ВДОГОНКУ ЗА УСКОЛЬЗАЮЩИМ ВРЕМЕНЕМ.

Инерция прибора – это его свойство показывать.

с запозданием величину тех внешних воздействий,

на которые прибор отзывается.

Величина запаздывания индивидуальна для каждого

прибора в отдельности.

(Из законов механики Ньютона).

ЦВЕТЫ ЗАПОЗДАЛЫЕ.

Блажен, кто смолоду был молод,

Блажен, кто вовремя созрел….

(А.Пушкин).

Василий – типичный консерватор уже только потому, что он, как замшелый пень, теперь весь в прошлом. Кроме того, он был не всегда в ладах с фактором времени: типичная черта консервативной модернизации – перестройка вдогонку. Он в молодости отзывался на внешние воздействия с запаздыванием, видимо потому, что с ранних лет отставал в своем развитии. Нет не по уму, и не по сообразительности. Здесь даже, пожалуй, в то время можно было бы сказать о нем: молодой, да ранний, судя по тому, как он сам сказал о себе тогдашнем: «ума хватало, главным образом на то, на что не надо». Даже когда кто-то из сослуживцев на цехкоме отозвался о нем: «какой умный», это не вызвало ни какой насмешливой реакции. Сказанное, однако, может носить и такой, скрытый смысл, смотря по тому, как это сказано. А ведь верно, тут играет роль не только интонация, но и простая перестановка слов. Например, фраза: «умный какой!» уже звучит как откровенная издевка, а если сказать: «слишком умный», то даже как угроза…

Но, своеобразная инфантильность, в смысле позднего физического развития, не могла не сказаться на его взглядах и на поведении. Вот уж кому не подошла бы характеристика: «и жить торопится, и чувствовать спешит», так это ему. Даже первая любовь явилась ему не на заре туманной юности, а чуть ли не в двадцатипятилетнем возрасте, хотя это он и не сразу понял. А что уж тут говорить о других, серьезных намерениях, на пути которых оказывалась эта его нерасторопность, а вернее, незрелость (если, конечно, отбросить причины совсем другого характера, не зависящие от него самого)? …

В свои восемнадцать Вася дружил с девочкой-ровесницей, но вряд ли это чувство можно назвать любовью, к тому же овеянной романтикой. Анечка прибыла в городское предприятие связи в качестве телеграфистки, по направлению после окончания училища, но так случилось, что осела в аппаратной радиоузла, где он проходил практику. У них оказалось много общего, много времени приходилось бывать вместе, и она охотно приняла эту дружбу. Аня казалась совершенно беззащитной, да и, не самом деле, она – круглая сирота, даже не имела близких родственников. Правда, некоторое время спустя, в нашей конторе появился новый сотрудник, некто Аксенов, бывший фронтовик, инвалид, который при ходьбе как-то странно выбрасывал вперед левую ногу. Он сразу взял Анечку под свою опеку, и однажды, после подпития, заявил всем присутствующим, обращаясь, главным образом, к мужской составляющей, что он ее родственник (что вряд ли, скорее всего, просто однофамилец). А для пущей убедительности, добавил:

«Если кто-нибудь ее обидит, будет иметь дело со мной».
Как бы там ни было, но покровительство ей было обеспечено. Как это понял Василий, угроза адресовалось вовсе не ему, поскольку новоявленный дядюшка относился к нему вполне лояльно, и даже не допускал мысли о какой-либо бесчестности с его стороны.

Недолго музыка играла: напряженное время, когда война еще не закончена, и повестка из военкомата круто изменили судьбу Василия. «Исчезли все домашние заботы, не надо ни зарплаты, ни работы» – это только так поется в песне, а на самом деле – все значительно сложнее. Однако, судьбе было угодно, чтобы он, полгода спустя, после тяжелой болезни, получив непродолжительный отпуск, приехал домой, не столько для поправки, сколько навестить родных и близких, и туда, где также находилась Аннушка, которая, оказывается, его не забыла. Встречи и проводы, иногда с вечера до зорьки, не способствовали его равнодушию к этой девушке. Время быстротечно, и накануне его отъезда они условились о переписке. Но, он теперь уже твердо знал, что так долго продолжаться не может, и не стоит дурить ей голову. Ее судьба теперь в чем-то зависит и от него, а он сам ничего не может изменить. Тяжелейшая обстановка дома, его собственная неопределенность, а главное – он не считал себя достаточно подготовленным к самостоятельной жизни. Не был готовым к тому, чтобы круто прервать то, что, по сути, еще и не начиналось, так ничего и не добившись в жизни. Короче говоря, уезжал с тяжелым сердцем, и, едва ли ни в состоянии депрессии, не стал отвечать на ее письма. Были даже две телеграммы (она же телеграфистка!). Помнится, в последнем ее письме был такой фрагмент в стихотворной форме:

… Хожу по помещению, в котором

Висит огнетушитель на стене,

И повторяю: «почему не пишешь?»

И добавляю грозное: «пиши,

Иначе я сорву огнетушитель

И потушу пожар моей души».

Угроза не возымела действия и была приведена в исполнение. Вот так и закончилась эта идиллия, где не было ни Веры, ни Надежды, а по большому счету, и Любви. Привязанность плюс еще что-то, чему он не знал названия. Но теплые чувства и некоторое беспокойство за нее остались. Уже после войны, находясь в командировке на заводе «Кинап», эвакуированном из Ленинграда как раз в те места, Василий, случайно узнав, что Аня живет в другом городе, замужем, и уже стала мамой, мысленно поблагодарил Бога за такой исход.

Страсти улеглись, теперь все внимание – учебе, обходя стороной своих ровесниц с их серьезными намерениями; если его внимание и занимали молодые женщины, то постарше и опытнее его: в их обществе он чувствовал себя как-то комфортнее. Однако, позднее, когда в его возрасте люди уже становятся отцами семейств, вдруг, потерял голову, как мальчишка, не без основания приписывая это явление, которое не лезет ни в какие ворота, своему запоздалому развитию. Дело в том, что предмет его воздыханий, Надежда Федоровна, не только на пять лет старше его самого, она – мать и любящая супруга, будучи женой человека с положением, которое и не снилось Васеньке, неожиданно захваченному чувством первой, настоящей, любви. Кстати, она сама дала для этого некоторый повод, который, правда, ни к чему и не обязывал. Но, тем не менее, хоть и не вдруг, но…

Надежда до войны не успела окончить институт, а теперь, в том же ВУЗе, задействован курс с сокращенной программой, специально для таких абитуриентов, и она готовилась туда поступать. Василий, как мог, помогал ей с оформлением документов, а также в подготовке к вступительным зачетам. Пьянящий весенний воздух, дух березы и запах тополей, проникающие через открытые окна, тонкий аромат, всегда один и тот же, исходящий от ее роскошных волос, да и сама необычная прическа, закрученная в виде раковины какого-то диковинного рапана – все это кружило голову. Да и, вообще, ее (Ее!) сопровождали флюиды, по которым он мог безошибочно распознать, когда она появлялась в помещении, даже ее не видя.

Баскин Вадим, почуяв что-то неладное с приятелем, сначала пошутил, а затем с серьезным видом осведомился, как у него обстоят дела с крышей, на что тот ответил с улыбкой:

-«Кажется, немного сдвинулась, В чем дело – сразу не поймешь».
И невнятно, но вполне серьезно, промямлил что-то в свое оправдание: о наваждении, о чарах, о возникшем взаимопонимании, уверяя друга, что для него есть нечто особенное и исключительное, в общении с этой дамой.

-«Чушь собачья. Какие чары? Какое такое особое, загадочное явление? Обыкновенная баба… ну, правда, привлекательная и с чарующим голосом» - сказал Вадим, понимая сам, что и красивый голос тоже имеет завораживающую магическую силу.

В один из пасмурных дней Надежда, вдруг, заметила:

«Васенька, а не кажется ли тебе, что мы немного заигрались?»

Наваждение исчезло сразу после того, как она уволилась, поступив на дневное отделение института. Странная метаморфоза. Встретились они в институте через каких-то полгода, просто как старые знакомые. Видимо, это и есть как раз то, что «приходит и уходит, как прилив и отлив». То есть, первая Любовь, с Верой, но без всякой Надежды (если не принимать во внимание имени самой «Дамы сердца», которой подошло бы другое имя – Дульсинея Тобосская из известного романа Сервантеса).

Свято веря тому, о чем столько говорено и переговорено, и что точно выражают такие фразы, как: «только раз бывают в жизни встречи», «кто горел, того не подожжешь», сам Василий утвердился в мыслях, что с этой лирикой навсегда покончено, однако, жизнь внесла свои коррективы. Уже в тридцатилетнем возрасте он по-настоящему влюбился в… свою жену. Он даже помнит тот момент, когда это произошло.

Вот он возвращается с работы, и почти возле дома, наблюдает внешне обычную, но как ему показалась, трогательную картинку: молодая женщина «на сносях» (так называла его бабка женщину, готовящуюся стать мамою), несколько тяжеловато, не спеша шагая, внимательно слушает то, что ей пытается рассказать малыш, которого она держит за руку. И только подойдя ближе, он узнает в ней свою Лару с соседским мальчиком, Вовкой. От избытка чувств у Василия даже навернулись слезы. Накануне родов, буквально через день, жена, по совету матери, временно перебралась на улицу Зеленина, чтобы быть поближе к бабушкам. Беременность изменила ее черты, далеко не в лучшую сторону, но Василий этого уже не замечал. В течение нескольких месяцев, пока жена жила там, он ездил навещать ее и их малыша, как на первое свидание. Так появилась еще одна ячейка общества в нашем отечестве, где уже присутствует вся эта триада: Вера, Надежда и Любовь.

Первенец в нормальной семье – всегда радость, он сближает родителей. Василий всегда любил малышей, чем-то ему напоминающих цыплят и зверят на площадке молодняка в зоопарке, он и теперь испытывает теплые чувства, наблюдая за их поведением, особенно когда они пытаются подражать старшим. Младенец, будучи оторван от людей, не сможет стать человеком, в полном смысле этого слова, он будет только внешне похож на него за счет биологической эволюции, пределом которой является, как говорят ученые, «состояние Маугли». Продолжение же развития ребенка, уже как человека (социологическая эволюция), возможно только, в людской среде за счет наследственности. Как говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. В детстве у Васи была любимая книга под названием «Маугли», про младенца, выросшего в волчьей стае, где автор возвращает юношу к людям, которые помогли обрести парню человеческий образ, но Р.Киплинг не учел того обстоятельства, по которому «сколько волка не корми (и не учи!)…» Поздно! Волк, даже в другом обличии, останется волком.

Василий Васильевич с самого раннего детства пребывал в людской среде, поэтому нет никаких сомнений в том, что он уже с пеленок развивался как человек, и даже никаких звериных повадок усвоить не мог. Это еще раз доказывает, что тут имеет место просто какая-то заторможенность в развитии младенца, разгадывание которой не имеет смысла. Но, она-то и сыграла с ним этакую злую шутку, когда, за что ни возьмись – все с задержкой по времени. Присущий большинству людей, критический возраст, как черная полоса, которую бывает трудно пережить, благополучно миновал. Давно пройден и другой рубеж – средняя, отпущенная человеку, продолжительность жизни. Но и то и другое проявились у него как-то значительно позднее, чем у других.

В личной жизни такого рода запаздывания оказались не так уж и страшны. Допустить же запоздалые действия в своей служебной деятельности, когда от тебя во многом зависит судьба не только руководимого тобою коллектива, но и предприятия в целом, он не имел никакого морального права, поскольку это иногда, как говаривал Суворов, смерти подобно. А по сему, он для себя в служебных делах взял за правило: вопросы развития и перспективы – прежде всего. Положение обязывает. Руководитель, в отличие от подчиненного, в любое время должен быть готов ответить на любой вопрос, относящийся к его компетенции, к оценке положения, к принятию решений. Но, прежде всего, он должен чувствовать перспективу, и быть готовым к предстоящим изменениям.

Родственник Василия, кто никогда не был обременен никакими руководящими функциями, и редкие встречи с которым обычно сводились к пустой болтовне, отреагировал на это разглагольствование по-своему, весьма примитивно:

-«Пионеры, за дело Ленина – Сталина – будьте готовы!».

-«Всегда готовы!» ответил Василий с улыбкой, приподнимая подстаканник со стаканом недопитого чая, понимая, что и такая реакция в данном случае вполне естественна. Однако, развивая свою мысль до конца, попытался разъяснить ее суть: – «Я, Гришенька, о другом, о своей закомплексованности. Признание собственных комплексов еще не избавляет от них, но это уже – первый шаг на этом пути. Врожденный недостаток, который проявился в моей неспешной жизни, имеет и свою оборотную сторону: затянувшееся детство это же – отложенная старость».

А ведь верно: деТство и деДство (от слова «дед») – звенья одной цепи в процессе, растянувшемся на всю жизнь. Ибо затянувшееся начало оттягивает и завершение процесса, обеспечивая тем самым некоторый запас прочности в конце его. Поэтому, наверно, Василий Васильевич, вплоть до своих семидесяти лет не чувствовал прихода старости, и слово «дед», обращенное к нему, воспринималось им почти как оскорбление.

Однако, в верхах (но, прежде всего, в партийных комитетах) принимались в расчет только среднестатистические данные. Во второй половине прошлого столетия активно проводилась в жизнь установка (естественно, по отношению к руководящим кадрам среднего звена) под лозунгом: «дорогу – молодым!», невзирая на то, что ты о себе думаешь, достигнув определенного возраста. Говоря профессиональным языком, Василий подобный подход сформулировал примерно так:

-«Ты, как отработавший пар, в качестве основного энергоносителя уже служить не в состоянии, а поэтому можешь быть использован только как вторичный энергоресурс, ну скажем, для частичной утилизации тепла». И для убедительности, привел пример, связанный с Петровым.

-«Имеешь в виду своего предшественника?»

-«Его самого. Только в то время, в конце 60-х, он уже заведовал отделом энергообеспечения производственных испытаний сдаточных заказов».

Сразу же после юбилея Алексея Прокофьевича, секретарь парткома поинтересовался, какой он видит свою дальнейшую судьбу. И буквально на другой же день, не дожидаясь официальных предложений, тот написал заявление с просьбой о переводе на Балтийский завод. Балтийцы готовились к строительству серии атомных ледоколов, и им нужен был свой опытный специалист в составе Единой службы радиационной безопасности, а Петров по всем статьям был фигурой подходящей. Но, вот беда! Он, не отработав и года, после тяжелой операции, умер. К тому же так совпало, что в это время поголовье заводских пенсионеров, со стажем более 1 года, резко сократилось. Такой исход давал возможность сторонникам проводимой тогда кадровой политики утвердиться в правильности своего мнения о том, что если опыт пенсионера – неоценим, то вот сама эта персона, пенсионер, – вещь далеко ненадежная. Похоже на то, что и нынешние кадровики, было возлюбившие представителей «третьего возраста», тоже скоро присоединятся к этому мнению.

-«Так что, напрасны наши совершенства» сделал заключение Василий. – «А этого совершенства люди, даже вроде меня, отставшие в своем развитии, достигают уже по инерции в расцвете сил».

Но, Григорий оказался достойным оппонентом:

-«Чтобы долго двигаться по инерции, нужно же, время от времени, и разгоняться, преодолевая эту самую инерцию (да, к тому же, с твоих слов, еще такую огромную, как у тебя). На пределе мощности, усиленно расходуя собственный моторесурс. Так что, может быть, кадровики-то и правы?»

«Приходится напрягаться? Ну и прекрасно! Тренировка. Зато все время находишься в хорошей форме».

-«Ха-ха, тренировка. Да это же – работа на износ!»

И то верно. К чему напрасно спорить с веком? У чиновников своя логика. Так, наверно, и быть должно. Есть, например, картофель ранний, скороспелый, а есть и, наоборот, пригодный для еды только поздней осенью. Это просто такой уж сорт. А применительно к людям, существует такая, особая разновидность хомо сапиенс, как поздно созревающий человек. Вообще-то, не одной картошкой жив этот самый человек. Кроме разных сортов картошки, созревающих в разные периоды, существуют и другие виды овощей, и каждому овощу - свое время. Однако, предельный срок жизни (свой для каждого из этих видов) остается неизменным. Точно так же и в нашем огороде, «в том омуте, где с вами я купаюсь, милые друзья», есть возрастной предел. А средний предельный возраст пенсионера – убедительный критерий для чиновника. Законодатели в области труда и занятости населения автоматически переносят данные о средней продолжительности жизни на другое понятие, на предел трудоспособности.

-«Ну, с этим вопросом, слава Богу, разобрались» сказал Василий Васильевич - «кончил дело – гуляй смело. Для этого и отправляют на заслуженный отдых».

В природе все устроено разумно: что было бы, если бы всё расцветало и созревало одновременно? Худо было бы не только человеку, но и всякой иной твари. Даже пчела почти всё лето оставалась бы безработной и, самое главное, голодной. А тут, смотришь, вначале – черемуха, а под конец – липа. То же с кустами: сирень, потом жасмин. Не говоря уж про цветы: весной – подснежники, а уже осенью – астры и настурции. Последние Василию не очень нравились – слишком ярки на фоне поблекшей зелени. Кстати, есть такой каламбур: «садовника один раз в год можно назвать предателем родины, потому что он продает настурции (нас Турции). К хризантемам у Василия отношение особое, с ними связаны и некоторые события.

В молодости, когда Василий и Лара решились на важнейший в жизни шаг: подать заявление на регистрацию своего брака, цветы для невесты ей пришлось покупать самой, так как Василий собрался в ЗАГС с разноцветным букетом, который сумел найти поблизости. Тут, конечно, свою роль сыграл и послевоенный дефицит, но главное здесь – безусловно, издержки воспитания. Его реноме на этот раз не пострадало, но это событие стало ему уроком; он понял, что отныне всякая самодеятельность подобного толка отменяется. Хризантемы были чудесные: махровые и с каким-то нежным, розоватым оттенком. С этим букетом, после совершения официальной процедуры, до того как двинутся домой, они решили зайти в ближайшее кафе, чтобы как-то, накоротке и наедине, отметить этот акт. Василий знал такое маленькое заведение, на расстоянии одного квартала от Исполкома, на углу Садовой и Никольского переулка, вход с угла. Бывший магазин, главный зал которого выходит окнами на Садовую, а другая его часть, со стороны переулка, представляет собою анфиладу крошечных помещений, вдоль наружной стены. Они выглядят как ниши, вмещающие в себя только один столик. Молодожены облюбовали себе одну из таких ниш, где чувствовали себя, как робинзоны на необитаемом острове.

Василий помнил, как в 1941 году, как раз перед началом войны, именно здесь, в этом закутке при магазине, где продавали мороженое, будучи подростком, он вместе со своей названной сестричкой, Тамарой, уже однажды был. И вместе с ней была ее одноклассница, поклонником которой он не был, но и не оставался по отношению к ней равнодушным. Одноклассницу Тамары звали… тоже Лариса. Да-да! Такое вот совпадение. Рассказывая об этом эпизоде своей невесте, Вася умолчал о том, что с той девой он был здесь еще один раз, но уже без Томы, посчитав такую подробность излишней, еще и потому, что это свидание не имело никакого продолжения. А, относительно букета, красовавшегося на их столике, заметил:

«Тамара тоже любила хризантемы».

Уже находясь на пенсии, Василий и его жена получили приглашение Тамары на новоселье, в новую квартиру в районе Дачного, где его ожидал сюрприз: их довоенный сосед по подъезду и близкий друг детства, Петя Пегов – теперешний Петр Петрович Пегов, полковник запаса и уважаемый человек, со своей женой и с любимой гитарой. Да и, вообще, всех собравшихся, в той, или иной мере, связывал тот довоенный дом, в котором прошли детство и юность не только Василия, но и почти всех присутствующих, включая и автора этих строк, даже не обязательно проживавших там постоянно. Старинный угловой дом с двумя узкими флигелями, внешним и внутренним, брандмауэр которого выходил во двор соседнего дома. Темный, узкий двор-колодец, между флигелями, имел продолжение за счет смежного двора типографии, которая двумя, соединенными между собою, корпусами, располагалась вдоль переулка. Типография занимала также и весь первый этаж Васиного дома. Соседство не слишком удобное, но расширяло жизненное пространство нашего двора и, в связи с наличием охраны, обеспечивало изолированность и относительную безопасность. Поэтому и парадный подъезд в доме всегда функционировал, в отличие от большинства домов в довоенном Питере, где все лестничные клетки имели вход только со двора, а главные входы (парадные) – были заделаны наглухо. Первоначально, как это кажется, все квартиры нашего дома (будучи многокомнатными) имели сквозные коридоры, заканчивающиеся запасным выходом, так называемым «черным ходом», в торце того, или другого флигеля. Впоследствии большинство из этих квартир были разделены на две, каждая с самостоятельным отдельным входом. В одной из таких квартирок, в боковом приделе и жили Пеговы. Семья же Васеньки обитала в том же подъезде, но выше крыши, в коммунальной квартире, в мансарде, переделанной из чердака.

Петя, спортсмен-разрядник, занимался гимнастикой и водным спортом в одном из спортклубов, где-то на Крестовском острове, и вообще, он – талантливый парень: прекрасно рисовал, предпочитая акварель, играл на струнных музыкальных инструментах, не имея специального музыкального образования. Его увлекали фантастика, детектив и книги о путешествиях, где любимыми писателями были Джек Лондон и Фенимор Купер, интересовали героические фигуры и авантюристы. С ним всегда было интересно. Имея недюжинную силу и будучи на два года старше Васи и своего двоюродного брата, Артема, живущего за стеной, в смежной квартире, он охотно взял под свою опеку этих двух пацанов, став им другом. Они ему платили тем же, за него – в огонь и в воду. А вот Тома, в свои 16 лет, относилась к Петру с предубеждением. Но, тем не менее, познакомила с ним свою школьную подругу и ровесницу (да, ту самую Лару), когда та попросила ее об этом. Васе же досталась роль связного, вроде мальчика-курьера при Дубровском. Однако, поддерживать эту связь ему пришлось не долго, поскольку внимание дивы переключилось на него самого: Лариса назначила ему свидание, как раз на том перекрестке, у кафе. Такие вот дела! Девчонке уже – шестнадцать, а он сам становится недостойным соперником другу! И, все же свидание, при воспоминании о котором у него горели уши, состоялось. Уже при расставании, возле своей парадной, Вася предоставил девочке возможность добраться до дому в гордом одиночестве.

Обо всем этом приятели вспомнили теперь, сорок с лишком лет спустя, когда уединились после застолья. Петр Петрович, указав головою на Ларису, удивленно переспросил»:

«Это уж ни она ли?»

«Ха-ха. Да нет же! Просто совпадение. Но, попахивает мистикой».
Попутно Василий поинтересовался, не был ли у него Артем. На что тот коротко ответил:

«Тёмы больше нет». И, затем рассказал о трагедии, которая случилась во время последней их встречи.

Они вдвоем совершали прогулку на яхте по Финскому заливу, Стояла осенняя, ветреная погода. Неожиданно яхта перевернулась; они оказались в воде, и Артем стал тонуть. В условиях, когда все тело цепенеет от холода, Петру удалось его вытащить из воды, но было уже поздно: от переохлаждения остановилось сердце. Сам Петя с трудом выжил, провалявшись около двух месяцев с крупозным воспалением легких.

Тамара, между тем, переставляя вазы с цветами (в основном это были гвоздики), что-то говорила о цветоводстве, заметив:

«А, если честно, то я больше люблю хризантемы».

«Ба!» вскликнул Вася – « веришь ли, я совсем об этом как-то запамятовал. В следующий раз, если представится такая возможность, я постараюсь исправиться».

Такая возможность представилась через несколько лет. Они вместе с женой прибыли точно в назначенное время, и цветы были такие, какие надо, но ни то, ни другое уже не смогло бы вызвать никаких эмоций со стороны хозяйки. Они прибыли на ее похороны.

Ваши пальцы пахнут ладаном,

И в ресницах спит печаль.

Ничего теперь не надо Вам,

Никого теперь не жаль…

В тексте этого романса, который когда-то Василий Васильевич слышал в исполнении Вертинского, были и слова о хризантемах.

С кладбища возвращались в машине вместе с Валей Рымгайло, нашей сверстницей из той, довоенной, дворовой компании ребят. Кузина Сашки Ефимова, до сих пор живет в соседнем доме, и знает все и обо всех. Есть такая категория людей, как правило, это – женщины. Она – тоже женщина, небольшого роста и неопределенного возраста (Василий только сейчас узнал, что она почти на 5 лет старше его), когда можно сказать: маленькая собачка – до старости щенок. От нее стало известно, что из прежних мальчишек почти никого не осталось. Сергей Киселев, побывавший мясником предприниматель, недавно предложил ей, шутя: «Выходи за меня. Райских кущ не обещаю, но сыта будешь».

«Отказала?»

«Да, отказала. Мол, припоздал ты, Серенький, с цветами-то. А где ты был раньше?» засмеялась Валечка, но (увы!) уже без прежней белозубой улыбки.

ОТГОЛОСКИ И ВЕЯНИЯ.

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далеком отголоске,

Что со мной случится на веку.

(Б.Пастернак).

На языке вертится классическая фраза: «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Не известно, что там впереди, но ожидаются большие перемены: повеяло весною. Вернее, это в душу пахнуло как будто весною, а за окном-то уже осень, «унылая пора, очей очарование». А что там дальше? Как пел Ив Монтан, иней на висках – это когда «осень серая ждет зиму белую». Ну, а когда осенним цветом полна уже вся голова, или – еще того лучше, зимним цветом? Тогда что? «Да, известно что» подумал про себя Василий Васильевич, а вслух произнес:

«И даже пень в весенний день березкой снова стать мечтает»…

Примеч.: Дальнейший текст, не только этой последней главы, но и всей этой повести, остается за кадром. Причины и обстоятельства не комментируются. Поэтому досрочное ее завершение, видимо, будет вполне оправдано. Если что не так, пусть герой сам говорит о себе, благо он приобрел некоторый навык в подобных делах. А автор умывает руки…

(В.В.П.)

С-Петербург,

2012

Р.S.: Однако, вот так просто прерваться, оставив не законченной начатую мысль, не в моих правилах. Тем более, когда есть что сказать.

О своих ранних детских впечатлениях, связанных с Ленинградом, несмотря даже на то, что он здесь родился и вырос, Василий Васильевич ничего толком рассказать не может. Своего младенчества он просто не помнит. Так, несколько туманных картинок, хотя и любопытных.

Видение первое: деревня, крестьянский двор, напротив выходных дверей из дома – торец сарая с незашитым фронтоном, где под стропилами крыши находится куриное гнездо, а в нем пестрая (в коричневых тонах) курица, сидящая на яйцах. Васенька видит курицу с близкого расстояния, сидя на высоко поднятых руках какой-то женщины. Курица огромная, величиной с теленка, а яйца – никак не меньше страусиных. Судя по всему, это относится к самому раннему периоду его жизни, когда они с матерью оказались в деревне, сразу же после его рождения. Второе видение – это бронзовая дверная ручка, не в виде простой скобы, а поворотная ручка с защелкой, как принадлежность обычной межкомнатной двери городской квартиры. То, что это городская квартира понятно и ребенку: таких дверей в деревенской избе не бывает. Кроме того, на дверь падает уличный свет через высокое окно, рамы и подоконник которого, равно как и сама дверь, окрашены белой масляной краской. Эти детали свидетельствуют о более высоком уровне цивилизации города, по сравнению с глухой деревушкой. Затем в памяти всплывает следующая картинка: милиционер, сидящий за столом (дело, видимо, происходит в отделении милиции, что находится рядом с Покровской площадью). Здесь Вася уже постарше, он резво топчется на собственных ножках, держась одной рукой за руку незнакомой, уже немолодой женщины. В другой руке у него завернутая в яркий цветной фантик огромная конфета, которая не умещается в кулачке. Почему яйца и конфета такие огромные? Да потому что сам он еще крошечный, а все в мире – относительно. Как выяснилось, Васенька просто отбился от мамы на рынке и кто-то из доброхотов препроводил его в отделение за углом, а торговка сладостями откровенно призналась, что она охотно забрала бы мальчика себе. В те годы в Питере находилось много брошенных, беспризорных детей, и нашему мальчику грозила та же участь, участь сироты. Даже оказавшись в доме у такой сердобольной, рядом с ним сидящей женщины, не появись вскоре там заплаканная мама.

Осиротев, он суть сиротства

Познал бы в сонмище людей…

Но судьба хранила младенца, и не позволила лишить его родительской опеки, ни тогда, ни потом.

Еще один эпизод всплыл в памяти, когда он наткнулся на фото, сделанное в Сиверской под Ленинградом, где они в то время снимали дачу, когда ему еще не было и 3-х лет. В сине-белой полосатой рубашонке, подпоясанной кушачком, что давало возможность спрятать что-нибудь за пазуху. И вот, однажды, этот тайник ему пригодился, когда они с его ровесником, живущим на даче по соседству, забрались в огород к Вовиному хозяину. Эта картинка отчетливо врезалась ему в память. Он до сих пор ощущает тяжесть перекатывающихся больших стручков гороха у себя за пазухой. Но самым страшным оказалось то, мама, узнав об этой проделке, потребовала немедленно вернуть горох соседу и попросить у него прощения. Можно себе представить тот ужас, который пережил ребенок, умоляя маму сделать это за него. Вот так, на практике в раннем возрасте, к Васе пришло понимание того, что воровство – грех, а наказание – неотвратимо.

Все это относится к тому периоду жизни, «когда деревья были большими», а по-настоящему, осознанно, когда речь идет уже не о туманных картинках, а о событиях, он помнит себя, начиная лишь с 5 - 6 лет от роду. К сожалению, именно в этом возрасте он был увезен надолго и далеко от Ленинграда, и детская память дошкольника сумела сохранить очень мало впечатлений о своей малой родине и об этом городе вообще. И только став школьником, он становится и ленинградцем, влюбленным в свой город.

- «Но, вот что интересно», вспоминает Василий Васильевич – «там, в Ново - Кузнецке, этот вроде бы ничего не помнящий, малыш интересуется у мамы: когда они вернутся обратно. Откуда у него эта ностальгия?»
Да, не ностальгия это вовсе. Скорее всего, это просто инстинкт, присущий всему живому. Рыбы идут на нерест туда, где появились на свет, и их будущее потомство будет проделывать то же самое. Птицы, улетающие зимовать куда-нибудь в северную Африку, всегда возвращаются к местам своего прежнего гнездования, где вылупились из яйца. Домашний цыпленок знает свой курятник, а его дикий собрат, родившийся на болоте (скорее всего, это кулик, который, как известно, свое болото хвалит), предпочитает кормиться и ночевать именно тут, где родился. Та, однажды встретившаяся им с женой на горных склонах Абхазии, заблудившаяся свинья с выводком полосатых кабанчиков (а там подобное явление – не редкость), тоже не исключение. С большой степенью вероятности можно утверждать, что для этих кабанчиков свинарник домом не станет, если они родились не там, а в лесу.

Школьные годы Василия, от «нулевки» до седьмого класса, прошли безвыездно в Питере, и каждый их день отмечен новым знакомством с ним, с его «достопримечательностями», невзирая на то, чем они на самом деле являются. Будь то «ломанка» (так называли не обустроенные площадки с руинами старых зданий), городской парк на Кировских островах, музей, или исторический памятник. Особенно памятными для него остались парки и дворцы Нового Петергофа, неподалеку от которых находился дачный дом, принадлежавший ведомству, где работал его отец. Сотрудникам этого ведомства, имеющим детей, на период летних каникул, предоставлялось временное жилье. Три года Васины родители пользовались этой привилегией, и он, вместе с местными ребятами, проводил не мало времени в тех местах, где ему нравилось бывать: в Нижнем парке, в Александрии и других исторических местах, расположенных в окрестностях Петергофа. Бывал и на Ропшинских высотах, откуда поступает вода самотеком к дворцовым каскадам и фонтанам.

Окончание школы-семилетки выпало на 20 июня 1941 года. А назавтра была война. А затем и разлука с городом на долгие годы, когда он, уже на собственном опыте, на практике, познал что это за штука такая - ностальгия, применительно к своей малой родине. Душа рвалась туда. Он ощущал себя не сыном, а пасынком. Хотя отчетливо представлял себе, что в тот период условия выживания там были не только невыносимые, но и ужасные! Зато радость послевоенной встречи с родным городом была сродни упоению, минутой блаженства. До того момента, пока лишения и трудности, связанные с разрухой и экономики и быта, не притушили эту радость, не отрезвили окончательно. Однако, он уверен: случись – новая долгая разлука, тоска неизбежна. Тут не столько дом, город и все, что с ним связано, сколько сознание своей оторванности от того, привычного, без чего человек теряет уверенность в себе. «Люблю тебя, Петра творение!» - это уже не просто фраза, а признание. Здесь уже не инстинкт, свойственный всему живому, а нечто иное, благоприобретенное. Так, видимо, устроен любой человек, наделенный способностью к обучению.

Кстати, определить способности у новорожденного невозможно. Один известный культуролог заявил, что никто не может сказать заранее, кто тут появился на свет: способный он, или не очень; полезный для общества человек, или бандит. В своей очередной дискуссии с Григорием по животрепещущим для них вопросам, Василий усомнился в такой безапелляционной оценке любых попыток предсказания:

- «Сходу предугадать невозможно, допустим. Но что-то предполагать по отдельным признакам можно, наверняка. Можно и нужно понять тенденцию. Этого бывает достаточно, чтобы делать прогнозы».
Чем вызвал ответный смешок:

- «Хе-хе. Шолоховский дед Щукарь грозился сожрать живьем ту бабку, которая предсказала ему, что он будет генерал. Она даже и признаки назвала: «пузцо сытенькое и головка тыквочкой». Он тоже, поди, как и ты, поверил такому убедительному предсказанию».
Василий не остался в долгу:

«Ну, сразил окончательно. Пример со Щукарем – аргумент железный».

А, вообще-то, все эти детские впечатления нужны Василию, как прошлогодний снег. Они ничего не прибавят и не убавят к имеющимся у него сведениям и убеждениям. Это просто далекие отголоски событий, которым он когда-то являлся свидетелем. Иногда наша память путями далекими ищет первую встречу с тем, что разбередило душу и оставило в ней след. Первые впечатления всегда овеяны романтикой золотого, беззаботного детства. Только чуточку прищурь глаза, и память услужливо тут же выдает требуемый эпизод, из какой-то там ячейки, как видеоролик из кинотеки.

Вот, например, такой отрывок из увлекательного шоу под названием: «один день из жизни Горьковатого Васи».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: