Сделай Сам Свою Работу на 5

XI. ПОУЧИТЕЛЬНОЕ, ХОТЯ НЕСАМООЧЕВИДНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ





 

 

Термометр на здании, где разместилась редакция нашей "Бэнкер", показывал восемьдесят девять градусов, - я это для себя заметил, проходя мимо. На улицах почти никого. У большого похоронного бюро стоял припаркованный черный катафалк, - дверцы закрыты, какие-то родственники и служащие в черных костюмах столпились во дворе. Я подошел поближе; крупный пес вроде дога, каких разводят по берегам Чесапика, выскочил из кустов и помчался по тротуару прямиком к подъезду бюро - ах, это дама, а вот и кавалер, сеттер с примесью, молодой, видно, скачет во всю прыть, и ноздри ходуном ходят. У самих ступенек дама притормозила, отряхиваясь, а сеттер тут же на нее вскочил, свесив язык чуть не до земли. Как раз в этот момент дверь открылась и стали выносить гроб. Собаки мешали, очутившись на самой дороге. Кое-кто из несших усопшего сконфуженно хихикнул, а еще один служащий огрел сеттера по боку концом башмака - на похоронах-то! Сучка сползла со ступенек и устроилась посреди тротуара, рядом с катафалком, - сеттер все не слезал. И, смущая собравшихся, парочка продолжила свои любовные утехи под жарким солнцем; дверцы катафалка открылись, гроб осторожно поставили внутрь, - оставалось просто делать вид, что никаких пиров страсти не происходит.



Улыбаясь, я пошел дальше. Угораздит же иной раз природу выдумать такую вот тяжеленную символику. Просто как дубиной по голове огорошит, разыграв сценку вроде этой - жизнь продолжается вопреки смерти и прочее, уж до того понятно, что только глаза от стыда отведешь. И так все время - то солнце выглянет из-за туч ну именно в ту секунду, когда нашим удалось перехватить мяч у соперников то сидишь себе, предавшись мрачным чувствам, тут же слышатся раскаты грома, или, наоборот, pешаешь взять себя в руки, и, разумеется, утро к этому случаю выдается ослепительное; а ураганы, которые непременно до фундамента разворотят жилище кого-нибудь, у кого репутация скверная, зато дом добродетельного соседа стоит себе, или, случается, наоборот; а автобан с обязательным знаком "Скорость не превышать", а улицы с односторонним движением, ведущие к кладбищу! Кто не очерствел, кто привычен к вкусам более или менее изысканным, при виде подобного поспешит прочь, покачивая головой да лишний раз себе напоминая: хороший вкус - плод трудов человеческих.



Но все равно не так-то легко сохранить невозмутимость, когда на каждом шагу все тебе напоминает, до чего жизнь изобретательна на этакие штуки. Вот добрался я до перекрестка Главной улицы и Поплар-стрит, остановился поболтать минутку с капитаном Осборном и двумя его приятелями, расположившимися на скамеечке для фланеров у лавки Джорджа Мелвила, и вижу - посреди улицы самая настоящая могила вырыта и табличка стоит: "Осторожно Люди!"; в витрине часы выставлены, только старые они, времени давно уж не показывают; пpямо над капитанской головой широченная афиша, новые фильмы с этой недели - "Жизнь начинается в сорок лет" и "Отважные капитаны"; еще знак -"Машины не парковать", а голубь прямо на этом знаке и припарковался, сидит, крыльями потряхивает, - целую страницу мог бы написать, дальше перечисляя. Право, за руку себя держать приходится, чтобы не поддаться обаянию всей этой примитивной символики, а если бы я на свои сэндвичи с маслом зарабатывал сочинением рассказов, так уж дал бы себе волю, не сомневаюсь.! Помнится, читал я одну историю, где под конец герой валяется мертвый - не то кокнули его, не то руки на себя наложил, - в общем, валяется на полу рядом с кассовым, аппаратом, а к аппарату дощечка такая приделана с надписью "Ошибки при расчете исключаются". И показывает этот аппарат - ничего удивительного для привычных к слоноподобной иронии жизни - круглые нули, вот я как раз думаю, что автор мог бы и поостроумнее сделать, допустим, пусть бы на аппарате значилось 4 доллара 37 центов или еще какая бессмысленная цифра. А то уж очень все само собой разумеется, клише выходит и ничего больше.



Так что, друг-читатель, случись тебе что-нибудь про жизнь написать, ты уж постарайся, удержись от этих соблазнительных аллегорий, которые со всех сторон тебя обступают, не то можно поручиться, что непременно такое ляпнешь, чего в уме не держал, а люди, которым так хотел приятное сделать, на тебя же и обозлятся. Если сумеешь, ты моего примера держись и тех, кто гроб нес: улыбнись, само собой, - на собак, когда спариваются, без смеха смотреть невозможно, - и ступай себе, ни слова не проронив, будто ничего и не заметил.

 

 

XII. УСТРИЧНЫЙ ХОР

 

 

О общественном отношении, равно и в экономическом, капитан Осборн с приятелями, облюбовавшие скамейку для фланеров, были чистой воды потребителями. Они ели и пили, носили пиджаки, курили сигары, при этом не производя ничего. На старой своей скамье они сидели рядком, вроде устриц под панцирями, заглатывая вое, на что падал глаз, но ни в чем не участвуя. Кембриджская жизнь проходила мимо них и сквозь, словно морская вода сквозь жабры, а они из нее вылавливали нужную им пищу, переваривая и происшествия, и людей, - то фыркнут, то откомментируют, и все это не сходя с места. Хор старых устриц, да и только, - устроились на излюбленной отмели и разглядывают проплывающую рыбку. Изредка одарят кого словечком-другим, а выговор скверный, старческий - все больше в нос, и пискляво так получается.

Ну, прогрохотал мимо голубого цвета вездеход: "Гляди-ка, Моуб Хенли раскатывает, - отметит один, - молодец парень".

- Только горячий он, - добавит другой. - Да, ловок, уж это точно. Палец в рот не клади.

- И не думай! - согласится третий.

- Славный парень у старика Моуба, - гнет свое первый и заходится кашлем, а может, это у него смех только, очень он собою доволен.

- Только горячий, - не уступает второй. - Весь в старика своего.

- А как же! - поясняет третий. - Яблоко-то от яблони недалеко падает.

А первый все не отдышится, пыхтит как паровоз, глаза все в слезах, физиономия - красная, потрескавшаяся - расплылась, и слюна на пожелтевших зубах вскипает, по тонким губам струйкой течет.

- Ха! Ух ты! - не уймется никак. - Нет, гляди-ка, а! Оп-па, ну орел, да погляди, погляди! Здорово! Вот это да! Давай, Моуб!

У меня выпала свободная минутка, и я присел к ним на скамеечку, устроившись в тени, - старикам больше солнышко нравится, и они сгрудились на другом краю, - послушаю бесхитростные их напевы. Катафалк отъехал от бюро, за ним следовали две машины с зажженными фонарями на крышах. У перекрестка процессия притормозила, потом тронулась на красный свет дальше - к Зеленой лужайке, так наше кладбище, которое у загородного клуба, называется.

- Кого хоронят? - спрашиваю.

- Вроде Клэренса Уэмплера жена померла, а, Осборн? - осведомился сидевший ближе всех от меня и проводил караван взглядом.

- Она, точно. К вечеру в понедельник долго жить приказала.

- Это которые Уэмплеры, с Генри-стрит, один, а раньше на Голден-хилле жили, они, что ли? - спрашивает третий.

- Нет, там Льюиса Уэмплера супруга жила, - уточнил капитан Осборн. - Дженни Фэруэлл, вот как ее имя, старенькая такая была.

- Старенькая? - переспросил первый. - Значит, старенькая Дженни?

- Точно, - говорит капитан Осборн и ногу вытягивает, приятно ему. - С норовом была женщина.

- Старенькая Дженни! - первый просто в восторге.

- Да, а то Клэренса Уэмплера жена, - растолковывает капитан Осборн. - На Росс-стрит жила, у самой реки.

- А, знаю, - говорит первый. - Она вроде из Кэплонов родом?

- Сейчас, дай-ка вспомнить. - И капитан Осборн задумывается. - Ну да, из Кэплонов, старшая ихняя дочка, значит, Луиза Мэй ее звали.

- Луиза Мэй Кэплон. Ха, да она вроде не такая и старая была, правда?

- Луиза Мэй Кэплон, - подтвердил капитан Осборн. - Дочка капитана Билла Кэплона, старшая дочка, на Голден-хилле у них дом. Лет двадцать ей, должно, было, как с Клэренсом Уэмплером поженились. В тот год, помню, шхуну Кэплона льдами затерло, я-то сам тогда первую навигацию на своей шхуне сделал, на "Джун Филлипс", у старика Джорджа Филлипса ее купил, в рыбачьем затоне. Стало быть, в восемьдесят пятом году это было, если не спутал.

- Это какая шхуна Кэплона? - осведомляется третий, который все больше помалкивал. - "Сэмюел трейс", что ли?

- Да нет, на "Сэмюеле трейсе" раньше он плавал, - втолковывает капитан Осборн. - Сгорел он вроде, "Сэмюел трейс" этот, в Балтиморе сгорел, в сухих доках. А льдами-то новую его шхуну затерло, как ее? "Лавери Кэплон" вроде. В честь жены назвал. Ну, только-только на воду он ее спустил, вся оснащена была, гвоздик к гвоздику, и обшита внахлестку, да тут залив-то ни с того ни с сего льдом забило, не повезло Кэмплону, вмерзла у него шхуна-то и переломалась вся. Тогда ледоколов не было еще.

- Не было конечно, - соглашаются остальные.

- Я в ту зиму сам чуть без "Джун Филлипс" не остался, у острова Шарпа это было. Гляжу, вода, черт бы ее, прямо на глазах мерзнет, ветер как саданет - она и становится, хоть коньки надевай. Потом сбавит малость, ну мы вперед поползем, только не очень-то двигаемся. Слава Тебе Господи, у меня цепи жутко тяжелые были - якоря хорошо держали, я и говорю Уолтеру Джонсу, давай, говорю, цепью, цепью работай, скалывай, а шут его раз берет, как у/к мы там управились, обледенело все чертовой матери, того гляди вниз утянет. Ладно, слава Богу, ветер был подходящий, куда надо нас толкал, а то бы никакие цепи с таким льдом не управились, и якорей в мире нет, чтобы удержали, точно говорю.

- Да, - качает головой первый. - Нынче льдов таких не бывает, куда!

- Капитан Джеми Снайдер - помните старика Джеми? - ну вот, поглядел он, как Уолтер Джонс цепью-то здоровенной по наростам колотит, когда еще "Джун Филлипс" в гавани стояла, поглядел и говорит: Осборн, тебе шесть штук черномазых на борт надо взять, говорит, а то худо будет, дифферент как установишь? Правильно, сэр, говорю, только вот оно дело-то какое, капитан Джеми, нынче лед уж больно сильный, говорю, так я уж, ладно, шесть черномазых в команду наберу, все лучше, чем в море за борт прыгать да на своих до дому добираться.

- Здорово сказал!

- Да, сэр, выложил ему что надо!

- Ну, сказал и сказал, чего тут раздумывать, - продолжает капитан Осборн. - А лед совсем нас давить начал, еле доползли мы на "Джун Филлипс" с острова Шарпа, ночью пришли, не видать ни черта, - корму устрицами для тяжести завалили, цепь молотит, крошит лед, что голодная свинья початок кукурузный. А на другой день встречаю капитана Джеми, стоит смотрит, как льдом краску с бортов содрало до самой ватерлинии и цепи вмерзли - не отдерешь, да, посмотрел-посмотрел, только головой качает. А как заметил меня, говорит, Осборн, зря я, мол, тогда над тобой шутки шутил, ты умный оказался, умнее меня. Как это? - говорю. Да так, говорит, ты разве не знаешь, я же вчера "Джона Гора" во льду бросил, примерз, говорит, как моллюск приклеивается, прямо за Хорновской косой встал - и ни с места. Что сделаешь, прыгать пришлось да до фермы Сима Рипли по льдинам добираться за лошадью, все как ты мне напророчил. Хреновые дела, Осборн, так-то, говорит. И смеется - а, ладно, пошли по стаканчику возьмем, я ставлю. Славный он был, капитан Джеми, уж это точно.

- Да, старый капитан Джеми - он что надо был.

- Еще бы! Сейчас где такие?

Бедная Луиза Мэй Кэплон Уэмплер! - устричный хор, как видно, воспоет тебе хвалу в другой раз.

Я поднялся, чтобы уйти, но тут те две собаки, которые оказали честь покойной миссис Уэмплер, приковыляли к скамейке для фланеров. Дог прямиком двинул к капитану Осборну в надежде, что тот ему почешет за ушами. Сеттер, у которого уши обвисли, а язык все так же болтался, следовал за дамой след в след, пыхтя, и вновь попробовал утолить страсть, на этот раз зайдя сбоку.

- Пошел вон! - зашипел кто-то из стариков. - Так не делают.

- Хм, - промямлил другой. - Нет, ты посмотри! Что тебе маяк на Седер-пойнт - то высунет, то не видно. Вали отсюда!

- Брось, чего привязался, - попенял ему капитан Осборн, усмехаясь. - Подрастет скоро, научится, если машиной не сшибут. Как хочет, так пусть и дерет.

- Ой, ну балда!

- Дает, во так дает! Ха! Двигай, ну! Капитан Осборн даже немножко помог сеттеру, пододвинул ногой куда надо и придержал, чтобы его старания были вознаграждены. Сеттер, пристроившись, вовсю принялся за работу; капитан ласково трепал даму за уши, устрицы посмеивались.

Я посмеивался вместе с ними и охотно понаблюдал бы еще, но было уже почти четверть двенадцатого. Всю дорогу по Поплар-стрит к приемной Марвина Роуза я тихо улыбался, стоило вспомнить собачий коитус и происходившее у меня в спальне на день рождения, когда мне стукнуло семнадцать. А за моей спиной устрицы деловито переваривали Кембридж:

- Ничего себе!

- Вот это да!

- Ох ты, чтоб его!

 

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.