Сделай Сам Свою Работу на 5

Интуитивно подсознательно 7 глава





– Хитрый поп! – говорю. – Молодой, а хитрый.

– Нет, – на полном серьезе отвечает, – я не хитрый. Я – умный.

Может, шутит так, а может, и нет. Может, излишнее самомнение, а может, и нечто другое, непонятное мне. Но – любопытное. Так или иначе, с таким собеседником приятно дело иметь. Может, и шутит, а задумаешься. Или, как еще про таких говорят, с ним не соскучишься.

И я поймал себя на том, что при всей нашей разности он мне… нравится! А моя дражайшая – та и вообще ему, как самому родному, с умилением улыбается:

– Правильно, отец Михаил, правильно! А то он же у нас, – на меня кивает, – один такой белый да пушистый. Ему уже и все родственники мои об этом говорят, и Вера Владимировна. А он… С него всё как с гуся вода. А уж я… Чуть что, он мне Ходжу Насреддина цитирует. Выслушай, говорит, женщину и поступи наоборот…

Всё ясно, нашла себе против меня союзника, теперь ее не остановишь. Ну вот, уже и за рукав его тянет:

– Да вы зайдемте, зайдемте, чего же мы будем тут посреди улицы торчать. Я сейчас ужин соберу, поужинайте с нами…

– Нет, нет, спасибо, я накоротке. Уж извините великодушно…

– Ну, хотя бы чайку, а? А то у меня уже и ноги устали, тяжело стоять.



– А вы присядьте, – услужливо распахивает дверцу своего «москвичонка» обходительный джентльмен в рясе. То, что он сам за рулем, – это тоже своего рода экстравагантность для обывателей: «Ха-ха, глядите-ка, поп по улице несется – вся земля под ним трясется!» – и предмет еще большего к нему обожания со стороны моей благоверной. Втиснулась в кабину, что при ее полноте не так-то просто, и смотрит оттуда на меня со значением. Вот, мол, ты и военный летчик, и писатель, а своей машины не имеешь… А вот он…

Время уже близилось к ужину, но наступила пора белых ночей, да и погода была безветренная, тихая. В небе, клонясь к закату, еще ярко сияло майское солнце, так что и не поймешь, который час. И мы разговорились. Он же меня и вовлек в обмен любезностями, подсластив пилюлю:

– Правильно вы делаете, что людей не чураетесь. Другой бы, может, на вашем месте и через губу не сплюнул. А вы… У вас есть что народу сказать, и вы знаете, что сказать, и умеете сказать.

– Спасибо, – говорю, – а как же иначе? Забиться в норку премудрым пескарем да и помалкивать в тряпочку? Или, как страус, голову в песок спрятать? Не то время, чтобы по-клопиному в своих щелях отсиживаться.



– Вот и я о том же, и я… Полагаю, знаете: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Слово – всему первооснова, а молчанием, сказано, предается Бог.

Увлеченный его словоохотливостью, подхватываю:

Словом можно убить, словом можно спасти,

Словом можно полки за собой повести…

– Здорово. Это чьи стихи?

– Ленинградского поэта Вадима Шефнера. А есть и еще сильнее, вот:

И если я гореть не буду,

И если ты гореть не будешь,

И если он гореть не будет,

И если мы гореть не будем,

То кто ж тогда развеет тьму?!

– Ух, ты! А это кто?

– Более десяти лет отсидевший в тюрьме за свои убеждения турецкий коммунист Назым Хикмет.

– Да-а-а…

– А? То-то! Или не знаешь, что первыми коммунистами были первохристиане? Все у них было общее, жили коммунами, и почему бы, казалось, большевикам вдруг стать врагами и палачами христиан в России? А? Не потому ли, что большевики, их верхушка, по крайней мере, были вовсе и не русскими?

– Да-а-а…

– А еще знаешь, был у меня в Ленинграде хороший друг, замечательный литературовед и фольклорист Петр Созонтович Выходцев. Могучий мужик, покрупнее тебя. Всю войну рядовым солдатом прошел, а это – сам понимаешь… Не зря орденом Славы награжден – высшей солдатской наградой. Так он мне, бывало, когда заспорим, знаешь, что говорил? Давай, говорил, руководствоваться не тем, что нас разъединяет, а тем, что объединяет.

– Да-а-а… А это что?

– Русскость наша, вот что. Русский патриотизм. Русская любовь к родной русской речи, русскому народу, русской земле.



– А-а…

– Б-е-е! Сидели на трубе. А про попа Шкоду тебе в духовной академии читать не доводилось?

– Шкоду? Это что – фамилия?

– Эх ты! Это лучший друг Александра Сергеевича Пушкина в годы его ссылки в село Михайловское – тамошний протоиерей Илларион Раевский. А поп Шкода – это ему такое прозвище его же прихожане дали. Веселый вольнодумец, сам знаешь, тоже тот еще шкодник. И вот сойдутся, бывало, слово за слово – пыль столбом и дым коромыслом. «Разгорячатся, разбранятся, – дочь этого священника Акулина Илларионовна потом вспоминала, – ну, все, думаю, никогда больше теперь и разговаривать друг с другом не станут. А наутро, гляжу, Александр Сергеевич опять в окошко стучится. Выходи, говорит, отец Илларион, мириться будем...»

– Да-а-а… Но мы-то…

–А мы что – не русские?

– Да-да-да, – зададакал отец Михаил, заволновался, значит. Но вдруг хитро ухмыльнулся: – А Пушкин-то первым, а?..

«Тоже, однако, шкода!» – хотелось сказать, но он опередил:

– А поедете завтра со мной в Трутнево?

Трутнево – небольшая деревушка километрах в тридцати от Гдова по дороге на Псков.

«Во, – соображаю, – поп уже и туда свое проповедничество простирает. Шустрый, однако, деятельный. Не зря, значит, та же Попова уязвлено ворчала: “Такому дай волю, так он весь район церквями застроит!”»

– А зачем? – тоже ехидненько этак подначиваю, – Русь из греха вытаскивать?

– Истинно так! – ничуть не смутившись, отвечает.

– Ну, разве что так, – в полушутку мнусь. – Все ж таки за тридцать верст киселя хлебать…

– Поезжай, – поймав мой искоса брошенный на нее взгляд, милостиво разрешила жена. – С батюшкой можно… – И поправилась: – С батюшкой нужно…

Мне, признаться, в общем-то, и небезынтересно было. В Трутневе, по старинному преданию, когда-то в давние времена людям было явление Пресвятой Богородицы с Божественным Младенцем. И сохранился там возле пещеры, которую и доныне называют чудесной, гранитный валун с глубоким отпечатком Божественной стопы. Естественно, туда постоянно шли паломники и просто любопытствующие туристы, а местные жители ежегодно проводили религиозное празднование «шестой пятницы», то есть шестой после Святой Пасхи, отмечая этот день многолюдным Крестным ходом.

По дороге протоиерей рассказал, что лишь после войны – в 1952 году – властям удалось якобы по просьбе избавившихся от религиозных предрассудков граждан животноводческого совхоза «Смена» прекратить паломничество к Святому камню и запретить празднование «шестой пятницы». А он вот теперь, спустя аж сорок лет после того запрета, решил с прихожанами этот запрет нарушить, празднества возобновить.

И ведь возобновил! Крестный ход для малонаселенной сельской глубинки был на удивление многолюдным. Из ближайшей церкви в деревне Кунесть к чудесной Трутневской пещере двинулось человек триста, если не больше. Шли в торжественном молчании, радостные, с благостными лицами. Лишь иногда негромко кто-нибудь вспоминал, что вот, мол, еще недавно задерживали, если кто решался пойти, штрафовали, а люди всё равно шли, и мы теперь идем! Идем, уже ничего не боясь, потому что заступница Матерь Божия за нас! Сколько бы ложь и зло не царствовали, добро и правда все равно победят!

Когда с иконами и молитвенным пением подошли к Святому месту, никакого гранитного валуна не обнаружили. Но знающие люди сказали, что по распоряжению «сверху» камень еще в 1952 году был перевернут и затоплен в протекающем рядом ручье. Мужчины, участвовавшие в Крестном ходе, тут же вооружились ломами и веревками и вытащили гранитную глыбу на берег. В камне действительно были углубления, одно – ну, ни дать, ни взять, – след женской стопы, другой, чуть поменьше, вроде младенческой.

Как говорится, хочешь – верь, хочешь – не верь, но вот же, пожалуйста, имеющий глаза да узрит!

Мне неожиданно вспомнилось, как однажды, выполняя полет в строю эскадрильи, то есть в составе девятки самолетов, где каждый обязан строжайшим образом держать интервал и дистанцию, чтобы не столкнуться с соседом, я из-за малоопытности в пилотировании из строя, попросту говоря, вывалился и долго потом «телепался» в стороне. Потом, уже на земле, при разборе полетов наш комдив, летчик-фронтовик, Герой Советского Союза генерал Живолуп заставил меня встать, вытянуться перед ним в струнку и показал мне свой внушительный генеральский кулак:

– Законы физики не обгребешь! Понял?..

И так это было доходчиво и убедительно, что вся наша крылатая братва, гордо в ту пору именуемая неустрашимыми и непобедимыми сталинскими соколами, дружно расхохоталась.

– Понял? – повторил генерал.

– Понял, Михаил Андреевич, – с вызовом повинился я. Знал, что он не любит, когда при исполнении служебных обязанностей его называют не по званию, а по имени-отчеству.

И он опять погрозил мне кулаком, повысив голос:

– Вот и запомни! На носу себе заруби, если не хочешь прежде времени в ящик сыграть.

– Есть, товарищ генерал! – отчеканил я по-уставному.

– Ну, вот так-то оно вернее…

А острая на язык крылатая моя братва, чуть что, долго потом еще напоминала мне про законы физики. Подначивала. По-свойски подтрунивала. В смысле: в нашей рисковой работе не на авось, и не на какого-то там Бога или дьявола надейся, а на свое практическое умение и мастерство, основанное на знании законов летного дела. Интересно, что сказал бы мой суровый генерал и что сказали бы они все вот здесь, при виде этих, якобы Божьих следов? Это какие же здесь законы действовали? Или камень был мягким, до жидкого растаявшим под чьей-то ногой, или…

Вода в ручье еще не прогрелась, была прямо-таки ледяной, но двадцать восемь человек под впечатлением увиденного тут же разоблачились и приняли обряд крещения. Лишь один какой-то мальчишка удивленно заметил:

– А ступня-то что же, меньше моей?..

– И зачем Богородице было наведываться в наше захолустье? – поддержал его кто-то стоящий в сторонке. Не иначе, местный учитель физики.

К моему немалому удивлению, отец Михаил ответил стихами Тютчева:

Утомленный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь Небесный

Исходил, благословляя…

И пояснил, что Бог вездесущ и пути Господни неисповедимы.

Ну, и я, когда мы уже возвращались, прочел ему стихи:

Балагуру смотрят в рот,

Слово ловят жадно.

Хорошо, когда он врет

Весело и складно.

– Это кто, Пушкин? – явно поддел он меня.

– Твардовский, – с усмешкой пояснил я. Дескать, знать бы надо.

– А-а…

Нет, не складывалось у нас взаимного дружелюбия, не складывалось. Хотелось спросить еще, зачем Царю Небесному нужно было ходить непременно в рабском виде, но я не стал. Все ж таки на чьем коне едешь, тому и песни пой… А рулил-то он.

 

Прежде чем объединиться

 

А пути Господни действительно неисповедимы. Тем же летом пригласили меня в лес за морошкой. И кто бы, вы думали? Да райкомовский «гипнотизер № 2» с женой и заместителем редактора «Гдовской зари» Надеждой Александровной Коорт на райкомовском «газике». Они воскресную поездку организовали, ну, и для меня местечко нашлось.

По дороге, естественно, разговорились. Разговор затеяла миловидная, судя по всему, весьма общительная супруга нашего вроде бы расслабленно вздремнувшего «гипнотизера». Очень уж, видите ли, пришлась ей по душе моя статья «Возлюби ближнего своего», недавно опубликованная в «Гдовской заре», и еще интервью с отцом Михаилом.

– Только знаете, – вкрадчиво, извиняющимся тоном спросила, – не слишком ли вы вину за погром религии в нашей стране на евреев сваливаете? Большевиками ведь были не одни евреи…

А сама внешне – вылитая евреечка. Ну, я сразу, чтоб не было недомолвок, и ломанул:

– Понимаю. Вас, как еврейку, это, конечно, сильно задело, но…

– Я не еврейка, – вспыхнула она, – я эстонка…

– Да? Но очень уж похожи… Надежда Александровна тоже… А эстонский язык вы знаете?

Оказалось, обе не знают.

– Так какие же вы эстонки? На русском языке говорите, а считаете себя эстонками… И обе за бедных, обиженных мной евреев – горой. Истинно по-русски, по-христиански: «несть ни эллина, ни иудея…» Хвалю!..

В лесу, собирая ягоды, а потом еще и грибы, мы разбрелись в разные стороны, но как только тронулись в обратный путь, опять возник тот же разговор – о моем отношении к евреям. Как вы, мол, относитесь к тому, что они тысячами, даже десятками тысяч дают деру из нашей страны в свой Израиль?

– Ну как же, истинные интернационалисты, – съязвил я. – Истинные марксисты-ленинцы. Верные. Последовательные борцы за то, чтобы «без Россий и Латвий в мире жить единым человечьим общежитьем».

– Ну, это – Маяковский, знаем. А вот вы?

– А я старинной русской пословицы придерживаюсь: «Баба с возу – кобыле легче». Или еще: «Насильно мил не будешь». Так что – скатертью дорожка… А если всерьез, то вот вам и ответ на ваш вопрос. Драпают – значит, чего-то опасаются, боятся. Чего? Того, что их троцкие-свердловы у нас напаскудили, и им чего доброго за то отвечать придется. А вдруг русские вскинутся: «Мне отмщенье… Кровь за кровь!» Да и вообще они же у нас – квартиранты. Это же от них пошло – «эта страна». Нет, не зря говорится, что сколько волка ни корми, он все в лес смотрит…

Словом, выкладываюсь вот так по-русски попросту, смотрю, а наш «гипнотизер» – ни гу-гу. Как глухонемой. Вроде как дремлет, и глаза смежил, а брови сведены и на скулах желваки играют. Ну что ж, думаю, муж да жена – одна сатана, зря я так язык распустил. Опростоволосился. Но в конце концов я же прав, черт побери, вот и пусть знают! Сам же он чуть что – сладкоструйным ручьем разливается: критика и самокритика – движущая сила нашего общества! Вот пусть и воспринимает как дружественную критику. И вдруг…

И вдруг он приоткрыл веки и кинул на меня такой испепеляюще-злобный взгляд, что впору было съежиться. Честное слово, у гоголевского Вия вряд ли был такой пронзительно-уничтожающий взор. И, наверно, не одного меня не раз одаривал он таким убийственным блеском ненавидяще пылающих глаз, если его прозвали «гипнотизером». Да мне-то плевать, я с ним детей крестить не собираюсь…

Только ведь как в той русской прибамбаске говорится, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Кому – война, а кому – мать родна. Для коммунистов расстрел Ельциным Дома Советов в Москве грянул контрреволюцией, а для таких вот «гипнотизеров» – истинно манной небесной. Из кресла райкомовского идеолога КПСС этот Вий вскорости переместился в еще более уютное для него кресло Главы Гдовского района и тут проявил такие таланты, такой азарт в демократизации—приватизации, что, казалось, вот-вот самого Чубайса переплюнет. На коего, кстати, очень похож. Особенно, когда выходит витийствовать на трибуну: тот же надменно вскинутый, заметно выпяченный вперед подбородок, тот же победоносно пылающий, ну, честное слово, истинно фюрерский взгляд.

Как это там у поэта?

У каждого стезя своя,

Сказала как-то мне змея.

Но я-то знал, что так нельзя

Жить, извиваясь и скользя.

Правда, поэт как-то упустил из виду, что змея умеет не только извиваться и скользить, но еще и жалить. А если она еще и в начальственном кресле…

Зашел я однажды по делу к нему в кабинет, так он мне даже сесть не предложил, хотя по возрасту в сыновья мне гож. И сразу – быка за рога:

– Вы что, – сквозь зубы цедит, – думаете, я не знаю, с кем вы подружились? Так вот, учтите, друг моего врага – мой враг!

– А как же, – спрашиваю, – моральный кодекс строителей коммунизма? Вы же первый проповедовали: «Человек человеку – друг, товарищ и брат…» Эх, вы! И не стыдно? А теперь, значит, «возлюби ближнего своего, аки самого себя» уже не из той оперы?..

Не раз мы с ним и после подобного рода любезностями обменивались, а потом еще и такой случай вышел. Пригласили меня выступить на праздничном вечере Гдовской таможни. Мне что-то и не до того было, да отказать – вроде как обидеть уважаемый, дружелюбно расположенный ко мне коллектив, я и выступил. Даже стихи прочел. А там между прочим были такие строки:

Эта личность всем знакома.

Тут балдей иль не балдей,

Перевертыш из райкома

Ныне первый прохиндей…

На вечере присутствовал, в первом ряду перед сценой рядом с «гипнотизером» сидел начальник авиационного гарнизона, в котором я недавно служил, тот самый генерал с замечательными русскими именем и фамилией – Олег Купала. Когда объявили перерыв, он прямо-таки с испугом схватил меня за локоть в фойе:

– Ты что, с ума сошел? Это ко мне не относится, но и у меня скамейка под задницей загорелась. Зачем тебе это надо?

Те же таможенники мне доверительно рассказывали, что генерал с «гипнотизером» с некоторых пор крепко подружился. Ну, разумеется, как только тот занял главное в районе руководящее кресло. Да я и сам это видел: везде они, на всех официальных и неофициальных встречах, рука об руку, чуть ли не под ручку. И еще до меня дошли слухи, что где-то в пути по железной дороге от Питера до Гдова пропал, бесследно затерялся целый железнодорожный состав цистерн с авиационным керосином. Из Питера вышел, назад не возвратился, но и до гарнизона не дошел. Испарился! И генерал тут, конечно же, не при чем, и вообще никто не при чем. Демократия!..

– Эх, товарищ генерал! – говорю. – Не поймете…

– Да ладно, слушай, не надо, а? Ну, в самом деле, чего тебе не хватает? Пенсию неплохую имеешь, стихи хорошие пишешь, ну и пиши, молодец. Но такие?!

– Эх, товарищ генерал, – вздыхаю. – Я же говорю – не поймете. Примете мои слова за казенную красивость: душа болит!..

Он действительно ничего не понял. А когда я тоскливо поплелся домой, на выходе из клуба в тусклом свете уличного фонаря ко мне подшагнул какой-то незнакомый мужик. Набычась, зло прошипел:

– Тебе что, поэт, жить надоело?!

– Грозен рак, да в попе очи, – усмехнулся я, но он уже шагал прочь.

Такие вот шутки долбаная костоломная демократия подкидывала. Дразнила. Разжигала междоусобицу, вовлекала, втягивала в свою мутную воронку. Была идеология марксизма-ленинизма. Приползла, скользя и извиваясь, идеология ель-цинизма. Была разруха Гражданской войны, нагрянула разруха гайдаризации. Было раскулачивание «сельских буржуев», зажиточных единоличников, раздухарилось раскулачивание колхозов и совхозов. Была сталинская индустриализация, был лозунг «Комсомолец – на самолет!», с невиданным размахом разразилась дикая капитализация с ее, видите ли, якобы неизбежным периодом первоначального накопления, и в родном моем авиационном гарнизоне громче грома прозвучало вслух не произнесенное: «летчик, с самолета – долой!»

В мутной воде, как известно, хорошо рыбку ловить. Только, опять же, кому – как. В Гдове вчерашние партийно-комсомольские вожди районного масштаба «ловили» кто мебель из вчерашнего родного райкома, кто райкомовскую легковушку, а кто – и целый рыбзавод. В деревнях раскурочивали, истинно по кирпичику растаскивали свинарники и коровники. А в военном гарнизоне что умыкнешь? Месяцами не получая денежное довольствие, военные летчики, чтобы прокормить семьи, вынуждены были ходить на рыбную ловлю в Чудском озере. Да много ли ее наловишь, не имея для того ни снасти, ни хотя бы мало-мальских к тому навыков! Эх, летчики-летчики! Военные летчики…

Нет, генерал мне о том ни слова не намекнул. Поведал опять же поп. Засидевшись как-то в читальном зале районной библиотеки, прихожу домой, а он, смотрю, в гостях у нас с моей женой чаи гоняют.

– Ловцам человеческих душ! – с нарочитой учтивостью кланяюсь. – Рад видеть в добром здравии и хорошем настроении.

– Инженерам человеческих душ! – в тон мне ответствует и тоже поклон отдает. – А мы вот тут…

– О, – перебиваю, – попы, оказываются, тоже сталинисты.

– Это почему?

– Ну как же! Это же Иосиф Виссарионович дал писателям такое определение. Но тут если сопоставить, ты, отец Михаил, выходит, рангом повыше меня, многогрешного.

– Это как?

– Да так. Я, выходит, всего лишь в меру своих поползновений пытаюсь конструктором быть, а ты, неважно, сварганил я душу или до конца не доделал, ее тут же и перехватишь. Ловок, поп! Ловок!

– Ох, шутник вы! А что до Сталина, так я очень даже его уважаю, это верно. Что ни говорите, это же по его благоволению во время войны Русская Православная Церковь свое возрождение начала. И название получила.

– Ну, как же! Надо же Русь из греха вытаскивать! – тонко так, по моему разумению, напоминаю попу его амбициозный девиз. – Только, – говорю, – что-то плохо у вас, попов, получается.

– Почему – плохо?

– Потому. Прекрасна, замечательна заповедь: «Не убий!» Вот уже две тысячи лет христиане к тому призывают, а толку? И у нас, на Руси, Русская Православная Церковь уже тысячу лет, а по городам и весям кровь и кровь. А уж в наши дни… Вон в Питере одну поэтессу, кстати, глубоко верующую, в подъезде убили. Маневича средь бела дня на Московском проспекте… Старовойтову тоже в подъезде… Листьева… Да и у нас в Гдове… Вон этого, как его… ну, перекупщика рыбы… Не говорю уж о нынешнем разгуле терроризма…

Не ожидавший такого моего наскока, поп растерянно молчал. Жена глазами, мимикой показывала мне, что нашему гостю неприятен такой разговор, но меня уже было не остановить.

– А заповедь: «Не укради»? Это ж с ума сойти можно. Раньше ни мы, ни вообще никто из соседей избы на замок не запирали. И в деревнях так. А теперь? Иду вот недавно по нашей улице – старушка плачет. Что такое? Да вот, говорит, посадила картошку, а утром смотрю – выкопана. Посаженную выкопали. Да вон моя стирала белье, оставила во дворе таз, утром выходит – нет таза, увели. А на днях еще и рукомойник – тю-тю…

– Да, батюшка, действительно, – подтвердила жена. – Да ты же видел, рукомойник у нас за верандой прилажен был. А тут выхожу утром умываться – нету…

– А браконьерство, – продолжаю, – это что, не воровство? В лес, бывало, еще недавно пойдешь – зайцы, лисы, глухари… Да что – зайцы! Лоси без страха к себе подпускали. Идешь, смотришь – лежит и вставать ему лень, не боится. А теперь? Ведь повыбили за последние годы, истребили, словно ополоумел народ. Рыбы сколько было в озере – рыбу извели. Ряпушка гдовская на всю страну с незапамятных времен славилась – ряпушка пропала. Сиг пропал…

– Да, но я-то тут при чем? – буркнул поп.

– Здравствуйте, я ваша тетя! – вырвалось у меня. – А с катерком-то и Мироновым что у вас?

Сердито засопев, поп обронил:

– Ну, у меня тоже семья.

Ага! Как там про Галилея? «Он знал, что вертится Земля, но у него была семья».

– Кто без греха, кинь в меня камень…

– Та-ак! Но что же тогда получается? Получается, что проповеди – проповедями, заповеди – заповедями, а грехи пусть себе здравствуют и приумножаются? А что из сего следует? Вы, церковники, говорите: коммунизм – это утопия, а я, коммунист, скажу: ваше христианство – утопия. Так какого же пса прикажете мне шило на мыло менять?

Сообразив, что своей репликой о бытовом воровстве нечаянно мне подыграла, жена с сожалением покачала головой:

– Вот он всегда так. Заведется – никого не слышит. Только сам себя. Он один во всем прав. И как начнет, как начнет – слова против не скажи. Из-за этой своей правильности со всеми моими родственниками на ножах. Так что вы уж, батюшка, извините…

Как-то снисходительно, что ли, или прощающее усмехнувшись, протоиерей продекламировал:

Он человек. Им властвует мгновенье.

Он раб своих сомнений и страстей.

Простим ему…

Я внутренне так и ахнул, словно мне тычком врезали под дых. Скажи поп нечто подобное от себя, я бы и не поморщился. А он – словами Пушкина. Ну – поп! Вот тебе и «мракобес в рясе!» А он, заметив мое замешательство, и еще добавил:

– Александр Сергеевич, между прочим, считал Библию образцом поэтического и философского совершенства. Так что без знания Библии и Пушкина не понять во всей его гениальности.

– Ага. Особенно без «Сказки о попе и работнике его Балде», – съязвил я. – И еще без «Гавриилиады»…

Грузно ворохнувшись на стуле, протоиерей взял с блюдечка дольку мелко нарезанного моей услужливой хозяюшкой лимона, со вкусом пососал, запил глотком уже подостывшего чая, распрямил свои отнюдь, по моим представлениям, не поповские могучие плечи и в упор посмотрел мне в глаза.

– Давно хочу сказать вам, да все как-то не было случая. Так вот. Вы чуть что – нападаете на евреев. Всё, мол, от иудаизма. Даже христианство введено на Руси потому, что князь Владимир был сыном еврейки Малуши. Полукровка, дескать, что было от него ждать! А вы ни разу не задумывались над тем, что он мог столь же решительно, как и к христианству, сразу склонить народ к иудейской вере, а? И была бы наша матушка-Русь вторым Хазарским каганатом.

Тут у меня и вообще язык к небу присох. М-да, почешешь репу! Думать надо, думать, мозгами шевелить, а не загоревшимися от неожиданности ушами. А поп, приоткинувшись, со значением поправил на своей широкой груди массивный, ярко сияющий наперсный крест, принял достойную, соответствующую его сану важную позу и назидательно единым махом послал меня в нокаут:

– И вообще, вот так по-большевистски яростно нападая на наше русское православие, не знаю уж, вольно или невольно, не становитесь ли вы тем самым как бы тайным агентом лукаво охаиваемого вами иудаизма?

Меня аж на стуле подбросило, словно я сидел на самолетном катапультном кресле:

– Да вы… Да я…

И такая, в самом деле, злость на меня накатила, что я аж задохнулся. А он спокойненько этак подбадривает:

– Ну-ну, слушаю…

– Разве ж я только против евреев? А вон за Чудским озером – эстонцы, они что – нам друзья? В Гдове храмы при отступлении немцев кто взрывал? Эстонские каратели. Гдов кто дотла выжег? Эстонцы. Наших военнопленных в концлагерях на их территории кто расстреливал? Снайперши из женского батальона «Омакайтсе», что по-эстонски, видите ли, самооборона. А сегодня их наследницы – в Чечне. Или те же латыши. Тогда, в семнадцатом, – латышские стрелки, а в годы Великой Отечественной – латышские эсэсовцы, легионеры СС. Две латышские дивизии СС яростнее немцев сражались на их стороне. Бок о бок с эстонской дивизией.

Поп терпеливо молчал. Поощряемый его внимательным взглядом, я спросил:

– Да и вообще под лозунгом «Крестовый поход против большевизма» кто вел? Одни только немцы? Вся Европа шла! Да ладно уж – австрийцы, итальянцы, румыны, французы, чехи и поляки – так даже евреи! Да, да! Про то, что вокруг блокадного Ленинграда совершали Крестный ход с иконой Божией Матери читать нигде не доводилось, а вот что походная еврейская синагога там была – слышал. И про то, что в том крестовом походе против СССР участвовало на стороне фашистов свыше 150 тысяч еврейских вояк…

Поп с явным изумлением поежился:

– Н-ну, не знаю… Не знаю…

– А в Саласпилсе бывать доводилось? Ну, там, где сейчас мемориал жертвам концлагеря смерти. Так там же был не просто концлагерь – там было организовано изъятие крови для нужд германской армии. Брали даже у грудничков. Матери не давали, так латышские полицаи вырывали детей из рук. Особенно зверствовали латыши. Их латышский отряд, который получил известность как команда бывшего юриста Виктора Арайса. Не люди – зверье. Они же, эти арайсовцы, хватали русских младенцев и разрывали их у себя на груди. Капитан Герберт Цукурс во время таких «акций» истерично кричал: «Дайте мне крови! Дайте мне напиться крови!..» Обезумевшие матери волосы на себе рвали, сходили с ума, их тут же расстреливали. И после этого «несть ни эллина, ни иудея»?..

– Да, понимаю. Но то – война, фашизм…

– Ага, а с 16 марта 1991 года в Латвии ежегодно отмечают праздник латышских легионеров. Ну, а про диверсионно-террористические «СС-Ягдфербанд» – команды «лесных кошек» и «лесных братьев» рассказывать не надо. И еще знаю не понаслышке, как при отделении от СССР близ одного из наших военных аэродромов они кричали: «Вспарывайте животы беременным, чтобы они не рожали оккупантов!..»

– Да… Но мне-то что этим сказать хотите?

– А то, что все эти библейские заповеди – утопия. Христианству свыше двух тысяч лет, и что? Утопия! Можно сказать, такая же, как и коммунизм, но мечте о коммунистическом равенстве и братстве еще и века нет, а тут…

– А еще говорили, давайте руководствоваться не тем, что нас разъединяет, а тем, что объединяет. Так мы вряд ли когда-нибудь объединимся.

Я незамедлительно процитировал Ленина:

– «Прежде чем объединиться, надо решительно размежеваться».

– Любопытно, – поморщился поп. – Значит, смертельно разодравшись, коммунизм и фашизм объединятся?

И опять я, видимо, позеленел, потому что у жены испуганно вытянулось лицо. Знала, отмочу, отколю сейчас номер. И я отколол:

– Сейчас мы объединимся, и я побегу, угодливо виляя хвостиком, в храм, и вкушу со лжицы Святые Дары под молитвенный глас: «Честнаго Святаго Пречистаго Тела и Крови Господа нашего Иисуса Христа причащается раб Божий во оставление грехов его и в жизнь вечную, аминь!» И смиренно съем кусочек тела Христова, и запью с сунутой мне в рот ложки Христовой Кровью. Так, да? Но это же каннибализм какой-то, хотя и символический. Кровопийство и людоедство.

Бледнея, протоиерей медленно, тяжело, словно преодолевая навалившуюся на плечи непомерную ношу, поднялся со стула:

– Да-а… Не ожидал я от вас, не ожидал. Не мне бы слышать…

И как-то почти по-старчески сутулясь, шагнул за порог.

 

Волна воспоминаний

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.