместе с Шопеном.) и стройный Смитковский (Леон Смитковский — поляк, друг Шопена, ему посвящены Мазурки ор. 50 Шопена.) тоже Тебя обнимают.

Адрес: «А Monsieur Aug. Franchomme, 1-er Violoncelle de la Chambre du Roi a Tours chez M. Forest, avocat». Почтовый штемпель: «18 sept. 1833».

Оригинал на французском языке.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: