Сделай Сам Свою Работу на 5

ТИТУСУ ВОЙЦЕХОВСКОМУ В ПОТУЖИН





Варшава, с [его] 10 апреля 1830. Суббота

(Годовщина смерти Эмилии!)

 

Дражайшая Жизнь моя!

Еще на прошлой неделе мне хотелось написать Тебе, но так вышло, что сам не знаю, куда делось время. — Да будет Тебе известно, что наше общество столь страшным образом размузицировалось, что не пощадило даже страстную неделю; в этот понедельник был большой вечер у Филиппеуса (Филиппеус — русский полковник, интендант двора вел. кн. Константина.), где пани С о в а н красиво спела дуэт из Семирамиды, а я должен был, по общему желанию, вторично аккомпанировать дуэт buffo из Турка («Семирамида» (1823) — опера Дж. Россини, не ставившаяся в Варшаве; «Турок в Италии» — опера Дж. Россини, впервые поставленная в Варшаве в 1824 г.), исполненный Соливой и Грессером (Грессер — русский офицер, штабс-капитан, адъютант вел. кн. Константина, обладавший хорошим голосом.). О других подробностях я не буду Тебе сообщать, за исключением той, что пани Гладковская спрашивала о Тебе.

Уже готова программа предстоящего вечера у Левицких (Русские знакомые Шопена, у которых часто устраивались музыкальные любительские вечера. Левицкий — возможно, Михаил Иванович Левицкий, русский генерал; Голицын — либо князь Николай Борисович Голицын, либо князь Алексей Сергеевич Голицын (1789—1858) — одаренный музыкант и литератор.), где, среди прочих, кн[язь] Голицын будет играть Квартет Роде (Жак Пьер Роде (1774—1830) — французский скрипач, композитор и педагог, автор (совместно с Крейцером) известной школы скрипичной игры.); будет исполнена Sentinella — Гуммеля и в заключение, мой Полонез с виолончелью, к которому я, специально для Качиньского, добавил Adagio (Речь идет о виолончельном Полонезе C-dur, op. 3, написанном в Антонине у Радзивилла без интродукции. Вступительное Adagio возникло весной 1830 г.), интродукцию. Мы его уже пробовали — выйдет. — Это новости салонные, музыкальные, теперь перехожу к новостям газетным, музыкантским, которые меня касаются не меньше салонных, особенно потому, что отзывы обо мне достаточно благосклонны; я бы хотел послать их Тебе. В «Gazeta Warszawska» статья в пол-листа, в которой, должно быть, содержится немало колкостей по адресу Эльснера, так как Солива сказал мне на обеде у Мориоля, что, если бы не то, что его [Соливы] ученицам вскоре предстоит дебют и поэтому он боится ввязываться в ссору, он непременно ответил бы сам (В многочисленных рецензиях, появившихся после концерта Шопена от 22 марта, завязалась полемика между ближайшим окружением К. Курпиньского (он был прозван «россинистом» за частые постановки опер Россини) и друзьями Ю. Эльснера. Последним отголоском мартовского концерта явилась статья Соливы («Gazeta Warszawska» от 21 апреля 1830), в которой он с большим темпераментом и юмором «расправился» с россинистами.). Впрочем, он сказал мне, что Ты писал ему; и поэтому я думаю, что если он Тебе ответит, то не обойдет молчанием и это обстоятельство. — Очень трудно вкратце дать Тебе представление обо всём этом; если бы я мог, то послал бы Тебе газеты, чтобы Ты понял суть дела надлежащим образом. Но так как умной голове и одного слова достаточно (Польская поговорка.), то я Тебе лишь слегка намекну, в чем тут дело. — После моих концертов появилось множество рецензий, особенно в «Kurier Polski»; и хотя они расточали мне преувеличенные похвалы, однако это было еще терпимо. — «Dziennik Urzędowy» также посвятил несколько страниц панегирику в мою честь, но, между прочим, в одном из своих номеров, — хотя и с лучшими намерениями, наплел таких глупостей, что я был в полном отчаянии до тех пор, пока не прочитал ответ в «Gazeta Polska», в котором совершенно справедливо лишили меня того, что те преувеличенно мне приписали. Пусть Тебе будет известно, что в этой статье «Dziennik Urzędowy» утверждается, что как немцы Моцартом, так когда-нибудь поляки будут гордиться мною, — явная нелепость. — Но в той же статье уверяют, что если бы я попал в руки к какому-нибудь педанту или россинисту (что за глупое определение), то я никогда бы не был тем, чем я (якобы) являюсь. Хоть я ничего собой и не представляю, но всё же он прав: если б я не учился у Эльснера, который помог мне найти свой путь, то я, наверно, умел бы еще меньше, чем сейчас. — Этот выпад против россинистов рядом с похвалой Эльснеру, который уже (будто бы) выпустил ученика, до такой степени вывел из себя, Ты знаешь кого, что «Gazeta Warszawska», начиная для виду с Друзей Фредро («Друзья» — комедия А. Фредро.), — кончают они Графом Ори («Граф Ори» (1828) — опера Дж. Россини; ее варшавская премьера состоялась 27 марта 1830 г.), — между тем вопрошают: за что же надо благодарить Эльснера, — ведь не может же он из рукава учеников вытаскивать, а кого он показал рядом со мной (надо Тебе сказать, что на моем втором концерте исполнялась Симфония Новаковского) и что «из песка и черт кнута не сплетет» (Польская пословица.). 35 лет тому назад Эльснер написал Квартет, на титульном листе которого указано: «dans le meilleur gout polonais [в лучшем польском стиле]»; приписка, сделанная тогда издателем из-за польского менуэта. В рецензии теперь высмеивают этот Квартет, не называя, однако, автора. Солива говорит, что он смог бы в тех же выражениях поиздеваться над Цецилией («Цецилия Пясечиньская» — опера К. Курпиньского.), тем более что при всей благосклонности и деликатности, с которой обо мне говорится в этой статье, мне всё же несколько раз дают взбучку и советуют, чтобы я хорошенько присматривался к Россини, а не переписывал его. Этот совет был вызван той статьей, где было сказано, что я оригинален, чего, впрочем, «Gazeta Warszawska» и не отрицает. — Послезавтра я приглашен к Минасовичу (Антоний Дионизий Минасович (1792—1849) — польский поэт и публицист, переводчик Ф. Шиллера, постоянный переводчик либретто для Варшавской оперы, соредактор журнала «Tygodnik Muzyczny», издаваемого К. Курпиньским.) на пасху. Там будет и Курпиньский; любопытно, что он мне скажет, потому что Ты не можешь себе представить, как умильно он всегда со мною здоровается. В среду на прошлой неделе я видел его на концерте Лешкевича (Антоний Леськевич (род. в 1818 г.), а не Лешкевич, как пишет Шопен, — двенадцатилетний пианист, выступивший 31 марта 1830 г. в Национальном театре; в его концерте принимал участие А. Орловский.). Маленький Лешкевич играет очень хорошо, но еще большею частью от локтя (Шопен, видимо, хочет сказать, что Леськевич играет, пользуясь старой системой пианистической техники, не допускавшей свободных движений.). Из него выйдет, как мне кажется, лучший пианист, чем Крогульский. Мнение, которое я не решился пока высказать, хотя меня и не раз уже тянули за язык. Но оставим музыку. Теперь я пишу не к пану Любителю музыки, а пишу помещику Титусу Войцеховскому. Вчера была страстная пятница, вся Варшава была у плащаницы; и я с Костусем, который позавчера вернулся из Санников, ездил с одного конца Варшавы на другой. — Кот Тебе кланяется, и a propos [в связи] с этим сообщаю Тебе следующее. Было это утром после урока, когда мы с панной Александрой сели за завтрак; стали говорить о том, что пани Совиньской (Катажина Совиньская (ум. в 1860 г.) — жена генерала Юзефа Совиньского, будущего героя обороны Воли.) передавали о помолвке панны Александры с паном Млечко. На это я возразил, что ничего не слышал об этом; в ответ мне было сказано, что поскольку мое расположение к этому дому всем известно, то мне следует знать, что пан Млечко после долгих перипетий сделал предложение. — Пани Прушак говорит, что она никогда еще не переживала такого ужасного момента, как тот, когда он с рыданиями упал к ее ногам et caetera [и так далее]. С любопытством ожидая, не скажут ли мне о результатах сватовства, я узнаю, что поскольку пану М [лечко] уже, пожалуй, пора, но панне Александре еще рано, то, стало быть, надо подождать еще год, то есть до следующего дня рождения панны Александры, которая тогда сможет сама решить, принять или отклонить предложение. Однако пан М [лечко] был вчера с ними у плащаницы. — Обниский Тебе кланяется. И Гейсмер Тебе кланяется. Позавчера встретил Лончиньского, он страшно исхудал... И брата Кароля видел, выглядит как пончик. Ага, Briefträger [почтальон]! и письмо... от Тебя. О, дорогой мой, как Ты добр! — Ведь если я о Тебе думаю, то это не удивительно! — Судя по Твоему письму, Ты читал только «Kurier Warszawski»; если можешь, прочти «Kurier Polski» и № 91 «Gazeta Warszawska». Твои советы относительно вечеров правильны (Т. Войцеховский советовал Шопену не увлекаться светскими развлечениями.), и поэтому я уже от нескольких отказался, словно предчувствовал, потому что, не поверишь, насколько Ты мысленно присутствуешь почти при каждом моем поступке. Не знаю, потому ли это, что Ты научил меня чувствовать, но когда я что-либо сочиняю, то рад был бы знать, нравится ли это Тебе, и мне кажется, что я до тех пор не буду знать цену своего второго, е-moll’ного Концерта, пока Ты его не услышишь. Сегодня был у меня Бромирский, приглашал меня на четверг, и я ручаюсь, что Ты видишь его уходящим ни с чем. — Что касается Гонсё, то я позавчера его встретил, мы говорили о Тебе; он ходит мрачный, жалуется на неблагоприятные для искусства обстоятельства; когда я его увижу, что, надеюсь, случится еще сегодня, то сейчас же скажу ему, что Ты писал мне. — Из своих пустяков у меня нет ничего под рукой, чтобы послать Тебе, да и не стоит. Что касается 3-го концерта, который теперь тут еще больше ждут, — так я его дам не раньше, как перед самым отъездом, и сыграю новый [Концерт]; а этот новый еще не окончен; я бы сыграл Польскую фантазию, которую все хотят, и Тебе посвященные Вариации, которые я поджидаю. Ведь ярмарка в Лейпциге уже началась, и Бжезина должен получить новую партию нот (Вариации ор. 2, изданные в Вене у Т. Гаслингера, были получены в Варшаве лишь в середине июля («Kurier Warszawski» писал 16 июля 1830 г.: «В склад Магнуса пришел крупный транспорт музыки из Вены. Среди прочих прекрасных и новых сочинений находятся также всеми любимые Вариации пана Шопена»).). — Тот, кто хотел угощать меня шампанским на моем 2-м концерте, француз из Петербурга, которого приняли за Филда (Джон Филд (1782—1837) — ирландский пианист, композитор и замечательный педагог, долго живший в Петербурге и Москве (умер и похоронен в Москве). Писал концерты, рондо, ноктюрны и т. д..), оказался учеником Парижской консерватории, фамилия его Дунет. Он был у Соливы и, как мне тот говорил, собирался прийти ко мне, но я его еще не видел. Он давал в Петербурге концерты и имел успех; значит, должен играть хорошо. Тебе, наверное, покажется странным, что он, француз из Петербурга, носит немецкую фамилию. — Только что мимо проехал Коцио (Коцио — уменьшительное от имени Константин; тут — вел. кн. Константин.) с Валерием Скаржиньским (Валерий Скаржиньский — генерал-адъютант; после восстания 1830—1831гг. эмигрировал во Францию.), а за ними едет Жандр (Алексей Жандр — генерал-майор, доверенное лицо вел. кн. Константина; убит 29 сентября 1830 г. подхорунжими во время захвата Бельведера.); экипажи катят, издали пестреют дамские шляпы, погода чудесная. — Вот и Целиньский, мой прогулочный мучитель, добрая душа, он заботится о моем здоровье. Выйду с ним на улицу; может быть, увижу кого-нибудь, кто мне напомнит Тебя; потому что я люблю только Тебя.







Ф. Шопен.

 

Мои Родители и сестры шлют поклоны и самые искренние приветы. — И пан Живный, — а не то он бы меня изругал.

A propos [кстати], к комическим новостям относится и то, что Орловский из моих тем наделал мазурок и галопов; я, однако, просил его их не печатать.

Граф Ори хорош, особенно инструментовка и хоры. Финал первого акта прекрасный.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.