Сделай Сам Свою Работу на 5

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 16 глава





Эльзасского, только с меньшим размахом и с меньшей последователь- ;

ностью. В Брабанте не было того единства, которое по ту сторону j

Шельды наложило столь глубокий отпечаток на городское устройство, '.j
Не все брабантские хартии составлены были по одному и тому же

образцу и не свидетельствовали так же ясно, как это было во Фландрии, \

о решении совершенно одинаковым образом урегулировать права горожан. |

Герцог, наоборот, издавал для каждого города отдельные законы, не \

пытаясь свести к единому образцу различные городские конституции. Он |

оказал гораздо более слабое влияние на развитие городских учреждений, f;

чем фландрские графы. ^

Фландрия и Брабант выделялись среди светских княжеств в Нидер- |

ландах многочисленностью и богатством своих городов. Генегау и Голландия .,*

сильно отставали по сравнению с ними. Голландские города выступили |

на историческую арену лишь в первой половине XIII века, а что касается |

Генегау, то здесь можно было бы назвать только один значительный j

город — Валансьен, который, будучи расположен на берегу Шельды, ;

развивался одновременно с фламандскими городами и конституция которого ?



была очень сходна с их конституциями. |

Что касается Турнэ, то он получил в 1188 г.2 городскую хартию от |

французского короля Филиппа-Августа, но, будучи весьма удален от J

центра Франции, он был очень слабо связан с ней и являлся на протяжении !

всего средневековья своего рода городской республикой между Фландрией |

и Генегау. В Нидерландах этот французский город пользовался почти !

такой же самостоятельностью и независимостью, как и вольные города j

Германской империи. i

A. Hermant, Histoire monetaire de la province d'Artois, p. 104 (Saint-Omer, 1843).

Ch. Duviuier, La commune de Tournai de 1187 a 1211. Bullet, de l'Acad. de Belgique, Classe des Lettres, 1901, p. 247 и далее.


ГЛАВА ВТОРАЯ

ФЕОДАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ДО СРАЖЕНИЯ ПРИ БУВИНЕ

i

Одновременно с тем, как промышленность и торговля видоизменяли физиономию Нидерландов, произошли также значительные изменения в условиях, определивших в первой половине Средних веков политическое положение Лотарингии и Фландрии. Интенсивная экономическая дея­тельность этих стран, их разнообразные связи с заграницей сделали их еще более восприимчивыми, чем это было в прошлом, к влияниям соседних народов. Они тотчас же испытали на себе отраженное действие событий, столь резко нарушивших в начале XII века равновесие Западной Европы. Кажущаяся сложность их локальной истории легко разъясняется в свете общеевропейской истории1.



Борьба за инвеституру, разрушив имперскую церковь, дала возможность лотарингским князьям свергнуть иго епископов. Теперь покончено было с большой провинцией, прикрывавшей западную границу Германии между Маасом и Шельдой. Местные династии разделили между собой страну, и пестрая смесь небольших независимых территорий сменила собой более сплоченное целое. Название «Лотарингия» вскоре стало только геогра­фическим понятием. В XIII веке оно потеряло даже свое первоначальное значение и применялось лишь к территориям, зависевшим от брабантского герцогства: с этого времени совокупность областей, к которым оно столь долгое время применялось, стала называться Нидерландами, или Neder-landen2.

Довольно подробное, хотя и несколько путаное изложение феодальных войн XII века можно найти у /. Kroger, Niederlothringen im zwolften Jahrhundert (Elberfels,

1893).

Waitz-Zeumer, Deutsche Verfassungsgeschichte, Bd. V., S. 169. Гизельберт пос­тоянно называет Лотарингию — к северу от Генегау — «Partes advallenses». Во французских источниках эта область часто носит название «Pays des Avallois».


Императорам не удалось удержать под своей властью эту ускольз­нувшую от них страну. Они вынуждены были беспомощно наблюдать за тем, как разрушалось дело, созданное Генрихом Птицеловом и Отгоном I. ; Генрих V был последним из императоров, явившимся в Бельгию во главе целой армии1. После него германские государи лишь в очень редких случаях в течение XII века переходили за Аахен, а в XIII веке и совсем не переходили2. Территории, расположенные на левом берегу Мааса, становились все более чуждыми Германской империи. Связывавшие их с нею узы сюзеренитета все более ослабевали, так что в конце концов.; они перестали их ощущать3. Гогенштауфенам не удалось укрепить этих' связей, да, впрочем, они мало интересовались этим. При Фридрихе, Барбароссе самый верный им нидерландский князь считал себя, в общем, независимым и полагал, что он выполняет свои обязанности по отношению к императору, соблюдая нейтралитет как в отношении Франции, так и Германии4.



Смерть Генриха V (1125 г.) может считаться исходным пунктом на­чавшегося отделения Лотарингии от Германской империи. Это отделение произошло без борьбы и насильственного^ разрыва; его не домогались и не хотели. Здесь не было ничего похожего на те ожесточенные войны, которые Гизельберт и его преемники вели со своими сюзеренами. Бель- >, гийские князья, всецело поглощенные своими феодальными междоусоби­цами, воздержались от участия в избрании Лотаря. Более того, когда в начале 1127 г. он прибыл в Аахен, они остались столь же безучастными; за исключением графа Фландрского, Карла Доброго, пославшего к нему аббата для передачи приветствия, никто из них не появился при его .' дворе5. Да и происходившие в это время в стране события ясно показывали,

Оттон Брауншвейгский, правда, прошел еще через Бельгию со своими войсками

в XIII веке, во время своего похода против Филиппа-Августа. Но дело шло

в этом случае не о походе против бельгийских князей, а о заграничном походе.

За исключением Альбрехта Австрийского, который в конце XIII века, во время

своей борьбы с Иоанном д'Авеном, продвинулся до Нимвегена. з Со времени правления Лотаря Суплимбургского император стал столь чуждым

Нидерландам, что князья, желавшие получить его защиту, не видели другого

способа, как передавать ему какую-нибудь землю, которую они затем брали у

него назад на условиях феода. См. интересный пример в Gesta abbatum

Trudonensium, ed. de Borman, t. II, p. 74.

Gislebert, Chronicon Hanoniense, ed. Vanderkindere, p. 189: «Dicebat eciam comes

Hanoniensis, quod hominibus regis Romanofum castra sua reddere non debebat, nes

transitum eis per terram suam pararet, cum in hoc vastatio terre sue irnmineret.

Ipse enim in marchia imperii Romanorum et regni Francorum manens, terram suam

custodire debebat in eorum guerris. (Граф Генегау говорил, что он не должен

отдавать своих замков людям Римского императора и позволять им проходить

через свои земли, так как при этом его стране угрожает опустошение. Ведь

он живет в пограничной области между Римской империей и французским

королевством и должен оберегать свою страну от их войн.)

W. Bernhardt, Lothar von Supplinburg, S. 118 (Leipzig, 1879).


насколько пошатнулся здесь авторитет императорской власти. Генрих Димбургский продолжал носить герцогский титул, отнятый у него Ген­рихом V и переданный им Готфриду Лувенскому. Во время войны, разразившейся между обоими этими князьями, исчезли последние остатки учреждений, созданных Отгоном I. Но еще хуже обернулось дело, когда Лотарь, желая показать свою власть, в свою очередь лишил Готфрида герцогского титула и передал его Лимбургскому дому (1128 г.). Это решение следовало поддержать оружием, между тем Лотарь ограничился посылкой соответствующей грамоты через свою канцелярию. Никто, ра­зумеется, не обратил никакого внимания на его решение; оба претендента продолжали называть себя герцогами Лотарингии, и борьба между ними разгорелась с еще большей силой. Впрочем, титул, за который они боролись, потерял всякое значение и превратился в громкое слово и никчемное украшение. В свое время так именовался наместник императора по ту сторону Рейна, светский правитель, на котором лежала обязанность охранять с помощью епископов права государя от все усиливавшейся феодальной знати1. Но победа этой самой феодальной знати как раз и лишила теперь герцогский титул всякого смысла. Он не соответствовал больше истинному положению вещей и не давал больше своему носителю никакой реальной власти за пределами его земель2. Впрочем, современники ясно отдавали себе в этом отчет. Они называли обоих герцогов по имени их владений: для них больше не существовало герцога Лотарингского, для них существовали только герцог Брабантский3 и герцог Лимбургский. Даже и сам император вынужден был в конце концов примириться в этим положением, которое он не в силах был изменить; он помирился

Еще около 1142 г. Конрад III хотел сделать герцога фогтом всех лотарингских церквей, но этот план не удался. W. Bernhardt, Konrad III, S. 306 (Leipzig, 1883).

Cislebert, Cronicon Hanoniense, ed. Vanderkindere, p. 252: «A marchione autem

de Minse ibidem judicatum fuit, et inde pares habuit principes sequaces, quod dux

Lovaniensis ducatum non habebat, nisi in comitatibus quos tenebat vel qui ab eo

tenebantur, cum ipse in aliis comitatibus vicinorum suorum tenuram suam monstrare

non poterat». («Маркграф "Minse" постановил, и в этом другие пэры-князья за

ним последовали, что герцог Лувенской не имеет герцогской власти вне графств,

которые он держит или которые держались от него, так как он не мог доказать,

что у него есть право в графствах его соседей».) з Нели (Н. Nelis, L'origine du titre due de Brabant. Revue des Bibliotheques et

Archives de Belgique, 1908, p. 145 и далее) указывает, что уже в 1150 г.

никто не называл больше герцога за пределами Брабанта, dux Lotharingiae

(герцогом Лотарингии), а лишь dux Brabantiae (герцогом Брабантским). Однако

вплоть до 1235 г. герцог продолжал именовать себя в своих грамотах только

dux Lotharingiae. Но начиная с этого времени он стал, по крайней мере в

некоторых случаях, сообразоваться с общепринятым обычаем и называть себя

dux Lotharingiae et Brabantiae (герцогом Лотарингии и Брабанта). Предыдущая

сноска свидетельствует о принятом Гизельбертом решении применять в отношении

герцога презрительное название «dux Lovaniensis» (герцог Лувенский).


с Готфридом Лувенским, оставив за ним титул, который тот продолжал носить вопреки воле императора. Это было официальное признание ис­чезновения прежнего герцогства Лотарингского...

Одновременно с тем, как герцогский титул перешел из рук императора к феодальной знати, церковь была отдана на милость светских князей. После смерти льежского епископа Отберта (1119 г.) капитул разделился «а две партии, из коих одна избрала Александра Юлихскогр, а другая — Фридриха Намюрского. Генрих V дал инвеституру Александру, папа же признал Фридриха. Каждый из обоих претендентов представлял таким образом одну из больших религиозно-политических партий, противосто­явших друг другу в то время в Германской империи, и казалось, что завязавшаяся между ними борьба должна быть принципиальной борьбой. В действительности же это была чисто феодальная борьба между Бра-бантским и Лимбургским домами, и нетрудно убедиться в том, что хотя противники ссылались один на свое повиновение императору, а другой — на свое повиновение папе, по существу, они домогались только расширения своих владений за счет епископского княжества. Готфрид Лувенский воспользовался этими обстоятельствами, чтобы захватить в свои руки Сен-Трон. Под предлогом поддержки императорского кандидата он пы­тался подорвать основы Лимбургской и Намюрской династий, и не исключено, что он причастен был к отравлению Фридриха (1121 г.). Во всяком случае он воспользовался его смертью, ибо вслед за тем как после краткого междуцарствия епископом назначен был его брат Адаль-берон, он тотчас же перестал поддерживать Александра. Более того, когда последний получил наконец диоцез, он повел против него войну. Однако Александр мог рассчитывать на этот раз на помощь герцога Лимбургского, решившего без всяких колебаний вступить с ним в союз с того момента, как он убедился в его враждебных отношениях с герцогом Брабантским,4 который ему когда-то помогал. Таким образом одни и те же князья то нападали, то защищали одного и того же епископа, и это как нельзя лучше доказывает, что вмешательство феодалов в дела церкви вызывалось исключительно их политическими интересами. После низло­жения Александра (1135 г.) перевес опять оказался на стороне Готфрида. Ему удалось навязать капитулу выбор своего шурина Адальберона II. Признание Адальберона императором Лотарем было, несомненно, той ценой, которой последний купил себе примирение с лувенской династией1.

W. Bernhardt, Lothar von Supplinburg, S. 582. В этом случае император явно капитулировал перед феодальной знатью. Адальберон был назначен лишь бла­годаря могуществу его семьи: «Quod esset de prosapia Manucensi, prosapia a mari usque ad mare palmites suas protendenti». (Так как он из Намюрского рода, рода, протягивающего свои щупальца от моря до моря.) Triumphus S. Lamberi. Mon. Germ. Hist. Script., т. XX, с. 501.


Мы видим из этого, какое значение приобрела светская аристократия в Нидерландах. Германским государям приходилось теперь считаться с ней. Чтобы сохранить хоть кое-какое влияние на левом берегу Рейна, они вынуждены были вступить в переговоры с этими могущественными феодальными династиями, о которых один современный им хронист образно писал, что «они закрывают своей тенью всю страну». Императоры принуждены были постоянно препираться и торговаться с ними, и для того, чтобы найти себе сторонников, им оставалось только оплачивать оказывавшиеся им услуги. Князья теперь, так сказать, продавали с аукциона свою верность, они отлично сознавали, что являются господами положения и что власть их сюзерена зависит от их доброй воли. В Лотарингии, находившейся отныне всецело во власти феодалов, у высшей знати зародилась теперь идея политического нейтралитета, которая стала впоследствии в XIV веке руководящей нитью в политике Якова ван Артевельде1: Непосредственная связь с императором сохранилась только у епископов благодаря инвеституре, которую они должны были получать до вступления во владение своими диоцезами. Но, терроризируя капитулы, светские князья почти всегда вершили судьбу выборов, и им нетрудно было в случае необходимости либо помешать прелату вступить против их воли в страну, либо противопоставить ему конкурента.

При Конраде III германское влияние совершенно сошло на нет. Вибальд из Ставело (умер в 1158 г.) был последним бескорыстным представителем его, но он тщетно боролся за заведомо обреченное уже дело. Просматривая его переписку, проникнутую столь горячей лояльностью, на каждом шагу наталкиваешься на выражения, свидетельствующие о разочаровании и горечи. Этот ясный и сильный ум не строил себе больше никаких иллюзий. Он отлично видел, что раздробленная на части между соперничавшими династиями Лотарингия отошла от Империи. Он сознавал и писал, что она окончательно потеряна для Империи2.

При этих условиях политика феодалов одержала верх в Нидерландах над политикой Империи. Отныне император перестал быть здесь пове­лителем; он считался, в зависимости от обстоятельств, то союзником, то врагом, но во всех без исключения случаях оставался неизменно чуже­земцем3. Лотарингские династии оставались по-прежнему частью Свя-

См. ниже стр. 432—433. 2 W. Bernhardt, Konrad III, S. 878, Anm. 31 Точка зрения князей прекрасно выражена в следующих словах Гизельберта (Gislebert, Chronicon Hanooiense, стр. 201) по случаю встречи французского короля и германского императора в Музоне в 1187 г.: «Cui colloquio ut comes Hanoniensis interesset cum eo, dominus rex Francorum primo mandavit ipsi comiti; dominus vero imperator similiter mandavit comiti Hanoniensis ut cum eo ad colloquium illud veniret. Dominus autem comes, licet nemini illorum homini fidelitate obligatus esset, tamen quia de Imperio erat, ad dominum imperatorum transivit...» («Король французов первый вызвал графа Генегау, чтобы он вместе с ним явился на


щенной Римской Империи, но ни одна из них не считала ее своим отечеством. Они не принимали никакого участия в событиях, происхо­дивших на другом берегу Рейна, они не появлялись на полях сражения в Германии, они не сопровождали императоров в их походах в Италию, и в богатой литературе о них, которая особенно развилась начиная с XII века, лишь в очень редких случаях можно встретить краткие упоминания о судьбах и деяниях германских императоров.

Было бы большой ошибкой объяснить это обстоятельство какой-нибудь национальной антипатией. В самом деле, оно одинаково наблюдалось как во фламандских, так и в валлонских княжествах. Наоборот, последние были, в общем, даже наиболее надежными союзниками императоров. Достаточно вспомнить в этом отношении графа Балдуина V Генегауского при Фридрихе Барбароссе и при Генрихе VI, а в XIII веке первого Иоанна д'Авена. Взаимоотношения Нидерландов с Германской империей отличались не враждебностью, а холодностью и равнодушием, вытекавшими из отсутствия общих интересов. У обеих сторон не было больше ни малейшего стимула к тесному сближению или объединению.

Стремительное социально-экономическое развитие, совершавшееся в бассейне Шельды и Мааса, окончательно отдалило эти области от Германии, которая гораздо дольше сохранила свой, главным образом, аграрный строй. Они все более и более ориентировались на Фландрию, которая приобрела над ними настоящую торгово-промышленную гегемонию. Со времени правления Теодориха Эльзасского фландрские графы при­нимали участие почти во всех событиях, разыгрывавшихся на правом берегу Шельды. Они вмешивались сначала в дела Голландии, Брабанта, Генегау, а позднее, в XIII веке, их влияние распространилось также и на Гельдерн, Намюрскую область и Льежское княжество. Будучи од­новременно князьями Германской империи и вассалами французского короля, они занимали привилегированное положение, и их политика соз­давала постепенно все более прочные и тесные связи между двумя обломками государств, деливших между собою со времени Верденского договора территорию Нидерландов. Благодаря им оба берега Шельды, объединенные уже общей экономической деятельностью1, перестали быть

это свидание; но император также вызвал графа Генегау, чтобы он с ним пришел на это свидание. Господин же граф, хотя он никому из них не был обязан оммажем и верностью, но ввиду того, что его земли были в Империи, перешел к императору»). Таким образом «Imperium» сделалась для графа Генегау не более, чем географическим понятием. Балдуин — вассал Льежского епископа, считал себя, именно в связи с этим, свободным от верности императору, который не был его непосредственным сюзереном. По его мнению, силу имело только феодальное право. Это то, чего не замечают ни Картелльери (Cartellieri, Philipp-August, т. I, с. 265, прим. 2, Лейпциг, 1900), ни Кениг (L. Konig, Die Politik des Grafen Balduin V von Hennegau. Bullet, de la Comm. Rou. d'Histoire, 1905, p. 298). См. выше, стр. 150.


чуждыми друг другу и в политическом отношении. У небольших фео­дальных государств, простиравшихся от Арденн до моря, появилась теперь общая история. Судьбы лотарингских княжеств объединились с судьбами Фландрии, и франко-германская граница, отделявшая восточную Бельгию от западной, постепенно в течение Средних веков сошла на нет. Первейшим результатом этой эволюции было вступление Лотарингии в более тесные сношения с Францией, и затем с Англией, — с державами, вмешательство которых в дела Фландрского графства в течение XII века все более усиливалось.

Действительно, Фландрия, которая пользовалась полнейшей независи­мостью от своего сюзерена в то время, когда Лотарингия находилась под властью герцогов и имперских епископов, теперь очутилась в совер­шенно ином положении. Монархия Капетингов, первые шаги которой были столь робки и затруднительны, со времени царствования Людови­ка VI почувствовала себя достаточно сильной, чтобы вступить в борьбу со своими могущественными вассалами. После того как суверенитет императора над лотарингскими князьями сделался чисто номинальным, французские короли обнаружили стремление навязать свою власть флан­дрским графам. Теперь в политической ситуации, сложившейся в X веке, произошла полная перестановка. Влияние Германской империи на правом берегу Шельды ослабело, влияние же Франции на левом берегу усилилось, и в истории Нидерландов открылась новая эра.

Первые симптомы этого обнаружились уже, как мы видели, после убийства Карла Доброго. Правда, политика французского короля, натолк­нувшись на сопротивление городов, потерпела крушение, но достаточно было уже одного того, что Людовик VI попытался навязать жителям Фландрии графа, являвшегося его креатурой1. Одно время он мог считать себя повелителем Фландрии. Он сопровождал Вильгельма Нормандского в Брюгге. Он был первым французским королем, проникшим в самое сердце Фландрии, подобно тому как его современник Генрих V был последним императором, дошедшим до границы Лотарингии. У Людови­ка VII, в отличие от его отца, не оказалось поводов для вмешательства в дела Фландрии. За то время, пока он сражался в долине Роны и на возвышенностях Оверни и Веле, Эльзасская династия успела, в частности в период правления графов Теодориха и Филиппа, прочно утвердить свою власть между Шельдой и морем. При втором из этих графов Эльзасская династия достигла апогея своего могущества. В 1164 г.2, после

Людовик VI наделся, вероятно, даже одно время предоставить титул графа Фландрии одному из своих сыновей, но он не считал себя достаточно сильным для осуществления этого плана. A. Luchaire, Louis VI le Gros, p. XCVIII (Paris, 1890).

Borelli de Serres, La reunion des provinces septentrionales a la couronne sous Philippe-Auguste, p. XII (Paris, 1899).


смерти графа Рауля Прокаженного, Филипп Эльзасский получил в на­следство, через свою жену1, графство Вермандуа с его вассальными владениями Валуа и Амьенуа. Его владения простирались теперь, таким образом, от нижней Шельды до Иль-де Франса, и он занял отныне \ первое место среди вассалов французской короны и стал самым могу-; щественным князем в Нидерландах. Он принимал деятельное участие в воспитании наследника престола, и когда в 1179 г. Людовик VII был разбит параличом и вынужден отказаться от управления государством, то именно он, естественно, стал первым советником молодого Филиппа-Августа2. В начале правления последнего, казалось, вернулись времена; Балдуина Лилльского, правившего в качестве регента от имени Филиппа3. Похоже было на то, что новому королю предстоит стать послушным орудием в руках фландрского графа, который женил его (28 апреля 1180 г.) на своей девятилетней племяннице Изабелле (дочери его сестры Маргариты), графине Генегау, и который во время коронации всячески подчеркивал перед французскими князьями свое богатство, выставляя напоказ роскошь своих одеяний и чванясь своим положением.

Брак Филиппа-Августа с Изабеллой Генегауской, по словам хрониста Якова Майера, положил «начало раздорам и вражде между французами и фламандцами, явился источником многих коллизий и войн и послужил исходным пунктом многочисленных катастроф и поражений»4. .Это значит приписывать незначительному событию очень важные последствия. Ра­зумеется, при заключении этого брака было условлено, что король после смерти графа Фландрского унаследует территории, составившие впослед­ствии графство Артуа5. Но он не стал так долго ждать, чтобы вмешаться в дела своего вассала. Столкновение между монархической политикой Филиппа-Августа и феодальной политикой графа Фландрского было неизбежным. Несчастная Изабелла принесена была в жертву честолюбивым комбинациям6, она даже не была предлогом к войне, разразившейся вскоре между ее дядей и ее мужем.

Елизавету, старшую сестру графа Рауля Прокаженного, на которой Филипп, по мнению Борелли-де-Серра (op. cit., p. VII), женился в 1159 г. Она умерла в 1182 г., и ее владения не попали тогда в руки ее мужа, перейдя к графине Бомон, сестре Елизаветы. Впрочем, их тотчас же потребовал себе Филипп-Ав­густ, завладевший ими.

Граф не был опекуном молодого короля в собственном смысле слова. См. A. Cartellieri, L'avenement de Philippe-Auguste. Revue historique, t. LII [1893], o. 252 и Philipp II August, Konig von Frankreich, Bd. I, S. 39 (Leipzig, 1899). См. выше, стр. 89.

Compendium chronicorum Flandriat, p. 87 (Murenberg, 1538). A. Cartellieri, Philipp-August, t. I, p. 54; Borelli de Serres, La reunion etc, p. 33. Эта уступка была, однако, сделана при условии, что у Изабеллы будут дети, в противном случае Артуа должно было вернуться к ее наследникам. Известно, что король чуть не развелся с ней в 1184 г. Она умерла в 1190 г., в 19-летнем возрасте.


Филипп-Август был для Филиппа Эльзасского тем, чем Людовик XI оказался в XV веке для Карла Смелого1. Будучи настолько же терпелив и искусен, насколько граф был вспыльчив и высокомерен, Филипп-Август сначала скрывал свое твердо 'задуманное решение взять самому бразды правления Франции, в свои руки и подорвать могущество своих крупных вассалов. В течение некоторого времени Фландрский граф мог мнить себя повелителем Франции. Он поссорил короля с его матерью и прежними советниками Людовика VII. Шампанская династия, влияние которой до сих пор уравновешивало влияние фландрского дома, была удалена от двора и завязала тайные связи с Англией. Филипп же, со своей стороны, сблизился с императором, исконным врагом английского короля, поддер­живавшего Вельфов в Германии, и навербовал себе также сторонников в Лотарингии. Он мог уже рассчитывать на помощь своего шурина, графа Генегауского, и ему удалось, кроме того, привлечь на свою сторону герцога Брабантского и графа Гельдернского. Никогда еще никто из его предшественников не пользовался подобным авторитетом, и в течение некоторого времени он лелеял самые несбыточные мечты.

Но разыгравшиеся события вскоре рассеяли его иллюзии . В 1180 г. Генрих II Английский, всецело поглощенный своими планами войны с Германией, заключил мирный договор с Филиппом-Августом. Одновре­менно последний примирился с Шампанской партией. Избавившись; от своих врагов, он мог теперь подумать о том, чтобы освободиться от тягостной опеки Филиппа и обратить оружие против него. Он решил подорвать могущество Фландрии и, может быть, даже присоединить, к французской короне владения эльзасского дома, так как граф не имел прямых наследников. Война с Фландрией стала теперь его основной заботой, и, решившись на это, он вел ее до самого конца своего правления с той последовательностью и выдержкой, которые характерны были для всех его начинаний. «Либо Франция поглотит Фландрию, —- сказал он однажды, — либо ей самой предстоит быть поглощенной Фландрией»3. Разрыв начался в 1181—1182 гг., а когда король, после смерти Елизаветы Вермандуа4, жены Филиппа, потребовал от него уступки Вермандуа, разрыв между ними был окончательно завершен.

О причинах столкновения между ними и противоположности их характеров см.

A. Cartellieri, Op. cit., t. I, p. 190 и далее.

По поводу войны между французским королем и графом Фландрским см.

помимо Картелльери, t. II, Scheffer-Boichorst, Deutschland und Philipp II August

von Frankreich, в «Forschungen zur Deutschen Geschichte», Bd. VIII [1868],

S. 465 u. f.

Roger de Wendower, Flores historiarum, приводимый Scheffer-Boichorst, op. cit.,

S. 473.

Относительно даты этой смерти см. A. Cartellieri, Philipp II August, Bd. '.

Beilagen, S. 83, относящего ее к 26 марта 1182 г.


Филипп Эльзасский без колебаний принял брошенный ему вызов. Этот пылкий темперамент был теперь обуреваем одной только мыслью — отомстить своему сюзерену и заставить его склониться перед собой1.

Он носился раньше с планами о господстве над Францией, теперь он горел желанием во что бы то ни стало раздробить ее под пятой Германии. Он вступил в переписку с императором, послал к нему послов и, наконец, сам прибыл к его двору. Он умолял его вторгнуться во владения своего соперника, принес ему вассальную присягу за свои феоды, полученные им от французского короля и, пытаясь увлечь его грандиозными планами, рисовал перед ним заманчивые картины расширения границ Империи до берегов Британии2. Но Фридрих Барбаросса не двинулся в Нидерланды. Он ограничился несколькими письмами французскому королю и содействовал заключение перемирия между обеими воюющими сторонами. Помощь Филиппа-Августа была ему необходима против под­держиваемых Англией Вельфов, и он не считал целесообразным комп­рометировать свои интересы ради фландрского дома и развязывать ев­ропейскую войну ради феодальной усобицы. После пяти лет войны Филипп, наконец, решил заключить мир с французским королем. На основании договора в Бове (июль 1185 г.), подтвержденного в следующем году Амьенским миром, он отказался от Валуа, Амьена и большей части Вермандуа, остальная часть которого была сохранена за ним до его смерти. Таким образом он вышел побежденным из своего поединка с Филиппом-Августом. Французская корона, которая должна была капи­тулировать перед фландрскими графами при Филиппе I и Людовике VI, впервые взяла реванш. Франция внезапно обнаружила свою силу и поставила графство в новое для него положение, при котором Фландрия вынуждена была прилагать все усилия к тому, чтобы отбивать попытки королевства, стремившегося поглотить ее.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.