Система изложения психических явлений 12 глава

_____________________

* Vorlesungen iiber die Menschen- und Thierseele. T. I. S. 229 и 230. Это хорошее описание явления; но объяснения здесь нет никакого. Кроме того, привычку, как кажется, приобретают не мускулы, а нервы; мускулы же, увеличившись в объеме, дают только возможность сильнейших и продолжительнейших движений.

** Там же. С. 231.

Также мало объясняет нам это явление английский психолог Бэн своими "нервными токами" *. Приобретение каких-нибудь привычек нервными токами так же непонятно, как приобретение их нервными волокнами.

_____________________

* The Senses and the Intellect. P. 388.

Итак, нам остается только признать существование факта и отказаться покуда от всяких его объяснений. Такое превращение сознательных и произвольных движений в полусознательные и даже непроизвольные и бессознательные рефлексы, без сомнения, предполагает какие-нибудь материальные изменения в нервной системе; но, что это за изменения, физиология не знает. Бесчисленность нервных нитей и клеточек, неопределенность их соединений и разветвлений, особенная мягкость мозговой массы, свойство перерезанных нервов легко между собой срастаться, если один из отрывков не отделен от нервного центра, - все это указывает нам только на возможность бесчисленных и разнообразных материальных изменений в нервной системе под влиянием произвольных или случайных жизненных действий.

8. Следовательно, в конечном выводе под именем рефлекса, основываясь на одних фактах науки и не допуская произвольных мечтаний, следует разуметь чисто механическое движение в нервах движения, вызываемое в них таким же совершенно механическим и бессознательным движением в нервах чувства, которые вызваны к деятельности каким-нибудь внешним прикосновением, но могут и не сопровождаться чувством. Посредником между нервами чувства (в анатомическом смысле слова) и нервами движения является нервная клеточка, из которой они оба выходят (точнее - один входит, а другой выходит) или с которою они оба соприкасаются, если клеточка эта принадлежит к числу лежащих отдельно между нервными нитями. Говорить о каком-нибудь сознании или ощущении в самих нервах или соединяющих их клеточках при этой чисто механической передаче движений так же рационально, как говорить о сознании в проволоке электрического телеграфа.

9. В отношении физической возможности полу рефлексов психология, как нам кажется, может уже воспользоваться открытием физиологии, указывающей на существование особенных задерживающих рефлексы нервов.

Мы уже видели выше *, что некоторые нервные волокна, из тех, которые составляют нервы, распространяющиеся в туловище, входя в спинной мозг, прерываются в нем, не подымаясь выше и не вступая в черепную полость. Если некоторые нервы, принимающие впечатления через посредство нервных клеточек серого вещества спинного мозга, находятся в связи с соответствующими им нервами движения, выходящими из той же клеточки и направляющимися из спинного мозга к мускулам, то становится понятным, что при механическом раздражении такого входящего нерва (каплею едкой кислоты, уколом и т. п.) движение, возбужденное в этом нерве, сообщится клеточке, в которую этот нерв входит, а через клеточку сообщится выходящему из нее двигательному нерву и выразится окончательно сокращением мускула, причем произойдет совершенно механически полное рефлективное движение, которого мы не ощутим и ощутить не можем по совершенному разобщению его с полушариями большого мозга. Такие движения легко производятся даже и в отрезанной лапке лягушки.

_____________________

* См. гл. X.

Теперь предположим себе, что от этой центральной нервной клеточки спинного мозга, связывающей входящую нервную нить с выходящею, идет еще третье нервное волокно, которое, поднимаясь вверх по позвоночному столбу и потом по различным центрам головного мозга, доходит до больших полушарий, которые мы выше признали за орган сознания. Тогда могут произойти два различных явления.

а) Движение, возбужденное входящим (чувствительным) нервом, передастся прямо нерву выходящему или двигательному через соединяющую их нервную клеточку, не возбудив соответствующего движения в той нервной нити, которая идет из той же клеточки к полушариям большого мозга, и таким образом произойдет мускульное движение, не сопровождаемое сознательным ощущением.

б) Или при переходе движения через данную клеточку оно распространится не только по нерву, идущему к мускулу, но и по нерву, идущему от той же клеточки к полушариям большого мозга. Таким образом, произойдет рефлективное же движение, но такое, которое мы ощущаем.

10. Такое различие в этих сходных движениях может произойти, как нам кажется, от двух различных причин.

а) Как бы мы ни объясняли себе деятельность нервов, но, во всяком случае, это не более, как движение частиц. Если движение, сообщенное впечатлительному нерву, слабо, то, достигнув клеточки, оно передается или нерву движения, или нерву чувства, но его не станет на то, чтобы оно могло раздвоиться и разом произвести рефлективное движение и принести впечатление к мозговым полушариям. Если же впечатление будет достаточно сильно, то оно разом и сообщит движение мускулу, и отразится на полушариях большого мозга, т. е. даст ощущение душе. Если предположить, что впечатление еще усилилось, то движение, возбужденное им в нерве, а через него и в клеточке, может сообщиться разом и двигательному нерву, и нерву, сообщающему эту клеточку с полушариями, да, кроме того, может перейти на соседние клеточки и нервы, возбудив таким образом не одно, а несколько движений. Это и бывает при сильном раздражении впечатлительных нервов, а также и при отделении головного мозга, когда сила движения, не теряясь в мозговых центрах черепной полости, распространяется зато гораздо энергичнее, может быть, по всему спинному мозгу и производит те общие и продолжительные конвульсии, которые замечаются при опытах над животными, отравленными стрихнином или обезглавленными.

б) Есть повод думать, что нервы наши для того, чтоб принять и выразить в своих частичных движениях энергично и отчетливо внешнее впечатление, должны быть в напряженном состоянии, а это напряжение дается нервам из мозговых центров, и в данном случае из полушарий большого мозга *. Чем слабее это напряжение, тем труднее впечатлению возбудить нерв к отчетливой деятельности. Но если сознание наше направило энергию мозговых полушарий на движение каких-нибудь одних нервов, то тем труднее впечатлению возбудить движение в других нервах, т. е. при отсутствии внимания, сосредоточенного в одной области нервов, другие нервы возбуждаются труднее, и в них может произойти рефлекс, которого мы не ощутим.

_____________________

* Bain. The Senses and the Intellect. P. 55, 96.

Если теперь предположить, что к той же самой нервной клеточке идет от мозговых полушарий еще четвертая нервная нить, принадлежащая к разряду выходящих, или нервов движения, то окажется, что рефлективное движение не только может сопровождаться сознанием, но что на это движение душа наша может иметь произвольное влияние: может приготовиться к движению, умерить его, изменить или даже совсем задержать.

11. Насколько анатомия и физиология доказали убедительно существование таких нервов, задерживающих рефлексы, мы разбирать не будем. Но такое устройство нервной системы, если бы оно было вполне доказано, превосходно объяснило бы нам явление, психологически совершенно достоверное, а именно, что одно и то же мускульное движение может быть: 1) совершенно неощущаемым и непроизвольным - совершенно механическим, 2) непроизвольным, но ощущаемым, 3) ощущаемым и более или менее произвольным, по крайней мере, настолько, что мы можем задержать его на некоторое время, или уменьшить, или оставить ему проявиться в полной его механической силе. Таких движений у нас множество: мы можем кашлянуть совершенно бессознательно, можем кашлять, сознавая, что кашляем, но не удерживая кашля; мы можем задержать кашель на время, и, наконец, мы можем кашлянуть нарочно, когда нам не хочется кашлять. То же самое замечаем мы при мигании веками, при невольных движениях, выражающих испуг и т. п., словом (за исключением полных рефлексов), при всех природных или усвоенных привычкою полурефлективных наших движениях.

12. Таким устройством нервной системы, таким разнообразием ее нитей и существованием таких задерживающих рефлексы нервных волокон мы легко себе объясним и другие явления, замеченные физиологами, как, например, то, что число рефлексов увеличивается и самые рефлексы выполняются энергичнее, разнообразнее, сложнее при отравлении животного стрихнином и другими ядами, действующими прямо на головной мозг *, а равно при вынутии большого мозга или при совершенном обезглавливании животных. Тогда было бы совершенно понятно, почему при перерезе всех задерживающих рефлексы нервов (т. е. идущих к полушариям большого мозга) число рефлексов и их энергия возрастают.

______________________

* Wundt. Vorlesungen tiber die Menschen- und Thierseele. B. I. S. 205 u. 206.

13. Но из этого вытекает для нас уяснение еще гораздо более важных явлений, замечаемых в человеке и имеющих значение для воспитания. Взгляните на ребенка, который пересидел то время, когда он обыкновенно ложится спать, - и вы замечаете в его движениях, голосе, мимике что-то нервное, как говорят обыкновенно, т. е. что-то судорожное, непроизвольное или, точнее, рефлективное: ребенок рассмеется и не может перестать; расплачется и не может остановиться; капризам его нет конца. Такое явление, знакомое каждому, легко объясняется усталостью главного центра нервной деятельности, а именно полушарий большого мозга, которые, как мы уже заметили выше, играют такую важную роль в наступлении сна.

Число рефлексов, сложность их и энергия в действиях ребенка увеличиваются именно потому, что мозговые полушария, требующие сна, действуют слабо в задерживании рефлексов.

Но вместе с тем увеличивается и сложность рефлексов, о которой мы должны сказать несколько слов.

14. Выше мы описали самый простой рефлекс, так сказать, схему рефлекса. В таком простом виде мы даже и не можем наблюдать рефлекса, потому что не можем наблюдать над связью только двух необыкновенно тонких нервных нитей. Обыкновенно же действие на входящий или принимающий впечатление нерв отражается (рефлектируется) не на одном нерве движения, а на нескольких соседних, как выходящих, так и входящих нервах, и производит часто весьма сложные и разнообразные движения мускулов. Анатомически это объясняется близким соседством нервных нитей: не только в одном нерве, но даже в одном нервном пучке проходят многие тысячи разнообразных нервных нитей, и двигательных, и получающих впечатления, так что раздражение с одного нерва, если оно слишком сильно, может легко передаться и на другие. Кроме того, как мы уже видели, не все нервные клеточки служат началом или окончанием нервных нитей, но некоторые из них лежат отдельно между нервными нитями, не принимая и не выпуская из себя нервных волокон, а соприкасаясь со множеством их. Вероятно, эти отдельно лежащие клеточки имеют своим назначением усложнение рефлексов, так сказать, переход нервного раздражения с одной нервной нити на другую, не находящуюся с нею в непосредственной связи. Вообще, здесь есть только место догадке; но факт тот, что нервное раздражение не проходит уединенно по одному нерву или по одной соединенной системе нервов, а распространяется более или менее обширно по соседним нервам. Область этого распространения зависит отчасти также от большего или меньшего действия сознания и задерживающих нервов, через которые оно действует на рефлексы. При отравлении животных стрихнином, при обезглавливании их, равно как и при некоторых болезнях спинного мозга, рефлексы не только умножаются и становятся энергичнее, но и усложняются. Легкий укол в одну точку тела животного, которое отравлено стрихнином, производит чрезвычайно обширные движения, а повторение укола может все тело привести в разнообразнейшие и продолжительные судороги. Кроме того, замечается, что обширность распространения рефлексов с одних нервов на другие зависит также от силы раздражения: чем сильнее раздражение, тем и рефлекс может быть сложнее и область затронутых нервов обширнее.

15. В устройстве нервного организма, данном ему от природы, должно уже признать существование целых сложных систем рефлексов. В акте сосания груди младенцем мы видим уже такую систему рефлексов, начало которой, без сомнения, положено в самой организации младенца * точно так же, как в организации животных лежит уже связь рефлексов, выражающаяся в очень сложных инстинктивных действиях. Достаточно одного впечатления, чтобы привести в действие разом всю такую сложную систему. Но в болезненном состоянии, как, например, у очень нервных женщин и при болезнях спинного мозга, мы замечаем такие связи рефлексов, которых никак не ожидали: эти связи капризны, изменчивы и выражаются в самых неожиданных сочувствиях одного мускула к другому. Судороги личных мускулов, мускулов глаз, рук и ног, судорожное сжимание сердца и т. п. отвечают самым неожиданным образом на какое-нибудь слабое, по-видимому, потрясение нервов.

_____________________

* Manuel de Physiologie. Т. II. P. 94.

16. Связь рефлексов точно так же, как и самый рефлекс, может быть установлена привычкою. Так, в гимнастических упражнениях, при чтении и письме и тому подобных сложных механических действиях мы установляем такую связь рефлексов, какой от природы дано не было. Сначала мы выполняем эту связь сознательно и она стоит нам иногда большого напряжения воли; но потом она делается чистым механизмом, совершающимся бессознательно, иногда даже против нашей воли. Точно так же и наоборот, мы можем расстроить привычкой систему рефлексов, установленных уже самою природою или прежнею привычкою. Сначала это расстройство установившихся рефлексов стоит нам большого труда, но потом выполняется все легче и легче. Так, при обучении на фортепиано нам стоит сначала большого труда подымать и опускать отдельно те пальцы, которые привыкли двигаться вместе. Точно так же, например, нам необыкновенно трудно вертеть руками так, чтобы каждая вертелась в обратную сторону, но посредством привычки и этого навыка можно достигнуть. Плясуны на канате и вообще гимнасты поражают нас именно этим расстройством обыкновенных систем рефлективных движений и устройством новых, которые кажутся нам невозможными.

17. Мюллер, признавая врожденные ассоциации движений, отвергает ассоциации, установленные привычкою, видя в них только комбинации произвольных движений. Но нам кажется, что в этом случае Дарвин и Риль, которых Мюллер оспаривает, имеют истину на своей стороне *. Наравне с врожденною наклонностью к ассоциации тех или других движений, которую можно расстроить упражнением, мы нередко встречаем и такие ассоциации, которые хотя и установлены привычкою, но с которыми воспитанию так же трудно бывает бороться, как и с врожденными. Замечание Мюллера, что если бы упражнение установляло невольные ассоциации движений, то "воспитание делало бы нас более неловкими, чем мы были прежде", очень часто оправдывается на деле, и воспитателю нередко приходится бороться с дурными привычками, приобретенными прежде. Мюллер соглашается с тем, что привычка облегчает нам ассоциацию движений, от природы не находившихся в ассоциации; но в чем же состоит это облегчение, как не в том, что при частом повторении одной и той же ассоциации движений каждый раз требуется все менее усилий сознания и воли? А если это так, то не значит ли, что такая ассоциация выполняется, хотя отчасти, без участия сознания и воли; так что, по выражению Риля, одно действие, вызванное волею, уже само собой вызывает другие, с которыми оно привыкло ассоциироваться. Мюллер не может отвергнуть такого общеизвестного явления, но видит в нем только очень быстрое действие воли, быстрое от привычки, и, таким образом, не уничтожает привычки, а переносит ее из нервов в волю, ставя это явление в разряд "ассоциации идей и движений, а не движений с движениями". Но этому прямо противоречит общеизвестный факт таких сложных привычек, которые, без сомнения, установились у нас действиями сознательными и произвольными; но потом совершаются не только помимо нашей воли, но даже против нашей воли. Без сомнения, так называемые присловия не врождены нам; но они выскакивают потом сами собою, даже к великой досаде того, кто их произносит, всякий раз, как только сознание и воля говорящего будут чем-нибудь отвлечены; следовательно, никак нельзя сказать, что в таких действиях участвует воля.

______________________

* Там же. Р. 95.

18. Привычная ассоциация идей и движений, о которой говорит Мюллер, конечно, тоже существует; но ею объясняется другое психофизическое явление, а именно акт невольного подражания и, если можно так выразиться, заразительность рефлексов. "Связь идей и движений, - говорит Мюллер, - может сделаться такою же привычною, как и связь идей между собою, и если идея и движение часто ассоциируются, то потом движение уже невольно сопровождает идею". Так мы невольно и бессознательно мигаем, когда быстрое приближение постороннего предмета угрожает глазу, и т. п. Но связь идей между собою может происходить только в сознании, следовательно, может быть только сознательною; и где есть сознание, там нет уже привычки, ибо это два понятия, прямо исключающие друг друга. Сознание может соединяться с привычкою и действительно соединяется в бесчисленном множестве психофизических актов, почти во всем, что мы делаем, говорим и даже думаем; но сознание здесь следует за привычным действием, а не вызывает его: связав два действия или два слова по привычке, мы только уже потом сознаем, что связали их, и часто сами удивляемся, как мы это сделали, и если эта привычная связь кажется нам ложною, то мы уже сознательно и насильно разрываем ее. Здесь мы уже видим борьбу сознания с привычкой, что было бы невозможно, если бы сознание само усваивало эти привычки. Но действительно, идея, возбужденная в душе, стремится воплотиться в движение мускулов. Причина этого стремления скрыта от нас в таинственной связи души и тела; но факт тот, что идеи горя, радости, гнева непроизвольно отражаются в движениях личных мускулов, в мускулах голосового органа и т. д. Следовательно, первый толчок здесь во всяком случае дает таинственное воплощение наших идей: но потом идет уже непроизвольная, рефлективная ассоциация движений, все равно, будет ли эта ассоциация установлена природою или привычкою. Положим теперь, что человек видит какое-нибудь сильное мимическое движение в лице другого человека; естественно, что идея этого движения ярко обрисовывается в душе его, а вследствие этой силы и яркости стремится воплотиться в его собственных мимических движениях: он может задержать этот рефлекс, удержаться от воплощения, но может и не задержать, - а чем чаще будет выполняться это подражательное воплощение, тем легче, независимо от сознания и воли, будет оно совершаться. На этом основано множество общеизвестных явлений, носящих общий характер невольного подражания. Людям слабонервным, т. е. таким, которые слабо удерживают свои рефлексы и слабо управляют ими, опасно смотреть на личные судороги человека, одержимого падучей болезнью. Слабонервные женщины невольно принимают мимику людей энергичных и сильно воплощающих свои идеи. Почерки мужа и жены делаются сходными через несколько лет сожительства, хотя вначале были совершенно различны; между супругами образуется даже некоторое личное сходство, т. е. сходство в мимике. В обществе заик дитя очень часто делается заикою. Кликушество распространяется иногда по деревням повальною болезнью и т. п. Акт невольного и бессознательного подражания, играющий такую важную роль в жизни и воспитании детей, объясняется именно этим невольным и иногда неудержимым стремлением живо представляемой идеи воплотиться в движения тела и установлением ассоциации этих движений в привычку.

19. Соединение в одном и том же психофизическом акте действий сознательно-произвольных и действий привычно-рефлективных, т. е. бессознательных и непроизвольных, заслуживает величайшего внимания со стороны психолога и педагога. "Когда мы учимся языку, - говорит Рид, - то вслушиваемся в каждый звук, а когда выучимся, то внимаем только смыслу" *. Точно так же, когда мы начинаем учиться говорить на иностранном языке, то сознательно и употребляя заметное усилие воли выговариваем не только каждое слово, но и каждый звук, а потом, когда выучимся, заботимся только о смысле того, что говорим: звуки, слова и целые предложения, с соблюдением всех грамматических правил, идут сами собою, так что мы не даем себе никакого отчета в соблюдении правил языка, приобрести которые нам стоило столько сознательного труда. Здесь рефлективные действия, установленные привычкою, - действия бессознательные и непроизвольные, следовательно, нервные - соединяются и переплетаются с действиями, которыми руководят наше сознание и наша воля, - с действиями душевными. Но кто же возьмется провести между ними точную границу? Как это явление, так и многие другие, подобные ему, побудили некоторых психологов ** принять два течения мыслей: "низшее", управляемое законами привычки, и "высшее", течение рассудочное, овладевающее привычкою. Но если мы не отымем у привычки сознания и воли, то самое слово привычка не будет иметь никакого смысла; а если привычное действие есть действие, непременно исключающее сознание и волю, то на каком же основании мы причислим его к разряду действий душевных? Вот почему везде, где мы замечаем хоть малейшее участие привычки, мы прямо указываем на участие тела, на участие нервного организма, с его удивительною способностью к разнообразнейшим рефлексам и к усвоению новых и новых рефлексов в виде привычек. Душа наша руководит этою изумительною рефлектирующею машиной; но тем не менее машина эта существует и действует по своим собственным механическим законам.

______________________

* Read. V. I. P. 120.

* Последователь Канта - Фрис (см.: Anthropologic T. I. S. 87).

20. Неясное понимание природы привычек вводит философов, психологов и педагогов в многочисленные ошибки и противоречия. Кант, замечая в привычке отсутствие сознания, относится к ней с презрением и как бы желает вовсе исключить ее из человеческих действий *. Локк, принимая прямо, что душа может усваивать привычки, объясняет ими почти все психические явления и строит на привычке почти всю свою систему воспитания. Оба эти мнения, а равно и выводы, которые из них делаются, мы считаем односторонними. Душа как существо сознающее и желающее не может иметь привычек, в которых нет ни сознания, ни желания; но с другой стороны, нервный организм со своею необыкновенной способностью усваивать привычки открывает им сильнейшее влияние на деятельность души, которая в своем стремлении жить, т. е. действовать, выбирает пути самые легкие, а путь, проложенный привычкою в нервном организме, всегда легче пути, который нужно еще прокладывать в нем. Подробнее мы скажем об этом далее; здесь же выразим только в коротких словах наш окончательный вывод из рассмотрения рефлексов: всякое привычное действие есть действие рефлективное, как раз настолько, насколько оно привычно, и если в каком-нибудь психофизическом акте мы замечаем привычку, то значит, что в этом акте принимает большее или меньшее участие нервная система со своею способностью усваивать новые рефлексы.

______________________

* Anthropologic. Ch. XXV.

21. Из всего предыдущего видно, что хотя мы и признаем нервный организм в его отдельности от души только машиною, не имеющей никаких условий чувства и возможности движений, вследствие сознания и чувства; но тем не менее мы предполагаем за этой органической машиной такую обширную, изумительную и разнообразную деятельность, возможность которой едва может быть объяснена необыкновенною сложностью нервного организма, изучение которого до сих пор далеко не может считаться оконченным ни в анатомии, ни в физиологии. Три четверти всего того, что мы делаем, говорим и думаем, Лейбниц приписывал привычке, а нет сомнения, что где привычка - там работает нервная система. Но, отдавая телу вполне все, что ему принадлежит, мы тем свободнее можем отдать душе, что не может быть выведено ни из каких законов материи, а именно - сознание, чувство и волю.

ГЛАВА XIII
Привычки и навыки как усвоенные рефлексы

Определение привычки и навыка (1 - 4). - Возникновение наклонностей из привычек (5 и 6). - Укоренение привычек (7). - Обширное значение привычки в человеческой деятельности (8 - 13)

1. В прошедшей главе мы видели, что способность нервного организма не только иметь природные рефлексы, но и усваивать новые под влиянием деятельности весьма достоверно объясняет нам возможность приобретения привычек. Какое-нибудь действие, стоившее нам вначале заметного сосредоточения внимания и усилия воли, повторяясь часто, выполняется нами все легче и легче, все при меньшем внимании и меньшем усилии воли и, наконец, может до того укорениться в нашу природу, что выполняется даже против нашей воли, и именно тогда, когда внимание наше отвлечено чем-нибудь другим: таковы, например, все дурные привычки, с которыми человеку бывает иногда так же трудно бороться, как и с врожденными наклонностями.

Однако же далеко не все так называемые привычки и навыки могут быть объяснены рефлексами; но это потому, что название "привычка" употребляется в разговорном языке неопределенно и прилагается одинаково к самым разнообразным психическим и психофизическим явлениям.

2. Привычкою часто называют приобретаемую человеком способность выносить какие-нибудь ощущения или целые ряды ощущений, которых прежде он не мог выносить; таковы: привычка к перенесению холода, жара, шума, тряски, качки, боли и т. п. Привычки этого рода можно назвать пассивными. Как объяснить это явление, мы не знаем; но очевидно, что часто повторяющееся впечатление должно в самом организме нашем производить какие-то изменения, мало-помалу приспособляющие организм к перенесению того, чего прежде он не мог перенести и что могло даже подействовать на него разрушительно. Так, мало-помалу, привыкают люди к быстрым переменам температуры, которые прежде могли бы произвести в них болезнь; так, были примеры, что люди привыкали к Приему ядов в таких дозах, которые были бы смертельны для человека непривычного *. Эти пассивные привычки не объясняются рефлексами, и не о них хотим мы говорить в этой главе.

______________________

* Elem. de pathologie, par Chomel, 4 ed., 1861. P. 96.

3. Привычкою на обыкновенном разговорном языке называют также усиление той или другой способности, происходящее от упражнения: так, обыкновенно говорят, что человек привык подымать большие тяжести, ходить много, без устали, считать быстро и верно, сосредоточивать внимание на известном предмете, заниматься тою или другою умственною работой и т. п. Но мы уже видели выше, что усиление мускула не есть собственно привычка, а прямое увеличение его массы, зависящее от упражнения, простая прибавка мускульного материала, отчего в мускуле может развиваться большее против прежнего количество сил *. Точно так же, если ум наш, обогащаясь познаниями в какой-нибудь области, выказывает в ней более способности, чем прежде, то это уже не привычка, а прямо расширение способности, развитие ее увеличением и обработкою ее содержания. Явление это объяснится вполне в главах о рассудке; но здесь мы говорим не о развитии способностей телесных или душевных, а только о привычках **.

______________________

* См. выше, гл. VIII.

** Смешение нервных привычек и навыков с духовным развитием, как, например, у Фриса (Anthropologie. T. I. S. 29), вело к очень ложным выводам. То же смешение находим мы у Локка и всех его последователей (Locke's Works. V. I. P. 37).

______________________

4. Под именем нервной привычки в точном смысле слова мы разумеем то замечательное явление нашей природы, что многие действия, совершаемые нами вначале сознательно и произвольно, от частого их повторения совершаются потом без участия нашего сознания и произвола и, следовательно, из ряда действий произвольных и сознательных переходят в разряд действий рефлективных, или рефлексов, совершаемых нами помимо нашей воли и нашего сознания. В этом уже сама собой открывается вся обширность возможности через посредство привычки вносить в нервный организм человека существенные изменения, дающие ему те способности, которых он не имел от природы. На этой способности нервов к усвоению новых ассоциаций рефлексов и расстройству старых основываются не только все те привычки и навыки, которые преднамеренно сообщаются дитяти воспитанием, но также и те, которые сообщаются ему без всякого намерения, самою жизнью, и с которыми нередко приходится бороться воспитателю, а потом и самому человеку или обществу.

5. Но этим не ограничивается значение привычки. В привычке нервов есть другая, может быть, еще более важная сторона, которой не следует упускать из виду. Нерв, получивший привычку к той или другой деятельности, не только легче выполняет эту деятельность, но иногда, получая к ней физическую наклонность, дает чувствовать эту наклонность душе, которая, как мы уже видели, ощущает нервный организм с его особенностями, а следовательно, и с теми физическими наклонностями, которые в нем установились от частого повторения той или другой деятельности. Таким образом, сначала нам нужно употреблять значительное напряжение сознания и воли, чтобы дать то или другое направление той или другой деятельности наших нервов, а потом мы принуждены бываем употреблять такое же усилие сознания и воли, чтобы противодействовать наклонности нервов, которую мы сами же в них укоренили: сначала мы ведем наши нервы куда хотим, а потом они ведут нас куда, быть может, мы совсем не хотим идти!. Привычку, не переходящую в наклонность, правильнее было бы назвать навыком, каковы все привычки в искусствах и ремеслах, и сохранить название привычки для привычек-наклонностей *.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: