Сделай Сам Свою Работу на 5

Димка, он же Дмитрий Сергеевич Сабуров





Михаил Кречмар

Жесткая посадка

 

Михаил Кречмар

Жесткая посадка

 

Полыхает кремлёвское золото,

Дует с Волги степной суховей,

Вячеслав наш Михайлович Молотов

Принимает берлинских друзей.

Карта мира верстается наново,

Челядь пышный готовит банкет,

Риббентроп преподносит Улановой

Хризантем необъятный букет.

…Смотрят гости на Кобу с опаскою,

За стеною гуляет народ,

Вождь великий сухое шампанское

За немецкого фюрера пьёт.

А. Городницкий. Вальс тридцать девятого года

 

 

– Вы золота самородок найти? - жадно спросил немец.

– Ну нет, - отвечал я. - Всем я занимался в жизни, кроме кладоискательства. Любой дурости бывает предел.

Р. Л. Стивенсон. Потерпевшие кораблекрушение

 

Пролог. 1942 год

 

Наступил жаркий по северным меркам день - 20 июня 1942 года. У норы, выкопанной под обширным кустом кедрового стланика, похожим на растущие из земли сосновые ветви, сидел старый сизый лисовин и, приоткрыв пасть, глядел на своих щенков, играющих на куче песка и мелких камешков. Щенки были страшненькие, неуклюжие, какого-то непонятного оливкового цвета, носики их были тёмненькие, а глаза узкие, и они очень смешно играли, повизгивая и покусывая друг друга. Лисовин глядел на них, распластавшись брюхом по нагретому камню. Он радовался выводку куропатки, который передавил сегодня поутру, когда глупые птицы ещё дремали в зарослях карликовой берёзки, одурманенные туманом и сумерками. Одного из этих птенцов он принёс лисятам, и они вдоволь успели наиграться, прежде чем задавили его насмерть. Старый лисовин был доволен собой, куропатками, камнем, который грел его брюхо, лисятами, и он ничего не знал о странных железных машинах, которые катили по выжженной солнцем степи в пяти тысячах километров от него.



А если бы и знал, то про себя бы усмехнулся по-лисьи, потому что никаким железным машинам не переехать четыре великие реки, не подняться по одиннадцати горным хребтам, не преодолеть хребет Джугджур и не выйти к побережью Охотского моря, где располагалось его, сизого лисовина, логово.

И тут его размышления и тихую животную радость прервало странное жужжание, приближавшееся с той стороны, куда всегда исчезало солнце.



Лисовин поднял уши (жужжание превратилось в отвратительный рёв), вскочил, закидал в нору ничего не понимающих лисят и, уже сам скрываясь в логове, увидал мелькнувшую над землёй тень. После чего земля вздрогнула, пахнуло чем-то чужим и страшным, и три входа в нору засыпало камнями и песком.

Старый лисовин рискнул вылезти из норы только в сумерках. Он был опытный лесной житель, и его обиталище имело восемь, а то и десять выходов. Лисовин сидел, прислушиваясь к странному, совершенно нездешнему звуку. Он раздавался время от времени, раз в три-пять минут.

На склоне сопки, там, где за камни ещё вчера зацепились несколько кустов стланика, громоздилось огромное сооружение, испускавшее чуждый острый запах и издававшее ритмичные звенящие звуки. Но сооружение не шевелилось, и лисовин направился туда небыстрой трусцой, готовый в любой момент скрыться в норе. Звуки не были живыми - по своей ритмичности они были похожи на морской прибой или скрип дерева о дерево во время ветра.

Неожиданно лисовин остановился - перед его лапами растеклась лужа остро пахнущей жидкости, такой же вонючей, как его, лисья, моча. Ему захотелось, высоко подпрыгнув, умчаться отсюда прочь, даже не в нору, слишком близко от которой расположилась эта страшная вещь, а на самую дальнюю марь в этих местах. Но любопытство пересилило, и лисовин двинулся дальше, оглядывая неведомое.

За несколько дней лисья семья привыкла к огромному сооружению, нависающему прямо над их гнездом, и лисята вновь принялись беспрепятственно шалить на песчаной куче под надзором старого лиса. Но вот однажды нос отца уловил в букете самых разнообразных запахов, издаваемых сооружением, один, уже очень знакомый с детства, - так пахло гниющее мясо.



Лис подошёл к исковерканной груде металла и приблизился к месту, которое напоминало ему лисий лаз, - запахом тянуло оттуда. Края этого отверстия были изломаны и страшны, в середине лета они блестели, как ледяные склоны гор в середине марта, и были так же холодны на ощупь. Но лисовина манила пища, и он втянул своё тело внутрь.

Он оказался внутри огромной пещеры, своды которой поддерживались рёбрами, изогнутыми, как стволы берёз, придавленных снегопадом. Потолок пещеры терялся для лисовина во мраке, и он, преисполнившись ужаса, опрометью выскочил наружу. Но сладкий запах тления тянул его внутрь, и лис, чуть поколебавшись, вновь исчез в рваной дыре. На этот раз он уже решительно побежал вперёд - по блестящему холодному полу, странно напоминавшему лёд, только покрытому ребристой насечкой, к освещённому пятну в конце этой странной ледяной трубы.

Там, под прозрачной скорлупой, отгораживавшей пещеру от неба, на изогнутых конструкциях, похожих на искорёженные ветром лиственницы, лежали два огромных, пахнущих мясом, кулька. Кульки эти были покрыты чем-то, что напоминало лисовину то ли листья, то ли мох, но едва лисовин решительно потянул за край шкуры одного из них, рядом с ним свесилась белая, безжизненная лапа - такая же, как у суслика, с пятью пальцами, только без волос, и когти у неё были плоские. Лисовина это ничуть не испугало - он понял, что видит перед собой мёртвые существа из мяса и кожи, и эти существа можно и нужно есть.

 

Год. Димка

 

21 ноября 1967 года двое рабочих на тракторе С-100 пытались разыскать главную базу Орхоянской геодезической экспедиции. К трактору были прицеплены сани, нагруженные несколькими бочками с соляркой, ящиками с продуктами, строительными материалами для изготовления триангуляционных пунктов, палаткой, спальными мешками, рюкзаками с личным снаряжением - словом, абсолютно всеми вещами геодезистов, потому что в кабину трактора, кроме двух человек, всунуть можно было разве что только карандаш. Проблема заключалась в том, что в начале пути начала заметать позёмка, которая постепенно превратилась в буран, и в этом буране трактор потерял свою протоптанную колею и теперь, как огромный неуклюжий зверь, подслеповато высвечивал фарами молоко горизонтально летящего снега.

– Давай-ка, погляди пальцы, Димка, - крикнул тракторист своему молодому напарнику, и тот, распахнув дверь, вывалился в сугроб и начал командовать: «Вперёд!», «Назад!», «Стой!». Все команды подавались руками, потому что сквозь стук дизеля и вой пурги ничего не было слышно.

Почти.

Димка углядел торчащие из сочленений гусеницы штыри, забил их несколькими ловкими ударами кувалды и вдруг сделал руками знак, который тракторист не понял.

– Чего? - попытался докричаться водитель сквозь пургу.

– Тише сделай!

Тракторист не понял, но повиновался. Теперь трактор стучал как бы через раз: бу-тук - бу-тук - бу-тук!

Напарник запрыгнул в кабину и ткнул пальцем в белую мглу.

– Туда! Нам знак подают! По железу стучат!

– А что по железу стучат, а не ракету дают?

– Да как ты ракету увидишь в таком буране? Да и отнесёт её незнамо куда… А так - по бочке, видимо, барабанят.

Трактор, постукивая своим стосильным дизелем, бодро двинулся вперёд, но метров через семьдесят осветил фарами почти вертикальный горный склон.

– Ну что? Куда теперь-то? Это ведь трактор, а не самолёт…

– Погодь!

Напарник вновь выскочил из кабины, а тракторист сбросил до минимума обороты двигателя. Откуда-то сверху шёл постоянный металлический звон - будто где-то в пурге время от времени гудел колокол.

Димка, чуть подумав, двинулся вверх по склону.

Звон становился всё слышнее и слышнее. Свет тракторных фар за спиной начал меркнуть, и молодой парень неожиданно оказался словно в круглом зале, где стены, пол и потолок составлял снег. Диаметром зала и было расстояние, на которое он что-либо мог видеть в пурге.

– Десять шагов вперёд - и обратно, - сказал сам себе Димка, борясь с настоящим страхом, - в такую пургу можно в метре от трактора потеряться, а я на сто отошёл. Раз… Два… Три… Четыре…

И из пурги, чёрными рваными кляксами медленно проступая сквозь стену снежного зала, на Димку надвинулся остов разбитого самолёта, куски обшивки которого хлопали на ветру…

 

 

Виктор. 2003 год

 

Рабочий день шёл к концу, но народу в салоне совершенно не убавлялось. Меня это не могло не радовать - покупали хорошо, особенно сейчас, в конце года, когда во многих компаниях выплатили рождественские премии и люди стремились их потратить, в том числе на подарки. Я мельком взглянул на кассу, и на душе ещё более потеплело - там стояла молодая дама в меховой шубке и просила оформить ей продажу «вот этого вот компьютера, ну, вы видите, где такое вот бегает… Ну вот, оно уже разлетелось…» Компьютер этот был корпоративным сервером, для демонстрации на котором крутилась «квака» [1], и я с большой теплотой подумал о том, что вот именно эта дама - «наш» клиент. Меня даже перестал раздражать слепленный кем-то из сотрудников идиотский лозунг «В новый год - с новым компьютером!», но подумал, что было бы неплохо сделать какую-нибудь конфигурацию и назвать её - «Для жён молодых бизнесменов». Или - «Для молодых жён бизнесменов». Чёрт его знает.

Я задержался в углу совсем ненадолго - убедиться, что даму взял в оборот Коля Хрюндель - наш лучший менеджер по продажам. «Не уйдёт», - удовлетворённо решил я и поднялся по лестнице в комнату, которая нам с Сержем служила ещё и кабинетом.

Серж был занят своим любимым делом - через затенённые зеркальные стёкла разглядывал торговый зал.

– Прикинь, как удачно, - он даже не обернулся, - сейчас Хрюндель ей сервак впарит, «кваку» гонять.

– Ладно, когда впарит, тогда и будем радоваться. Что у нас на сегодня?

– Двести косых. Конкретно. Дай бог, завтра так же пойдёт.

– Через два дня провал будет. Месяца на два. К католическому Рождеству народ за границу потянется отдыхать, совсем обасурманились. А после Нового года вообще хана - все только и будут думать, как похмелиться. И так месяц подряд.

– Когда нахлынула свобода, нам всё на свете трын-трава. Мы празднуем два Новых года и два Христовых Рождества. Зацени стихи, вчера услышал.

– Ладно, два Рождества, - сказал я уже серьёзно, - что мы с кредитом делать будем?

Кредит, взятый нами для того, чтобы открыть салон, висел дамокловым мечом - как, впрочем, висят кредиты над головами практически всех начинающих бизнесменов. Частично мы взяли его под обеспечение жильём: у Сержа была двухкомнатная квартира на Кутузовском проспекте, у меня - в Тёплом Стане. Но часть средств нам одолжил Лев Давидович Сац, который поставлял вычислительное оборудование для нефтепроводов. И именно эта часть кредита, предоставленная нам под честное слово, беспокоила нас больше всего.

Сац любил делать одолжения.

Но умел их и взыскивать.

– Так что у нас по Сацу? - напомнил я.

– А что по Сацу? Всё то же. Ты и сам знаешь. Прикинь, в сентябре надо вернуть двести штук. Конкретно. Наликом. Как брали, так и отдать. И взяться им особенно неоткуда.

– М-дя… Зарплата гражданам… Проценты… Закупки… Коммуналка… Связь… Налоги… И самим жить на что-то надо.

Подарки родным. Кире. Марине Фёдоровне. Корпоративное Рождество. Обещанная Кире поездка в Анталию. Кроме того, я, поросёнок, уже второй год обещаю маме лечебницу на Иссык-Куле. И отсутствие продаж в первую половину месяца. Это - только январь. Да, Серёгин список зиял многими прорехами.

– Может, перезаймём?

– И кто же нам даст? Чисто-конкретно?

Да, это точно. Пока мы не погасим долг перед Сацем, вряд ли кто-нибудь рискнёт одолжить нам хоть сотку баксов. Таков печальный итог.

– Сходим к нему?

– Ну и…

– Прозондируем. Просить ничего не будем. Может, продлит? Как раз на Рождество? Один хрен рано закроемся.

– Сац на Рождество может упорхнуть куда хочешь, - хмыкнул я.

– И тем не менее. Окажем почтение старику?

– Давай. Звони ты.

– Почему я?

– Твоя идея, ты и звони.

«И почему многие так стремятся избегать людей, которым должны деньги, - даже тогда, когда те не напоминают о долгах?» - подумал я.

Лев Сац был еврей старозаветной породы - не изменял жене (хотя напропалую флиртовал с девочками - но это был у него ритуал ещё той, советской, эпохи), деньги признавал только в виде наличных (я подозреваю, что в глубине души вообще мечтал о серебряных шекелях и золотых дукатах) и не прощал долгов. Да. Совсем не прощал. Посетить-то его, безусловно, стоило. Лев Сац был сам по себе интереснейшим мужиком. Ещё один математик советской эпохи, ставший крупным бизнесменом новой России. И при этом предельно осторожный. Люди, с которыми он начинал, сейчас находились за рубежом и косили под политических беженцев. Сац же жил там, где и раньше, - не в Лондоне и не на Рублёвке, где мог купить не просто дом, а квартал недвижимости, а просто в большой, перестроенной из нескольких, квартире на Красноармейской улице.

В любом случае, Новый год - лучшее время для разведки боем, которая называется визитом вежливости…

Следующий раз я увидел Сержа через неделю после Нового года. Как и многие магазины, не торгующие водкой или огурцами, мы полностью закрылись на русские рождественские каникулы - с 30 декабря по 14 января. Но сразу после русского Рождества мне понадобился забытый в офисе органайзер, и я наткнулся на Серёгу, гонявшего в гордом одиночестве монстров по новому 22-дюймовому жидкокристаллическому монитору. - И как, был у Саца?

– Да не очень чтоб… - Серж опустил даже своё обычное «прикинь».

– То есть?

– Ну, собственно, как и ожидалось… Всю сумму, с процентами, он ждёт в сентябре. Если не получится - магазин с офисом переходит в его собственность. Прикинь, мы можем рассчитывать остаться при нём управляющими.

– Не поспоришь. Щедро. И сколько наших туда уйдёт?

– Да тысяч двести пятьдесят.

– И достать ещё надо столько же.

От Сержа преизрядно пахло коньяком.

– И где это ты Новый год праздновал?

– Прикинь, товарищ удачную сделку обмывал. На два лимона баксов чистой прибыли.

– Вертушка газа?

– Да нет. Самолёт…

– А я думал - самолёты дороже стоят. Гораздо.

– Есть у меня знакомый, бывший полярный лётчик, Игорь. Кожаные куртки, сброшенные в угол, ну и так далее.

– Ну и…

– Этот лётчик реставрирует самолёты времён войны. И продаёт их буржуям. За конкретные деньги продаёт. Найдут «пыонэры» какой-нибудь «мессершмитт» в болоте, он его вытащит, отреставрирует - и прямо своим ходом продаёт. Товар жуткий спрос имеет. В развитых странах, имею в виду.

– Да… Вот люди - деньги прямо из воздуха берут. Точнее - из болота.

В офисе горел свет - вероятнее всего, на первом этаже выпивали уборщики. Все они пришли к нам из того же НИИ энергетических линий и электросвязи - в основном, мужики из институтских мастерских, мы попутно поручали им ремонт мелких схем и монтаж локальных сетей.

– Чёрт. Время уподобиться пролетариям. Людям без будущего. Вон, скоро Сац у нас дело отнимет, сами такими же станем.

– Не каркай.

Я достал из сейфа бутылку коньяка.

– Как насчёт продолжения банкета? И бога ради, ни слова о компьютерах и ссудах. Просто так. Не хочу. Не сегодня…

Мы разлили по рюмкам тёмный, отливающий золотом напиток.

– Ты знаешь, - продолжал Серж, - я же всегда хотел лётчиком стать.

– Угу, - поддержал я, - а стал компьютерным барыгой.

– Да не в том дело, - отмахнулся он. - Просто потому-то я и в аэроклуб записался, и много у меня приятелей среди летунов. Среди них есть люди прямо чокнутые на старых самолётах. Прикинь?

– На «этажерках», что ли? - понять такую чокнутость мне было трудно, хотя у каждого из нас свои тараканы в голове. Ким, один из охранников офиса, по ночам всё время «летал» на каких-то авиасимуляторах времён Первой мировой. Видно, тоже кайф ловил…

– Не-е-ет, - озадаченно откликнулся Серж. - «Этажерки» - это круто, прикинь… Реально, так круто, что о них сегодня даже и не думает никто… Их реально не осталось нисколько. Люди летают на самолётах Второй мировой войны. Вот «мессер» поднимут из болота, восстановят его полностью и летают… Взрослые деньги за эти самолёты платят. Конкретно. Ну, как только что…

В дверях послышалось медленное шарканье. В светло-голубом, мерцающем дневным светом проёме возник силуэт. Это был Дмитрий Сергеевич Сабуров, старший смены уборщиков, по совместительству - монтажников. Человек он был много повидавший и много умеющий, только по жизни - полный неудачник. И даже внешним видом он напоминал выражение одного МИФИшного профессора: «Нынешний инженер, товарищи, пошёл даже не серый, а тёмно-серый». У меня даже сложилось впечатление, что он ничего и не хотел от жизни - только твёрдую, даже не очень большую, зарплату, крышу над головой и неизменный стопарик водки перед сном. Был он, конечно, алкоголиком, но тихим, без закидонов. Так, бывает, запьёт дня на четыре, и всё. Но когда Дмитрий Сергеевич не пил, то мог рассказать очень много занятного. Побывал он в молодости чёрт-те где: и на мысе Шмидта, где лопатой отгонял белых медведей от складов с радиорелейным оборудованием, и на полуострове Таймыр, где их экспедиция била северных оленей молотками с лодок на переправе, и в месте падения Тунгусского метеорита, где проводили геофизическую разведку в поисках нефти. Причём сам Дмитрий Сергеевич уже потом про Тунгусский метеорит узнал, что там он упал, дескать. В экспедиции следов падения они так и не встретили. Сергеич так и остался в убеждении, что вся история с метеоритом - обычная фишка, «наука» власть на деньги развела.

– Присаживайся к нам, Сергеич, - предложил Серж. - Хлебни коньячку.

Дмитрий Сергеевич постоял, чуть покачиваясь, и двинулся к нам. Судя по всему, он слышал конец нашего разговора.

– Да, где только эти самолёты не лежат… Мне тоже случилось найти один…

– Где? - Лицо моего «компаньеро» будто озарилось.

Вот тогда бы мне и вмешаться, прихлопнуть это озарение, вывести за шиворот Дмитрия Сергеича и накрепко запретить слушать разговоры хозяев, а тем более в них лезть. Однако жалость к самим себе и к таким же неудачникам, как и мы, желание послушать истории о дальних странах и неведомых путях, а также три рюмки коньяка удержали меня от этого. После чего наша налаженная, хотя и не без некоторых трудностей, жизнь, набирая обороты, уверенно покатилась под откос.

 

 

Димка, он же Дмитрий Сергеевич Сабуров

 

– Вообще, мне несколько раз пришлось самолёты находить. Два «Дугласа» лежат на Танюрере - это на Чукотке, был такой аэродром запасной. Один раз нашёл истребитель в тундре. Он на бочках стоял, его, видимо, поднять пытались. Но не удалось, так он и стоит, как памятник. Мотор только с него сняли, вооружение. Меня, кстати, расспрашивали про него какие-то авиаторы, видимо, тоже поднять хотели. Я им точку на карте примерно поставил, только там без вертолёта не найдёшь ничего. Колымская низменность, страна миллиона озёр и мамонтовых бивней. Но самый странный самолёт я нашёл очень давно, когда ещё до армии в геодезистах работал. В Орхоянском отряде Северо-Восточной геодезической экспедиции.

Мы тогда везли сани со снаряжением на базу. Шли мы одним трактором из Орхояна, есть такая дыра на берегу Охотского моря. Хребты там - невысокие, но страшные. Как писал Федосеев, тоже наш брат, геодезист, «застывшие судороги земли». Людей там никаких не было, только чукчи оленей пасут. То есть они там не чукчи зовутся, а ламуты, но разницы большой нету. От стада до стада - полтыщи километров, и всё это зовётся - «совхоз».

С Орхояна до базы мы ходили одним и тем же маршрутом. Зимник пробили. Но в одном месте зимник этот шёл по голому руслу реки. По гальке, то есть. И на этом месте мы сбились с пути. На мороженой гальке даже трактор следов не оставляет. Вот мы и уползли в какой-то распадок, их в сторону моря миллион уходит.

Конечно, была позёмка. Не пурга, конечно, но радости мало. Идёшь - как в молоке плывёшь. Видно только то, что прямо под тобой. Ну и в десяти метрах, конечно. И вот мы остановились как-то, и слышу я, будто кто по железу стучит, в рельс бьёт. Бомм-бомм-бомм.

Прошёл я буквально тридцать метров - и упёрся в гору. А на горе - самолёт висит. И куски обшивки о каркас стучат…

– Большой самолёт-то? - скорее для проформы спросил я.

– Да дело не в том, большой он или маленький. Это был очень странный самолёт. Я таких не видал никогда - ни в кино, ни в книгах. Огромные крылья. Впереди - круглая кабина, будто крылатый головастик какой-то. Внутри он был снегом забит. Но снаружи мы его весь облазили. Интересно ведь!

– Реа-ально… Наш это самолёт или какой? - поинтересовался Серж.

– Наш? - Сабуров удивлённо замотал головой. - Про что я скажу определённо - этот самолёт точно был не наш. На нём ни одной русской буквы не было. Если честно, по-моему, мы на нём вообще ни одной надписи не видали. Сергей Сергеич, механик партии, сказал, что это американский самолёт, наверное, ленд-лизовский. Их же своим ходом перегоняли, с Аляски на Запад. Вот один из них это и есть…

– А потом вы его ещё раз видели?

– Да нет… А зачем? Квадрат там был не наш, я даже и не скажу, кто на нём работал. Может, вообще с воздуха съёмку доделывали. Потом у нас своя свистопляска началась. Бало?к работяги по пьянке сожгли. Инженер Федотов спятил, говорит - ему мыши курить запретили. Две недели непогода стояла, начальство спирт казённый пило. Только спирт кончился, тут Федотов и говорит - всё, бросаю курить. Просыпаюсь утром, а на тумбочке мыши сидят и говорят мне так вдумчиво - бросай курить, Федотов! Вот он и бросил… Делириум. Белая горячка. Пока его в больницу везли, пока замену искали… Тут весна подоспела, надо было работу навёрстывать.

– Прикинь, Сергеич, - и в голосе Сержа я услыхал настороженность крадущегося кота, желающего зацепить лапой поющую на шкафу канарейку. - Я, конечно, понимаю, бородатый год, и далее… А сейчас ты бы этот самолёт мог снова найти? Реально?

Сергеич задумался, как может задуматься честный хмельной человек. Было очевидно, что он не хочет врать, но и разочаровать хорошего человека ему тоже не хочется.

– Стало быть, это уже после развилки на Слепагае было. Мы прошли часа два, потом видимость совсем пропала. На тракторе часа два - это километров двенадцать-шестнадцать. Потом мы ещё часа два шли в пурге, но это - километров восемь, не больше. И выперлись в маленькое ущелье - может, их там шесть, может, семь… В общем - если очень надо, - найти можно! - И он подставил рюмку под душистую струю коньяка.

Серж откинулся на стуле с видом добившегося своего человека. Или кота, так-таки словившего свою птичку.

«Цап!»

 

Поиски очертаний

 

Ещё вчера, уходя из офиса, я понимал, что просто так это сидение не закончится. На столе стояли две опустошённые бутылки коньяка, что само по себе у меня никакого протестного чувства не вызвало: у нас не пункт управления космическими полётами и не центр управления АЭС. Я даже усмехнулся, увидев нарисованные с пьяной нарочитой аккуратностью кроки среднего течения неведомой мне реки Слепагай и её притоков, уходящих в ещё более неведомое Куракское плато. Кроме этого, на столе лежали эскизы очертаний самого самолёта, а также несколько распечатанных фотографий из интернета.

Я пожал плечами, но тут как чёртик из табакерки, выскочил Серж, примчавшийся в офис ни свет ни заря. Сначала я решил, что он вчера оставил здесь нечто важное, телефонную книжку или мобилу, уж очень взволнованным и деловитым он выглядел. Но Серж только очень тщательно собрал со стола изрисованные листки и сложил их в специально приобретённую по этому случаю папочку.

Я хотел было спросить: «А оно того стоит?» - но, поглядев на не вполне протрезвевшее лицо компаньона, решил, что не надо.

Дмитрий Сергеевич рисовал самолёты всю неделю. Насколько я понял, Серж решил попытаться создать «фоторобот» упавшего аэроплана, подобно тому как полицейские всего мира изготавливают фотороботы по словесным описаниям потерпевших. Фоторобот, судя по огрызкам бумаги, иногда попадавшимся мне на глаза, удавался не вполне. Аэроплан на нём получался то двухмоторным, то четырёхмоторным, расположение крыла оказывалось то нижним, то верхним. Я от души жалел и Сержа, и Дмитрия Сергеевича, попавшего в цепкие Серёгины лапы и вынужденного вспоминать конструкцию, которую он видел тридцать пять лет назад в течение сорока минут при вполне форс-мажорных обстоятельствах.

Но потихоньку изображение на набросках начало стабилизироваться, один рисунок всё более и более походил на другой, и через неделю «фоторобот», созданный со слов Дмитрия Сергеевича, уже оказался на нескольких сайтах энтузиастов авиаколлекционирования в интернете.

Теперь Серж засиживался в офисе допоздна. Он читал многочисленные послания знатоков авиационной истории. Я никогда не думал, что в нашем прагматичном мире столько людей любят вещи, которыми им никогда не придётся ни обладать, ни пользоваться. Однако людей таких было много, вещи они знали самые невероятные, например, чем отличаются шасси «Юнкерса-87» от шасси «Юнкерса-87B». Все эти люди знали друг друга, переписывались, и появление в их среде неофита в Серёгином лице, видимо, вызвало настоящий информационный всплеск.

Но и это было ещё не всё. К нам стали приходить странноватые личности, чем-то похожие на компьютерных сумасшедших середины девяностых годов - небритые, нестриженные, с запахом изо рта и нездоровым блеском в глазах.

Они спрашивали Сергея, окружали его кольцом и уводили на верхние этажи, в мрачные и пустые институтские коридоры. От них пахло болотом, ржавчиной, гнилью и травкой. Наш бухгалтер Марина Владимировна звала их морлоками.

В какой-то момент Сержа не оказалось на месте, и глава морлоков обратился ко мне. Он долго озирался, крутил головой, прикрывал дверь, снимал телефонные трубки, пытаясь изобразить всяческую секретность, и в конце концов предложил мне приобрести горсть немецких медальонов-«смертников», ручку управления с модели «Мессершмитт-109» выпуска первой половины 1943 года, звенья ленты от авиационной пушки ШВАК и намекнул, что если условия его устроят, то он может предложить и более серьёзный товар. Я ужаснулся, но сделал каменное лицо и порекомендовал ему обратиться в подвальный клуб «Подвиг», который, как я знал с детства, располагался в цокольном этаже соседнего здания. Глава морлоков изменился в лице и навсегда исчез из нашей жизни.

Несколько позже я решил воскресить свои юношеские воспоминания и проехал мимо соседнего здания. Неоновая реклама светилась привычным названием, однако под ней крупными голубыми буквами пояснялось, что сегодня здесь располагается гей-клуб.

Тем не менее я решил, что, пока я являюсь Серёгиным компаньоном, подобным типам дорога в наш салон будет закрыта.

– А что в этом такого? Я у них покупаю информацию. Это - «чёрные следопыты», они раскапывают места боёв, интересуются историей. Этой историей у нас, похоже, уже никто из официальных лиц не интересуется.

– Интересоваться историей - одно. А продавать медальоны-«смертники» по двадцать пять баксов за штуку - совсем другое. Мой собственный дед под Воронежем пропал без вести. Они и его «смертник» за четвертак продадут? Люди, которые торгуют памятью павших, - не люди, нелюди, понял! Нет будущего у людей, торгующих собственными павшими! Памятью тех, кто спас их жизнь!

«А не этим ли мы собираемся заняться, разыскивая пропавший самолёт? Надо всё рассказать Кире».

 

Лев Давидович Сац

 

Сац обычно принимал гостей очень просто. Но просто так люди к нему не шли. Нашего круга люди, имею я в виду. Льва Давидовича мы знали, ещё будучи студентами, когда он читал нам высшую математику и введение в теорию вероятностей. Позднее, уже как молодые научные сотрудники, праздновали защиту его докторской диссертации. Мы не могли взять в толк, как человек может защитить докторскую диссертацию в области теории вероятностей. В этом было что-то от Эйнштейна. И Барнума [2]тоже.

Позднее выяснилось, что не только от Барнума и Эйнштейна. К Сацу за помощью обращались очень разные люди, и он, видимо, просчитав с помощью теории вероятностей риски в самых разных отраслях бизнеса, начал вкладывать туда деньги.

Конечно, он не был богачом первых шальных лет приватизации. Но тем прочнее он стоял на ногах. И при этом - заметьте! - не забросил свою родную кафедру и даже продолжал читать лекции, подкатывая к институту на новеньком «мерсе».

На этот раз не мы посетили Саца, а Сац посетил нас.

Он зашёл в салон один, большой, плечистый, в чёрном драповом пальто. Чуть сутулый, чуть лысоватый, чуть с проседью. Побродил среди стоек с мониторами и блоками готовых машин. Всё так же иронично отказался от услуг менеджеров, мгновенно угадавших в нём состоятельного человека и подскочивших с предложениями «помочь». И только проведя в торговом зале не менее получаса, он прошёл к нам.

– Недурно, молодые люди, весьма недурственно. Гляжу я, вы нашли моим деньгам хорошее применение… Менеджмент внимательный, хамит умеренно…

– Кто хамит? - подскочил Серж.

– Да вы успокойтесь, Сергей. Я разве запомнил кто? Да какой русский менеджер не хамит? Менеджер - это ведь иноземное произношение замечательного русского слова «приказчик». А про приказчиков, извольте, прочитайте классиков русской литературы, хотите - сами наблюдайте их через систему видеонаблюдения…

– Мы хотели вас посетить в самое ближайшее время…

– Ну, вместо этого я решил приехать сам. Посмотреть своими глазами, так сказать, что у вас здесь происходит. Я понял, что у вас возникли определённые трудности.

– Собственно говоря, да, Лев Давидович. Мы хотели попросить вас об отсрочке долга на семь месяцев. Учитывая проценты, естественно…

– М-да… Помню я, вы говорили мне об этом… А что вас, собственно говоря, беспокоит? Динамика продаж?

С человеком, когда-то посвятившим жизнь цифрам, цифрами проще всего и разговаривать. Я протянул Сацу несколько балансов, и через минуту он всё понял.

– Да, действительно, ситуация не очень стабильная. Но в целом больших опасений не вызывает. Меня беспокоит другое… - Он едва запнулся. - До меня дошли определённые слухи, что вы ввязались в некое очень сомнительное предприятие… - «Самолёт!» - подумал я… - Слухи об этом… м-м-м… предприятии… доносятся до меня отовсюду. И даже из тех мест, откуда бы я предпочёл ничего не слышать. А в сомнительные предприятия, как показывает практика, пускаются или люди, как бы так выразиться современным языком, «с ограниченной ответственностью», или не уверенные в своём будущем. Дело в том, что временные трудности возникли сейчас и у меня. Поэтому я вынужден настаивать на точном соблюдении нашего договора по долгу. Договору, который и так, как вы наверняка помните, имеет вполне щадящий характер. Если вы не возвращаете его в сентябре, то это предприятие переходит в полную мою собственность. Вашу часть, в размере двухсот тысяч долларов, я вам, разумеется, возвращаю. И даже не буду настаивать на том, чтобы вы оба покинули этот симпатичный кабинет. Кто-то из вас останется здесь в качестве управляющего - право слово, мне, что ли, заниматься торговлей компьютерами, или даже вы оба - наверняка у вас здесь есть какое-то разделение труда, в которое я не вникаю. Заметьте, управляющий - это не приказчик, отнюдь… А зашёл я сюда прежде всего вот зачем - Софья Мироновна, как всегда, устраивает у меня на даче вечер встречи учеников. Вот я, собственно говоря, лично и занёс приглашение…

Трудно сказать, когда я сообразил, что Сергей принял рассказ Сабурова за путь к одному из вариантов получить деньги. Он стал допоздна засиживаться на работе, иногда не выключая компьютер на ночь, и поутру на экране монитора проступали рыбьи очертания фюзеляжей, фонарей кабин, каплевидные фигуры двигателей. Это были фотографии и чертежи, наброски и вообще отсканированные листы бумаги, очень похожие на стивенсоновскую карту острова сокровищ, с подписью «Здесь зарыт главный клад». Посреди рабочего дня он уходил из офиса, прихватывая с собой Сабурова, которому он специально для этих выходов купил на собственные деньги неброский, но нестыдный костюм. Костюм этот висел в Серёгином шкафу рядом с его собственными личными вещами, предназначенными для представительских выходов. Возвращаясь из этих таинственных отлучек, Сабуров снимал костюм, аккуратно вешал в шкаф и вновь надевал обычную замурзанную джинсовую пару инженера.

Сперва мне казалось, что Серж таким образом сублимирует нереализованную мечту стать лётчиком. Немного позднее я сообразил, что на неё наложился присущий подавляющему большинству мужиков вирус кладоискательства. Что получится из этой взрывоопаснейшей для предпринимателя смеси, я не брался предсказать.

Обеспокоившись всерьёз, я предпринял некоторые собственные шаги. Первым делом - обратился к знакомому лоеру, с которым неоднократно выпивал в «Китайском лётчике».

Как ни странно, лоер отнёсся к Серёгиной идее более чем снисходительно.

– Собирание дорогих и летающих игрушек сейчас - моднейшая вещь. Поиск их - работа весьма специфическая, но не сверхъестественная. Но, насколько я понимаю, твой приятель контактирует с очень авторитетными людьми в данной области и ещё не сделал ни одного необратимого шага. По сути, никто даже не знает, где лежит этот его самолёт, который он собирается поднять. Так что я бы на твоём месте не дрыгался и курил бамбук - видали мы и более невероятные пути получения денег.

Более невероятные пути получения средств я тоже предполагал, но с трудом. Никто не знал не только где лежит этот самолёт, но и кем он выпущен и какой модели. Как, впрочем, не знал этого и сам Серж. И даже всемогущий интернет помог разобраться нам в этом очень и очень нескоро. Но где-то через месяц - помог.

– Прикинь, конкретно, - Серж вместе с Димой разглядывали изображение на мониторе. - «Invader FA-26 C Strato Scout». Вариант, предназначенный для поставки в Россию. Отгружено около двух тысяч штук. В зоне боевых действий не использовался согласно двусторонней договорённости между СССР и США об использовании объектов ленд-лиза.

– А на хрен он нам тогда был нужен, если его нельзя было поставлять на фронт? Что это за бомбардировщик такой? Может, на нём и воевать нельзя было?

– Прикинь, его потому и нельзя было использовать в качестве фронтового, что он такой люксовый, - медленно произнёс Серж. - Бздели, что он к фрицам попадёт, те съюзают его технические решения. Они были у нас только в резерве Главного Командования. Реально. Так же, как и «Кобры», только в войсках ПВО. Когда у нас Покрышкину разрешили на «Кобре» полетать, скандал случился. А этот самолёт использовали только для аэросъёмок Берлина и важнейших объектов. Но не совсем этот.

– А какой?

– В обычном варианте. Наш вариант - стратосферный разведчик с радиолокатором. Объединённая кабина пилота и стрелков, полностью изменённая носовая часть - видишь, такая решётчатая головешка, он так похож на головастика? Их изготовили всего пять штук. Не осталось ни одного. Цена полностью восстановленного экземпляра - $8 000 000. Прикинь!

Первой моей мыслью было - зря Сабуров всё это увидел. Хотя… Восьми миллионов должно хватить на всех… Не говоря уж про такую ерунду, как Сацу деньги отдать.

Похоже, что все вокруг испытали аналогичные чувства.

– Восемь миллионов, матерь Божья… Как квадратный трёхчлен. «А я себе такого и представить не могу».

Вечером мы втроём пили коньяк вокруг включённого монитора.

– Чего я хочу - конкретно, - благодушно произнёс Серж, - я хочу продать этот самолёт, можно сказать, «на корню» - то есть, его описание вместе с точным положением. Реально заниматься его вывозом и подъёмом на крыло мы не будем. Прикинь, это может стоить около полутора-двух миллионов USD. Сумму мы поделим на троих - чисто-конкретно. Вся эта заморока потребует организации поездки на место падения ероплана - и будет сама по себе приключением ещё тем.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.