Родителей с подростками и юношами

Старший подростковый и юношеский возраст, пожалуй, самый трудный и для родителей, и для учителей, и для психолога-консультанта. Это тот возраст, когда начи­нается внутреннее психологическое отделение ребенка от семьи, появляется независимость самооценки от оцен­ки родителей, обостряются все скрытые и явные конфлик­ты между членами семьи.

Трудности в психологической работе связаны с хроническими нарушениями семейных взаимоотношений, которые к моменту обращения в консультацию уже при­вели к стойким внутриличностным дисгармониям у под­ростка, вызвали устойчивую негативную установку по отношению к взрослым вообще. В этом возрасте родите­ли гораздо чаще жалуются на поведение своих детей. Недовольство успеваемостью иногда сочетается с жало­бами на поведение, но учеба чаще стоит на втором месте, поскольку родителям гораздо труднее выдержать период подросткового самоутверждения. В возрасте 15—17 лет совсем непросто привести ребенка на консультацию к психологу. Также трудно психотерапевту выбрать так­тику работы: со всей семьей вместе или отдельно с под­ростком и отдельно с родителями, поскольку неверно из­бранная тактика может привести к тому, что подросток откажется приходить в консультацию. Даже индивиду­альный контакт с подростком построить очень нелегко.

-177-

Консультанту приходится опираться на содержание первого приема, которое весьма диагностично. Обращения в консультацию клиентов с психиатрическими заболева­ниями не рассматриваются, поскольку в таких случаях клиентов направляют в психоневрологические учреж­дения.

Как правило, на первичный прием приглашается ро­дитель, обратившийся в консультацию по телефону. Это несколько облегчает задачу консультанта, он имеет вре­мя выслушать клиента, не торопясь, принять решение о дальнейшей тактике работы во время ближайших встреч. Кроме типичного анализа жалобы (субъектный локус, объектный локус, самодиагноз, запрос, эмоцио­нально-ценностное отношение к ребенку) для консуль­танта важно: во-первых, придет ли второй родитель, если он есть; во-вторых, придет ли сам ребенок.

Чаще всего в случаях обращения в консультацию второй родитель отсутствует по причине развода, поэтому субъективная и объективная трудность воспитания под­ростка очень высока. Для одиноких родителей показано участие в родительских группах, повышающих их ком­петентность и сензитивность и снижающих тревожность. Если второй родитель существует, но отказывается прий­ти в консультацию, то это говорит, скорее всего, не толь­ко о наличии серьезных разногласий по вопросам воспи­тания, но и о нарушениях супружеских отношений.

Более страдающий родитель вынужден искать помощи и поддержки на стороне. В этом случае помимо работы с ребенком хорошо провести индивидуальную работу с клиентом с выходом на обсуждение супружеских тем, возможно разработать прием привлечения второго суп­руга и в дальнейшем работать со всей семьей в целом. Совершенно очевидно, что легче справиться с проблема­ми воспитания подростка при заинтересованности в этом вопросе всех членов семьи. Если .второй родитель согла­сен прийти на консультацию или приходит сразу вместе с первым, целесообразно работать со всей семьей, если нет возражений со стороны подростка, который остается самым важным лицом для консультанта и которого не хотелось бы потерять. Особенности этого возраста тре­буют получения согласия у подростка на совместную ра­боту с родителями.

1. В том случае, если оба родителя и подросток гото­вы прийти на консультацию, если родители говорят о трудностях отношений, понимания взрослеющего ребен-

-178-

ка, при этом в прошлом у них были теплые отношения с ним, можно сразу начинать проводить совместное семей­ное консультирование с гарантией хотя бы некоторого улучшения взаимоотношений и понимания. Успешность работы будет зависеть не только от квалификации кон­сультанта, но и от личностных ресурсов самих клиентов.

Так, например, в консультацию обратились родители — филологи по образованию, приехавшие из другого города в связи с нарушениями в поведении их 17-летнего сына. Они жалова­лись, что сын приходит домой очень поздно, иногда утром, его друзья стоят на учете в милиции, он курит, поддерживает откры­тые интимные отношения с девушкой, целыми днями слушает музыку, не хочет учиться. В местной больнице ему поставили диагноз «шизофрения». С самого детства сын был любимцем от­ца, на него возлагались огромные надежды, от был рожден, по мнению отца, чтобы стать если не гением, то «большим» челове­ком, творческим. Детская непосредственность, творчество и фантазия приводили отца в восторг и умиление. Сын хорошо учился, учителя его хвалили. Друзей не было, отец заменил ему всех. После VI класса ситуация коренным образом перемени­лась.

В настоящий момент сын хочет, чтобы ему помогли снять диагноз. Было принято решение сразу работать методом совмест­ной семейной терапии.

Все встречи, кроме первой, проходили в присутствии всех членов семьи и 2 психологов-консультантов.

Отец — очень уверенный в себе человек, с громким голосом, привыкший читать лекции, темпераментный, доминантный, скрыт­ный, демагог, абсолютно не сензитивен, эгоцентричен, демонст­ративен, «сын — это моя диссертация».

Мать робкая, неуверенная в себе, боязливая, несколько пассивная, невзрачная, сына скорее жалеет, чем любит.

Сын сначала несколько насторожен, затем контактен, от­кровенен, интеллектуально развит, выглядит несколько старше своих лет.

Первоначальная жалоба, объединяющая всю семью,— «сни­мите диагноз» — очень быстро в безопасной, доверительной ат­мосфере уступила место взаимным обвинениям в непонимании, неуважении и неприятии. Один из самых сложных моментов в семейной терапии удержать всех членов семьи, особенно ре­бенка, несмотря на непрекращающийся поток обвинении, ведь за 4 года их накопилось очень много.

Благодаря слаженной работе 2 психологов, постоянно под­держивающих доброжелательную атмосферу, несмотря на ост­рые, конфликтные темы, члены семьи объединились с ними в осо­бую психотерапевтическую группу под лозунгом «ничего страш­ного, будем разбираться». Консультантам необходимо было сле­дить за равными эмоциональными вкладами каждого из участ­ников в общий процесс и, эмпатически слушая каждого, перево­дить его слова «на язык чувств» для остальных. После взаимного сведения счетов на этапе осознания семейного мифа («наш сын психически болен») была использована техника «семейной скульптуры», где каждый член семьи мог показать другим, как он видит ситуацию в семье, и прочувствовать свое место глазами

-179-

ругих. Использовались также психодраматические игры с об­менами ролей, позволяющие почувствовать себя на месте дру­гого человека и отреагировать собственные обиды.

В результате работы родители смогли убедиться в абсолют­ной нормальности поведения собственного сына. То, что раньше называлось ими ненормальным,— агрессия, нежелание общаться — оказалось обычной защитной реакцией подросткового возраста на давление родителей. Стиль воспитания ребенка с раннего возраста характеризовался неустойчивостью постоян­ного контроля и повышенной опеки. Возникавшие в школе трудности часто приписывались вине учителей, «бездарных и нетвор­ческих». При затруднениях в общении с ребятами у сына появ­лялись истерические жалобы на здоровье. Много лечился, но врачи ничего не находили. Во всем «подражал отцу», «видел мир его глазами», дружбы со сверстниками не получалось. С наступ­лением пубертатного возраста «решил выяснить, кто же он такой, сам по себе». Стал подражать «трудным» ребятам, чтобы с ним дружили, забросил учебу: «отличников не любят», стал много гулять, влюбился.

Родители не понимали произошедшей перемены, поскольку были ориентированы не на чувства, а на нормативное поведение, see разговоры сводились к образцам прекрасного поведения. Отец в общении с сыном слишком много внимания уделял лите­ратурным источникам, их общение сводилось к демагогическим монологам отца, насыщенным цитатами о великих людях. В бе­седах с сыном личный опыт игнорировался, темы интимных отношений со стороны отца вызывали возмущение, разговоры ) реальной жизни часто заменялись примерами из классики. Поэтому у сына постепенно развилось отвращение к литературе, страх безумия, инспирированный отцом, постоянно подогревае­мый разговорами о безумии великих творческих людей, желание жить попроще и своей жизнью, не так, как живет отец, не становиться творческим и уж тем более великим. Чем больше росло непонимание, тем ожесточеннее были назидание и осуждение сына со стороны родителей. Сын вообще замкнулся, стал грубить. Первую любовь сильно переживал, поделиться было не с кем. Демонстрировал перед родителями суицидальные намерения без объяснения причин, но эмоциональной поддержки, ко­торой ему не хватало, так и не получил, а только напугал родителей. Тут всплыли и мысли о безумии великих людей. Сам по­просился в психиатрическую больницу, родители помогли, много рассказали о сыне «ненормального», но от поставленного диагноза всем стало нехорошо.

После выхода из больницы все еще больше запуталось. Мать, не принимая сына таким, каков он есть, и находясь под сильным влиянием отца, все больше лишает сына эмоциональной под­держки. Образовался блок — родители против сына, они по-прежнему считают его маленьким, «ты же еще ничего не умеешь». Их поведение можно выразить словами: «Если ты будешь жить, как мы говорим, мы будем тебя любить и баловать, а если не будешь — будем преследовать и донимать». Для усиления собст­венной позиции сын был вынужден прибегнуть к помощи дру­зей, разделяющих его взгляды, и девушки, играющей роль матери (она старше его по возрасту). Мать не разрешает ничего, а девушка — все. Матери все не нравится в том, как живет сын, а девушке — наоборот. Находится и «новый отец» — приятель,

-180-

который состоит на учете в милиции, но с ним «обо всем можно говорить запросто».

В результате работы выяснилось, что причиной возникнове­ния девиаций в поведении сына в основном является дисгармо­ния супружеских отношений родителей. Мать — неуверенный человек, социально малоадаптирована, нуждается в опеке «от­ца», а отец, который сам рос без отца, при всем желании и в силу особенностей своего характера не может снять ее страхи, а только усугубляет их. Поэтому, когда у сына возникли проб­лемы, они, не будучи способными к их решению, ищут помощи в психиатрической больнице. На момент начала работы в семье был нарушен психологический уровень взаимоотношений, от­сутствует доверительность, хотя глубинные эмоционально-теп­лые отношения друг к другу сохранены.

В созданных терапевтических условиях члены семьи имели уникальную возможность без страха за последствия говорить обо всех своих чувствах и переживаниях. Надо отметить, что при наличии острых семейных конфликтов членам семьи запре­щается говорить друг с другом об этих конфликтах и обо всем, что происходит на сеансе, вне стен консультации до момента окончания работы. В приведенном случае за 2 недели работы у каждого члена семьи появилась большая автономия, были вы­явлены и оптимизированы психологические грани и дистанции между членами, каждый имел право испытывать и выражать любые свои чувства.

Консультанты, как и ведущие в группе, выступали в качестве усилителей этого процесса. При полном и даже частичном самораскрытии членов семьи общая эмоциональная атмосфера стала более благожелательной, они научились лучше по" "мать переживания друг друга и лучше оценивать свой вклад в созда­ние конфликтных семейных взаимодействий, у них повысилась степень принятия себя и друг друга, т. е. родители и сын полу­чили опыт конструктивного межличностного общения.

Создание семейного «мы» требует от каждого пересмотра своей собственной позиции. Работа на этом этапе не была до­ведена до конца в силу того, что клиенты приехали из другого города всего на 2 недели. Но уже то, что, несмотря на противоре­чия, удалось создать и поддержать теплый эмоциональный климат, отреагировать взаимные обиды и понять хотя бы часть причин, вызывающих конфликтные ситуации, позволяет наде­яться на улучшение семейной обстановки.

2. Если в ходе первой беседы выясняется, что под­росток и родители готовы прийти, но локус проблем ставится не на их взаимоотношениях с подростком, а на его трудностях в общении с друзьями, учителями, то на следующую встречу приглашается один ребенок для ин­дивидуальной беседы и диагностики. Беседа и диагнос­тика служат цели выяснить, насколько обоснованы жа­лобы родителей, нет ли у ребенка клинической симпто­матики, страдает ли сам ребенок от неумения общаться. Следует принять решение: нужна ли ребенку группа общения или индивидуальная глубинноориентироваиная

-181-

психотерапия? Родители в этом случае либо привлека­ются в параллельную родительскую группу, либо встре­чаются с консультантом без ребенка.

Так, например, в консультацию обратилась клиентка с жа­лобами на дочь 16 лет, которая стала нервная, много плачет, не спит по ночам, плохо учится, раньше подруги были, теперь кет, клиентка боится, что у дочери психическое заболевание. От­ношения дома теплые, опекающие, доброжелательные. Оба ро­дителя готовы работать, если надо. При обследовании дочери обнаружена полная эмоциональная и интеллектуальная сохран­ность. Девушка очень развитая, миловидная, контактная, но (суверенная в себе. Все время жалуется на то, что с ней «что-то h3 так, не так, как с другими девчонками», что она не такая. Дальше ничего не объясняет, мнется и стесняется. Обращает на себя внимание ее несколько скованная походка, ноги как бы с трудом передвигаются, хотя органических заболеваний в анам­незе нет. Просится в группу общения, хочет стать раскованной к смелой. С завистью смотрит на девчонок, "«которые не боятся показать себя, говорят о чем хочется».

Несмотря на содержание запроса, в этом случае выбрана тактика индивидуальной работы. Решающим моментом был подтекст ситуации—важно не только что говорит клиент, а как он это говорит, что он хочет сказать мимикой, позой, жес­тами и не может сказать. В этом случае все невербальное пове­дение девушки и некоторые произнесенные ею фразы навели на мысль о существовании некоторого аффективного комплекса, связанного с сексуальными отношениями.

Дальнейшая работа подтвердила правильность такого пред­положения — девушка была абсолютно не подготовлена к пубертатному периоду, совершенно не осведомлена о значении произошедших с ней перемен, все вопросы взрослой жизни и сексуальных отношений остались для нее не выясненными. У ее матери в свое время тоже существовал такой комплекс, поэтому поговорить на интимные темы с дочерью для нее не представля­лось возможным. Все девчонки давно обсуждают между собой какие-то непонятные вещи на непонятном языке, «я ничего не понимаю, но спросить страшно».

После продолжительных недирективных бесед с использова­нием некоторых медицинских и сексологических данных уда­лось снять основной страх, девушка почувствовала себя более взрослой, похожей на других, ей стало легче общаться, она за­вела себе близкую подругу, с которой делилась сердечными сек­ретами, «наконец-то, освободившись от страха, смогла заметить, что она нравится и что за ней ухаживают, исчезло нервное бес­покойство». В этом случае группа общения, конечно же, повысила бы уверенность в себе, но не сняла бы основной причины этой неуверенности — ложного ощущения сексуальной анорма­льности, вызванного неинформированностью и общей неуве­ренностью в себе.

Еще один пример, Родители обратились по поводу сына 14,5 лет, который всего боится, ни с кем не дружит, всегда с тру­дом вступает в контакт с незнакомыми людьми, упрямый, дома часто плачет, из класса убегает, объяснить причины не может, даеет обещание пойти в школу — и не идет, как только подходит к ней, поворачивается и бежит куда глаза глядят. Ничего не

-182-

может с собой поделать. Родители провожали до школы, и все равно убегает. Семья дружная, есть младший сын — противо­положность первому. Старший унаследовал от отца его нелюди­мость и замкнутость. Самому отцу с ним трудно общаться. Мать—теплая, отзывчивая женщина, замученная страхами и переживаниями за старшего, тревожная, гиперсоциализирующая, не знает, какую позицию занять по отношению к учителям, ко­торые считают ребенка больным и так ему об этом говорят при всем классе.

Оба родителя пришли на прием. С сыном у матери контакт хороший, поэтому после долгих уговоров он согласился прийти. Сразу же обнаружилась шизоидная акцентуация, инфантиль­ность, скрытность, скованность и импульсивность, повышенная тревожность и неуверенность, страх прикосновений. Только после 8 индивидуальных бесед с использованием игровых и так­тильных приемов удалось несколько расковать ребенка и угово­рить заниматься в игровой группе, где были использованы прие­мы обучения невербальной коммуникации, техники психодра­матического отреагирования страхов, игровые техники группо­вого сплочения. Параллельно велась работа с родителями для снятия гиперсоциализирующего влияния матери и усиления роли отца, подчеркивалась роль эмоциональной поддержки именно для этого ребенка.

В результате работы сын стал более активным на уроках, перестал бояться учителей и сверстников, стал один ездить по городу, перестал убегать из школы. Это резкое изменение не прошло незамеченным. Учителя, ранее считавшие его больным и не трогавшие по этой причине, вдруг резко усилили к нему свои требования: «Ах, так он у вас здоровый!..» Благодаря прове­денной работе родители смогли занять более решительную по­зицию и отстаивать интересы своего сына в школе, хорошо по­нимая его.

3. На первичном приеме родитель всерьез жалуется на то, что он не понимает ребенка, что ребенок ему не нравится в чем-то, сообщает, что ребенок придет, но почему-то под другим предлогом, например для лучшего выбора профессии. Родителю трудно честно сказать ре­бенку, зачем его зовут. Подобная жалоба означает час­тичную утрату доверия между родителем и ребенком, а также наличие неадекватной мотивации у ребенка для посещения консультации. В этом случае приходится примерно раза два встречаться отдельно с ребенком и отдельно с родителем, выясняя причины амбивалент­ных чувств к ребенку, уточняя причины и характер не­довольства родителя, и, постепенно завоевывая все больше и больше доверия у ребенка, переориентировать его (после советов о выборе профессии) на работу с ро­дителем. После этого их можно объединить для совмест­ной терапии, где обе стороны обучаются основам кон­структивного разрешения конфликтов и межличностного

-183-

общения. Если имеется второй родитель, то необходимо и его привлечь к совместной работе.

4. На первичном приеме родитель сообщает о потере доверия и контакта, об отчуждении, винит ребенка и только частично себя, боится утратить контакт совсем и не знает, под каким предлогом позвать ребенка на кон­сультацию. В этом случае родителю предлагается вос­пользоваться периодом затишья во взаимоотношениях или попытаться создать его и на этом фоне предложить ребенку пойти к психологу, взяв всю вину на себя, т. е. пойти не для того, чтобы образумить сына или дочь, а для того, чтобы помочь родителю их лучше понять. «Навер­ное, я плохо тебя понимаю, ругаюсь много, когда надо и когда не надо, тебе ведь не так хорошо со мной, как могло бы быть. Я хочу научиться лучше тебя понимать. Я сама часто бываю неправа. Помоги мне».

Лучше составлять подобный «текст обращения» к ре­бенку из слов самого клиента, иногда приходится усили­вать у клиента чувство собственной вины за происходя­щее. Как и что говорить, необходимо решать в каждом случае индивидуально. Иногда оказывается, что роди­тели проецируют свои собственные страхи на ребенка, который совсем ими не страдает и поэтому отказывается прийти, следовательно, работать нужно с родителями индивидуально. Если родитель все-таки приводит ребен­ка, необходимо не торопясь завоевывать его доверие, а потом уже объединять для работы с родителем.

Например, обратилась бабушка по поводу внучки 16 лет, с которой раньше были теплые отношения. Девушка хорошо училась, мало общалась с ребятами, а последнее время бабушка ее совершенно перестала понимать. Внучка пропадает на улице, не учится, грубит, часами сидит на телефоне, приходится под­слушивать ее разговоры, следить за ней, потому что та перестала рассказывать что-либо, «зато подружкам все выбалтывает и за это ей же от них и достается».

Дома одни скандалы. Мать кричит, бабушка кричит, де­вочка убегает из дома. Из школы без конца тревожные звонки. Мать не хочет иметь дела с собственной дочерью и вряд ли при­дет на консультацию, которая воспринимается как очередной санкционирующий орган — милиция, больница, консультация.

В данном случае гиперопека и неизбежный кризис подрост­кового самоутверждения приводят к гиперконтролю и отчужде­нию. Необходимо сменить родительский стиль отношений. После продолжительной беседы с психологом тревожность бабушки несколько снизилась, и она смогла уговорить мать девочки об­ратиться за помощью. Мать сообщила о почти полной потере контакта с дочерью, о взаимном непонимании, о невозможности привести дочь — «ей и так все надоели, все воспитывают». Внут­ренне она не так уж осуждала свою дочь, но считает себя обя-

-184-

занной читать морали — это единственно известный ей способ воспитания и призывания к порядку. Сама она была в подобной ситуации, и ей приходилось сражаться с собственной матерью поэтому она знает, как это неприятно, но иначе не умеет. Присущие ей черты гиперсоциализирующей тревожности препятст­вуют установлению эмоционального контакта с дочерью. Поняв свою роль в возникновении конфликта с дочерью, мать смогла уговорить ее прийти в консультацию.

Девочка производит хорошее впечатление, развита, начи­танна, контактна. С помощью техники беседы, ориентированной на клиента, за один раз удалось вскрыть и подвести к осозна­нию многие личностные проблемы, связанные со школой и с се­мьей. Девочка призналась, что никогда в жизни так откровенно ни с кем не разговаривала, и, чувствуя поддержку психолога, согласилась на совместную работу с матерью для выяснения взаимных обид. Совместная терапия обеим принесла облегчение, поскольку мать девочки впервые разговаривала на довольно щекотливые темы и обе они имели возможность взглянуть на себя со стороны. В результате улучшения семейной обстановки девочке уже не хотелось так часто убегать на. улицу, появилось стремление учиться.

Старший подростковый возраст — возраст выхода в социум— очень сложный период. Именно в этом воз­расте легко ошибиться и пойти по неверному пути. На семью возлагается трудная задача— дать ребенку воз­можность отделиться и в то же время отвечать за его по­ступки. Это— возраст, когда все впервые: и первая лю­бовь, и первые взрослые увлечения, и первые взрослые разговоры, и первые большие ошибки. Крайне необхо­димо, чтобы в семье был хороший климат, доверительное общение, способное амортизировать все удары и паде­ния. Поэтому важно привлечь по мере возможности к ра­боте всех членов семьи. Кроме того, часто к 16 годам под­росток так ожесточается на всех взрослых, что страшно его отпускать в жизнь с такой установкой. Поэтому мы считаем эффективными даже эпизодические встречи, единственным терапевтическим эффектом которых может быть вывод: «Оказывается, не все взрослые такие пло­хие, как я думал», «Некоторые меня понимают».

Далеко не с первого раза клиенту удается привести своего ребенка. Стереотипы дефектного общения так далеко зашли, что родителю бывает очень трудно попро­сить его прийти в консультацию. Принцип добровольно­сти посещения, на наш взгляд, ни в коем случае не дол­жен нарушаться консультантом. Часто родители пыта­ются уговорить психолога поехать к ним домой, посколь­ку не могут привести ребенка, чтобы психолог своими глазами убедился в его «злодеяниях». На наш взгляд,

-185-

ни в коем случае нельзя идти на поводу у клиента в этом вопросе. Если клиент найдет в себе силы несколько из­менить стиль отношений с ребенком, ребенок почувствует эти сдвиги и сам пойдет навстречу. Это будет хорошим залогом дальнейшего благоприятного развития семьи. Да­же если ребенок так и не придет в консультацию, работа с родительскими позициями под предлогом, «как завое­вать доверие у сына и добиться его согласия», много дает родителю для понимания собственного ребенка.

5. Иногда наблюдается полная потеря контакта и взаимного доверия. Подросток не идет в консультацию ни под каким предлогом. Родители воспринимаются им как преследователи, и все остальные взрослые тоже. Налицо взаимное отчуждение и ожесточение отношений, актив­ная борьба или месть собственным родителям и часто социальные установки.

Если ребенка и удастся привести, то это случится не скоро, после определенных изменений, которые должны произойти в самих родителях и семейной атмосфере. По­тому важно почувствовать, что сильнее звучит в родительских жалобах, что явилось в свое время основой для нарушения нормальных детско-родительских отношений, в результате чего родители оказались преследователями собственных детей. Это может быть хроническая супру­жеская неудовлетворенность, отсутствие любви к ребен­ку или воспроизведение дефектного родительского стерео­типа по типу отреагирования детских комплексов и само­утверждения.

Распутывание клубка семейных взаимодействий не­обходимо не для того, чтобы определить степень роди­тельской вины, а для того, чтобы по возможности испра­вить слабое «звено» в семейных отношениях. Задача трудная, поскольку каждый день дома разыгрываются острые баталии с постоянными обвинениями в адрес под­ростка, все время он совершает что-то «ужасное», и это требует экстренного включения родителей. Поскольку установки родителей неверны, то их вмешательство еще больше усугубляет конфликт. Полностью запретить ро­дителю «влезать» в дела ребенка нельзя, ибо тогда вся ответственность за возможный асоциальный поступок ляжет на консультанта. Поэтому он вынужден вести бе­седу в весьма напряженной обстановке. Несколько пер­вых бесед проходят примерно по одной и той же схеме — «рассказ о прегрешениях».

а) Клиент рассказывает об «ужасных деяниях» под-

-186-

ростка за прошедшую неделю, всячески обвиняя своего «злодея»-ребенка. Консультант сочувствует клиенту в его переживаниях. Это этап отреагирования недельных со­бытий, он может занимать довольно много времени при каждой встрече.

б) Наконец клиент обращается за советом: «Что же делать?» На этот вопрос консультант отвечает: «Давайте посмотрим, а что вы делали». Это этапсовместного ана­лиза поведения родителей, их целей и способов дости­жения воспитательного эффекта. Здесь уместно приме­нять различные техники: «пустой стул», «психодрама» с участием консультанта, «терапевтическое зеркало». Все техники проводятся при наличии полного контакта и до­верия, в доброжелательной атмосфере и с обязательной уверенностью консультанта в хорошем исходе.

в) Заключительный этап —вскрывание чувств кли­ента, возникших во время беседы.

Через несколько встреч у клиента, как правило, на­ступает осознание некоторых собственных проблем, и он начинает искать их причины. Параллельно меняются и отношения с ребенком — они становятся менее импуль­сивными и менее жесткими.

Но помощь самому подростку все-таки нужна, так как часто к этому моменту подростки уже находятся в асо­циальных компаниях. Родители потеряли свой автори­тет, чтобы завоевать его вновь — нужно довольно много времени, а более мягкие отношения родителей часто воспринимаются подростками неверно — как уступка, слабость родителей.

С осознанием собственного вклада в формирование конфликтных отношений и острых черт характера у под­ростка происходит постепенное изменение родительского запроса. Раньше в лучшем случае запрос формулиро­вался так: «Что мне с ним делать?», теперь запрос звучит иначе; «Пусть он не считает меня злодеем, я же добра ему хотел, скажите ему об этом». Изменение запроса, как правило, вызывает потепление климата в семье. Прежде родитель, пытаясьзаставить подростка прийти в консультацию, естественно наталкивался на ожесто­ченное сопротивление, теперь родитель готов взять вину на себя и уже не требовать, а просить и уговаривать. Он готов опираться на тех членов семьи, к которым подрос­ток питает больше доверия. Иногда родители исполь­зуют милицию, участкового, но это худший вариант,

-187-

поскольку эффективно только то, что решается добро­вольно, а не по принуждению.

Например, в консультацию обратились супруги по поводу сына 15 лет, который не желает ничего слушать, упрям, пыта­ется пить, курить, грубит и сладу с ним нет. Сразу же выясни­лось, что сына привести родители не смогут. Запрос: «Что нам делать? Нам стыдно за сына, мы же интеллигентные люди, а сын — хулиган».

С первых слов стала видна не только несогласованность родительских позиций, но и взаимное недовольство супругов. Жена активна, постоянно прерывает мужа, доказывает, что он не прав, не так все понимает, упрекает мужа в том, что он ни­чего не делает. На все обвинения муж досадливо морщится и замолкает, все реже высказывает свое мнение, несмотря на под­держку психолога.

На первой беседе было принято решение встречаться от­дельно с каждым из супругов, чтобы лучше понять точку зре­ния и затруднения каждого из них. Но и в отдельных беседах большую часть времени занимали жалобы клиентов друг на друга, проблемы сына выступали в самом конце. Выяснилось, что интимные отношения супругов нарушены очень давно. А в последнее время полностью прекратились. Клиентка, актив­ная, эгоцентричная, демонстративная, доминантная женщина, требует исполнения супружеских обязанностей. Сильными спо­собами доказывает мужу, что она слабая, беспомощная и хочет, чтобы ее пожалели. При этом много кричит и воспринимается мужем как «танк».

Стереотип женского поведения унаследован от любимой ба­бушки, относительно которой даже сама клиентка иронически отзывается как о «фельдфебеле в юбке». Клиент — неуверенный в себе мужчина (супруга — это его первая любовь), довольно закрытый и ранимый, несколько язвительный и ироничный в целях самозащиты. Стереотип мужского поведения унаследо­ван от отца, демократичного в отношениях с женой, воспитывался в семье, где о чувствах не говорят, но много делают друг для друга. Рассогласование стереотипов ожиданий от партнера при­вело к непониманию поведения и приписыванию друг другу злой воли. Жена ждет от мужа восхищения, обожания, опекания — того, чего он не умеет, а муж ждет от супруги мягкости, поддержки и равноправия—того, чего не может жена. Они живут вместе с прародителями, которые постоянно вмешиваются в их жизнь.

В результате осознания стереотипов поведения, своего и партнера, а также способов достижения желаемых целей у кли­ентов восстановились интимные отношения, улучшился эмоцио­нальный климат; стабилизировалось психическое состояние, особенно клиентки, и только тогда на первое место встал вопрос о сыне. Но, как ни странно, в словах клиентки уже не звучал такой ужас по поводу его поведения. Кроме того, клиентка от­метила, что впервые за последний год она смогла с сыном разго­варивать спокойно, и более того, что совершенно ее поразило,— сын не грубил ей в ответ и слушал, что ему говорят. На этом консультативная работа временно была прекращена по предло­жению самих клиентов.

-188-

Можно привести другой Пример. В консультацию обратился мужчина 46 лет, военный, женат, имеет двоих детей, оба взяты из детского дома в возрасте 3—5 лет.

Жалоба касалась сына 15 лет: лентяй, ворует, убегает из дому, ничем не интересуется, врет. Контакта нет совсем, в кон­сультацию не придет, супруга тоже. «Что делать? Парень ка­тится в колонию». Самодиагноз — плохая наследственность. Скрытый смысл: «Если ничего сделать нельзя, снимите с нас чувство вины, чего мы только не делали, может, лучше махнуть рукой, пусть катится». Клиент сам воспитывался в детском доме, неуверен в своей родительской позиции, не имеет опыта близких эмоциональных отношений, неуверен в себе как мужчина, суп­ружеские отношения нарушены, внутренняя мягкость и неуве­ренность клиента маскируются военной выправкой, сурово­стью и дисциплиной. Стиль воспитания авторитарный, суровый, строгий, хотя супруга считает его слишком мягким и требует еще большей жесткости в обращении с сыном, при этом чаще сама исполняет роль карающей руки. Детям не говорят, что они при­емные, но нелестных эпитетов по поводу их характеров хоть отбавляй. В доме требуется беспрекословное повиновение и подотчетность.

С раннего возраста детей родителей преследует страх, что приемыши покатятся по плохой дорожке из-за плохой наследст­венности. Поэтому они осуществляют сверхстрогий контроль за поведением, ничего не прощается, даже малейшая ложь клей­мится позором, и ребенку предрекается плохое будущее. У ро­дителей нет ни малейшего представления о том, что думают, чувствуют их дети. Об этом даже некогда задуматься, поскольку надо все время проверять, как бы чего не вышло. От детей ждут только плохого: «Ну, я же говорила, опять он соврал».

Сын действительно может покатиться, если махнуть на него рукой, пока его сдерживает некоторый страх наказания. Oтец искренне страдает из-за сына. Пусть он не умел воспитывать, но ведь следить все время, ругать, стыдить, мучиться из-за его вранья, воровства тоже тяжело, требует нервов, времени. Сына никогда не хвалили, не проявляли нежностей, его либо ругали за недостатки и плохое поведение, либо в лучшем случае" не трогали.

Несколько встреч протекали типично в духе «рассказа о прегрешениях» с переходом на анализ и осознание родительского стереотипа отношения. Использовались психодрама, техника aiter ego, была прочитана лекция о методах воспитания и при­чинах нарушений поведения у детей. В результате работы клиент увидел самого себя в очень невыигрышном свете, на себе почув­ствовал, как трудно, давая самому себе благие обещания, вы­полнить их, как трудно изменить себя, если ты уже такой, как есть, и без посторонней помощи это совсем не получается.

Клиент сообщил, что почувствовал себя по отношению к психологу в позиции ребенка, которому надо еще очень многому учиться. Но в отличие от самого родителя «психолог-родитель» показывал в отношениях с «клиентом-ребенком» стереотип понимающего и принимающего родителя, а не судьи, не учителя и не дрессировщика. В результате работы клиент сильно пере­менился: увлек сына футболом, дрессировкой собаки, стал более доброжелательным к нему и сензитивнее к его душевным движениям, защищает сына перед учителями. Пока сын не ворует и

-189-

даже вернул ранее украденные деньги. К сожалению, осталь­ных членов семьи привлечь к работе пока не удалось, хотя целесообразность этого сомнений не вызывает.

Следующий пример. В консультацию обратился мужчина 43 лет, образование высшее, по поводу сына 16 лет. Отец жа­луется на сына, который попал в асоциальную компанию, дома грубит, не слушается. Отец устроил настоящую слежку за сы­ном. У клиента повышена тревожность, он плохо спит — пере­живает за ребенка. Это робкий и неуверенный в себе человек со всеми симптомами нервного истощения. Стиль воспитания сына с малых лет авторитарный, действующий на самолюбие — «чтобы сделать сына мужчиной». Отец часто раздражается по поводу неудач ребенка.

Сын в консультацию не придет, жена тоже (есть второй ре­бенок, мать занимается им). Семья живет с матерью и сестрой клиента. Семейный диагноз: нарушение супружеских отноше­ний, семья состоит из разрозненных групп, не принимающих друг друга: мать и младший сын, авторитарная бабушка и ее дочь, старший сын, стремящийся вырваться из семьи, и клиент-отец, который находится между ними и пытается самоутверди­ться.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: