Профессор-протоиерей Ливерий Воронов

Членом Отдела был профессор-протоиерей Ливерий Воронов, отсидевший десять лет в Норильске «ни за что»: во время вой­ны был в оккупации и, будучи священником Псковской миссии, не партизанил и не пускал поезда под откос. А значит — «немецкий прихвостень». Но были и другие времена, о которых о. Ливерий вспоминал в лагерном бараке.

«Правда», 30 сентября 1939 г.

Перед отъездом из Москвы министр иностранных дел Германии г. фон Риббентроп сделал сотруднику ТАСС следующее заявление:

1. Германо-советская дружба теперь установлена окончательно.

2. Обе стороны никогда не допустят вмешательства третьих дер­жав в восточно-европейские вопросы.

3. Оба государства желают, чтобы мир был восстановлен и что­бы Англия и Франция прекратили абсолютно бессмысленную и бес­перспективную борьбу против Германии.

4. Если, однако, в этих странах возьмут верх поджигатели вой­ны, то Германия и СССР будут знать, как ответить на это.

Патриарх в конце 2-го тысячелетия // НГ-Религии. 1999. №4 (27). 24 фев­раля. С. 6.

И встает вопрос: кто чей прихвостень?

Еще один тогдашний сотрудник ОВЦС — настоятель Всех-святского храма протоиерей Анатолий Казновецкий, живший во время войны в г. Кременец Тернопольской области, делился своими воспоминаниями: «Местные жители встречали немцев с хлебом-солью, звонили праздничным звоном колокола и все говорили друг другу "Христос воскресе!" Немецких солдат встречали как осво­бодителей от советского режима. Войдя в село, немецкое коман­дование немедленно открывало закрытые большевиками церкви». Стоит ли удивляться тому, что убежденный противник «серги-анства», некий «архиепископ катакомбной церкви Амвросий Си­вере» объявил Адольфа Гитлера «богоданным вождем»?

После окончания ЛДА о. Ливерий был владыкой Никодимом «замечен, возвышен и обласкан». Святитель по достоинству оценил его богословскую эрудицию и часто поручал ему составлять проек­ты своих докладов. Это была его официальная и хорошо оплачи­ваемая работа в качестве члена Отдела. Но владыка не подавлял творческую инициативу талантливого протоиерея, и тот писал на ту же тему содоклады, а затем вместе с митрополитом выезжал на очередную международную конференцию.

Со временем о. Ливерий представил в ученый совет ЛДА серию своих докладов для защиты на степень магистра богословия. Их тематика была разнообразной, и он успешно защитил свою работу, озаглавленную: «Православие. Мир. Экумена».

На тогдашнем богословском небосклоне это была «звезда пер­вой величины» (как, впрочем, и сегодня). В начале 1960-х годов владыка Никодим намеревался ввести о. Ливерия в руководящие органы Всемирного совета Церквей, где для представителей Рус­ской православной Церкви была «зарезервирована квота». О том, что из этого вышло, о. Ливерий поведал автору этих строк неза­долго до своей кончины.

На одной из пресс-конференций о. Ливерию был задан вопрос: каково его отношение к так называемым «людям доброй воли», т. е. коммунистам, с которыми верующим приходится жить бок о бок в Советском Союзе? Ему бы ответить дипломатично, но тут себя дал знать «лагерный синдром». И о. Ливерий решительно заявил, что атеисты-коммунисты преследовали и преследуют (начало 1960-х го­дов) Церковь, и что они — наши враги. Но, по заповеди Христовой, мы должны любить своих врагов и молиться за них.

Хотя дело было за границей, «сигнал» пошел «куда надо», и

владыка Никодим был вынужден снять кандидатуру «старого ла­герного волка». В руководящие органы ВСЦ был введен более ди­пломатичный протопресвитер Виталий Боровой (наставник о. Ли-верия во время его учебы в ЛДА). Он умел высказать ту же мысль, но не в такой резкой форме.

И еще об одном эпизоде поведал о. Ливерий незадолго до своей кончины. Будучи в зените своей научно-богословской деятельности, он чуть было не стал жертвой «охотников за черепами». Точнее, охотников за его светлой головой. Один из викарных, но маститых архиереев (ныне покойный) как-то попросил о. Ливерия написать для него (вместо него) магистерскую работу.

