Батарея социально-психологических методик, необходимых для создания социально-психологического портрета реально функционирующей контактной группы 8 глава

67

предрасположенность оказываться жертвой в тех условиях взаимодействия с другими и воздействия этих других, которые в этом плане оказываются нейтральными, «не опасными» для других личностей. В рамках современной психологической науки, по сути дела, на «проблемном» перекрестке юридической и социальной психологии сформировалась область знания, которая определяется как виктимология, то есть наука о поведении жертвы. В логике социальной психологии такое личностное свойство, как виктимность, достаточно жестко коррелирует с неадекватно заниженной самооценкой, с неспособностью, а порой и нежеланием отстаивать собственную позицию и брать на себя ответственность за принятие решения в проблемных ситуациях, с избыточной готовностью принимать позицию другого как несомненно верную, с неадекватной, а иногда патологической тягой к подчинению, с неоправданным чувством вины и т. п. Одним из наиболее известных и ярких примеров проявления личностной виктимности является, так называемый, «стокгольмский синдром», который выражается в том, что жертвы на определенном этапе эмоционально начинают переходить на сторону тех, кто заставил их страдать, начинают сочувствовать им, выступать на их стороне, иногда даже против своих спасителей (например, в ситуации захвата заложников и попыток их освободить). Личностная виктимность достаточно часто актуализируется в форме откровенно провокационного поведения потенциальных жертв, при этом часто ни в коей мере не осознающих того факта, что их поведенческая активность, по существу, практически впрямую подталкивает партнера или партнеров по взаимодействию к насилию. Подобное поведение особенно в экстремальных или попросту неординарных ситуациях является стимулом агрессии прежде всего со стороны авторитарных личностей.

Несмотря на то, что виктимность проявляется в самых разных сферах жизненной активности людей и сферах их межличностного взаимодействия, наиболее углубленно эта проблематика исследована в области внутрисемейных контактов. Так, например, показано, что одной из наиболее значимых причин формирования устойчивой личностной виктимности является семейное насилие в самом широком смысле этого понятия. Так, С. В. Ильина выделила два наиболее опасных в данном отношении периода развития. Проведенное ею «сравнительное изучение статистических данных по внутри- и внесемейному насилию показало, что средний возраст жертв инцеста составляет 6—7 лет, тогда как средний возраст пострадавших от изнасилования значительно выше — 13—14 лет. Дошкольный и подростковый возрастные периоды являются «возрастами риска» в отношении насилия. Жестокое обращение или сексуальная травматизация в этот период вероятнее всего окажут куда более разрушительное воздействие, чем в период относительной эмоционально-личностной стабильности. В период возрастных кризов происходит целый ряд изменений, которые усиливают виктимность ребенка: изменение телесного облика, личности. С. В. Ильина утверждает, что имеются «сензитивные к насилию» периоды в жизни ребенка, когда анатомо-физиологические, гормональные, эмоционально-личностные и психосексуальные изменения делают жертву более травматизируемой. Эти периоды являются опасными в отношении как сексуального насилия, так и жестокого обращения с ребенком, телесных наказаний, психологического насилия. Изменившийся физический облик и поведение ребенка становятся провоцирующими не только для потенциального насильника, но и у родителей вызывают стремление немедленно исправить непослушное чадо, актуализируя те или иные воспитательные установки. Другие возрастные периоды по статистике являются менее опасными для непосредственного насилия. Однако проявления, так называемого, «токсичного» родительского

68

отношения возможны в любом возрасте. Основные типы искаженного родительского отношения возможны в любом возрасте. Основные типы искаженного родительского отношения — депривация и симбиоз — ложатся в основу формирования виктимной личностной организации, которая вынуждает ее обладателя всю последующую жизнь вызывать на себя то или иное насильственное воздействие»¹.

Последнее замечание С. В. Ильиной представляется особенно важным в связи с тем, что травматическое родительское воздействие в раннем возрасте, влекущее формирование виктимности, часто не носит внешних признаков насилия и является неосознанным. Довольно типичным житейским примером такого рода может служить ситуация, когда мужчина, страстно желавший стать отцом мальчика, начинает воспитывать дочь по мужскому образцу — вовлекать ее в типичные мужские игры, побуждать заниматься экстремальными видами спорта, «мужественно» терпя при этом боль от неизбежных физических травм, и т. п. Подобный тип взаимоотношений, внешне нередко носящий характер товарищеского партнерства и порождающий сильную привязанность дочери к отцу, по сути дела, представляет собой типичный симбиоз с отчетливо выраженной садо-мазохистской направленностью. Девочка, растущая в подобных условиях, усваивает на подсознательном уровне, что для того, чтобы привлечь внимание значимого мужчины и заслужить его одобрение, она должна быть готовой пожертвовать своими интересами, терпеть страдания и унижения.

В этом контексте особенно интересен тот факт, что страдающие от виктимности индивиды в определенных условиях сами склонны к насилию и жестокости. По мнению некоторых исследователей, в частности, А. А. Гурьевой, «дети, пострадавшие от жестокости, ... составляют особую виктимологическую группу, когда жертва в конечном итоге превращается в жестокого мстителя»². Данный, видимый парадокс становится совершенно понятным, если обратиться к интерпретации сущности садо-мазохистского симбиоза, предложенной Э. Фроммом. По его мнению, «взаимосвязь садизма и мазохизма очевидна, но с точки зрения бихевиоризма они являются противоположностями. В действительности же это два различных аспекта одной и той же основной ситуации: ощущение экзистенциальной и витальной импотенции. Как садист, так и мазохист нуждаются в другом существе, которое может, так сказать, их “дополнить”. Садист дополняет сам себя при помощи другого существа, мазохист сам себя делает дополнением другого существа. Оба ищут символических связей, так как каждый из них не имеет стержня внутри себя. Хотя садист вроде бы не зависит от своей жертвы, на самом деле она ему необходима; он в ней нуждается, но ощущает эту потребность в извращенной форме.

Из-за тесной связи между садизмом и мазохизмом будет правильнее говорить о садо-мазохистском характере, хотя ясно, что у каждого конкретного лица преобладающим является либо один, либо другой аспект. Садо-мазохистский характер можно еще назвать авторитарным, если перейти от психологической характеристики к политической, ибо, как правило авторитарные лидеры демонстрируют черты садо-мазохистского характера: притеснение подчиненных и подобострастие по отношению к вышестоящим»³.

Понятно, что в характере и поведении индивидов с сформированной виктимностью доминирует именно мазохистский аспект рассматриваемого Э. Фромом

69

континуума «садизм — мазохизм» (именно этим, в частности, и объясняется «стокгольмский синдром» и другие формы идентификации с насильником). Однако в определенной ситуации может проявиться и противоположный, садистический аспект. Как правило, такого рода «месть» за пережитые унижения и страдания направляется не на реального мучителя, а на того, кто воспринимается как «удобный» объект, то есть еще более слабый и беззащитный, чем сама виктимная личность. Нередко в такой роли выступают животные, а в более зрелом возрасте и собственные дети. Таким образом, виктимность может «передаваться по наследству». Социально-психологическая и психотерапевтическая практика показывают, что родители и более отдаленные предки жертв насилия также подвергались насилию. Совершенно очевидно, что подобный семейный синдром является одним из наиболее опасных проявлений виктимности в обществе.

Не менее важным обстоятельством в контексте рассматриваемой проблематики представляется то, что по справедливому замечанию А. В. Глаголевой, «насилие в семье является огромной травмой не только для тех, кто его переживает, но и для свидетелей этого насилия, младших по возрасту детей. Происходит “вторичная виктимизация”, заключающаяся в переживании свидетелями насилия тех же психологических последствий, что испытывает жертва»¹. Таким образом, происходит внутрисемейное «заражение виктимностью» не только «по вертикали» — из поколения в поколение, но и «по горизонтали». При этом нельзя не отметить, что виктимизация в результате семейного насилия может иметь не только отложенные по времени, но и непосредственные трагические последствия. В частности, как показано в целом ряде исследований, «повторяющееся насилие ведет к значительным психологическим страданиям, непроходимому чувству страха, депрессии, посттравматическому стрессу, а иногда и к более серьезным последствиям, таким как попытки самоубийства. Применяющееся в семье физическое наказание почти всегда сопровождается психическим насилием — словесными оскорблениями. Диапазон физического насилия не ограничивается только телесными наказаниями различной степени тяжести, сюда относят ограничение детей в еде, сне, привлечение их к употреблению алкоголя и наркотиков, лекарственных и химических веществ для изменения их психического состояния. Последствиями семейного физического насилия являются не только различные нарушения физического (до инвалидизации) и психического (до различного уровня умственной отсталости и психических нарушений), здоровья, но и нравственная деградация личности»².

Если первичная виктимизация личности, как правило, происходит в семье, то ее развитие зависит от целого ряда как собственно социально-психологических, так и социальных, социально-экономических и иных факторов. В частности, усилению личностной виктимности и дополнительной травматизации могут способствовать жестокое отношение к ребенку в школе со стороны учителей и (или) сверстников, вовлечение его в асоциальные неформальные группировки, уличное насилие и т. п.

Практический социальный психолог, работающий с реально функционирующей группой, в силу своих профессиональных обязанностей должен, с одной стороны, выявить в логике виктимности наличие возможных потенциальных «жертв», а с другой — четко отслеживать формы и направленность взаимодействия с ними тех членов сообщества, которые могут быть отнесены к авторитарным или склонным к авторитарности личностям.

70

Власть — а) система соотнесенности господства и подчинения в различных системах отношений между людьми, группами, организациями; б) в «узком» смысле, реализация своего права или возможности глобально социального и конкретно межличностного давления. В рамках социальных систем власть выступает в качестве обязательного условия выполнения управленческих функций руководства и выражается, прежде всего, в организации направленного информационного потока и принудительной системы контролирующих, санкционирующих, принудительных руководящих действий «по вертикали». В рамках социальной психологии в качестве самоценного предмета исследования рассматривается феномен не только формальной, официальной, по сути дела, институализированной власти, но и власти неформальной, не заданной и не поддерживаемой специально извне, а являющейся порождением непосредственных и опосредствованных межличностных взаимосвязей, достаточно спонтанно, стихийно возникших и упрочившихся в конкретном сообществе, идет ли речь о больших или малых группах. В любом случае эффективность и развивающий общность характер исполнения властных полномочий практически в решающей степени зависит от стилевых особенностей «руководящей» активности. Авторитарный способ воздействия носителей власти на подчиненных и его абсолютизация применительно к широкому социуму, как правило, обозначается термином «тоталитаризм», а применительно к малым группам — термином «автократизм». И в тоталитарном обществе, и в авторитарном, а тем более автократически управляемом контактном сообществе, взаимосвязи, членов группы выстроены таким образом, что и информационные потоки ограничены, и сама контролирующая и санкционирующая инстанция, другими словами, власть, реализует свои полномочия так, что не подлежит корректирующему воздействию со стороны подчиненных или, если говорить о власти неформальной — лидерской, то ведомых, или последователей. Более того, в этих условиях, как правило, формируется своего рода «культ роли», «культ власти». Здесь было бы нелишним учитывать, что системы отношений «руководитель — подчиненный», «лидер — ведомый» в случае их описания как эффективных чаще всего обозначаются через использование понятия «авторитет». Правда, в только что указанной ситуации правомерно упоминать не авторитет личности, а авторитет роли, не власть авторитета, а авторитет власти. В условиях господства тактики невмешательства при руководстве той или иной общностью носитель властных полномочий не только сам пытается блокировать информационный поток «вниз» по иерархической властной лестнице, но и стремится отгородится от идущих «снизу» запросов. Практически единственная схема эффективной реализации властного управления общностью осуществляется в случае господства демократического руководства, построенного в логике подлинного сотрудничества, «задающего» условия и свободного обмена информацией «снизу вверх» и «сверху вниз», и столь же двунаправленной коррекции и взаимовлияния высокостатусных, среднестатусных и низкостатусных членов сообщества. Следует подчеркнуть, что демократический стиль реализации властных полномочий в сообществе, как правило, складывается лишь в группах высокого уровня социально-психологического развития. Помимо всего прочего не следует забывать, что властные полномочия являются одним из трех факторов (наряду с аттракцией и референтностью), выступающих в качестве принципиальных оснований значимости одной личности для другой.

В силу очевидных причин наибольшее внимание проблеме власти уделяется в таких прикладных отраслях социальной психологии, как организационная психология и психология менеджмента. При этом эмпирические исследования власти

71

в той или иной социальной структуре представляют собой весьма сложную задачу, поскольку, как совершенно справедливо отмечает Э. Донелон, «власть — это сложный феномен, который достаточно трудно понять, в том числе и потому, что она очень динамична»¹. На основании анализа результатов целого ряда исследований он выделил шесть источников власти, позволяющих достаточно оперативно оценить реальный ресурс, складывающийся из формальной и неформальной власти, того или иного члена сообщества, а именно: позицию, ресурсы, информацию, знание предмета, успешность и личную привлекательность. При этом первые три источника обусловлены, главным образом, положением субъекта в официальной иерархии, а три завершающих — его личностными качествами, т. е. в большей степени связаны с неформальным статусом.

По мнению Э. Донелона, «официальная позиция (или должность) в организационной структуре определяет набор обязанностей человека, круг людей, с которыми он взаимодействует, чтобы выполнять свои обязанности, и полномочия действовать и направлять действия других людей. Позиция часто дает доступ к таким источникам власти и влияния, как ресурсы и информация. Например, позиция руководителя обычно предусматривает такие ресурсы, как возможность продвигать сотрудников по службе, увеличивать их зарплаты, распределять задания.... Позиции рядовых сотрудников также предоставляют возможность распоряжаться ресурсами и информацией. Так, работники отдела закупок порой располагают очень важной информацией о том, какие материальные ресурсы нужны людям и в какое время они доступны. У них есть и возможность выбирать источники поставок — это может помочь или, наоборот, помешать сотруднику, который использует их в работе. Сотрудники, которые управляют распределением помещений, имеют право решать, кому какие из них предоставить и как их использовать. Секретари влиятельных боссов контролируют их расписание и решают, кого из посетителей к ним пропустить. Даже временные работники — те, например, кто нанят по контракту для выполнения разовой работы, или секретари комитетов — могут предоставить информацию и доступ к тем, кто обладает более широкими полномочиями»². При анализе позиции в ее взаимосвязи с доступом к ресурсам и информации Э. Донелон рекомендует обращать особое внимание на следующие ее характеристики: ключевой характер, значимость, заметность и гибкость.

Ключевой характер позиции определяется тем, «...насколько часто сотрудникам нужен тот, кто занимает данную позицию, многим ли людям приходится обращаться к нему, сколько подобных позиций есть в организации и насколько важную роль эта позиция играет в производственном процессе. Например, сотрудник, который отвечает за работу компьютерной сети в офисе, ...занимает ключевую позицию, особенно, если там нет (или мало) других людей, которые могут выполнять такую работу, а компьютеры регулярно выходят из строя. Значимость позиции определяется тем, насколько она важна для основной, приоритетной деятельности компании. ... Заметность — это то, в какой степени влиятельные люди в организации обращают внимание на данную позицию. ... Должность исполнительного секретаря при президенте может не быть значимой или ключевой в организации, но она очень заметна и поэтому дает некоторую власть тому, кто ее занимает. ...

Гибкость — это степень свободы действий, которую представляет данная позиция занимающему ее человеку. Если позиция обладает гибкостью и, следовательно,

72

дает возможность предлагать новое и проявлять инициативу, это усиливает ее ключевой характер, значимость и заметность»¹.

Несмотря на весьма распространенный стереотип, согласно которому именно перечисленные, напрямую связанные со статусом источники власти являются наиболее значимыми, определенные личностные качества индивида не только могут существенно усилить его персональную власть, но и в ряде случае компенсировать слабость позиции, ограниченный доступ к ресурсам и информации: «Знание предмета — это то, что человек приобретает благодаря учебе в высших учебных заведениях и опыту работы по специальности. Это особенно важный источник влияния в тех организациях, где знания в сфере основного бизнеса играют большую роль. ... Однако и знания в «периферийных областях» могут быть источником влияния: когда утверждается бюджет, финансовые аналитики становятся очень влиятельными людьми в любой организации. Знание предмета часто является основным источником влияния для новых сотрудников организации. Поскольку у них отсутствуют ресурсы, информация, опыт работы в организации и сеть контактов внутри компании им прежде всего придется полагаться исключительно на знание предмета, другие источники влияния появятся позже. Успешность может быть важным источником влияния опытных профессионалов. ... Хорошие результаты работы упрочивают... репутацию среди коллег, что дает возможность завязывать новые деловые контакты и получить доступ к дополнительным источникам влияния.

Личная привлекательность... — это не только приятная внешность. Это понятие включает и привлекательные личностные качества и располагающее к себе поведение. Исследователи обнаружили ряд особенностей поведения и личностных черт, которые повышают привлекательность индивида. Среди них такие качества, как честность, способность понимать и поддерживать других людей, способность вызывать восхищение, сходство ценностей и интересов, умение преодолевать трудности и решать проблемы так, чтобы сохранять позитивные взаимоотношения. Люди, которых считают привлекательными, умеют хорошо говорить, и, как правило, если возникают сомнения в успешности их действий, эти сомнения трактуются в их пользу, да и начальники чаще склонны их поощрять, чем наказывать»².

При том, что не только в организациях, но и практически в любом социальном сообществе в той или иной степени оказываются, как правило, задействованы все перечисленные источники власти, нередко в силу традиций, особенностей корпоративной культуры и действия других факторов некоторые из них оказываются гипертрофированными, определяющими всю властную структуру. Кроме того, в зависимости от ситуационного контекста на первый план в одной и той же организации могут выдвигаться различные источники власти. В этой связи весьма удобной для практической работы представляется классификация форм власти, разработанная Френчем и Рэйвеном. В рамках данной классификации выделяются следующие позиции:

«1. Власть, основанная на принуждении. Исполнитель верит, что влияющий имеет возможность наказывать таким образом, который помешает удовлетворению какой-то насущной потребности или вообще может сделать какие-то другие неприятности.

2. Власть, основанная на вознаграждении. Исполнитель верит, что влияющий имеет возможность удовлетворить насущную потребность или доставить удовольствие.

73

3. Экспертная власть. Исполнитель верит, что влияющий обладает специальными знаниями, которые позволят удовлетворить потребность.

4. Эталонная власть (власть примера). Характеристики или свойства влияющего настолько привлекательны для исполнителя, что он хочет быть таким же как влияющий.

5. Законная власть. Исполнитель верит, что влияющий имеет право отдавать приказания и что его или ее долг — подчиняться им. Он или она исполняют приказания влияющего, так как традиция учит, что подчинение приведет к удовлетворению потребностей исполнителя. Поэтому законную власть очень часто называют традиционной властью»¹.

Совершенна очевидна содержательная взаимосвязь перечисленных форм власти с источниками власти, выделенными Э. Донелоном. Не менее очевидно, что каждая из данных форм обладает определенными достоинствами (даже такая деструктивная в целом форма власти как власть основанная на принуждении, может оказаться крайне эффективной в ситуации, когда требуются быстрые изменения в организации, построенной по принципу иерархической пирамиды) и характерными недостатками. Это означает, что по-настоящему эффективная реализация властных полномочий возможна только при наличии и целенаправленном использовании всех источников власти как статусно-ролевого, так и личностного характера.

Это тем более справедливо, если принять во внимание, так называемые, парадоксы власти, все чаще проявляющиеся в современных условиях. Э. Донелон, сформулировал их следующим образом: «Хотя многие воспринимают власть в организации как необузданную и враждебную силу, на самом деле более распространенная и серьезная проблема в бизнесе — не избыток власти, а безвластие. ... Большинство организаций создавалось с упором на предсказуемость и надежность. В них существует масса правил и процедур, которые должны это обеспечивать. ... Работники чувствуют, что их возможности ограничены, и ревностно защищают те немногие ресурсы автономии и влияния, которыми обладают. Это может приводить к «политическим играм», местничеству и бюрократическим интригам, что существенно снижает эффективность труда.

Второй парадокс власти заключается в том, что чрезмерное ее применение может уменьшить возможности менеджера оказывать влияние. Исследования показали, что тактика угроз и манипуляций со временем вызывает сопротивление тех, кто стал объектом такого влияния.

Третий парадокс относится к изменениям, которые происходят с человеком, обладающим властью, по мере того, как он все чаще использует силу власти и влияние. Как известно, со временем это приводит к искажению его самооценки и неверному восприятию подчиненных — тех, на кого он влияет. ... Тенденция к собственному возвеличиванию и принижению других ведет к злоупотреблениям властью. А согласно второму парадоксу, чрезмерное использование власти вызывает сопротивление и в результате приводит к неудаче.

Теперь о четвертом парадоксе власти: чем больше человек готов делиться властью, тем больше он выигрывает. ... Менеджеры, которые делятся властью с подчиненными, усиливают, таким образом, их лояльность и укрепляют навыки принятия решений, чтобы повышать успешность работы всей группы. Прекрасные результаты работы обычно повышают авторитет менеджера и делают его более

74

заметным в организации, в итоге он получает больше ресурсов и лучший доступ к информации, которые являются основой власти»¹.

Заметим, что все сказанное справедливо в отношении не только организаций, но и практически любых социальных сообществ, за исключением абсолютно закрытых антисоциальных групп.

Практический социальный психолог, работающий с любой реально функционирующей общностью, должен иметь полное представление об иерархии властных отношений в группе, так как без учета реального «расклада» сил в логике универсально значимых интрагрупповых структур он не может адекватно решать свои профессиональные задачи.

Влияние — в логике социально-психологической науки это и процесс, и результат (в рамках ряда подходов влияние не подпадает под категорию процессов, а рассматривается лишь как результат процесса воздействия) существенного изменения смысловых образований, установок, систем ценностей и т. д., а также поведенческой активности человека при взаимодействии в условиях совместной деятельности и общения. Как правило, различают направленное и ненаправленное влияние. В первом случае субъект влияния четко осознает цель своего воздействия на личность другого, хотя последний далеко не всегда ее осознает и тем более адекватно оценивает. Одним из наиболее ярких примеров подобной ситуации является результат манипулятивного воздействия. Что касается ненаправленного влияния, то его субъект нередко не только не ставит перед собой цели каким-либо образом изменить социальную ситуацию развития объекта воздействия и добиться какой-либо личностной или конкретно-поведенческой динамики последнего, но и может вообще не подозревать, что оказывает своей активностью или просто самим фактом своего присутствия какое-то воздействие на другого. Это случаи, как правило, неосознаваемого и уж тем более нецеленаправленного влияния одной личности на другого или на других. Как правило, механизмами направленного влияния оказываются убеждение и внушение, а механизмами ненаправленного — заражение и подражание. Традиционно различают также прямое и косвенное влияние. В данном случае речь идет о том, оказывается воздействие направлено, что называется, «в лоб», непосредственно на того индивида, личностных или поведенческих изменений которого и ожидает субъект влияния, или воздействие выстроено и реализовано таким образом, что прямым его объектом является не сам индивид или индивиды на кого и направлены усилия влияющего лица, а социальное окружение и тем самым социальная и межличностная ситуации развития, качественная динамика которых в конечном счете меняет в нужном плане личностные проявления объекта воздействия, так как выступает в роли трансляционного канала притязаний и требований субъекта. Принципиально важным для понимания социально-психологической сущности феномена влияния является и его «разведение» на индивидуально-специфическое и функционально-ролевое. Индивидуально-специфическое влияние представляет собой одну из возможных форм персонализации, которая осуществляется путем трансляции одним индивидом другому неких неосвоенных им образцов активности. Одним из примеров этого вида влияния является, в частности, трансляция творческих и креативных вариантов решения задачи. Происходит это, как правило, в том случае, когда у объекта подобного влияния актуализируется образ того, кто, возможно, и

75

не догадываясь об этом, оставил в сознании объекта влияния личностный «след» и осуществил своего рода личностный «вклад». Что касается функционально-ролевого влияния, то это вид влияния, характер, интенсивность и направленность которого определяются не личностными особенностями партнеров по взаимодействию, а их ролевыми позициями. В отличие от индивидуально-специфического влияния, влияние функционально-ролевое осуществляется благодаря трансляции образцов активности, регламентированных ролевой расстановкой сил, и демонстрации определенного набора способов действия, не выходящих за пределы ролевых предписаний. Так, авторитарные руководители, как правило, видят свою задачу в оказании на подчиненных, в первую очередь, именно функционально-ролевого влияния, а потому в процессе взаимодействия и общения они главным образом ориентируются на соответствие своих и чужих действий и поступков нормативно определенному своду правил. Наиболее ярко выраженной формой функционально-ролевого влияния является авторитет власти, если он не подкреплен подлинно личностным авторитетом ее носителя. Такое абсолютно деперсонализированное функционально-ролевое влияние является обстоятельством, существенно затрудняющим оказание конкретным исполнителем роли индивидуально-специфического влияния на объект воздействия. В то же время сам факт наличия функционально-ролевого влияния не исключает возможностей субъекта оказывать на других людей индивидуально-специфическое влияние. Во многих случаях функционально-ролевое влияние может выступать в качестве фундамента, облегчающего достижение индивидом идеальной личностной представленности в сознании окружающих.

Проблема влияния на протяжении многих лет остается одной из центральных в социальной психологии. Ей посвящены многочисленные исследования, в том числе, ставшие классическими эксперименты М. Шерифа, С. Аша, С. Милграма и многих других. На основе анализа этого массива данных и результатов собственных исследований, Р. Чалдини пришел к выводу, что все механизмы социального влияния можно сгруппировать в шесть категорий, каждая из которых «соответствует одному из фундаментальных психологических принципов, которые лежат в основе человеческого поведения»¹. К этим принципам Р. Чалдини отнес взаимный обмен, обязательство и последовательность, социальное доказательство, благорасположение, авторитет и дефицит.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: