Сделай Сам Свою Работу на 5

Интуитивно подсознательно 11 глава





И в заключение такой вот где-то прочитанной мной высокомудрой сентенции – еще более высокомудрое заключение: «Конечно, до этого дойти нелегко, но все-таки возможно при Божьей помощи…»

Господи, Господи, Господи! Без Бога ни до порога…

Как это там в Евангелии от Иоанна? «И познаете истину, и истина сделает вас свободными…» (8.32).

И в параллель тому созвучно марксистско-материалистический «безбожный» постулат: «Свобода – это осознанная необходимость…»

Истинно, как в народе говорят, что ни поп, то и батька. Иди за ним, верь ему, и он, этот поп, или большевистско-марксистский батька-комиссар приведут тебя к настоящей (единственно настоящей, единственно подлинной!) якобы крайне необходимой тебе вере. Ибо без Бога не до порога. Только вот русский народ и тут искони на свой лад размышляет: «Бог-то Бог, да будь и сам неплох…»

А теперь вот еще и демократически-рыночные комиссары-плюралисты меня и попов наших русских вразумляют, подсказывают-указывают единственно верный путь к истине. Хотя еще древний грек Пифагор учил, что свобода и демократия несовместимы и что подлинный хозяин своего духа должен бороться как с демократией, так и с тиранией. Только вот если я стану бороться, стану противиться этим батюшкам, то я и еретик, и, вообще, чуть ли не враг, коего надо к ногтю, а то и к стенке. Ха-ха-ха, хорошенькая истина в последней инстанции! Попу-то что, ему всякая власть – от Бога, а вот мне, еретику…



Нет, отец Михаил далеко не какой-нибудь ограниченный приходской священник, но тем не менее пойти под благословение к нему, поцеловать ему руку, поклониться ему – значит поклониться сегодняшней так называемой демократической власти, власти капитала, власти грабителей-олигархов, да еще и в подавляющем большинстве совсем не русских, даже если они и выставляют себя, видите ли, «новыми» русскими. Не-ет, вот этого-то мой еретический слабый умишко не то что переварить – принять противится. И от такой Божьей помощи – увы, открещивается.

Якобы простодушные, истинно верующие попы и иже с ними высокомудрые власть предержащие вкупе с холопствующими перед ними умненькими-благоразумненькими лизоблюдами властно назидают: не отрицай того, что по уровню своего духовного развития не понимаешь! Ну как же, как же! Они понимают, а я… И все те, кто проявляет недовольство демократически-рыночной свободой и ропщет, это, конечно же, еретики, недоумки и даже экстремисты… А как же – «судите не по словам, а по делам их?..»



Истина в начальной инстанции – у попа? Истина в последней инстанции – у Бога? Почему же, по какому такому праву суд и расправу за любой ропот еретиков судить кидается вкупе с попами, так сказать, всего лишь земная власть? Та нынешняя власть, которой воровство, грабеж народом созданного достояния, мошенничество и спекуляция возведены в ранг якобы благодетельного государственного предпринимательства… «Не укради!..» А – крадут тысячами и сотнями тысяч, миллионами и миллиардами. А что же, а где же русские православные попы, Русская Православная Церковь? В сторонке? Или, по существу, с ними заодно? Не так ли?..

«Повиновение Богу есть свобода», – учил высокомудрый философ Сенека. А поскольку всякая власть от Бога, то повиновение власти – конечно же, и есть самая-самая правильная и нужная свобода. Хорошенькое дело, хорошенькая свобода! Как сказал поэт, молчи, скрывайся и таи и мысли, и мечты твои, и тогда ты свободен. Да-а-а… И это при библейско-евангельском утверждении, что Бог создал человека свободным…

Ну, право, если я свободен прирожденно, так и позволь мне быть свободным, думать и поступать сообразно моему свободному разумению. Реальное, практическое знание, даже элементарный здравый смысл нуждаются ли в какой-то ирреальности, в вере? Теорема Пифагора, например, не нуждается в том, чтобы в нее верили, она существует – и точка. А в Бога нужно верить, да еще без всяких сомнений и раздумий – как дети: вам сказано – и не спорьте! Но тогда вера исключает мысль, исключает поиски истины, хотя мысль – искра Божья, не так ли?



Господи, Господи, Господи!..

Опять же марксистско-материалистический постулат: «Мысль, идея, овладевшие массами, становятся материальной силой…» А если эта мысль – правда? Что, такая мысль, такая идея – страшны? Кому?.. Народу или попам и власти?

Господи, Господи, Господи!..

 

Полмиллиона от попа

 

Если верить редактору «Гдовской зари», настоящим, в смысле самым умным и самым праведным среди всех других священников Гдовского округа, был архимандрит Лев из деревни Прибуж. Потому, мол, к нему и едут и идут не только из окрестных деревень, но и из Пскова, и из Питера, и даже из самой Москвы. Особенно она расхваливала его за то, что на трапезу у него собиралось всегда превеликое множество народа, и никто не уходил не накормленным. И для каждого у него находилось и что-нибудь вкусненькое, и ласковое, ободряющее слово. И она с гордостью объявляла, что избрала не отца Михаила, а именно его своим духовником, призывая последовать ее примеру.

Ей словно и невдомек, что не у каждого, ох, не у каждого своя машина или хотя бы деньги на автобус, чтобы вот так сел, да поехал туда, к этому обходительному и хлебосольному батюшке. Мне, в общем-то, было и небезынтересно с ним познакомиться, но личной машины у меня не имелось, а на автобус все как-то не собрался.

А спустя некоторое время мои намерения и вообще резко изменились. Началась предвыборная кампания, когда на пост президента России наряду с Ельциным выдвинул свою кандидатуру от коммунистов лидер их новой партии – КПРФ Геннадий Зюганов. Страсти разгорелись нешуточные. Вообще не в пример недавнему прошлому партий в стране оказалось невообразимое множество. По ехидному замечанию одного из местных остряков, как земляники в лесу. И едва ли не от каждой ко мне стали заявляться посланцы с просьбой поддержать, пойти агитировать именно за их кандидата. Да еще и с посулами всяческих благ в виде значительных денежных сумм для издания моих книг. Но вот эти-то посулы меня больше всего и оскорбили: как будто я распоследний продажный мерзавец! И я вместе с бывшим секретарем райкома КПСС Федором Александровичем Сафоновым пошел агитировать за Зюганова.

Причем сразу же предупредил его, что я давно уже не стопроцентный коммунист. Видя, что творится в стране и как ограблен и унижен русский народ, я из партийно-интернациональных стройных рядов сам себя числю яростным русским националистом. Вот с этих позиций, если он не против, и пойду с ним агитировать за Зюганова. А если это для него неприемлемо, то и не пойду. Заметно на минуту поколебавшись, он согласился, и мы поехали с ним по деревням.

Это, конечно, еще больше отдалило от меня отца Михаила, но сейчас не о том речь. В разных деревнях нас с Сафоновым встречали по-разному, но в Прибуже почти никак: собралось всего лишь семь человек, да и то больше не из местных жителей. Почему? Оказывается, отец Лев запретил.

Хм, ладно. Перед тем, как побеседовать с собравшимися, мы расклеили кое-где наши листовки. Через некоторое время смотрим – подошел к одной из них невысокого росточка поп, почитал, воровато оглянулся по сторонам и – хоп! – сорвал, сунул в карман и – дёру. Мы аж расхохотались. Но, вместе с тем, это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Это был именно отец Лев, и лучше бы он этого не делал, ибо сразу потерял мой к нему интерес. Если уж у нас с тобой идейные раногласия, то давай в споре, в беседе и выяснять истину. А вот так…

Кто-то из древнегреческих мудрецов сказал, что иногда по одной фразе о человеке можно судить больше и вернее, чем о десятку выигранных им сражений. А уж по поступку…

Еще более пристрастно стал я судить и о якобы очень крупной сумме денег, выделенных отцом Львом отцу Михаилу на строительство храма. Во-первых, где он эти деньги взял? Во-вторых, почему вручил так, чтобы об этом отец Михаил помалкивал. Значит, чего-то опасался? Что ж, по тем советским временам за большие деньги запросто могли спросить: а где и как ты их заработал? А соответственно и взыскать. Чего уж после всего этого негодовать, что у него перехватили славу, пальму первенства в сооружении храма, ведь инициатива и решение практических весьма и весьма нелегких задач принадлежали все-таки не ему, а именно отцу Михаилу. То есть, если следовать амбициозной логике архимандрита, надо во всеуслышание признать, что он, этот подпольный советский миллионер, все теперь купил – и славу себе, и даже самого отца Михаила. Как же при этом проповедовать евангельское: «…Удобнее верблюду пройти сквозь угольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19.24). Сам-то копил деньгу, богател.

Слышал я, конечно, и о том, что священника нехорошо и попом называть, и осуждать его за всякие разные прегрешения – большой грех. Но, думалось, а как же Пушкин с его знаменитой сказкой о попе и работнике его Балде? Или что позволено Юпитеру, то не позволено быку? Да тут жизнь так складывается, что втягивает в самые неожиданные водовороты судьбы, и хотел бы отстраниться, да не можешь.

К тому же я был, как мне не раз уже говорили, невозможным максималистом. Рано, с двенадцати лет, оставшись без родителей да еще с тремя младшими братишками и совсем уж малолетней трехлетней сестренкой, как я рос, где набирался ума-разума? Да, главным образом, из книг. И врезались в память такие, скажем, максимы, как вдохновенно торжественный лозунг Максима Горького:

«Да здравствуют люди, которые не умеют жалеть себя!»

Или его же гордое, дерзновенное:

«Безумству храбрых поем мы песню. Безумство храбрых – вот мудрость жизни!»

А – Данко:

«Что сделаю я для людей? – воскликнул Данко. И вдруг вырвал из груди свое сердце… И высоко поднял его над головой…»

А Николай Островский, его Корчагин:

«Только вперед, только на линию огня – к победе!.. Чтобы не было потом мучительно больно, чтобы не жег позор за бесцельно прожитые годы!..»

Но ведь по-своему об этом сказал мне и отец Михаил:

– Надо же Русь из греха вытаскивать!..

Вот что влекло меня к этому молодому священнику, несмотря на нередкие мои с ним размолвки. Даже, если вдуматься, роднило духовно, хотя я для него, был наверняка до невозможности нерадивым мирянином, а зачастую и еретиком. А еще, хочешь не хочешь, нельзя не признать и его организаторский талант, умение ставить перед собой и решать нелегкие практические задачи, не жалея для этого ни времени, ни сил. А силы, впрочем, кипели в нем в преизбытке. За его внешней кажущейся флегматичностью угадывался темперамент страстный и деятельный. Темперамент общественника, темперамент гражданина, темперамент борца.

Отчетливо проявлялось это, когда он вел богослужение, читал молитвы и проповеди. Он отдавался этому с самой искренней истовостью, и было видно, как много тут от богатырской силушки, а еще больше – от внутреннего горения, от вдохновения, от ощущения значимости свершаемого, что порождало в душе тот близкий к восторгу подъем, когда нужные слова сами срываются с губ. Тут он представал учителем, о котором говорят, что он учитель по призванию.

И еще я видел, с какой любовью носит он облачение священника. С любовью и с гордостью. И это тоже было мне вполне понятно. Любил же я свою офицерскую форму – форму военного летчика со всеми ее регалиями, любил свою профессию – так и он. А без любви к своему делу и дела не получится, и будет одна бездушная, сплошная казенная фальшь. «Какой бы летчик был, ах, какой летчик! – думал я, любуясь им, а вот…» А что – вот?.. Трудно еще сказать, чье поприще важнее, значимее, ответственнее…

Размышляя так, я вдруг спохватывался, ловил себя на том, что противоречу сам себе. Но и это было понятно. Просто, что ли, всю жизнь будучи атеистом, вот так взять да разом и поворотиться на сто восемьдесят градусов! Это же такая ломка – всем ломкам ломка. Словно скалу на меня навалили, а выкарабкиваться-то из-под нее надо самому. И не только выкарабкаться, а подняться над всеми своими сомнениями и противоречиями, над самим собой. Даже вот в личных человеческих взаимоотношениях. Коль уж начали мы общаться и в чем-то находить взаимопонимание, то взять и пойти… Пойти в храм, пойти к нему самому…

Вот этого-то сделать я и не мог. Гордыня? По христианским постулатам гордыня – едва ли не самый тяжкий грех. А почему – грех? Что ж тут плохого – гордиться, скажем, своей профессией, своими честными родителями, своими замечательными дедами-прадедами, своей великой Родиной? Да и своими благими делами в служении родной стране! Гордится же он, в конце концов, своей рясой, что ж, упрекать его за это, что ли?..

А постоянные церковные призывы к покаянию, к смирению? Гордыня – великий грех, смирение – великое благо. А как же «…несть власти не от Бога…» (Рим. 13.1)? Всякая, любая власть – от Бога, и посему перед ней нужно послушание и смирение… Это и перед сегодняшней-то, видите ли, демократической?.. Ельцин, когда рвался к власти, бия себя в грудь, на всю вселенную вопил, обещал, что на рельсы ляжет, если народу станет хуже, а потом… Видел я его лоснящуюся от сытости, этакую смиренно-благообразную физиономию по телеящику, когда он вдруг появился в каком-то храме со свечечкой в руках… Ты гляди-ка, вдруг набожным стал! Ну и ну…

Рожу-то скорчил смиренно-благообразную, руки со свечой, а по локти в крови! Первая, величайшая из величайших, гуманнейшая святая божественная заповедь – «Не убий!» И если ты на вершине власти, и если власть – от Бога, так ты первым строгого строже блюди эту заповедь! А вместо этого – из танковых пушек – по Дому Советов! По безоружной толпе защитников, поверивших в «демократического царя Бориса…» И потом оторопело с болью, с гневом ахнувших: «Борис Кровавый!»

«…Несть власти не от Бога!..» Нет ли?!

Благородна, красива и другая заповедь – «Не укради!..» И если ты на вершине власти…

А с вершины власти людоедская «шоковая» гайдаризация и оголтело-грабительская чубайсизация-приватизация, которую народ тотчас окрестил «прихватизацией». И не только так называемое общенародное национальное достояние, но и личные сбережения в один момент оказались в руках неизвестно откуда вынырнувших миллионеров и миллиардеров, неких Гусинских-Березовских и прочих Абрамовичей.

Ну и что? А – ничего… Смирение!

И первыми – ну, прямо-таки, и смех, и грех! – смирились… Коммунисты! Свыше 18 миллионов числилось их в могучих-монолитных рядах КПСС, возьми каждый хотя бы по одной булыжине – «оружии пролетариата» – а?..

Ну, разве что можно в смущении пробормотать: было 18 миллионов членов партии, но это не значит – коммунистов. Однако это уже другой разговор. А тут главное – смирение.

Следом смирилась «могучая и непобедимая, в боях познавшая радость побед» Советская армия, присягавшая на верность великому Советскому Союзу. В гарнизоне, где я служил, военные летчики теперь что-то около полугода или даже больше того не получали денежного довольствия. Ну и что? А … ничего. Жены, офицерские жены, боевые подруги гордых (теперь уже не сталинских, а, надо полагать, ельцинско-демократических) соколов вышли на аэродром для проведения митинга протеста, а их мужья… смиренно тетешкались с полуголодными своими детишками. Смирение!

В таком же более чем интересном положении оказались бюджетники и пенсионеры. В Гдовской средней школе прекратились занятия, забастовали учителя. Как сказала мне одна из учительниц, у полуголодных обносившихся ребятишек «скачут… вши». Мыла купить не на что. И, как сказал один из пенсионеров, «перед котом стыдно… кота нечем кормить…»

Ну и что? А – ничего. Перед верховной столично-президентской властью смирилась областная власть, перед областной – районная, перед районной – «простые верноподданные», люди-человеки. Словом, сверху донизу – смирение, смирение, смирение. И что в итоге? Закавыка! Большевистская диктатура требовала безоговорочного послушания и смирения, обещая за это в светлом грядущем коммунистический рай, теперь так называемые демократы обещают в еще более светлом будущем капиталистически-рыночный рай, а возрождающаяся церковь – еще более райский рай где-то там, в загробной жизни. К кому идти с таким узелком в небольшом районном городишке – к бывшему секретарю райкома КПСС, нынешнему главе районной администрации или к священнику отцу Михаилу? К кому ни пойди, для каждого мой приход был бы больной и высокомерной насмешкой. Естественно, я не пошел никуда.

Да и не в этом суть. И даже не в том, что я всегда считал и считаю за лучшее и наиболее верное во всем разобраться самому. Суть в том, что в такой вот обстановке быстро разлетевшаяся молва об огромной сумме денег, выделенной одним священником для другого (пусть и для постройки храма), получила до невозможности скандальный резонанс. Вот, мол, люди бедствуют, нищенствуют, а они…

И больше всего все спрашивали-переспрашивали: а сколько, сколько? И когда, уж не знаю, откуда, узнали, то ахнули: шестьсот тысяч! Более полумиллиона! Это по тем временам была сумма невероятная. Да еще стало известно, что хранилась она обладателем не на сберкнижке, а дома, причем хранил он ее закопанной в землю. Тут уж общему негодованию, казалось, не будет предела.

К чести отца Михаила Женочина, распространяться на эту тему он не стал. Отметив, что – да, самую большую сумму пожертвовал архимандрит Лев Дмитроченко, конкретно сумму, чтобы не разжигать страсти, не называл. Притом особо подчеркивал, что жертвовали многие, очень многие. Первую тысячу рублей дал широко известный талабский старец с острова Залита отец Николай. Три тысячи поступило из церкви Михаила Архангела, что в деревне Кобылье Городище. Две с половиной тысячи пожертвовал архиепископ Владимир. Пять тысяч – Псково-Печерский монастырь, шесть тысяч – город Остров. Четыре тысячи долларов – граф Андрей Иванович Стенбок-Фермор из Парижа. Десять тысяч рублей прислал настоятель Никольского храма в Любятово протоиерей Владимир Попов.

О сборе средств было объявлено в прессе, в той же «Гдовской заре», и хотя перечисления на указанный счет в сравнение с вышеуказанными не шли, но тоже были. И еще трудно сказать, что по нравственным законам значимее – полмиллиона из тугой мошны богача, или копейка из кошелька бедствующего в нужде. А уж самому себе возносить осанну да чванливо оповещать весь честной народ, что вот, мол, я какой – больше всех дал, и вообще, прямо скажем, более чем неприлично. Тем паче – священнослужителю. Уж кто-кто, а он, надо полагать, при его-то церковном сане обязан руководствоваться словами Христа: «…Когда творишь милостыню, пусть левая твоя рука не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6, 3,4).

Не зря же, однако, говорят, что где большие деньги, там зло и сам дьявол. Где презренный металл, сатана там правит бал. Не моему бы многогрешному языку о том молвить, да, видно, совладать с лукавым бесом наш досточтимый отец Лев не сумел. Незадолго перед открытием и освящением построенного заново, то есть возрожденного Димитриевского собора

в «Гдовской заре» появилась публикация о том, что возведен храм стараниями и на средства отца Льва, щедро выделенные им «из его личных и церковных сбережений…»

Ядовитой гадюкой поползла эта скандально-сенсационная информация по городу, по району и далеко за пределы района, поскольку 6 ноября 1991 года, аккурат перед самым освящением храма, была под броским, громким заголовком «Подвиг священника» продублирована в «Псковской правде». Была она направлена, разумеется, против отца Михаила, будто он не имеет к строительству храма ни малейшего отношения, а обернулась, к великому сожалению, против всего только-только начавшегося тогда массового движения за возрождение уничтоженных большевиками храмов в стране. Да, без преувеличения скажем, и вообще против возрождения Русской Православной Церкви, против только-только воспрянувшей религиозной жизни в народных низах.

Как так? А очень просто. После более чем семи десятилетий безбожной власти подавляющее большинство населения было в плену атеистического «просвещения». Если не сказать вернее – атеистического дурмана. В клубах и библиотеках, особенно сельских, можно было видеть еще плакаты, где под карикатурным изображением попа броско, аршинными буквами красовались злоехидные стихи Демьяна Бедного: «Все люди – братья, люблю с них брать я!» Соответственно – реакция на «подвиг отца Льва: «Откуда это у него такие «личные и церковные сбережения?!.» И вывод – «Все они такие, эти, видите ли, батюшки! Даром, что ли, после Великого Октября рядом с дворянами да царскими офицерами к стенке ставили! Вместе с купчишками да кулаками как класс ликвидировали!... Тоже ведь – эксплуататоры!...»

Не знаю, обдуманно ли, необдуманно – могло быть и так, что просто «услужливый дурак опаснее врага», но явно преднамеренно раздутый коварной «Гдовской зарей» сыр-бор заполыхал во всю ивановскую. А тут еще скопом нахлынувшие в ту смутную пору зарубежные миссионеры экуменизма и всевозможного толка доморощенные сектанты. К моему удивлению, в нашем небольшом районном городишке действовало аж четыре секты. Ко мне то и дело по-лисьи подкатывались: «Пойдемте к нам… Пойдемте к нам!..» Мои резкие отказы их не смущали: «Да вы хоть накоротке загляните… Ну, просто посидите, послушайте!..»

На одной из таких «посиделок», как мне поведали, пришедшим было роздано в подарок аж четыре десятка дорогих, вошедших тогда в моду, кожаных американских курток. Вот, мол, пошел бы – и тебе бы досталось…

Стоит ли удивляться, что некоторые из начинающих православных прихожан как бы вполне обоснованно дезертировали. Ведь все это вроде бы закономерно вписывалось в объявленное Мишкой Меченым, этим иудой, предавшим и возглавляемую им КПСС, и Советский Союз, «новое мышление» с его «общечеловеческими ценностями». Поскольку, мол, объявлено на государственном уровне о свободе вероисповеданий, каждый имеет право жить и думать по-своему. А к тому же еще при участии того же первого (и последнего!) президента СССР Горбачева, лично встречавшегося с папой Римским, был создан аж Всемирный Совет Церквей и о «христианстве без границ». Поди разберись во всей этой чехарде простому мирянину! И надо ли особо говорить, кому на руку была неприглядная картина каких-то до невозможности, до противного неприятных кривотолков и амбициозно-корыстных разногласий между двумя местными православными священниками.

Если подойти с надлежащей серьезностью, то прав был, несомненно, отец Михаил. Несмотря на свою молодость и сравнительно небольшой еще срок церковного служения, он проявил не просто похвальную выдержку, не обостряя обидный для него и вынесенный на обсуждение всем, кому надо и кому не надо бы, не им затеянный спор, но и подлинно зрелую рассудительность. Даже, можно сказать, благородную умудренность. А у ослепленного – будем называть вещи своими именами! – да, да, ослепленного погоней за личной славой отца Льва, хотя он был и по возрасту, и по многолетнему опыту церковного служения вдвое старше, вот этой-то умудренности и не хватило. 8 ноября 1993 года архиепископом Псковским и Великолукским Евсевием был освящен второй придел храма в честь священномученика Вениамина. Через год – 8 ноября 1994 года – им же было совершено архиерейское освящение центрального придела и полное освящение возрожденного собора, а отец Лев всё продолжал жаловаться, всё распалял страсти.

«Всю жизнь копил я эти деньги», – писал он 17 марта 1995 года Владыке Евсевию. И не в первый, и не в последний раз. И не ему одному. Как стало модным говорить про такое – зациклился на деньгах. Очень уж ему было до невозможности невмоготу. Еще бы! Столько лет то в одном месте, то в другом в землю зарывал, пока наконец не пристроил, вроде, в надежное дело. Тут бы и вздохнуть с облегчением. Ведь не передай он их отцу Михаилу, они наверняка обесценились бы при грянувшем дефолте, а то и совсем пропали бы, как пропали сбережения у всех граждан. Тем паче, что он-то их даже не на сберкнижке хранил. Да, пожалуй, лучше бы пропали, тогда хоть разом всем бы терзаниям конец. А то получается, что он сам, своими же руками… А, да что говорить!.. Да они же ему сперва пальцы жгли, а теперь – душу!

Как там писал горлан-главарь пролетарских поэтов Маяковский? «грядет капитал – его препохабие!..» Истинно – препохабие и грянуло с демократически-рыночной контрреволюцией, с возвратом капитализма в нашу страну, завладевая умами и душами наших людей. Вот – вплоть до священников. Так получается. И как ни относись к бородатому основоположнику безбожного коммунизма, нельзя не вспомнить его слова о том, что если капиталист загребает большие деньги и получает возможность иметь триста процентов прибыли, то он теряет всякую совесть.

Это я к чему? Да все к тому же: деньги – зло. И чем их больше, тем больше зло. Вот и между двумя священниками, проповедующими: «Возлюби ближнего своего, аки самого себя!..» Выходит, они проповедуют, а «диавол ходит, яко рыкающий лев», и… Что же теперь, как поведет себя отец Михаил? «Мне отмщение, и аз воздам?!» А что? Легко ли, просто ли получать упреки и нарекания, несправедливые обвинения и злорадные, косые ухмылки злорадствующих недругов? Вот, мол, ты какой! Что, отпираться будешь? Брось, дыма без огня не бывает, и если говорит такой человек, как добрейший из добрейших архимандрит Лев, то… Да чего уж там, своя рубашка ближе к телу, возле воды ходить, да не замочиться…

И продолжалось это, заметим, не один день. И нельзя не отдать должное тому многотерпению, которое проявил отец Михаил, не обостряя отношений ни с отцом Львом, ни с кем из тех, кто в глаза и за глаза возносил на него напраслину.

Да, выдержке его позавидуешь. А если и заспорит, то говорит сдержанно, спокойно, рассудительно. Многим, да и мне в том числе, не раз резал правду-матку в глаза, да так, что с иными потом и вовсе расходился всерьез и надолго, а то и навсегда, но – опять же нужно отдать должное – с достоинством, не преступая порога приличий и житейского такта. Как и со мной, чего уж греха таить, зачастую не в меру и некстати задиристым и грубым.

В глубине души осуждая себя и раскаиваясь, пошел я все же в храм, пошел. Не то чтобы угрызения совести повлекли, а… Ну, предлог опять же себе в оправдание выискал: поприсутствовать при венчании знакомых парня и девушки. Вот, говорят, нынешние браки потому и непрочны, что свадьбы без венчания в церкви проводят, с одними только богатыми пьяными застольями. Иное дело – венчание. Красивый, что ни говори, впечатляющий обряд. Когда в романах описание читаешь или в художественном кинофильме показывают, слеза прошибает от умиления. А мне…

А мне, как тому Ванюшке, кому и под пуховой периной камешки. Когда жених и невеста, держа в руках зажженные свечи, вышли на середину храма и встали на полотенце перед аналоем, где лежали крест, Евангелие и напоминающие своим видом царскую корону венцы, у невесты вдруг погасла свеча. Бракованная оказалась. Хор пел псалом, прославляющий благословенное Богом супружество: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе», а тут такой казус. Ох, дурной знак, дурной…

И молитвы, в которых вспоминается создание женщины из ребра Адама, и «да убоится жена мужа своего», мне, мягко говоря, не показались очень уж здесь уместными. Если жена из ребра мужа, то ей нельзя быть ему женой, это же кровосмешение. И потом почему она должна бояться мужа, если он любит ее? Нет, что-то не то, явно не то.

Не понравилось мне и то, что жениху и невесте поднесли чашу с вином. Общую на двоих, знаменующую собой их общую судьбу с общими радостями и горестями, которые предстояли теперь новобрачным, и они попеременно, в три приема испили вино под читаемые попом молитвы. А мне вспомнилось якобы явленное Христом чудо на браке в Канне Галилейской, когда он там воду в вино превратил. Ну, ей-ей, не с этого ли и начинается спаивание русских людей? А я хорошо помню проводимые в не столь уж и отдаленные годы наши комсомольские свадьбы принципиально без пьяных застолий. А то, видите ли, питие – веселие Руси есть…

И совсем уж повергли меня в полное уныние такие, сопровождающие иерейское благословение величальные слова:

«Возвеличься, жених, как Авраам, Будь благословен, как Исаак, и умножись, как Иаков…

И ты, невеста… возвеличься, как Сарра, возвеселись, как Ревекка, и умножись, как Рахиль…»

И это – в образец, в пример юной русской чете… Русской!..

 

«…За нерозшуком»

 

Меня начали одолевать дурные сны. Даже и не сны, а один и тот же, навязчиво повторяющийся сон. Будто и сплю я и не сплю, просто лежу на своей кровати, но вроде и не на кровати, а на каком-то маленьком, узком, как постель, утлом плотике. Или, вроде, и не на плотике, а на резиновом надувном матраце, а вокруг вода. Бесконечная, без конца и края – вода. И что ни ночь – все тот же дурацкий сон. Вода, вода, вода…

– Вода – беда, – без запинки «разгадала» жена.

Да чего ж тут гадать? Ее и в самом деле в сегодняшней нашей жизни, во всей постперестроечной, демократически-рыночной действительности, сколько беды. И не только у меня, не только у нас – у всех.

Жена плакала. Меня убивали ее бесконечные слезы, я перестал ей рассказывать о своих невеселых сновидениях, но причин и без того было более чем достаточно. В Петербурге от нашей дочери к другой, богатой, ушел муж. В Петрозаводске внезапно умер – отравился так называемой паленой водкой ее младший брат жены. В Пскове совсем неожиданно от рака ушел из жизни муж ее младшей сестры. В Петербурге от инфаркта скончалась старшая сестра. Вода, вода, вода… А она и на похороны поехать ни к кому не могла – сама тяжело больна. Приходилось ездить мне. Возвращаюсь – стиснув зубы, молчу.

– Ну, рассказывай! – плачет.

А чего рассказывать? Легко ли? У самого сердце давит – мочи нет.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.