Этому архиерею принадлежит удивительный шедевр эпохи «застоя»: «Мы должны создавать видимость конкретности». О тех же годах скажет и социолог: «Все было брошено на то, что­бы заставить общество поверить в достоверность надуманно­го»²²⁴.

Не желая портить отношения с «соискателем», о. Ливерий во­время нашелся с ответом: «Охотно напишу, но только с благосло­вения моего правящего архиерея — митрополита Никодима». И лю­битель ученых степеней не решился посягнуть на чужую «канони­ческую территорию».

Особенно эта мода расцвела в партийных кругах. При Брежневе считалось хорошим тоном, если ответственный работник заботил­ся о приобретении научной степени. При этом расплачивались с помощниками охотно и быстро — одаривали их квартирами, приви­легиями и постами.

Согласно давней академической традиции каждый член профес­сорско-преподавательской корпорации должен был раз в полугодие произносить проповедь за литургией. Отец Ливерий начинал гото­виться к проповеди за месяц-полтора до того как выйти на ам­вон. Он не только вынашивал идею, но и записывал текст пропове­ди. После блестяще произнесенного поучения о. Ливерий посылал текст в редакцию «Журнала Московской Патриархии», где ее с благодарностью принимали и публиковали. (В те годы редакция ЖМП размещалась в бывшем Новодевичьем монастыре, в бывших игуменских покоях [над вратами].) После кончины о. Ливерия был издан сборник проповедей заслуженного профессора, — «венок» на его могилу.

Однажды, по недосмотру корректора, в текст проповеди вкра­лась досадная опечатка. В авторском тексте говорилось о том, что

в древней Церкви бывали отступники от веры, убоявшиеся гонений. Но потом они каялись, их снова принимали в общину, но, в знак покаяния, им обривали головы. Однако в тексте, опубликованном в «ЖМП», значилось: покаявшимся обрывали головы. Отец Ливерий пытался протестовать, требовал сообщить о замеченной опечатке в следующем номере журнала. Но в редакции на такую «мелочь» не реагировали, что почтенного профессора крайне огорчило.

А вскоре произошла еще одна «накладка», к счастью, не имев­шая прямого отношения к о. Ливерию. В разделе «Церковная хро­ника» была опубликована краткая заметка о том, что в такой-то стране тогда-то была проведена богословская конференция, по­священная толкованию книги пророка Исайи. Подстрочный пере­вод с английского редакторской правке почему-то не подвергся, и в русском тексте «Журнала» напечатали: «Конференция пророка Исайи».

Отец Ливерий в разговоре с членом редколлегии посетовал на двусмысленность этой строчки. Но это не смутило собеседника.

— Ничего особенного. Вот если бы мы напечатали: «Пресс-
конференция. ..», — тогда другое дело...

О. Ливерий опасался открыто выражать свои взгляды до конца перестройки. Как-то в конце 1980-х годов, в разговоре за обеден­ным столом, я высказал уже заурядную по тем временам мысль: Ленин был такой же палач, как и Сталин; оба они — «убийцы за письменным столом». Поперхнувшись супом, о. Ливерий подчерк­нуто четко произнес: «А я уважаю Владимира Ильича как осно­вателя социалистического государства». Я продолжал настаивать на своем, и тогда профессор, отсидевший при Сталине свою «за­конную десятку» в Норильске, произнес фразу, потрясшую меня своей «многоплановостью»: «Отец Августин! Если меня спросят — был ли у нас с Вами этот разговор, я не смогу сказать, что его не было».

(«Семнадцать мгновений весны». Профессор Плейшнер [актер Евстигнеев] — Штирлицу (Тихонов): «Если меня снова начнут бить палками по ребрам, я ведь могу и не выдержать!»)

Другой старый лагерник — о. Павел Груздев — в таких случаях «прикидывался ветошью», в крайнем случае — «валенком». Некото­рые представители органов проявляли настойчивость. Начнут за­давать ему каверзные вопросы:

— А как вы относитесь к Ленину?

Отец Павел, крестясь на столб с электропроводами, отвечает:

— Спасибо Ленину, он свет дал.

Так и Христа испытывали фарисеи, чтобы уличить его в каких-либо неблагонамеренных помыслах против существующей Римской власти. Подав допрашивающим его монету с изображением импе­ратора, Христос ответил: «Отдавайте Кесарю кесарево, а Богу — Богово»²²⁵.

Выживали самые осторожные. В те годы в Отделе трудился ко­лоритный старичок «из бывших»; ему было крепко за 80. Он тихо шуршал бумагами и часто брал «тайм-аут» на чаепитие. В разгово­рах с коллегами был осторожен и отделывался бессвязными фраза­ми, лишенными смысла. Иногда владыка Никодим приглашал его в свой кабинет и мягко намекал на отставку. Но тут у старца сен­сорная афазия сменялась прогрессирующей ремиссией, и он четко говорил: «В работе смысл моей жизни. Если Вы меня уволите, я сразу умру. Вы желаете моей смерти?»

От лагерной психологии о. Ливерий начал освобождаться толь­ко после августа 1991 г.

«От Японии до Англии... »

Переводчицей с японского в Отделе была Нина Сергеевна Боб­рова, в годы эмиграции жившая в Японии. Трудно сказать, уважа­ла ли она «Владимира Ильича как основателя первого в мире соци­алистического государства». Держать язык за зубами Нина Серге­евна научилась еще в Японии. Она скончалась в конце 1990-х годов, так и не узнав, что оказалась в Стране восходящего солнца отчасти благодаря «самому человечному из людей».

В годы русско-японской войны (1904-1905) руководителем раз­ведывательной сети Японии в Европе был японский военный атта­ше в Вене полковник Акаси. Тот же пост в Петербурге он покинул с началом войны, скрупулезно выплатив по 500 иен своим агентам в России. Исключительно талантливый координатор разведыватель­ной работы, Акаси неутомимо нащупывал уязвимые места Россий­ской империи. Так, в конце июля 1904 г. Акаси и его подопечный революционер Зиллиакус организовали в Швейцарии встречу всех основных революционных сил России.

Через посредничество В. Засулич (чей брат воевал на Дальнем Востоке) Акаси встретился с Г. Плехановым и В. Лениным. Ленин произвел на главу японской разведки в Европе большое впечат­ление. Тот писал в Токио: «Коллеги-социалисты считают Ленина

способным на все методы борьбы для достижения своих целей. Он пойдет на все ради своей доктрины. Ленин —это личность, способ­ная вызвать революцию»²²⁶. Согласно западным источникам, ссы­лающимся на японцев, Акаси выделил Ленину 50 тысяч иен.

Японцы вложили деньги и в идейную подготовку революции. Выход первого номера газеты Ленина «Вперед» был оплачен пре­имущественно из фонда Акаси. Ленин писал: «Военное поражение неизбежно, а с ним неизбежно придет и десятикратное увеличе­ние беспорядков, недовольства и восстание. К этому моменту мы должны готовиться со всей энергией»²²⁷.

После Женевской конференции полковник Акаси отбыл в столь благословенный для японцев Лондон. Здесь он организовывал от­правку в Россию необходимого военного и террористического обо­рудования, амуниции и снаряжения — бомб, пистолетов и пр. Все было рассчитано на предстоящее летом восстание. Как вспоминал Акаси, он и Зиллиакус ежедневно принимали множество русских революционеров: «Мы должны были заставить их делать дело, при­ободрить их, и, конечно же, мы должны были делать все это в об-становке исключительной секретности» °.

Почуяв эффективность подрывной деятельности, настоящего международного терроризма, японский генштаб перевел Акаси в секретный фонд миллион иен, что было грандиозной суммой. Он израсходовал 750 тысяч иен —в день он тратил сумму, примерно равную 30 миллионам современных долларов.

Когда полковник Акаси 18 ноября 1905 г. отплыл в Японию, он видел результаты своих деяний — русский бунт. Кровь лилась в Москве, в прибалтийских провинциях, в Польше, на Кавказе. Сво­им агентам и сотрудникам в России Акаси писал из Токио: «Сле­дует надеяться на будущее. Невозможно сместить правительство одним ударом, но мы вторгаемся в его укрепления шаг за шагом. Правительство царя падет»²²⁹.

Как видим, Ильич был «неразборчив в связях» и «пошел по ру­кам». Правда, он не довольствовался разовой платой за «интимные услуги», а предпочитал быть на постоянном содержании.

Весна 1917 года. Генерал Людендорф, руководитель военных операций на восточном фронте, пишет в своих мемуарах: «Посылая Ленина в Россию, наше правительство принимало на себя особую ответственность. С военной точки зрения это предприятие было оправданно, Россию нужно было повалить»²³⁰.

В конце Второй мировой войны американской армией в Гер-

мании были найдены в пяти замках, расположенных в горах Гар­ца, архивы Министерства иностранных дел. Они были частич­но разобраны американцами и англичанами, и в них было найде­но множество документов, касающихся немецко-большевистско­го союза в 1915-1918 гг. Некоторая часть этих документов (всего 136 номеров и два приложения) была издана в 1958 г. в Лондоне 3. А. Б. Земаном под заглавием: «Германия и революция в России, 1915-1918 гг.»²³¹.

Прибыв 3 апреля 1917 г. в Петроград, Ленин, вместо ареста, ко­торого он опасался, имел торжественную встречу. Это, естествен­но, придало ему духу, и он немедленно начал яростную кампа­нию против Временного правительства и против войны. Немудре­но, что Штейнвакс (один из руководителей германской разведки) уже 21 апреля (н. ст.) телеграфировал из Стокгольма в Берлинский МИД: «Приезд Ленина в Россию успешен. Он работает совершенно так, как мы этого хотели бы... (документ №51).

По заключении Брестского мира (1918 г.) между Германией и Советской Россией должны были установиться «нормальные» ди­пломатические отношения, и в Москву прибыл германский посол граф Мирбах. Опубликованные ныне секретные документы герман­ского МИД обнаружили, что имперское германское правительство систематически снабжало графа Мирбаха миллионами немецких марок для поддержки ленинского «социалистического» правитель­ства (документ № 124).

В мае и июне 1918 г. западные державы пытались, через сво­их агентов, нащупать почву в Москве для выяснения возможно­сти сближения между советским правительством и державами Ан­танты. Возможность такого сближения, конечно, очень беспоко­ила немцев, и для предотвращения этой опасности они посыла­ли в Москву все новые и новые милионы. 18 мая статс-секретарь Кюльман телеграфировал своему московскому послу: «Пожалуй­ста, тратьте большие суммы, так как весьма в наших интересах, чтобы большевики удержались у власти» (документ № 129).

3 июня граф Мирбах телеграфировал в германский МИД: «Вви­ду сильной конкуренции Антанты необходимы 3 миллиона марок в месяц» (документ №131).

В 1992 г. стали известны новые факты —об основополагающей роли немецкого кайзеровского правительства в систематическом планировании и финансировании немецким руководством предре­волюционной деятельности, революции октября 1917 г., а также по-

слереволюционного ленинского режима. На свет Божий появляют­ся документы, которые ломают все наши прошлые представления об Октябре.

Оригинальные документы немецкого Министерства иностран­ных дел в Бонне, к которым удалось получить доступ австрийской писательнице Элизабет Хереш, сегодня становятся доступными для всех.

Телеграмма: «Генеральный штаб, 21 апреля 1917 г. ... В Ми­нистерство иностранных дел. Штаб главнокомандования переда­ет следующее сообщение из отдела политики генерального штаба Берлина: ... Штайнвахс телеграфирует из Стокгольма 17 апреля

1917 г.: Въезд Ленина в Россию удался. Он работает полностью по
нашему желанию... Немецкое правительство работой Ленина до­
вольно».

«Берлин, 1/4, 1917. Срочно! Секретно! ... Министерству ино­странных дел для политической пропаганды в России надлежит выделить 5 миллионов марок согласно положению, глава 5, абзац 6. Был бы благодарен за возможно более быстрое исполнение. Гос. секретарь».

«Берлин, 9 ноября 1917 г. Сегодня! ... Министерству иностран­ных дел в соответствии с договоренностью с премьер-министром Шредером для политической пропаганды в России надлежит вы­делить 10 миллионов марок ... Гос. секретарь».

Телеграмма немецкого посла в Москве графа Мирбаха от 18 мая

1918 г. заверяла, что режим Ленина должно поддерживать: изнут­
ри — кровавым тоталитарным господством, из-за рубежа — умерен­
ными социал-революционными силами. И далее опять указание,
что деньги срочно необходимы для поддержания Ленина у власти.

Ответ не заставил себя долго ждать. 12 июня 1918 г. Берлин. Гос. секретарь пишет, что 40 миллионов марок по запросу, касающемуся России, утверждены. После убийства графа Мирбаха его миссия будет продолжена другим послом.

Сегодня известны уже приблизительно 400 документов, и это еще не все, что может быть найдено, о финансировании Германией революции. Общая сумма денег, засвидетельствованная в уже име­ющихся документах, составляет около 1 миллиарда марок, потребо­вавшихся кайзеровскому правительству для того, чтобы хитроум­ным путем начать уничтожение потенциально богатейшей страны, которой являлась Россия времен Столыпина²³².

Как говорится, «суду все ясно». Непонятно одно: почему имен-

но Владимир Ильич упорно называл «политической проституткой» Льва Давыдовича?

В 1940 г. Сталин «достал» Троцкого в Мексике, и «агент вли­яния», делавший революцию в России на американские деньги был ликвидирован. А 7 ноября 1941 г., на Красной площади, Ста­лин приветствовал войска, отправлявшиеся прямо на фронт, — сра­жаться против немецко-фашистских захватчиков. Вождь напут­ствовал их, стоя на трибуне мавзолея с гробницей «вечно живого» немецкого агента...

Так и не стала «нашенской» ни Индия, ни Япония, ни Англия, хотя накануне Второй мировой войны молодой поэт Павел Коган « пророчествовал »:

Но мы еще дойдем до Ганга, Но мы еще умрем в боях, Чтоб от Японии до Англии Сияла Родина моя!

« Сергианство»

В 1970-1980-е годы в Отделе отирался переводчик Сергей Горде­ев—стукач, закладывавший по-черному участников заграничных поездок, с которыми он как «подсадной» вел «задушевки». Вла­дыка пытался вышвырнуть «любимца органов» из Отдела, но, при всем его влиянии, не смог этого сделать. Серегу убрал лишь митро­полит Смоленский Кирилл, возглавивший Отдел в 1989 г.: времена менялись, надо было выкорчевывать «сергианство». Это было ед­ва ли не самое первое, что он сделал в должности председателя ОВЦС. Лишился своего кресла и «референт, что из органов»...

Один из таких «двойников» во время работы международной конференции сидел на синхронном переводе. И какой-то немецкий богослов «достал» всех переводчиков: он «сглатывал» глагол, зву­чащий в самом конце предложения. А это — ключ ко всей фразе. Нервы на пределе; толмач не выдержал и, выскочив из будки в наушниках, крикнул «фрицу»: «Глагол давай! Давай глагол!»

Когда-то бытовало сформулированное в недрах Лубянки выра­жение: «Добровольная явка с повинной в органы». Но наступало время «уклоняться от объятий», и с «покаянкой» выступил пе­реводчик Отдела Александр Шушпанов, который поведал о своей

«деятельности» в телепрограмме «Взгляд», а также на страницах тогдашней прессы. В начале 1992 г. корреспондент газеты «Аргу­менты и факты» встретился с бывшим сотрудником ОВЦС, пере­водчиком А. Шушпановым. Вот фрагменты из интервью.

— Вы действительно были агентом. КГБ?

Совет по делам религий

От владыки Никодима мне не приходилось слышать прямой оценки деятельности Совета по делам религий. Но он с сочувствием рассказывал об одном архиерее, приезжавшем в Москву для реше­ния важных вопросов. Ему надо было получить и благословение в Патриархии, и разрешение в Совете. Переделав все дела, архипас­тырь потирал руки.

— Управился за один день. Посетил и Святейший, и Правительствующий...

Провинциальные архиереи умели как-то находить общий язык с чиновниками Совета по делам религий. Сложнее было с за­граничными, не «просовеченными» архипастырями. Вспоминает архиепископ Брюссельский Василий. 6 октября 1964 г. Беседа с П. В. Макарцевым, помощником Куроедова в Совете по делам ре­лигий.

Я был удивлен неожиданной встречей. Сели ужинать, митро­полит Никодим —во главе стола, я —направо от него, Макарцев — налево, напротив меня. Видно было по всему, что он здесь бывает часто и чувствует себя как дома. Говорили, что он с митрополитом Никодимом «на ты», но я этого не заметил. Слышал я и о том, что владыка Никодим спаивает его и тогда добивается уступок для

Церкви и разрешения тех или иных вопросов, но насколько это бы­ла правда, я не знаю. Впрочем, это было распространенное явле­ние в Советском Союзе, когда архиереи спаивали уполномоченных, чтобы они лучше относились к Церкви. Таким «методом» особенно пользовался, как говорят, рижский римско-католический архиепи­скоп. Сейчас, однако, Макарцев оставался все время трезвым.

Разговор за столом почему-то стал принимать странный обо­рот, затрагивались «патриотические темы». Макарцев меня спро­сил: «Вы прибыли, конечно, на советском самолете?» «Нет», —от­ветил я. «А почему не на нашем?» — «В этот день недели нет са­молета Аэрофлота. Если бы дожидаться следующего, я бы опоздал на празднование в Лавре». — «А Вы бываете в Советском посоль­стве на наших больших национальных праздниках, Октябрьской революции и Первого мая? Вас приглашают?» — «Нет,—ответил я, — не бываю, и не приглашают». — «Хотите, мы напишем, чтобы Вас приглашали?» — оживленно сказал Макарцев. Но тут в разго­вор вмешался митрополит Никодим и произнес: «Владыка Васи­лий постоянно живет за границей, и ему не нужно бывать на при­емах в посольстве. Это могло бы только повредить нашей Церк­ви там, прихожане стали бы смущаться. И не надо писать, чтобы приглашали » ²³⁶.

Вспоминает диакон Андрей Рыбин, бывший сотрудник ОВЦС.

В церковных кругах были хорошо известны полковники КГБ Милованов и Тимошевский. Первый был, ни мало ни много, за­местителем председателя Совета по делам религий при бывшем Совмине СССР, второй оке - начальником Л^-го (церковного) от­дела Пятого управления КГБ. Эти славные контрразведчики были озабочены не только выработкой направлений внешней деятельно­сти Русской православной Церкви, получением информации, каса­ющейся международных религиозных организаций, их лидеров и официальных представителей.

Не гнушались они сбором компромата по интересующему их «объекту», поощряя самое обыкновенное мерзкое стукачество од­ного «агента» на другого. Некоторые мои бывшие коллеги изрядно поднаторели в таком роде деятельности и с большим успехом для своей карьеры. Помню, как и на меня наседали, чтобы получить «чернуху» на митрополита Филарета и людей из его ближайше­го окружения. Цели подобной «контрразведователъной» операции позже стали ясны. Владыка в конце 80-х стал предпринимать попытки хоть как-то ослабить опеку спецслужб над внешней де-

ятельностью Церкви, что никак не входило в планы церковных контрразведчиков. Готовилось его снятие, и на смену ему уже был подобран кандидат

А весной 1991 г. судьба сыграла злую шутку с самим Мило-вановым. Ночью 4 апреля в 7-е отделение милиции г. Москвы из служебного помещения Совета по делам религий в нетрезвом со­стоянии были доставлены заведующий отделом Совета Н. Мухин и заместитель председателя Совета Е. Милованов. Последний ока­зался сотрудником КГБ СССР²³⁸. Вот как комментировалось это в тогдашней прессе.

История, случившаяся с товарищем Миловановым Евгением Евгеньевичем, побуждает нас к некоторым, выводам. Начать с того, что одной тайной в нашей жизни стало меньше. Кроме то­го, становятся очевидны непростительные изъяны в чисто про­фессиональной подготовке сотрудников советских спецслужб — не все из них могут пить, не теряя человеческого облика и необходи­мой для секретного работника бдительности. Евгений Евгеньевич несколько обмяк и растренировался под надежнейшей — как у них говорят — «крышей».

В самом деле: чем не «крыша» — Совет по делам религий. От­менные условия были созданы Евгению Евгеньевичу партией и пра­вительством, чтобы с пользой для Отечества действовать среди архиереев и клира Русской православной Церкви, среди баптистов, католиков, мусульман и прочей публики, от которой он с холод­ной головой и горячим сердцем, с помощью щита и меча защищал нас с вами, сограждане и налогоплательщики²³⁹.

Кто же сдал чекиста ментам? Простой вахтер, в полночь вы­звавший милицейский наряд. После чего работники МВД извлекли сотрудника КГБ из служебного кабинета и на патрульной «раковой шейке» доставили в околоток.

А вредоносный журналист продолжает «очернять органы».

Омерзительная двойственность советской жизни давно ста­ла достоянием литературы — так появилось министерство прав­ды, которое фабрикует ложь, и министерство любви, специали­зирующееся на пытках. В этом ряду как нельзя более кстати и сотрудник КГБ СССР, занимающий видный пост в ведомстве, призванном обеспечить определенную законом норму отношений государства и Церкви. Секрет службы Евгения Евгеньевича лоп­нул при самых пошлых обстоятельствах.

В связи с этим хотелось бы спросить у председателя КГБ

СССР В. Крючкова: неужто Милованов действовал на свой страх и риск? Неужто он посмел ослушаться главного своего началь­ника, не раз публично отрекавшегося от всякого вмешательства служб советской госбезопасности в дела Церкви? И наконец: поче­му все материалы, документально отразившие похождения Евге­ния Евгеньевича и его соратника, были изъяты из 1-го отделения милиции и без всякого следа исчезли в недрах КГБ, а сам това­рищ Милованов и по сей день как ни в чем не бывало ходит на службу?²*⁰

Но так ли уж виноват сей «рыцарь печального образа»? «О бедном гусаре замолвите слово», — ведь у него было «делать жизнь с кого».

В 1955 г. блаженной памяти Никита Хрущев и Николай Бул-ганин побывали с визитом в Индии и обратно летели через Таш­кент. Визит этот тогда раздували, как могли, и узбекские вла­сти решили устроить грандиозный митинг, который, по замыс­лу, должен был транслироваться по радио на весь Советский Со­юз и за рубеж. На митинге должны были выступить оба совет­ских руководителя.

Была проведена колоссальная подготовительная работа. На центральную площадь и все прилегающие улицы согнали массу народу, по всему Ташкенту были развешаны громкоговорители. Вся страна замерла в ожидании того, что скажут два ее выс­ших руководителя... Но узбекские власти совершили ошибку. Они устроили обед перед митингом, а не после...

Как рассказывали очевидцы, Булганин уснул сразу по прибытии в президиум, а Хрущев вышел на трибуну и стал говорить. Жаль, магнитофонной записи не осталось с тех времен. Короче говоря, прочим руководителям, сохранившим трезвую голову, пришлось принимать непростое решение: сначала вырубили трансляцию на зарубеж, потом, по мере того как, клеймя империализм, Ники­та Сергеевич все больше расходился, отключили трансляцию на страну, а еще немного погодя, когда матерные слова стали встре­чаться все чаще, были отключены и репродукторы на площади.

Но Хрущев этого не заметил — к вящей радости тех, кто их отключил. А народ, который согнали по этому случаю чуть ли не со всего Узбекистана, стоя под палящим среднеазиатским солн­цем, пугливо недоумевал: что это размахивает руками маленький лысый человек? Вроде кого ругает, а кого — не слышно.

А вы говорите — Милованов, Милованов!...

В ОВЦС поступали различные материалы на иностранных язы­ках, касающиеся церковных проблем. Целый штат «толмачей» пе­реводил их на русский язык, после чего документы ложились на стол председателя отдела. Вторые экземпляры полагалось переда­вать в Совет по делам религий, где они также ложились на соот­ветствующий стол.

ОВЦС — это учреждение международного масштаба. Оно нуж­дается в людях, знающих иностранные языки. В людях, знакомых с зарубежной религиозной литературой, поэтому пришлось открыть особую аспирантуру при Московской духовной академии, в которой изучаются общеобразовательные предметы и иностранные языки. Приходится выписывать из-за границы иностранные источники, пе­реводить их. Они лежат в библиотеке Отдела, никому не выдаются, они не должны попадать в руки посторонним лицам²⁴¹.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: