Сделай Сам Свою Работу на 5

Психотическая тревога - удастся ли выжить?





Психотические переживания имеют отношение к очень ранним нарушениям, относящимся к фазе симбиоза. Если все идет нормально, у ребенка сформировались симбиотические отношения с матерью, она откликается на его призыв о помощи, у него возникает ощущение безопасности и того, что все будет хорошо. А что может здесь пойти не так?

Давайте представим ситуацию, когда у матери есть какие-то свои проблемы. Например, она родила ребенка и ее бросил муж. Или она, в силу каких-то собственных особенностей и сложностей, не очень чувствительна по отношению к ребенку. Ребенок кричит, а матери нет и нет. Или, наоборот, ребенок спит, а мама посмотрела на часы, решила, что его пора кормить, разбудила и начала кормить, а он еще не хочет есть.

Если такие ситуации возникают хронически, у ребенка нарушается ощущение базовой безопасности, переживание того, что его выживание находится под угрозой. Потому что сам он не может справляться – да, в общем-то, сам еще как бы и не существует, существует только в связи с матерью, а это слияние оказывается небезопасным, возможно, разрушающим. Тогда возникают психотические переживания, которые связаны с ощущением очень большой небезопасности нахождения в мире.



В фазе симбиоза ребенок нуждается в том, чтобы полностью положиться на среду, оказаться с ней в слиянии – и таким образом обеспечить свою безопасность. Вообще, функция слияния как механизма прерывания контакта заключается в обеспечении безопасности. Я не могу справиться с чем-то что больше и сильнее меня, поэтому я должен с этим как-то соединиться, оказаться единым целым. Но если то, с чем ребенок сливается, оказывается небезопасным, проявляет отвержение – возникают нарушения ощущения безопасности. Аналогичные нарушения, в принципе, могут (хотя и не обязательно) возникать и в том случае, если функции заботы о младенце берет на себя не мать, а другой человек. Потому что материнский инстинкт – это материнский инстинкт, у другого человека, сколь бы хорош он ни был, настройка, все-таки, какая-то другая.

То есть, базовое ощущение безопасности нарушается в результате отвержения в этом периоде. Отвержение может проявляться в холодности, безразличности матери, в том, что, например, она не берет ребенка на руки, боясь избаловать. Оно также может проявляться и в форме гиперзаботы, когда мать делает «то, что нужно», не прислушиваясь к потребностям ребенка и не ориентируясь на них. А поскольку ребенок полностью зависим от окружения, то жизнь в таких условиях для него становится очень опасной.



Психотическое переживание – о ненадежности этого мира, о том, что все может в любой момент разрушиться. Когда ребенок раз за разом кричит, а мать не отзывается, у него возникает очень сильное напряжение, такая эмоциональная бомба, которая может взорваться в любой момент. В результате психотик не может выделить фигуру, потому что он постоянно находится в небезопасности. Он не может двинуться куда-то дальше, потому что пребывает в эдаких «зыбучих песках».

К примеру, вы сейчас сидите здесь, что-то записываете, о чем-то думаете - вы вполне уверены в определенной безопасности этого пространства. В стуле, на котором сидите. В том, что стены не рухнут в любой момент. Это ощущение базовой безопасности позволяет сосредоточиться на каких-то других вещах и начать выделять фигуры, например, интереса или какие-то другие. Для психотика это не так. Психотик – это человек, который в своих переживаниях как будто постоянно находится на стуле, который вот-вот может упасть, в помещении, где вот-вот рухнет крыша. Потому что изначальное ощущение надежности окружающего мира не сформировалось. Он не может сидеть и воспринимать лекцию, потому что основная его энергия тратится на проверку того, безопасен ли стул, на котором он сидит, крыша над его головой…



Ведь фигура вырастает из фона, а психотику фон создать не удается. Он затрудняется в формировании фигур, потому что не может опереться на фон. Поэтому психоз очень легко спровоцировать, лишив человека какой-то сложившейся безопасности. И именно поэтому психотические переживания – это те, к которым обычные гештальтисткие приемы и техники не только не подходят, но даже бывают опасны. Допустим, спрашивая «что ты чувствуешь?» или давая какие-то глубинные, вскрывающие интерпретации можно спровоцировать психоз. Соответственно,работа с психотиками – это работа с фоном, построение опоры и безопасности. За счет чего это возможно?

К примеру, за счет того, чтобы не идти вглубь, а, скорее, привязывать возникающие переживания к каким-то объективным ситуациям: «что происходило, когда вы это почувствовали? с чем вы связываете? на чьи слова вы так отреагировали? что вас задело – голос, выражение лица?». То есть, работать не на усилие тревоги, как с обычными клиентами, а на ее снятие. Еще – это тот случай, когда можно и даже нужно бывает давать советы. То есть, задача терапевта состоит в обеспечении надежности, в том, чтобы показать, что в мире есть то, на что можно опираться.

При этом важно помнить, что у каждого человека в жизни могут возникать психотические переживания, основанные на нарушении чувства безопасности – в случае пожаров, катастроф, сложных непредвиденных ситуаций и проч.

КАК РАСПОЗНАТЬ КЛИЕНТА-ПСИХОТИКА?

Бред и галлюцинации как проявление психотического расстройства бывает далеко не всегда. Клиенты-психотики могут выглядеть как обычные, вполне милые на первый взгляд, люди. И очень важным маркером является та реакция, которая у меня возникает по отношению к клиенту. А именно – ощущение небезопасности для выживания, для сохранения себя. Оно выражается в том, как клиент говорит, как он себя ведет… при этом говорить он может о каких-то совершенно нейтральных вещах. Но при этом они распространяют некое ощущение тревоги и безнадежности; как будто все, что они делают, непременно рушится. В этом плане очень показательными бывают сновидения - разрозненные, из которых очень трудно вычленить какую-то целостность.

 

ПОЛЯРНОСТИ

Работа с полярностями в гештальте (на двух стульях, с помощью двух рисунков и т.д.) - это всегда работа с выбором между безопасностью (которую символизирует 1 полярность) и развитием (которую отражает 2 полярность). интересно, что та полярность, которая является родительским прообразом, всегда выступает за безопасность. а та, которая является прообразом ребенка - всегда за развитие. и говори потом, что родители нас не любят :) конечно, этот диалог в сознании идет всегда у любого человека: каждую минуту любой из нас сталкивается с выбором между безопасностью и развитием. однако иногда, в какие-то моменты складывается "революционная ситация" - когда какая-то развивающая потребность набирает огромную силу, и тогда возникает неразрешимая простой логикой ситуация: или загнить в безопасности или идти вперед, рискуя собой. вот тогда и пригождается терапевтический эксперимент со стульями. полностью погружаясь в каждую спорящую сторону, клиент намного лучше осознает не только преимущества одной роли и недостатки другой, но и наоборот - он видит недостатки в том, что раньше считал абсолютно верным, и достоинства в том, что считал ерундой. вот тогда и созревает третье решение: компромисс, обеспечивающий развитие безопасностью.

!!!

unkle_fuka пишет:

В последнее время студенты часто презентуют точку зрения, согласно которой в психотерапии важна любовь и теплые отношения с клиентом. Уважаемые студенты и многие именитые терапевты убеждены, что анализ отношений, профессиональные границы терапевта - это не важно и даже мешает исцелению. Мол, надо клиенту только додать любовь которую он не получил в детстве, важна близость и контакт, а теория и термины это попытка терапевта спрятаться от близости с клиентом, проявление его (терапевта) страхов. Разговор зашел о том, что нет ничего особенного в использовании услуг клиента, хорошо с клиентом дружить за пределами терапии и не очень об этом заморачиваться. В связи с этим я вспомнил

У меня была знакомая - психолог, которая консультировала клиентку с самоповреждающим поведением. Как не позвонит ей мама, так она в какую-нибудь историю попадает. Как-то рассказала мне знакомая, что на сессиях клиентка стала часто рассказывать сновидения о смерти ее, (клиентки) матери. Психолог, о которой идет речь, очень не любила психоанализ и всякие там переносы, поэтому несмотря на мои предупреждения и подтрунивания, она пользовалась некоторыми услугами клиентки. Клиентка подвозила ее домой с работы. В очередной раз по рассказам терапевта ее клиентка много говорила, что во сне убила свою мать, что терапевт похожа на ее мать, так же разговаривает с ней повелительно. После следующей сессии они сели в машину и по всетречной со всей дури въехали в КРАЗ. ГИББД-эшники так и не поняли что это было на пустой дороге.

Все прекрасно, можно говорить теплыми, человеческими словами, пока не появляется неосознанная ярость, пока не встают из гроба семейные призраки. Очень велика вероятность, что психотерапия превратится в проституцию, жертвоприношение, отыгрывание детских фантазий о мести родителям, семейных проклятий, навязчивых идей вытащить из штанов резинку и задушить терапевта. И тогда хочешь не хочешь начинаешь удерживать границы. А границы состоят из агрессии и слова "контракт" и "перенос" тут не самые жесткие из того, что бывает вертится на языке.

 

 

О ПОГРАНИЧНИКАХ

Костя soulspase предложил цитату из "Психоаналитической Диагностики" Мак-Вильямс:


Характеристики пограничной (borderline)структуры личности

1) Слабое тестирование реальности

2) Наличие проективной идентификации. Это когда на вас (или на кого-то) вешают проекцию и провоцируют ее подтверждение.

Например:
- Ты злишься!
- С чего бы это?
- Потому что на твоем гребанном лице застыло такое выражение, что ....
- Зачем ты меня оскорбляешь?..
- Ну я же говорю - злишься...

3) Провокация (нередко незаметная) в поле сильных реакций и переживаний.

Яркой чертой характера людей с пограничной организацией личности является использование ими примитивных защит. Поскольку они полагаются на такие архаичные и глобальные операции, как отрицание, проективная идентификация и расщепление, то, когда они регрессируют, их бывает трудно отличить от психотиков.

Как было замечено выше, способность пограничной личности наблюдать свою патологию — по крайней мере, аспекты, впечатляющие внешнего наблюдателя, — сильно ограничена. Люди с пограничной организацией характера приходят на терапию со специфическими жалобами: панические атаки, депрессия или болезни, которые, по убеждению пациента, связаны со “стрессом”. Или же они являются на прием по настоянию знакомых или членов семьи, но не с намерением изменить свою личность в направлении, которое кажется благоприятным для окружающих. Поскольку эти люди никогда не имели иного типа характера, у них отсутствует эмоциональное представление о том, что значит иметь интегрированную идентичность, обладать зрелыми защитами, способностью откладывать удовольствие, терпимостью к противоречивости и неопределенности и так далее. Они хотят просто перестать получать травмы или избавиться от некоторой критики.

При нерегрессивных состояниях, поскольку ощущение реальности пациентов в полном порядке, и они часто могут представить себя таким образом, что вызывают эмпатию терапевта, они не выглядят особенно “больными”. Иногда только после проведения терапии в течение некоторого времени терапевт начинает понимать, что данный пациент имеет внутреннюю пограничную структуру. Обычно первым знаком является следующее: интервенции, которые, как считает терапевт, были бы полезными, встречаются как атаки. Иными словами, терапевт пытается найти доступ к наблюдающему Эго, а пациент его не имеет. Он знает только, что некоторые аспекты его собственного “Я” подвергаются критике. Терапевт продолжает попытки создать подобие рабочего альянса, возможного с пациентами невротического уровня, и снова терпит неудачу.
В конце концов, независимо от диагностической проницательности клинициста, терапевт понимает, что первой задачей терапии будет простое усмирение штормов, которые продолжают бушевать в этом человеке. Он попытается вести себя таким образом, чтобы пациент воспринимал его как человека, отличного от влияний, создавших и поддерживающих личность — такую проблематичную и отвергающую помощь. Только после того, как терапия приведет к некоторым существенным структурным изменениям, — что, по моему опыту, потребует приблизительно два года, — пациент изменится достаточно, чтобы понимать: терапевт пытался работать с ним на уровне характера. Тем временем, многие симптомы эмоционального стресса могут исчезать, но работа, как правило, будет беспорядочной и фрустрирующей для обеих сторон.
Мастерсон (Masterson, 1976) живо описал (другие исследователи опубликовали аналогичные наблюдения с иной точкой зрения), что пограничные клиенты кажутся попавшими в дилемму-ловушку: когда они чувствуют близость с другой личностью, они паникуют из страха поглощения и тотального контроля; чувствуя себя отделенными, ощущают травмирующую брошенность. Этот центральный конфликт их эмоционального опыта приводит во взаимоотношениях к хождению взад-вперед, включая сюда и терапевтические взаимоотношения, когда ни близость, ни отдаленность не удовлетворяют. Жизнь с таким базовым конфликтом, который не поддается немедленной интерпретации, изматывает пограничных пациентов, их семьи, друзей и терапевтов. Эти люди небезызвестны работникам психиатрических служб, в чьих дверях они часто появляются с разговорами о самоубийстве, демонстрируя “просьбу о помощи — отвергающее помощь поведение”.

Переносы пограничных клиентов сильны, неамбивалентны и не поддаются интерпретациям обычного типа. Терапевт может восприниматься либо как полностью плохой, либо как полно-стью хороший. Если благожелательный, но клинически наивный терапевт пытается интерпретировать переносы так, как их следовало бы интерпретировать с невротической личностью (“Возможно, то, что вы чувствуете ко мне, является тем, что вы чувствовали по отношению к отцу”), он обнаружит, что никакого облегчения или просто согласится с тем, что терапевт действительно ведет себя подобно раннему объекту. Также не является необычным и то обстоятельство, что пограничная личность, пребывая в одном психическом состоянии, воспримет терапевта как подобного в своем могуществе и достоинствах Богу, а в другом (может быть, днем позже) — как слабого и достойного презрения.
Контрпереносы с пограничными клиентами часто бывают сильными и выводящими из рав-новесия. Даже когда они не отрицательны (например, если терапевт чувствует глубокую симпа-тию к отчаявшемуся ребенку в пограничной личности и имеет фантазии относительно спасения и освобождения пациента), они могут вывести из душевного равновесия и потребуют немало сил. Многие аналитики, работающие в условиях стационара (G. Adler, 1973; Kernberg, 1981), заметили, что работники психиатрических учреждений либо имеют тенденцию выказывать чрезмерное сочувствие к пограничным пациентам (рассматривая их как несчастных, слабых созданий, требующих любви для роста), либо относятся к ним чрезмерно карательно (считая их требовательными, склонными к манипуляциям, которые необходимо ограничивать). Служащие стационарных заведений во время обсуждения планов лечения пограничных клиентов часто оказываются поделенными на два лагеря (Gunderson, 1984). Частные практики, проводящие лечение не в стационаре, могут внутренне колебаться между двумя позициями, отражая каждую сторону конфликта клиента в различные моменты времени. Для терапевта не является необычным, если он чувствует себя подобно вымотанной матери двухлетнего ребенка, который не хочет принимать помощь, но впадает в раздражение, если не получает ее/

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.