Христианская мирная конференция 12 глава

А вдове умершего в 1980 г. президента Иосипа Броз Тито — Йованке Будисавлевич — было не до шуток. Она провела под до­машним арестом в своей квартире 20 лет (!) и была выпущена на свободу лишь в 2001 г. — власти опасались, что женщина устро­ит переворот и попытается стать наследницей Тито. Надо ли говорить, что Йованка не задержалась в стране, переехав к род­ственникам в Германию?⁴⁴³

А потом, допоздна, — беседа за чашкой чая с регентом собора — о. Михаилом Фортунато. В гостиницу возвращаюсь за полночь. В соседнем номере — громкий бессвязный разговор (много выпито), табачный дым. Это отдельский переводчик «снимает напряжение» с «собратом по разуму». Заглянуть в «вертеп» —значит нарушить их «гармонию», и я, сложив вещи в чемодан, засыпаю. Завтра отлет в Москву, и хочется утром побродить по Лондону.

Выскальзываю из отеля в шесть утра. До девяти — Вестмин-

стерское аббатство, Трафальгарская площадь, Даунинг-стрит... Стараюсь держаться подальше от злачного района Сохо. Однажды британский министр обороны Джон Профьюмо был уличен в свя­зи с особой легкого поведения, промышлявшей в Сохо. Нехорошо, конечно. Хуже было то, что еще одним клиентом девицы был совет­ский военный атташе в Лондоне... Стараюсь держаться подальше и от Кенсингтон стрит. На этой улице 12 посольств: румынское, финское, чешское, непальское... Резиденция нашего посла распо­ложена в единственном в Лондоне доме под номером 13 (англичане избегают чертовой дюжины).

В те годы советское посольство в Великобритании, как и в любой другой стране, состояло из трех практически независи­мых структур: посольство как таковое, возглавляемое послом и подчиняющееся министру иностранных дел, резидентура КГБ и резидентура ГРУ. Резидентуры действовали независимо друг от друга и не подчинялись посольству, хотя работали под его кры­шей. Не все сотрудники резидентуры были дипломатами, мно­гие из них занимали видные посты в советском торгпредстве в Лондоне, считались представителями газет, Аэрофлота, Инту­риста или других миссий. Но где бы они ни работали официально, они были подчинены резиденту, который, в свою очередь, получал приказы из Центра.

Для того чтобы представить мощь двух резидентур, приве­дем лишь такой факт: в то время у них было больше персонала, чем во всех остальных советских организациях вместе. Гигант­ские бюджеты тоже не сравнить с расходами посольства или торгпредства, и они могли быть увеличены в любой момент из государственной казны.

Здание №13 нередко сотрясалось от бурных шпионских скан­далов. В 1971 г. Лондон поставил мировой рекорд — выслал больше 100 советских шпионов. С особым, рвением МИ-5 следило за домом N'16, где располагался военный атташат^.

Но на лондонской конторе ГРУ — КГБ свет клином не сошелся. Вспоминает известный социолог Владимир Ядов.

В 1963-1964 гг. меня направили по обмену на стажировку в Англию. Естественно, кандидат на стажировку за рубежом подлежал присмотру со стороны Большого дома. Звонит некто, представляется просто как «сотрудник» и предлагает встре­титься в Таврическом саду. Спрашивает, очень ли я хочу по­ехать, а потом говорит: «Вы понимаете, что должны будете

выполнить наше задание?» Я интересуюсь, какое именно. Он го­ворит, что сам этого не знает, но его коллега в Москве перед вы­летом в Лондон объяснит. «Как, — спрашивает, — зовут вашего тестя¹?» — «Николай Григорьевич». — «Так вот, к Вам обратит­ся Николай Григорьевич».

В Москве «коллега», представившийся Николаем Григорьеви­чем, звонит мне в гостиницу и назначает рандеву возле рестора­на «Берлин». Минут пять я топчусь в условленном месте. Подхо­дит молодой дядя с военной выправкой и на главный вопрос о зада­нии повторяет слова ленинградского коллеги, что суть поручения мне изложит очередной Николай Григорьевич из нашего посоль­ства в Лондоне. В посольстве на Хайгет-стрит третий Н. Г., еще более молодой, формулирует задание: следует подружиться с британским студентом, который может в будущем стать за­метной фигурой. Дело нехитрое, так как проверить мою догадку о будущей карьере студента не смогли бы и десятки Николаев гри-горьевичей.

В общежитии Лондонской школы экономики и политических наук я приятельствовал с парнем по имени Майк лишь потому, что его комната оказалась рядом. Парень был из семьи предпри­нимателя средней руки. Его я и назвал в качестве перспективного в будущем политика. Перед отъездом домой мой Н. Г. из службы атташе по культуре сказал, что я должен представить его Май­ку как своего друга.

Сел за руль и — ей-богу, не преувеличиваю — петлял по Лон­дону, прежде чем подъехать к общежитию на Рассел-сквер. Мо­его приятеля мы нашли в студенческом баре. Я их познакомил за кружкой пива, и на другой день Н. Г. диктует мне текст на почтовую открыточку (дату не ставьте). Текст примерно следу­ющий: «Дорогой Майк. Извини, что долго молчал. Много препода­вательской и исследовательской работы. Посылаю с моим другом (пропущено) небольшой сувенир. Надеюсь, тебе понравится. Обни­маю, Володя». Далее Н. Г. инструктирует, что с этой минуты с адресатом послания я должен прервать всякие связи. Он, видимо, доложил о выполнении своей миссии, а я поступил как велено, в чем дал расписку.

... В гостинице еще успеваю на завтрак. «Толмач» мрачен; на яичницу с беконом не смотрит: его мутит «после вчерашнего».

'Дело. 2005. №34. 26 сентября. С. 14-15.

Только крепкий чай —и в аэропорт. В Шереметьево-2 прощаемся: мне на поезд и в Питер. А через неделю — выволочка от митрополи­та Антония (Мельникова). И не за «речевой контакт» с Антонием (Блюмом), а за то, что в Лондоне я... не ночевал в гостинице! Как сказали бы первоклашки в школе с усиленным изучением англий­ского, «брэд оф сив кэйбл!» («бред сивой кобылы»).

Из-за таких вот «проработок» и «вызовов на ковер» основа­тель и главный режиссер Московского театра на Таганке Юрий Любимов в 1984 году, находясь в Лондоне, попросил политическо­го убежища. В начале 1984 ^г- Юрий Любимов ставил там, пье­су по роману Достоевского «Преступление и наказание». И сделал неосторожное заявление для печати — сказал, что в 65 лет у него нет времени дожидаться, пока советские чиновники начнут по­нимать культуру, которая достойна его страны. Через несколько дней он повторил эти слов для советских радиослушателей на ра­диостанции Би-Би-Си. По советским понятиям — преступление. И сразу последовало наказание: он был смещен с должности глав­ного режиссера театра⁴⁴⁵. И это при том, что в 1940-1947 гг. начинающий Юрий Любимов служил конферансье ансамбля песни и пляски НКВД⁴⁴⁶. (Это как если бы Гитлер организовал ансамбль песни и пляски Гестапо.) А уж потом — от Лубянки до Таганки. И когда Любимова упрекали, что его жутко смелый театр суще­ствует с разрешения КГБ, при покровительстве Андропова, он в ответ говорил: «Дорогие мои, да у нас все существуют с раз­решения КГБ; если КГБ не разрешит, то никто не будет суще­ствовать».

... Через год-полтора «буря в стакане воды» по поводу моей «неночевки» утихла; Лубянке было не до этого. Примерно тогда же разразился очередной скандал. Тогдашний заместитель резидента КГБ Олег Гордиевский перебежал к англичанам. А незадолго до этого он вышел из посольства с пачкой секретных документов. Гор­диевский направлялся на очередную встречу со своим куратором Джоном Скалеттом. Тот, между прочим, потом возглавил МИ-5 (контрразведку). У ворот Гордиевский столкнулся с резидентом — генералом Аркадием Гуком. Экс-полковник, а позже перебежчик вспоминал, что это был один из самых страшных моментов в его жизни. «Конец!» —подумал он. Но Гук настолько торопился, что не взглянул на него⁴⁴⁷. Зато за нами был нужен глаз да глаз...

И вот моя поездка на конференцию в ГДР. И все — по прежнему сценарию. Накануне отлета, с шести утра, прогулка вдоль Шпрее,

Унтер-ден-Линден, Бранденбургские ворота, Берлинская стена... При входе в гостиницу, с сигаретой в зубах, — все тот же «источ­ник». Упреждая разгул его буйной фантазии, рассказываю об уви­денном, затем, с особым нажимом: «А в гостинице я ночевал! И в Лондоне тоже ночевал!» И глядя в его блудливо бегающие глазки, добавляю: «Так и передайте!».

В те годы был популярен такой рассказ. Два советских скри­пача были направлены за рубеж: для участия в международном конкурсе. Настоящий занял второе место и расстроился; «под­садной» — последнее — и как с гуся вода.

— Да что ты переживаешь] Второе место тоже хорошо!

— Так за первое место дают поиграть на скрипке Страдивари!

— Но у тебя прекрасная скрипка!

— Тебе не понять, что такое скрипка Страдивари! Для меня — оигратъ на скрипке Страдивари — то же самое, что для тебя — пострелять из маузера Дзержинского!

Но это — скрипач с мировым именем, — попробуй не пусти его на международный конкурс! А с тогдашней «мелочевкой» разговор был короткий. Вспоминает Эдуард Успенский, детский писатель, давший «путевку в жизнь» Чебурашке.

Наши писатели были жутко боязливыми. А мне приходилось защищаться на каждом шагу. Например, организуется поездка кинематографистов за границу, в Швецию. Я подаю заявление. Через некоторое время отвечают: «Ваши документы пришли, Вам отказано». — «Кто отказал?» — «Мы таких вещей не гово­рим». Я упираюсь: «Как так? Я документы сдал? Сдал. Вы их получили? Получили. Объясните мне, кто и почему отказал». Не отвечают.

Тогда я пишу письмо: «Мне отказали в поездке, прошу отве­тить почему». Не отвечают. Тогда я пишу письма в «Правду», «Комсомолку», «Известия». Мол, меня не выпустили за рубеж:, прошу ответить, на какую разведку я работаю. Набрасываю про­ект письма, а Толя, мой секретарь, доделывает, чтобы границу закона не перейти. Самое смешное, что «Мурзилка» и «Веселые картинки» тоже получали от меня такие письма.

Так было каждый раз, как собиралась поездка: меня вызывали и говорили, что я не поеду. Не пускают, например, в Финляндию. Я опять начинаю письма писать и звонить. Если мне не отве­чают, я пишу письмо в Госконтроль. Это была тактика — кто кого измотает. Я их замучил. За три года скапливаются мои по-

слания, потом вызывают и спрашивают: «Почему Вы все время пишете письма?»

Однажды звонит мне секретарь Союза кинематографистов и сообщает, что мне отказано в поездке за рубеж.. Настаиваю: «Дайте мне точный ответ, почему меня не выпускают. Мне все говорят, что Вы связаны с КГБ». Он завизжал: «Да не связан я с КГБ! Да не связан я с КГБ!». И бросил трубку.

Я добрался до КГБ. Там сказали, что с их стороны все чисто: «Ищите среди своих в Союзе». Это просто делается... Кто-то пишет на тебя донос. А доносчиков открывать не обязательно.

Последняя история была с Голландией. Совместно с одной гол­ландской писательницей мы написали книжку, я получил пригла­шение. Но чтобы наверняка выпустили, голландцы решили при­гласить меня в паре с Альбертом Лихановым. А то, говорят, тебя одного не выпустят. Я им говорю: «Вы доиграетесь: Лиха-нова выпустят, а меня — нет». И точно. В субботу — самолет, а в пятницу мне сообщают, что документы не пришли. Бедный Лиханов поехал один, никому там не нужный.

Обычно, когда я спрашиваю: «Почему меня не пускают?», они мне отвечают: «На такие вопросы мы не отвечаем». — «Мину­точку. А кто отвечает? Может, мои документы давно готовы и Вы от меня ждете взятку?». На меня орут: «Вы допрыгаетесь, Вами КГБ займется».

Я брал с собой Толю на прием и в коридоре начинал нарочно дико орать: «Толя, ты слышишь? Меня госбезопасностью пуга­ют. Они думают, что надо мной можно так издеваться и что Комитет на их стороне». Они очень пугались⁴⁴⁶.

1993 год. Прошло около двух лет после краха советского режи­ма, и вот, наконец, «заслонка» была поднята: отменены так называ­емые «выездные визы». Теперь можно путешествовать по странам «третьего мира», куда бывших «совграждан» впускают без особых формальностей.

С 1 января 1993 г. российская сторона не стала требовать предъ­явления приглашений из-за границы и объяснения целей предстоя­щей поездки, МВД отменило проставление в загранпаспорте разре­шающей записи «Выезд до... ». Каждый гражданин России, имею­щий право получить загранпаспорт (все «противопоказания» ого­ворены в законе), приходит в органы ОВИР по месту жительства один раз в пять лет. На этот срок и получает паспорт, которого уже не коснется ведомственный штамп. Только —визы зарубеж-

ных государств и пограничные отметки. Дело самого гражданина и соответствующих стран посетить их временно или приехать на постоянное жительство. К тому же вместо 21-й страницы паспор­та, отводившейся ранее на разрешительные записи и на въездные визы, в новом документе —33 страницы, предназначенные только для виз.

Были отменены унизительные поборы — госпошлины на право покинуть страну, как это было до 1993 г. при ВКПб (Второе кре­постное право большевиков): покидаешь страну временно — внеси 200 рублей. Уезжаешь на постоянное жительство — тысячу.

И сегодня для многих россиян воспоминания о сизой морде сек­ретаря парткома и фальшивой улыбке председателя месткома на заседании комиссии по туристической группе в Болгарию явно тя­гостнее вида шенгенской визы в паспорте, дающей право ехать, ку­да заблагорассудится без всякого разрешения общественности.

... За свой счет, по крохам собрав деньги, еду в Индию. Знаком­ство с 16-ю уникальными религиозными центрами, масса впечатле­ний, богатейший материал для чтения лекций в академии.

Возвращаюсь в академию, естественно загорелый, и меня спра­шивают: «Откуда Вы приехали?» По душевной простоте отвечаю: «Из Индии». И сразу информация пошла наверх. Подходит ко мне наш один знакомый по академии (ныне покойный) и говорит: «Я ничего не понимаю. Вызывает меня митрополит (ныне покойный) и говорит: "Почему Вы были в Индии без моего благословения?!"».

(Наш коллега был человеком очень хорошим, добрым, но в силу жизненных обстоятельств он, как раньше писали, «впал в некую задумчивость, которая привела к винной слабости».)

И дальше он мне расказывает: «Владыка, не был я ни в какой Индии! Откуда мне —здоровья нет и денег нет. Какая Индия?» А митрополит стучит кулаком по столу: «Нет, я точно знаю, Вы были в Индии! Не ездить в Индию без моего благословения!»

Только он мне это рассказал, ко мне кто-то подбегает: «Вас — срочно к митрополиту!». Вхожу, владыка сидит, строго-строго на меня смотрит и говорит: «До меня дошли сведения, что Вы при­ходите на лекции в нетрезвом виде!». И я отвечаю: «Владыка! Ка­жется, я понял, в чем дело. Аналогичная история была с одним протоиереем после войны. Его вербовали в осведомители, а он ска­зал: «У меня осколок в голове. Я вам все фамилии перепутаю!».

Владыка молчит: произошел «системный сбой». Потом тихо произносит: «Идите!». Это была моя единственная встреча со свя-

тителем — страстным любителем подледного лова. И я храню о нем теплые воспоминания.

До перевода владыки Иоанна на С.-Петербургскую кафедру (1990 г.) он в течение 17 лет возглавлял Куйбышевскую епархию, а Куйбышев (ныне Самара) долгие годы был режимным городом. Была такая загадка: почему Волгоград открытый, а Куйбышев — закрытый? Ведь в обоих городах — тракторостроительные заводы.

— Потому, что в Куйбышеве делают трактора с вертикальным взлетом и изменяющейся геометрией крыла. И вполне понятно, что комитетчики были в Куйбышеве полновластными хозяевами. 17 лет страха...

В миллионном городе (новый состав горсовета принял в июне 1990 г. решение о возрождении исконного имени — Самара) из двух сотен исторических названий улиц уцелело лишь пять. Сре­ди утраченных и улица Духовная, ведшая людей к храму. И вот ни храма уже, ни Духовной улицы нет. Вспоминаются строки В. Маяковского: «Улица корчится безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать».

31 декабря 1956 г. в Куйбышеве произошло загадочное событие. В доме 84 по улице Чкалова жила обычная женщина Клавдия Бо-лонкина, сын которой надумал пригласить в новогоднюю ночь сво­их друзей. Среди приглашенных была девушка Зоя, с которой Ни­колай незадолго до этого начал встречаться.

... Все подруги — с кавалерами, а Зоя все сидела одна, Коля за­держивался. Когда начались танцы, она заявила: «Если нет моего Николая, буду с Николой Угодником танцевать!» И направилась к углу, где висели иконы. Друзья ужаснулись: «Зоя, это грех», но она сказала: «Если есть Бог, пусть он меня накажет!» Взяла икону, прижала к груди. Вошла в круг танцующих и вдруг засты­ла, словно вросла в пол. Ее невозможно было сдвинуть с места, а икону нельзя было взять из рук — она будто приклеилась намерт­во. Внешних признаков жизни девушка не подавала. Но в области сердца был слышен едва уловимый стук.

Врач «скорой» Анна пыталась оживить Зою. Она пробова­ла делать девушке уколы, но это оказалось невозможно. Тело Зои было таким твердым, что иглы, шприцев в него не входи­ли, ломались... Она прибежала домой взбудораженная. И хотя милиция взяла с нее подписку о неразглашении, все рассказала.

О происшествии немедленно стало известно правоохранитель­ным органам Самары. Так как это было связано с религией, де-

лу дали статус чрезвычайного, к дому отправили наряд милиции, чтобы не пускать внутрь зевак. Волноваться было о чем. К тре­тьему дню стояния Зои все улицы рядом с домом были запруже­ны тысячами людей. Девушку прозвали «Зоя каменная». В дом к «каменной Зое» все же пришлось приглашать священнослужи­телей, ибо приближаться к ней, держащей икону, милиционеры боялись. Но никому из батюшек не удавалось что-то изменить, пока не пришел иеромонах Серафим (Полоз). Он был настолько светел душой и добр, что даже обладал даром предсказания. Он и смог забрать икону из застывших рук Зои, после чего предрек, что ее «стояние» закончится в день Пасхи. Так оно и вышло. Говорят, что Полоза после этого власти просили отказаться от причаст­ности к делу Зои, но он отверг предложение. Тогда ему сфабрико­вали статью о мужеложстве и отправили отбывать срок. После освобождения в Самару он не вернулся...⁴⁴⁹

В 1993 г. сложилась непривычная ситуация: разрешение на вы­езд теперь давалось всего лишь один раз и сразу на пять лет (срок действия загранпаспорта). «Девятка» «пробьет по базе данных» (не под следствием ли, не в розыске ли, не «режимный» ли обо­ронщик с его секретами Полишинеля), и перед тобой открыт весь мир. Раньше ОВИР давал «отказникам» устные разъяснения: вам, мол, выезжать за рубеж нецелесообразно. А теперь если «немотиви­рованный отказ», то в письменном виде, и сразу можно подавать в суд. И «кукловоды» почувствовали, как рвутся последние ниточки: их уже не то, что не боятся, — они уже никому неинтересны.

Но в этом процессе агонии были интересные эпизоды. Осенью 1993 г. тогдашние епархиальные власти заставили старенького ар­химандрита Кирилла (Начиса) заниматься сбором подписей, и от­нюдь не в поддержку очередного «кандидата в депутаты». Духов­ник академии, отмотавший свой срок в ГУЛАГе, должен был брать у наиболее «динамичных» преподавателей «подписку о невыезде»: запрещалось выезжать за пределы возлюбленного Отечества без «архипастырского благословения». В речи о. Кирилла иногда про­скальзывало что-то барачно-гулаговское.

— Конечно, каждый раз перед отъездом владыку беспокоить не надо. Вы мне только шепните...

Но это еще цветочки. В 1960-е годы в одной из центральных епархий был священнослужитель, неугодный «органам». Человек безукоризненный, он не давал ни малейшего повода каким-либо об­разом придраться к нему. И тут на помощь властям пришел

епископ. Однажды этот священнослужитель под вечер зашел к своему другу, священнику соседней епархии, до которого от его дома было 15 минут ходьбы. Но дорога лежала через речку, раз­деляющую две разные области и, следовательно, две епархии. А по церковным канонам без согласия правящего епископа священ­ник не имел права покидать епархию. Об этом визите узнал вла­дыка и быстро сориентировался в поиске обвинения в канониче­ском нарушении. И вот посещение друга священника было истол­ковано как самовольная отлучка из епархии (на целых полчаса!). Так владыка выручил «органы», у которых не хватило фантазии на обвинение. Священник был запрещен в священнослужении, а владыка повышен в очередном церковном сане⁴⁵⁰. А в одной из епархий и сегодня действует указ: «Аще клирик дерзнет отпра­виться на чужбину без ведома правящего архиерея, он будет ли­шен христианского погребения» (это к вопросу о декларации ООН 1948 г.).

Прошло время, и вот мы в скорби: Санкт-Петербургская кафед­ра овдовела. Встречаю о. Кирилла.

— Ну как, бумагу в корзину?

— Нет! Бумага в силе!

В советское время спросили одного: «Вы «Правду» выписывае­те?». «Конечно! Что же я, в туалет пойду с репродуктором?».

1996 год. Каким-то ветром меня занесло на Петербургскую те­лестудию: попросили принять участие в программе Кирилла Набу-това. Он человек занятой, и в «предбаннике» со мной беседует его ассистентка: в прямом эфире речь пойдет о заграничных путеше­ствиях. Прошу ограничиться только «плановыми» экспедициями и не упоминать про частные поездки. Но телевизионщикам это толь­ко и надо: создать нестандартную ситуацию, чтобы была «интри­га». Ведь телезрителям неинтересно созерцать унылые «говорящие головы». И вот мы в прямом эфире.

— ... В 1990 году, по благословению священноначалия, я принял участие в паломнической экспедиции в Святую землю...

— Ну, а самостоятельные поездки?

— В 1991 году, по благословению священноначалия...

— Это ладно, а вот как Вы путешествуете в одиночку?

— В 1992 году, по благословению священноначалия...

— Хватит! Скажите: Вы берете благословение на частные по­ездки за границу?

— Видите ли, Кирилл... Допустим, Вы захотели во время отпус­ка съездить на неделю в Киев — к родственникам, к друзьям. Вам придет в голову «испрашивать благословение» у вашего шефа?

— Конечно нет!

— А зря. Я бы на Вашем месте так опрометчиво не поступил. Ведь Украина —это враждебное государство, ощетинившееся бое­головками, рвущееся в НАТО. У нас территориальные споры (Се­вастополь). На Украине три церковных раскола, униаты... Я бы на Вашем месте воздержался от поездки в эту недружественную страну! А вот Индия, где я побывал как частное лицо, — это другое дело! Дружеские отношения, тесные связи!

Кирилл не выдерживает, и мы оба смеемся. Ассистентка из-за кадра показывает большой палец: «театр абсудра» удался!

А через неделю на заседании ученого совета академии последо­вало официальное разъяснение: если какой-либо клирик едет на за­рубежную конференцию (и, тем более — с докладом, да еще о совре­менном положении Русской православной Церкви) — архипастыр­ское благословение брать необходимо. А если по частным делам, ну, скажем, в Карловы Вары, «на водичку» (на большее фантазии не хватило) — то необязательно.

И теперь, возвращаясь после летних каникул из морской экспе­диции, с ее 9-балльными штормами, бессонными ночными вахтами, я спокоен. Так же, как при возвращении с озера Виктория или с верховьев Амазонки. И на вопрос, где довелось побывать, неизмен­но ответствую: «На водичке». А если спросят, почему такой загар, отвечаю: «Потому что не участвую в схватке бульдогов под ковром за место под солнцем».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: