Рита снова всхлипнула. - Ты правда так думаешь?

Джеффри Линдсей

Дизайн для Декстера

[Декстер – 4]

Внимание: Это любительский перевод 4 книги о Декстере "Декстер by Design".

Авторы перевода: Bitari (нечётные главы) и Fotini (чётные)

Сайт перевода: http://www.diary.ru/~bitari

Для иллюстрации текста использованы рисунки Патрика Брауна (patrickbrown.deviantart.com)

Описание: Декстеру нелегко работать специалистом по анализу брызг крови в полиции Майами – ведь он всегда ненавидел кровь. Именно поэтому он очень аккуратен, когда речь заходит о его хобби: убийствах. Конечно, тот факт, что Декстер убивает только плохих людей, тоже помогает. Однако сейчас Декс столкнулся с тревожной ситуацией. Он привык к крови на работе и к крови на ночных прогулках с Тёмным Пассажиром, но не знает, что делать с человеком, который считает кровь искусством; с убийцей, использующим тела в качестве холста, выражающим себя самым смертоносным и болезненным способом. Если Декстер сможет избежать скальпеля и не стать последним экспонатом в его коллекции, ему придётся куда-то бежать ... и кажется, он знает просто идеальное место. Свадьба с Ритой и медовый месяц, внесшие свой вклад в маскировку под обычного человека, возможно так же спасут Декстерову шкуру.

Глава 1

- Пардон муа, месье. А где луна, не подскажете?

- Так, вот же она, висит над Сеной, потрясающе красная и блестящая!

- Мерси, мон ами. Теперь и я вижу.

Эта ночь словно создана для острого удовольствия под лунным светом, для смертельного танца Тёмного Декстера в паре с его особым другом.

Но, черт возьми! Луна над Сеной? Декстер в Париже? Какой ужас! Танец не получится, только не в Париже! Особенного дружка здесь не найти. Ни его, ни укрытия в ночной темноте Майами, ни покоя океанских волн, всегда готовых принять останки. Здесь нет ничего кроме такси, туристов и этой огромной одинокой луны.

И, разумеется, Риты. Вездесущей Риты, с её разговорником, кучей атласов, карт, каталогов и путеводителей, обещающих совершенное счастье и, как по волшебству, доставляющих его ей.

И только ей.

Поскольку получать удовольствие от медового месяца в Париже может она одна, её молодому мужу, бывшему первосвященнику лунного легкомыслия, Резко Поглупевшему Декстеру, остается лишь глазеть на луну и изо всех сил цепляться за дрожащего в нетерпении Тёмного Пассажира, и надеяться, что это радостное безумие скоро закончится, и мы вернемся в привычную жизнь охоты и разделывания других монстров.

А Декстер привык разделывать свободно и аккуратно, радостной рукой, которая сейчас просто легонько держит руку Риты. Пока сам он, любуясь луной, чувствует некую иронию - как раз в медовый месяц лунные игры для него запрещены.

Значит, Париж. Декстер кротко семенит за Линкором Ритой, глазея по сторонам и поддакивая, где положено; время от времени, остроумно и проницательно вставляя замечания, вроде, "Ого!" или "Ух ты!", в то время как Рита утоляет свою жажду Парижа, что иссушала её все эти годы, и которую, наконец, стало возможно удовлетворить.

Однако может ли Декстер поддаться легендарному очарованию Города Света? Должен ли он, созерцая всё это великолепие, прочувствовать искусственные судороги в той тёмной пустоте, где положено быть душе? Может ли Декстер, будучи в Париже, совершенно ничего не чувствовать?

Конечно же он чувствует. Декстер много чего ощущает: он тоскует, и устал, и еще он чувствует непреодолимое желание поскорей с кем-нибудь поиграть. И, честно говоря, чем скорее, тем лучше, а то, как оказалось, женитьба почему-то только усугубляет аппетит.

Но сделка есть сделка, и Декстер должен выполнять свою часть. Придётся Декстеру в Париже маскироваться точно так же, как дома. Даже искушенные французы нахмурятся при мысли, что среди них чудовище, бесчеловечный монстр, который живет только ради того, чтобы отправить других монстров на заслуженную смерть. А Рита, в своем новом воплощении раскрасневшейся невесты, лучшая маскировка для моей истинной сущности. Никто и представить не может, что хладнокровный и бесчувственный убийца может вот так семенить за столь совершенным олицетворением американского туризма.

Нет, мой друг, никто. Ни в коем случае.

На данный момент, увы, поиграть совершенно невозможно. Никакой надежды улизнуть на пару часов для столь желаемого развлечения.

Нет, не здесь, где Декстера не знают, и сам Декстер не знаком с работой местной полиции. Не в этом странном и незнакомом городе, где строгие правила Гарри не работают. Ведь Гарри был полицейским из Майами, и в Майами все, что он говорил, было так как он и предполагал. Но Гарри не знал французского, и французские полицейские совершенно мне незнакомы; так что как бы громко ни пульсировала на заднем сидении темнота, риск слишком велик.

А жаль! Потому что улицы Парижа словно созданы, чтобы бродить по ним со злым умыслом. Узкие, тёмные, и хаотично разбросанные. Довольно легко можно представить себе Декстера, закутанного в плащ, с мерцающим лезвием в руке, скользящего по этим мрачным переулкам, спешащим на свидание в одно из ближайших старых зданий, что склоняются над тобой, и как будто требуют, чтобы вы плохо себя вели.

И сами эти улочки - вымощенные большими булыжниками, которые в Майами уже давно бы повытаскивали, чтобы забросать проезжающие машины, или на продажу подрядчикам, мостящим новые дороги - просто великолепное место для бесчинств.

Но, увы, это не Майами. Это - Париж. Так что я жду, укрепляя эту новую фазу маскировки Декстера, в надежде продержаться ещё неделю медового месяца, о котором так мечтала Рита.

Я пью французский, слабый по меркам Майами, кофе, столовое вино - такого пугающе знакомого цвета крови, и изумляюсь своей молодой жене - как она умеет впитывать в себя всё французское!

Она научилась премило заливаться румянцем, заказывая по-французски "Столик на двоих, силь ву пле", так что гарсоны сразу признают в нас молодоженов, и словно сговорившись, согласны выполнить любую романтическую фантазию Риты, нежно улыбаясь и кланяясь в пояс, чуть ли не запевая хором "Жизнь в розовом цвете". О, Париж! О, лямур!

Мы целыми днями таскаемся по улицам, останавливаясь в самых важных точках, указанных в туристическом справочнике. Вечера мы проводим в больших и маленьких ресторанчиках, где часто на закуску подают музыкальные сценки из французской жизни. Мы даже попадаем на "Мнимого больного" в Камеди Франс. Невероятно, но спектакль идет на французском, однако Рита, кажется, от этого в восторге.

Через пару дней она с наслаждением любуется шоу в Мулен Руж. Кажется, что ей в Париже практически все нравится, даже катание на лодке по реке. Я не говорю ей о том, что гораздо лучше покататься на лодке дома, в Майами. Она никогда не проявляла интереса к катанию на лодке, и мне действительно стало интересно, чего еще я о ней не знаю.

Она атакует каждую достопримечательность в городе, с Декстером в качестве подневольного ударного войска, и ничто не может устоять перед её натиском. Эйфелева башня, Триумфальная арка, Версаль, Собор Парижской Богоматери - все это попало под прицел этой энергичной блондинки с путеводителем.

Стало казаться что я плачу слишком высокую цену за маскировку, но Декстер ведь отличный солдат! Он упорно движется вперед под тяжестью различных обязанностей и бутылок с водой. Он не жалуется на жару, на натертые ноги, на огромные и такие нелюбимые толпы людей, на свои слишком узкие шорты, сувенирную футболку и дурацкие шлепанцы.

Однако кое-что его все же интересует.

Во время автобусной обзорной экскурсии по городу, пока запись экскурсии на восьми языках монотонно перечисляет названия разных чрезвычайно восхитительных и исторически важных мест, непрошенная мысль проникает в медленно задыхающийся мозг Декстера. Это справедливо, что здесь, в Городе Вечного Аккордеона, все же есть некое маленькое место для паломничества исстрадавшегося монстра, и, теперь я знаю, что это. На следующей остановке, при выходе из автобуса я задаю водителю простой и невинный вопрос.

- Простите, мы будем проезжать Рю Морг? - спрашиваю я водителя. Тот слушает iPod и когда я к нему обращаюсь, раздраженно вытаскивает один наушник из уха, осматривает меня с головы до ног, и недоуменно приподнимает бровь.

- Рю Морг. Мы будем на Рю Морг? - повторяю я отчетливо и громко, как настоящий американец, не знающий языков, и в замешательстве останавливаюсь. Водитель глазеет на меня как на диковину. Мне слышны звуки хип-хопа из его наушников. Он пожимает плечами, и начинает гневно и очень быстро что-то говорить, видимо объясняя мне, какой я невежда, затем сует наушник обратно в ухо и открывает дверь автобуса.

Я безропотно выхожу из автобуса следом за Ритой, покорный и слегка огорченный.

Казалось бы, что может быть проще, чем сделать остановку на Рю Морг, отдать дань уважения главному ориентиру в моем мире Монстров, но этому не суждено случится. Позже я повторяю свой вопрос таксисту и получаю такой же ответ, на что Рита только смущенно улыбается.

- Декстер, - говорит она, - у тебя просто жуткое произношение.

- Зато по-испански я могу лучше, - отвечаю я.

- Не важно, - говорит она, - Рю Морг не существует.

- Что?

- Такой улицы не существует. Ее придумал Эдгар По. Настоящей Рю Морг - нет.

Я чувствую себя так, как будто она сказала, что Санта Клауса не существует. Нет никакой Рю Морг? Не было никакой кучи убитых парижан? Как это? Но, должно быть так и есть. Нет никаких сомнений в том, что Рита хорошо изучила Париж. Она потратила слишком много лет, изучая множество путеводителей для того, чтобы ошибиться.

Так что мне остается снова прикрыться панцирем немого согласия - крошечная вспышка интереса убита. Мертва как и совесть Декстера.

За три дня до нашего возвращения в благословенный, преступный и суматошный Майами, мы наконец идем в Лувр на целый день. Здесь даже во мне проснулся какой-то интерес - отсутствие души еще не значит, что я не ценю искусство. Как раз наоборот. В конце концов, искусство это попытка создать произведение, способное воздействовать на чувства окружающих. Не этим ли занимается Декстер? Конечно, в моем случае "воздействие" воспринимается буквально, но я все же в состоянии оценить других творцов.

По крайней мере, совсем не без интереса я следовал за Ритой через огромный внутренний двор Лувра и вниз по лестнице в стеклянную пирамиду. Она пожелала самостоятельно гулять по музею, отказавшись от групповой экскурсии, не столько из-за нелюбви к безобразной толпе изумленных, пускающих слюни от восхищения и достойных сожаления, необразованных овец которые, казалось, прилипали к гиду, сколько из желания доказать что она под стать любому музею, пусть даже и французкому.

Маршем мы прошли к кассам, где прождав несколько минут она купила билеты. И вот наконец мы попали в чудесный мир Лувра.

Первое чудо случилось, как только мы поднялись из холла непосредственно в музей. В одной из первых галерей в которую мы вошли, стояла огромная толпа, наверное из пяти групп, вокруг периметра, огороженного красной бархатной веревкой. Рита издала нечто вроде "ффрр" и схватив меня за руку потащила мимо. Когда мы проходили я кинул взгляд туда куда все глазели - это была Мона Лиза.

- Она такая миниатюрная, - удивленно пробормотал я.

- И очень переоцененная, - чопорно добавила Рита.

Прекрасно понимаю, что медовый месяц это время, чтобы узнать вашего нового спутника жизни получше, но это была Рита, которой я раньше не знал. Та Рита, которую как мне раньше казалось я знал, никогда не имела собственного мнения, особенно если оно не совпадало с общепринятым. И вот, теперь самую известную в мире картину она называет переоцененной. У меня в голове не укладывается!

- Это же Мона Лиза, - удивляюсь я, - как её можно переоценить? - Рита снова издает фыркающий звук и сильнее тянет меня за руку.

- Пошли лучше посмотрим "Титанов", - говорит она, - они гораздо красивее.

"Титаны" были действительно великолепны. Как и весь Рубенс, хотя я и не понял, почему в их честь назвали сандвич. Зато это навело меня на мысль, что я проголодался. Чтобы пройти в кафе на одном из верхних этажей, мне пришлось провести Риту еще через три длиннющих зала, мимо многих замечательных картин.

Мы перекусили и я заметил, что еда здесь была дороже чем в аэропорту, хоть и чуточку вкуснее. Затем остаток дня мы блуждали по музею зал за залом, разглядывая каждую картину и каждую скульптуру. Там их действительно было жутко много и ко времени как мы снова добрались до внутреннего дворика, начало смеркаться и мой прежде великолепный мозг был совершенно подавлен увиденным.

- Да уж, выдохнул я, пока мы шагали по каменным плитам, - День был действительно насышенным.

- Ооо! - выдохнула она и ее глаза сейчас сверкали даже ярче чем в течении всего дня. - Это было умопомрачительно! - И она обняла меня и прижала к себе, словно именно я был основателем этого музея. Эти объятия несколько затрудняли движения, но это ведь именно так полагается поступать молодоженам в свой медовый месяц в Париже, верно? Поэтому я позволил ей вцепиться в меня и мы вперевалку пересекли дворик и вышли через ворота на улицу.

Как только мы свернули за угол, перед нами появилась девица с невообразимым количеством пирсинга на лице. Она сунула Рите какую-то листовку со словами:"А теперь вам стоит посмотреть на настоящее искусство! Завтра вечером, приходите!".

- Мерси, - негромко ответила Рита, и девица растворилась в вечерней толпе, продолжая раздавать свои листовки.

- Наверное слева можно прицепить ещё несколько серег, - задумчиво произнес я, пока Рита хмурясь читала листовку, - и ещё у неё осталось свободное место на лбу…

- О! - воскликнула Рита, - Это приглашение на шоу! - Теперь я непонимающе уставился на нее

- Ты о чем?

- Это так здорово! Нам как раз завтра нечем заняться. Мы идем!, - восторженно продолжила она.

- Куда идем?

- Это просто восхитительно! - воскликнула она.

Все-таки Париж - волшебное место. Потому что Рита оказалась права.

Глава 2

Представление проходило на темной, маленькой улочке, недалеко от Сены, и как затаив дыхание сообщила мне Рита, в районе Рив Гош[1]. Все было представлено в виде шоу в демонстрационном зале под названием Риалите. Нам пришлось поторопиться с ужином, и даже пропустить десерт, чтобы успеть туда, как указано в приглашении, к 7.30.

Когда мы пришли, там уже было около тридцати человек. Они стояли небольшими группами перед плоскими экранами, развешанными по стенам. Все это было похоже на обыкновенную выставку картин, пока я не взял почитать одну из брошюр. Напечатана она была на трех языках - французском, немецком и английском. Пролистав до английского перевода, я принялся читать.

После нескольких предложений у меня брови полезли на лоб от удивления. Это был своего рода манифест, написанный с неуклюжей страстью, которая к тому же переведена была небрежно, разве что немецкий вариант был неплох. В нём говорилось о расширении границ искусства в новые области восприятия, и разрушении условной линии между искусством и жизнью, установленной архаичной и изнеженной Академией.

Даже при том, что несколько передовых работ были выполнены Крисом Берденом, Рудольфом Шварцкоглером, Дэвидом Небреда и другими, пришло время разбить стену и продвинуться дальше в двадцать первое столетие. И сегодня вечером, с новой работой под названием "Нога Дженнифер" мы совершим этот прорыв.

Все это было написано с такой страстью и идеализмом – по моему, довольно гремучая смесь - что я бы посмеялся. Хотя Некто счёл это более чем просто забавным; где-то в глубинах Замка Декстера я услышал мягкое посвистывающее хихиканье Темного Пассажира. Это, как всегда, обострило мои чувства и привлекло внимание к этой теме. Пассажиру нравится находиться в картинной галерее?

Теперь я осмотрел зал другим взглядом. Приглушенное перешептывание людей, сгруппировавшихся перед мониторами, больше не казалось данью уважения к искусству. Сейчас я услышал в этом шепоте недоверие и даже некоторый шок.

Я посмотрел на Риту. Она хмурилась и качала головой при чтении брошюры.

- Я слышала про Криса Бередена. Он был американцем. Но вот этот Шварцкоглер… - произнесла она, запнувшись на последнем слове, она ведь учила французский, а не немецкий. - О, тут сказано что он отрезал себе… , - она покраснела и подняла голову. Посмотрела на людей, затем что-то разглядела на мониторе. - О, боже…, - выдохнула она.

- Может нам уйти? - предложил я, чувствуя, как зашкаливает радостное возбуждение моего внутреннего друга.

Но Рита уже подошла к первому монитору и после того как она увидела то, что там показывали, стала медленно открывать и закрывать рот, словно пытаясь произнести длинное и трудное слово: "Это… Это… Это…"

Быстрый взгляд на экран подтвердил правоту Риты - это было нечто!

На экране крутили клип с девушкой, одетой в какой-то устаревший костюм стриптизерши из ленточек и перьев. Однако вместо того чтобы принимать положенную для такого антуража сексуальную позу, она стояла у стола, положив на него одну ногу. В следующие пятнадцать секунд клипа показано как она берет жужжащую ленточную пилу и кладет её себе на ногу. Голова её откидывается, рот открывается в немом крике. Затем клип начинается с начала.

- Господи боже! - воскликнула Рита, ошеломленно качая головой, - Это... Это какой-то монтаж. Наверняка это монтаж!

Но я не был так в этом уверен. Во-первых, потому что Пассажир мне уже намекнул, что здесь творится нечто очень интересное. А во-вторых, выражение на лице девушки было весьма мне знакомо из моего собственного артистического опыта. Это была подлинная боль, в этом я был уверен, настоящая и совершеннейшая агония. Во время моих обширных исследований я никогда не сталкивался с кем-то согласным причинить себе подобную боль. До этого случая. Неудивительно, что у Пассажира случился приступ веселья. Хотя не очень-то это весело - если таких будет много, то мне явно следует подумать о другом хобби.

Но такой поворот заинтересовал меня и при других обстоятельствах я обязательно посмотрел бы побольше таких клипов.

Однако я чувствовал некую ответственность перед Ритой, а все это явно не то, что она может посмотреть и потом беззаботно светить своей солнечной улыбкой. "Пойдем, Рита, перекусим".

Но она по-прежнему качая головой и повторяя: "Это должно быть какой-то фокус", пошла к следующему экрану.

Двигаясь следом за ней, я увидел другой пятнадцатисекундный ролик с той же девушкой и в том же костюме. В этом клипе она фактически снимает с ноги кусок плоти. На лице ее застыло выражение бесконечной муки, как будто она терпит эту боль достаточно долго и успела к ней привыкнуть, но все-таки ей больно.

Странно, но мне это напомнило лицо женщины из порнофильма, который показывал Винс Масука на моем мальчишнике, кажется он назывался "Групповуха в общаге". И когда она смотрела на свою ногу, на которой часть голени была удалена до кости, на лице ее сквозь боль, проскочило выражение удовлетворения, словно она говорила: "Вот что я вам покажу!'

- О мой бог! - прошептала Рита. И по непонятной мне причине пошла к следующему экрану.

Я не претендую на понимание людей. В большинстве случаев я просто пытаюсь мыслить логически, что обычно мешает выяснить, что же люди на самом деле думают. Насколько я могу судить, Рита и правда добрая и милая оптимистка вроде Ребекки с фермы Саннибрук[2]. Вид мертвой кошки у дороги у нее может вызвать потоки слез.

И всё же она методично обходила эту выставку, которая была гораздо хуже, чем все что она могла себе когда-либо вообразить. Она понимала, что следующий клип будет еще хуже предыдущего, более шокирующий и наглядный. И вот вместо того, чтобы направиться к выходу, она жаждет увидеть больше.

В зал влился еще поток людей, и я наблюдал, как они прошли тот же путь от узнавания до шока. Пассажир был в восторге от происходящего, но мне честно говоря уже стало казаться, что все это предприятие и яйца выеденного не стоит. Я действительно не мог уловить смысл этого шоу и порадоваться страданиям этой публики. В самом деле, в чем смысл? Да, Дженнифер отрезала себе кусок ноги. Ну и что? Почему причинение себе боли вызывает такое беспокойство, когда жизнь рано или поздно все равно это сделает за вас? Что это доказывает? И чем это закончится?

Однако Рита казалось была настроена прочувствовать все до конца, неуклонно продвигаясь от одного экрана к другому.

Я не мог придумать ничего лучшего, чем ходить за ней следом, самоотверженно выслушивая ее причитания по поводу каждого нового ужаса: "О господи! О господи боже!"

В дальнем конце комнаты стояла большая толпа, глазея на что-то, размещённое на стене. Нам видна была только металлическая рама. По лицам можно было понять, что это нечто сногсшибательное и является кульминацией шоу. Мне не терпелось увидеть что это, но Рита настояла, чтобы мы посмотрели каждый клип на пути.

Каждый последующий ролик показывал, как девушка проделывала с ногой невероятные и ужасные вещи. В последнем, чуть более долгом, клипе она уже спокойно сидела и рассматривала свою ногу - голая белая кость от колена до ступни. Ступня осталась нетронутой и выглядела особенно жутко на конце этой длинной кости.

Еще более ужасно было видеть на лице Дженнифер выражение болезненного триумфа, будто она кому-то этим своим действием что-то доказала. Я заглянул в брошюрку, но не нашел там никаких объяснений.

По Рите тоже не было заметно, что она уяснила суть всего этого представления. Сохраняя молчание, она три раза просмотрела клип прежде чем, как раньше, покачать головой. Затем словно под гипнозом двинулась в дальний угол зала, туда, где большая толпа окружила Нечто в металлической раме.

Это безусловно было самой интересной частью на выставке, и насколько я мог судить, действительно решающий итог. В подтверждение я услышал смешок Пассажира, согласного со мной. А Рита впервые за вечер не в силах была даже повторить своё: "О господи боже!"

На фанерном квадрате, забранном в металлическую раму, стояла нога Дженнифер. Вернее кость от колена и с целой ступней.

- Так…Теперь мы видим, что это не монтаж, - сказал я.

- Это муляж, - защищалась Рита, однако мне показалось, она не была в этом уверена.

Где-то снаружи, в ярком свете самого очаровательного города в мире зазвонили церковные колокола. Но в этом маленьком зале в данный момент не было никакого очарования и звон колоколов прозвучал особенно громко, почти заглушив свистящий и до боли знакомый голос. Он говорил мне, что дальше будет еще интересней, и так как я знал, что он практически никогда не ошибается - обернулся посмотреть.

Достаточно уверенный, что развязка близка, я посмотрел на вход. Дверь распахнулась, и шелестя блестками, вошла сама Дженнифер.

Я думал, что до её прихода здесь было тихо, но по сравнению с той тишиной, которая настала, пока она на костылях пересекала зал, то был просто Марди Гра[3]. Она была бледной и изможденной. Костюм стриптизерши висел на ней свободно, и ступала она медленно и осторожно, словно не привыкла ещё к костылям. Место, где недавно еще была её нога, покрывала белая повязка. Когда Дженнифер дошла до нашей группы, окружившей стенд с костью, я почувствовал, как Рита отшатнулась от этой одноногой девушки. Я взглянул на нее - она была бледна как Дженнифер и почти не дышала.

Я осмотрелся. Как и Рита, толпа раздалась в стороны, создавая проход для Дженнифер и не мигая наблюдала за ней. А она наконец дошла до стенда и остановилась в шаге от собственной ноги.

Она разглядывала ногу довольно долгое время, вряд ли сознавая, что в этом зале огромная толпа сейчас не дышит. Затем подняла руку и коснулась кости.

- Сексуально, - выдохнула она.

Рита упала в обморок.

Глава 3

Мы прибыли домой в Майами вечером в пятницу, два дня спустя, и дух знакомой жестокости толкающейся как проклятой около пункта выдачи багажа толпы чуть было не заставил меня прослезиться.

Кто-то попытался уйти с чемоданом Риты, а потом зарычал на меня, когда я его отобрал, и именно в таком приветствии я и нуждался. Как приятно вернуться домой.

Если же мне и требовались дальнейшие сентиментальные приветствия, то я получил их ранним солнечным утром в понедельник, мой первый день на работе. Я вышел из лифта, и наткнулся на Винса Масуку.

- Декстер, - очень эмоциональным тоном спросил он, - ты принес пончики? - Понимание, что по мне скучали, поистине согрело бы моё сердце, если бы оно у меня было.

- Я больше не ем пончики, - сказал я. - Я теперь ем только круассаны.

- С каких пор? – моргнул Винс

- С Парижа, - по-французски ответил я.

- Ну, тебе следовало бы принести пончики, - сказал он, покачав головой. - У нас сегодня кое-что очень странное на одном из пляжей Саут-Бич, а там пончики не продают.

- Какая трагедия! - воскликнул я опять по-французски.

- Ты весь день собираешься этим заниматься? - спросил он. - Потому что он может оказаться действительно очень долгим.

День действительно оказался долгим, и ещё более долгим его делала давка плотной толпы репортеров и прочих зевак, которые уже собрались вокруг желтой ленты, огораживающей кусок пляжа неподалёку от южной оконечности Саут-Бич. Я взмок еще когда пробирался сквозь них к месту преступления, где я увидел Энжела Батисту–НеРодственника, стоящего на четвереньках и рассматривающего что-то на песке.

- Что странное? - спросил я у него.

Он даже глаз не поднял.

- Титьки на жабе.

- Не буду спорить. Но Винс сказал, что-то странное с этими телами.

Он прищурился и наклонился ближе к песку.

- Не боишься песчаных блох? - спросил я его.

Энжел только головой мотнул

- Они были убиты в другом месте. С одного немного накапало, - он нахмурился. - Но не кровью.

- Как мне повезло.

- И ещё, - добавил он, подцепив что-то невидимое пинцетом, чтобы положить в пластиковый пакет, - они были... - он сделал паузу, словно пытаясь подобрать слова, которые не испугают меня, и в наступившей тишине я услышал шорох расправляющихся крыльев с темного заднего сиденья Декстермобиля.

- Что? - спросил я, когда не мог больше терпеть.

Энжел едва заметно покачал головой.

- Они были… оформлены, - выдавил он, и словно разрушилось мешавшее ему заклятье, запечатал пластиковый пакет, осторожно отложил его в сторону и снова припал на одно колено.

Поскольку он больше ничего не сказал по этому вопросу, я захотел своими глазами увидеть зрелище, лишившее его дара речи. Так что я прошел еще двадцать шагов к телам.

Их было двое, мужчина и женщина, на вид около тридцати лет, и их явно выбрали не за красоту. Оба были бледными, толстыми и волосатыми. Они были заботливо уложены на пестрые пляжные полотенца, популярные у туристов со среднего запада. На коленях женщины лежала раскрытая книжка в ярко-розовой мягкой обложке из тех, что туристы из Мичигана любят таскать с собой в туристический сезон. Совершенно обычная супружеская пара наслаждается пляжным отдыхом.

Чтобы подчеркнуть счастье, которое они должны были испытывать, на лицах обоих были приклеены полупрозрачные пластиковые маски, растягивающие их губы в широкой фальшивой улыбке. Майами, родина постоянных улыбок.

За исключением того, что эти двое имели несколько необычные причины для улыбок, причины, заставившие моего Тёмного Пассажира издать нечто похожее на смешок. Тела были разрублены от нижней части грудной клетки до линии талии и очищены от плоти и внутренностей. Неординарность содержимого я оценил даже без волны шипящего веселья от своего тёмного друга.

Вся обычная мешанина была удалена, что я всегда считал хорошим началом. Никаких отвратительных кишок. Вычерпан весь мерзкий кровавый навоз. Полость тела женщины затем была аккуратно и стильно преобразована в корзину с тропическими фруктами, вроде той, какие дарят особым гостям в хорошем отеле. Я заметил манго, папайю, апельсины, грейпфруты, ананасы и разумеется, несколько бананов. Была даже ярко-красная ленточка, повязанная на грудной клетке и торчащая посреди фруктов бутылка дешевого шампанского.

Мужчина был преобразован несколько более разнообразно. Вместо яркой и привлекательной смеси фруктов, в его опустевшие внутренности были положены огромные солнцезащитные очки, маска для ныряния, использованный тюбик солнцезащитного крема, баночка средства от насекомых, а также тарелочка пастелито, кубинской выпечки. Напоминание об ужасной утрате в этой песчаной безпончиковой пустыне.

На одной стороне полости лежало что-то вроде большой брошюры. Я наклонился и прочитал на обложке: "Календарь Купальщика Саут-Бич". В выглядывающей из-за календаря улыбающейся морде замороженного окуня было жуткое сходство с лицом мужчины под пластиковой маской.

Я оглянулся на шорох шагов по песку.

- Твой приятель? - спросила моя сестра Дебора, кивнув на тела. Пожалуй, мне следовало бы называть её сержантом Деборой, поскольку моя работа требует от меня быть вежливым с полицейским, достигшим столь высокого звания. А я вообще вежлив, вплоть до игнорирования ее ядовитых замечаний. Но вид того, что она держала в руке, смёл все мои претензии на вежливость.

Она где-то раздобыла пончик с моим любимым баварским кремом, и откусила от него большой кусок. Это было ужасно несправедливо.

- О чём думаешь, братец? - спросила она с набитым ртом.

- Я думаю, что ты должна принести мне пончик.

Она обнажила зубы в широкой улыбке, которая не принесла мне облегчения, поскольку её десны были измазаны шоколадной глазурью из упомянутого пончика.

- Я и принесла, - сказала она, - но проголодалась и съела его.

Было приятно видеть, как сестра улыбается, чего она не делала на протяжении последних нескольких лет, потому что улыбка не вписывалась в её воображаемый образ серьёзного полицейского. Но тёплое сияние братской любви не переполнило меня от этого зрелища, главным образом потому, что я не был переполнен пончиками. Однако из своих исследований я вынес, что счастье родной семьи является следующей по значимости вещью, поэтому я изобразил для неё своё лучшее лицо, и сказал: "Очень рад за тебя."

- Вот и нет, ты весь надулся от зависти, - возразила она, - Что скажешь? – Деб запихнула в рот последний кусок пончика и кивнула на трупы.

Дебора - единственный человек на свете, который имеет право обращаться к моим озарениям относительно больных извращённых монстров, убивающих подобным образом, потому что она мой единственный родственник, и потому что я сам больной извращённый монстр. Но если исключить медленно затухающее веселье Тёмного Пассажира, я понятия не имел, почему эти два тела были переделаны в приветственные сообщения весьма озабоченного зазывалы.

Я внимательно слушал около минуты, притворяясь, что исследую тела, но не услышал и не увидел ничего, кроме слабого нетерпеливого покашливания из тьмы внутри Шато Декстер. К сожалению, Дебора ожидала какого-нибудь заявления.

- Выглядит ужасно изощрённым, - наконец выдавил я.

- Хорошо сказано, - парировала она. - И какого хрена это должно значить?

Я замялся. Мой разум был пуст. Даже истинный знаток вроде меня имеет свои пределы, и какая бы травма не создала необходимость превратить пухлую женщину во фруктовую корзину – она была за гранью нашего с внутренним помощником понимания.

Дебора выжидающе смотрела на меня. Я не хотел нести чушь, потому что она могла принять мои слова за подлинную интуицию и пойти в неверном направлении. С другой стороны, моя репутация требовала, чтобы я высказал обоснованное мнение.

- Ничего определенного, - сказал я, - Просто...- и тут я на секунду запнулся, потому что понял, что то, что я собирался сказать, на самом деле было озарением, и тихое одобрительное хихикание Пассажира подтвердило это.

- Что, чёрт побери? – рявкнула Дебора, и я почувствовал облегчение от того, что к ней вернулась её обычная манера поведения.

- Это было сделано слишком спокойно, с ненормальным самоконтролем.

- Ненормальным? – фыркнула Деб. - В смысле, не таким нормальным, как у тебя?

Меня удивила личная направленность её вопроса, но я решил не обращать на это внимания.

- Ненормальным для того, кто может совершить нечто подобное. Должна быть какая-то страсть, какой-нибудь знак, что тот, кто это сделал, действительно… эээ… чувствовал необходимость это сделать. Не такое. Не просто: 'смотрите, что я могу сделать, когда веселье закончится'.

- По твоему это весело?

Я раздражённо помотал головой от её непонятливости.

- В том-то и дело, что нет, вот что я пытаюсь сказать. Часть с убийством должна быть весёлой, и это должно было быть видно по телам. Вместо этого, убийство словно вообще не имеет значения, это лишь средство для достижения цели. Вместо того, чтобы служить целью... Почему ты так на меня смотришь?

- Ты так к этому относишься? – спросила она.

Я растерялся, что было необычно для всегда готового пошутить Энергичного Декстера. Дебора всё ещё пыталась принять то, чем я был, и что сделал со мной её отец, и я понимал, насколько ей трудно - особенно с её работой, включающей поиск людей вроде меня и отправку их на Старину Спарки[4].

С другой стороны, мне было очень неудобно обсуждать это с кем-то ещё. Даже с Деборой; это было словно говорить об оральном сексе с родной матерью. Поэтому я решил увести разговор в сторону от скользкой темы.

- Я считаю, - сказал я, - что в этом случае убийство не главное. Главное то, что сделано с телами потом.

- Хотела бы я знать, какого хуя ты имеешь в виду, - покачала она головой. - Но ещё больше мне хотелось бы знать, какого хуя творится в твоей голове.

Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Звучало похоже на успокаивающие звуки, которые издавал Пассажир.

- Послушай, Деб, - сказал я. - Я хочу сказать, что мы имеем дело не с убийцей - мы имеем дело с тем, кто любит играть с мёртвыми, а не с живыми телами.

- Это имеет значение?

- Да.

- Но он всё равно убивает людей?

- Похоже на то.

- И он, вероятно, сделает это снова?

- Вероятно, - сказал я под неслышный никому кроме меня холодный смешок внутренней уверенности.

- Тогда в чём разница?

- Разница в том, что он не будет следовать той же модели. Ты не сможешь вычислить ни когда он сделает это снова, ни с кем - ничего из того, что обычно можно просчитать, чтобы поймать его. Всё, что ты можешь сделать, это ждать и надеяться на удачу.

- Дерьмо, - сказала она, - Никогда не любила ждать.

С места, где были припаркованы автомобили, раздался шум, и толстый детектив по имени Коултер быстро подошёл к нам по песку.

- Морган, сказал он.

- Да?- хором ответили мы.

- Не ты, - сказал он мне, - Ты. Дебби. - Дебора скривилась, она ненавидела имя Дебби.

- Что?

- Мы должны работать над этим в паре, - сказал он, - Приказ капитана.

- Я была здесь первой, - сказала она. - И мне не нужен напарник.

- Теперь нужен, - возразил Коултер. Он сделал глоток из бутылки с содовой. - Там ещё один. В Садах Фейрчалд.

- Повезло тебе, - сказал я Деборе. Она посмотрела на меня, и я пожал плечами. - Теперь тебе не придется ждать.

Глава 4

Главная особенность Майами - это всеобщая готовность и желание жителей этого города забетонировать всё, что только можно.

Поначалу наш прекрасный город был как субтропический сад – полон дикой жизни, где много животных и растений. Но спустя всего несколько лет кропотливой работы и вот уже нет ни растений, ни животных.

Конечно же, память о них живет в названиях различных жилых комплексов, построенных на останках природы. Существует неписанный закон - давать название новому зданию в честь того, кого уничтожили ради постройки. Уничтожили орлов? Теперь есть Закрытое Сообщество “Орлиное гнездо”. Поубивали всех пантер? Зато появилось Проектное Бюро “Пантера”. Просто, изящно, но в первую очередь – прибыльно.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: