Сделай Сам Свою Работу на 5

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 16 глава





Он поцеловал ее в лоб.

— Теперь отдыхай, — шепнул он.

Через полчаса он выехал из замка, направляясь вразумить непокорных подданных, сопровождаемый рыцарями, оруженосцами и небольшим отрядом воинов. Занятие и в самом деле малоприятное, не для рыцаря, но кто-то должен был это делать. Французские крестьяне и вправду были задавлены слишком большими налогами, что особенно болезненно сказывалось на их хозяйствах, пострадавших от недавних боевых действий, грабежей и принудительных реквизиций. Но и их сеньору нужны были средства, чтобы содержать армию.

Гай радовался этой поездке. Нынешняя весна оказалась на редкость дождливой, дороги раскисли и несколько месяцев оставались совершенно непригодными. Но вот земля обсохла, и, теперь, как и всегда, они были запружены толпами самых разных людей, пеших и конных. Гай любил путешествовать, ему нравились новые впечатления. Вот встречный торговец торопливо согнал на обочину свой громоздкий возок, услышав повелительный рог герольда де Жерве, а на следующем повороте им самим пришлось пропустить вперед посыльного в форме герольда папского двора в Авиньоне — он и его эскорт неслись, как черти, вырвавшиеся из ада. Торговец папскими индульгенциями сидел под навесом, на все лады расхваливая свой товар, задешево предлагая его проезжавшим мимо грешникам. Потом они обогнали лотошника; из мешка за его спиной высовывалась голова деревянной куклы с раскрашенными глазами. Гай остановился и попросил показать игрушку. Кукла сидела в крошечной карете, в которую были запряжены бархатные мыши. Разумеется, эта игрушка не предназначалась для двухнедельного младенца, но Гай не удержался и купил дочке куклу, с иронией думая, что скажет по этому поводу Магдален.



Но как только они продолжили путь, мысли Гая переключились на иное. Он думал о том, что из-за плохой погоды обитатели замка все это время не имели вестей из Англии, поскольку пилигримы и купцы почти всю весну просидели у своих жаровен, глядя, как дождь, сменявшийся снегом, а потом снег, сменявшийся дождем, падает на раскисшие дороги, превратившиеся в настоящие трясины. Как только погода стала немного лучше, Гай отправил в Лондон к Джону Гонтскому посыльного с письмом, где сообщал герцогу о рождении внучки, но ответа Ланкастера с дальнейшими распоряжениями ждать придется долго, гонец вернется не раньше следующего месяца.



Он залюбовался цветущими деревьями, с любопытством взирая, как птицы вьют гнезда, но мысли его вновь привычно погрузились в мир проблем и вопросов большой политики. Его нынешнее положение, когда он вместо Эдмунда управляет поместьем Бресс, не могло сохраняться долго. Все задачи, которые поставил перед ним Ланкастер, теперь можно было считать выполненными: замок надежно охраняется, хозяйка здесь же, наследница благополучно появилась на свет, мать и ребенок здоровы и находятся под надежным присмотром. Карл Французский теперь едва ли может рассчитывать законным путем вернуть под власть своей короны эти земли, а де Боргары, судя по сообщениям Оливье, утратив интерес к кузине, с головой ушли в другие интриги: они подыскивали выгодного жениха для дочери Филиппа де Боргара.

Ныне герцог Ланкастерский должен найти другое применение Гаю де Жерве. Между тем ему пора уже было подумать о новой партии для Магдален, которая не могла бесконечно долго оставаться на положении необъявленной вдовы.

Вместе с известием о рождении Авроры Гай переслал письмо, в котором просил у герцога руки его овдовевшей дочери. Разумеется, Магдален Ланкастерская была слишком лакомым кусочком, чтобы рассчитывать на него, не давая ничего взамен, а Гай хорошо понимал, что сейчас он ничем особенно не может отплатить Ланкастеру, ну разве что, как всегда, верной службой. И все же Гай решил, что хуже не будет, а потому и направил просьбу.



Он ничего не рассказал об этом письме и своих сомнениях Магдален, которая, по-видимому, не понимала, что совсем скоро их идиллия должна закончиться. Она пропускала мимо ушей все его намеки на то, что в недалеком будущем у нее появится новый супруг, и вела себя так, будто это вообще невозможно. Сейчас, пока она еще не вполне оправилась после родов, он не решался говорить о неизбежной разлуке, но полагал, что скоро вынужден будет это сделать.

В Серьяк они приехали в разгар майского праздника; и здесь Гаю потребовалось все самообладание, чтобы сохранить спокойствие, пока староста деревни на глазах у крестьян вдохновенно и трогательно рассказывал, как деревню грабили и жгли разбойники, как потравили урожай и вырубили лес, который худо-бедно, но помогал сельчанам кормиться.

Де Жерве мрачно глядел на столпившихся на лугу женщин и мужчин, на босоногих маленьких детей, испуганно посматривавших на вооруженных людей из-за юбок матерей. Деревенские старики хранили горестное молчание, лишь подергивая себя за спутанные седые бороды.

Гай вдруг понял, что ничего не возьмешь с этих людей, и без того выжатых как лимон, голодавших по весне, изнуренных, отчаявшихся. Им нужно дать время, чтобы посеять и собрать новый урожай, восстановить разоренные хозяйства, обжиться. Но ничего не взять он тоже не мог, а потому Гай объявил, что все подданные милорда де Бресса старше шестнадцати лет должны будут отрабатывать на его землях и в замке по два дня в месяц.

Жители деревни выслушали его решение в полной тишине: они не рассчитывали на подобную милость: в этом краю такого не бывало. Но постепенно до них дошло, что им предоставляется отсрочка. На усталых лицах, старых и молодых, белозубых и беззубых, появилась неуверенная улыбка.

Не дожидаясь проявлений благодарности, Гай поднял руку, и герольд протрубил сигнал отправления. Отряд развернулся и поскакал прочь.

Когда Гай вернулся в замок, колокола созывали на вечерню. Оставив Джеффри меч и кинжал, он с остальными воинами поспешил в церковь. Магдален сидела впереди всех, перед оградой алтаря. Она напряженно улыбнулась ему, когда он опустился рядом и протянула сложенный пергамент с печатью Ланкастера. Гай положил грамоту на скамью и нахмурился: как можно думать о мирских делах в этом святом месте в разгар службы?

Это была первая за долгое время весть из Англии, почти наверняка нерадостная для Магдален. Ей очень хотелось самой вскрыть пергамент, но посыльный сказал, что письмо предназначено лично для лорда де Жерве, и только он может вскрыть его. Тогда Магдален взяла пергамент в церковь, надеясь, что Гай у нее на глазах тут же его и вскроет. И вот вместо этого он положил бумагу рядом, да еще нахмурился, будто она сделала что-то предосудительное.

Монотонно вел службу отец Вивьен, и Магдален вместе со всеми встала на колени; губы механически шептали молитву, голова же ее была занята совсем другим.

— Я хотела распечатать, но подумала, что ты будешь недоволен, — сказала Магдален, когда они вышли из часовни.

— Я рад, что ты удержалась, — отвечал он. — Мне бы это, конечно, не понравилось, да и нет никаких оснований так торопиться.

— А что там?

— Откуда я могу знать, пока не вскрыл его? Я буду в своей рабочей комнате. Джеффри, пойдем, ты поможешь мне снять кольчугу перед ужином.

— А я? — Магдален все еще не верила, что он не хочет показать ей письмо.

Но Гай был непреклонен. В письме мог содержаться ответ на просьбу выдать за него дочь герцога и вдову Эдмунда де Бресса, и, не зная, что именно напишет Ланкастер, Гай не считал возможным посвящать в это Магдален.

— Если хочешь, зайди ко мне через четверть часа, — сказал он и быстро зашагал прочь, оставив Магдален в коридоре с разинутым от изумления ртом. Глаза девушки быстро наполнились слезами. Слезами слабости и горького предчувствия.

Гай подождал, пока Джеффри снимет с него кольчугу и перевязь, нальет вина в оловянный кубок и уйдет, и только тогда распечатал письмо герцога.

Содержание его было предельно просто: Эдмунд де Бресс, подвергшийся прошлым летом нападению и считавшийся погибшим, не умер, а залечив свои раны в близлежащем аббатстве, возвратился в Савойский дворец. Он не смог прибыть к своей супруге немедленно, поскольку заболел вновь, но в настоящее время сеньор де Бресс находится на пути во Францию, где без промедления приступит к обязанностям владельца замка. Сразу по его прибытии Ланкастер приказывает своему дорогому и любимому слуге Гаю де Жерве немедленно возвратиться в Англию.

Гай впал в оцепенение. Несколько минут он стоял, тупо уставившись в каменную стену, ошеломленный и раздавленный этой новостью. Если бы Ланкастер сообщил, что у него, как у отца, иные планы на будущее Магдален, то есть отказал бы Гаю, можно было бы поехать в Лондон и попытаться уговорить герцога, используя его дружеское расположение. Но внезапное воскрешение Эдмунда де Бресса переворачивало все. Гай стал опекуном и наставником Эдмунда, когда тот был еще десятилетним мальчишкой, и Эдмунд всецело полагался на своего дядю. И вот, пусть непреднамеренно, дядя вместе с его обожаемой женой де Бресса наставил ему рога и подарил внебрачного ребенка.

Гай содрогнулся от отвращения к самому себе: так плохо ему было только тогда, когда он в первый раз убил человека. Он был юным пажом, восторженным и наивным, но после битвы у Пуатье превратился в отягощенного жизнью мужчину, жестокого и беспощадного к врагу рыцаря.

Гай вздрогнул. Теперь он знал, что ему делать: как можно скорее покинуть женщину, околдовавшую его своей красотой и страстностью, навсегда забыть о ней и об их ребенке, оставив его человеку, которому по праву надлежит быть его отцом, уехать подальше от этого места греха... от женщины, которая его в этот грех ввела. Молить у Бога прощения и, может быть, начать новую жизнь.

Дверь внезапно распахнулась.

— Что с тобой? — Магдален смертельно побледнела, увидев лицо Гая, так непохожее на то, к которому она привыкла, даже не лицо, а безжизненную маску. Она нервно ухватилась за нитку бус на шее. — Гай, что случилось?

Гай смотрел на женщину, виновную во всем случившемся, женщину, чья неумеренная страсть, слепота и эгоистичность довели их обоих до этого кошмара, и невольно испытал отвращение.

Магдален, мгновенно уловив его чувства, отпрянула. Не в силах понять, что происходит, она с изумлением и страхом глядела на него.

— Пожалуйста... Умоляю, милорд, что случилось?

— Иди сюда, — тихо произнес Гай. Чувство жалости к ней, матери его ребенка, затопило его сердце, он взял себя в руки и рассказал ей о письме.

— Твой муж в любую минуту может объявиться здесь, — закончил он с тоской в голосе.

Гаю это показалось неестественным, но услышанное как будто успокоило Магдален.

— Я же вам говорила, что Эдмунд жив, так вы и слушать не хотели, — сказала она ровным голосом.

— Откуда ты знала об этом?

Она пожала плечами.

— Знала и все. Но стоило мне начать об этом говорить, ты становился таким несчастным, что я сразу же замолкала.

Он похолодел.

— Ты понимаешь, что ты говоришь, Магдален?

— С трудом, — согласилась она, жалобно улыбнувшись. — Но я долго думала о том, что я должна сказать Эдмунду...

— Ты ничего ему не скажешь, — почти закричал он в ужасе. — Я уеду, как только твой муж вернется в замок. Он ничего не должен знать... ничего! Понятно?

Она покачала головой с так хорошо знакомым ему упрямством, глаза ее прояснились, а голос зазвучал поразительно безмятежно:

— Нет, как ты не понимаешь, Гай? Я не могу без тебя, и мы решим этот вопрос так, как это делают другие. Мой отец, например, открыто живет с Кэтрин Суинфорд, имеет он нее внебрачных детей... есть и другие примеры...

— Ты не соображаешь, что говоришь! — почти грубо перебил ее Гай. — Ты обесчещена, твой муж обесчещен, я обесчещен! Твой муж вправе лишить жизни нас обоих, и никто его не осудит. Но мы не имеем права причинять ему такие страдания. В конце концов кроме нас и твоих служанок, никто ни о чем не знает. Минуту назад я готов был вообще умереть, чтобы загладить вину...

Но уже произнеся эти слова, Гай вдруг понял, что никогда этого не сделает.

Магдален зарыдала, потрясенная внезапным предательством.

— Боже, ты... ты это говоришь? Ты готов бросить своего ребенка? Я уж не говорю обо мне...

У Гая вновь мелькнула мысль об Изольде де Боргар, женщине, которая заманивала мужчин в предательские сети соблазна, но он тут же отогнал от себя этот образ: при всей своей колдовской силе, Магдален никогда не преследовала корыстных целей и менее всего стремилась причинить кому-нибудь зло. Ею двигали любовь и страсть, и она была такой же жертвой этих чувств, как и он.

— Душа моя, — сказал он осевшим от раскаяния голосом, — прости меня!

— Боже! — прошептала она сквозь слезы. — Не понимаю, чем я заслужила такое отношение?

Магдален вытерла мокрое лицо рукавом.

— Я никак не могу найти моего платка.

Гай подошел к столу и, обмакнув в кувшин с водой свой платок, подал ей.

— Возьми, тебе полегчает. На ужине никто не должен заметить, что ты чем-то расстроена.

— Спасибо, — сказала она и попыталась улыбнуться. — Но я сегодня не хочу идти на ужин.

— Придется, — проговорил он мягко, но настойчиво. — Весть о приезде хозяина замка должна быть торжественно объявлена в большом зале, и все должны видеть, что жена Эдмунда де Бресса рада не меньше других возвращению мужа.

— Но я не хочу...

— Твое отсутствие может дать повод для ненужных подозрений. Иди к себе, соберись с мыслями и силами и приведи себя в порядок. Скоро всех созовут.

У себя в комнате Магдален никак не могла сосредоточиться, все еще пытаясь осмыслить невероятное: Гай готов бросить ее и свою дочь. Новость о нежданном возвращении мужа Магдален не поразила: она всегда знала, что Эдмунд жив. Его возвращение для нее ничего не могло изменить... но, оказалось, что Гай думает иначе.

Она была уверена, что в настоящей любви не может быть греха: любовь по природе своей благословенна, а Гай твердил о бесчестии и позоре! "Впрочем, — подумала она, — возможно, он все это наговорил, потому что был очень взволнован. Сегодня ночью я проберусь в его спальню, и там наш разговор будет иным".

Магдален спустилась в большой зал чуть бледная, но вполне спокойная — у Гая камень упал с души: он боялся, что она не в состоянии будет взять себя в руки.

Они заняли свои места за высоким столом, и Гай жестом приказал герольду дать сигнал. Тот торжественно приложил рожок к губам, и чистый звонкий звук призвал всех присутствовавших в зале замолкнуть. Шум стих. Лорд де Жерве медленно встал. Голос его не дрогнул, когда он оповестил собравшихся, что получил сегодня радостную весть: хозяин замка Бресс возвращается к своим подданным.

Новость была встречена воодушевлением, но без особого ликования. Молодого де Бресса плохо знали в замке, здесь успели привыкнуть к строгому, но справедливому управлению милорда де Жерве, чьи решения были всегда правильны, чье водительство на полях сражения приносило успех и славу всем, кто сражался с ним, чья забота и внимание к молодой леди де Бресс вызывали только восхищение. Смена хозяина всегда сопряжена с нарушением обычного порядка вещей и далеко не всегда означает переход к лучшему.

Однако энтузиазм значительно возрос, когда Гай объявил, что в честь прибытия лорда де Бресса в замке будет объявлен турнир. Ведь это означало, что предстоит три дня пиров, поединков и светских развлечений, проще говоря — всех, не исключая прислугу, ждал праздник.

Магдален принимала поздравления с тихой улыбкой. Под впечатлением известия о турнире никто особенно не задумался о том, достаточно ли горячую радость проявляет леди.

А леди тем временем машинально пила и ела и вспоминала дни совместной жизни с мужем, начиная с той отвратительной ночи в замке Беллер и кончая турниром в Вестминстере. Она всегда относилась к мужу по-дружески, всегда помнила о своем долге, но страсти в его объятьях не испытывала никогда. Страсть она берегла для Гая де Жерве, ведь она любила его с одиннадцати лет! Она вспоминала Эдмунда и думала, что тот может — должен! — понять, кому принадлежит ее сердце. Но по брачному договору, освященному церковью, тело ее — собственность мужа, и как разрешить эту проблему, она плохо себе представляла.

В зале было очень душно, и Магдален обрадовалась, когда Гай, наконец, встал и попрощался с собравшимися. Они вместе вышли из зала.

— Можем мы немного пройтись, милорд? — спросила она уже во дворе. — Мне бы хотелось подышать свежим воздухом.

— Как вам будет угодно. Правда, у меня множество дел в связи с приездом вашего супруга.

Магдален поразил его отстраненный тон, и она сочла за лучшее сейчас на время расстаться.

Малышка спала в соседней комнате, и ночью, когда она просыпалась и просила есть, Эрин и Марджери кормили ее медовой водичкой, чтобы не тревожить сон госпожи, которой, скорей всего, могло в спальне и не быть.

В полночь, после колокола к заутрене, Магдален прокралась потайным коридором в спальню Гая. Там было темно.

— Гай? — прошептала она, наощупь пробираясь к кровати.

— Святой Господь! — никогда она не слышала, чтобы в голосе его было столько злобы. — Как тебе в голову могла прийти мысль явиться ко мне, когда твой муж жив и едет сюда?

Он зажег свечу.

— Магдален, немедленно возвращайся к себе!

— Нет, пожалуйста, не гони меня, я хочу объяснить.

Гай спрыгнул с кровати. Его обнаженное тело отбросило на стену длинную черную тень. Накинув на себя рубашку, он снова повернулся к Магдален.

— Все кончено, Магдален. Что мне сделать, чтобы ты поняла это?

Она затрясла головой.

— Это не может кончиться. Моя любовь к тебе — это моя жизнь! И у нас с тобой ребенок.

— У тебя есть муж, — он взял ее за плечи. — Муж, уверенный в твоей верности, хотя и понимающий, что ты не в силах заставить себя любить его. Теперь, когда известно, что он жив, я не могу быть таким вероломным. Видит Бог, я взял страшный грех на душу лишь потому, что был уверен в смерти Эдмунда.

— Так ты меня не любишь? — простота вопроса лишила его всяких аргументов. — Обними меня, — тихо сказала она, и он услышал слезы в ее голосе. — Пожалуйста, я чувствую себя брошенной, одинокой, мне страшно! Пожалуйста, обними меня! Больше я ни о чем не попрошу. А потом я сделаю все, что ты прикажешь.

 

 

Из замка Бресс в соседние города и замки были отправлены глашатаи, чтобы оповестить всех и вся: в честь возвращения сьёра Эдмунда де Бресса устраивается грандиозный рыцарский турнир. Дошла эта весть и до улицы де Берри в Париже, и Шарль д'Ориак немедленно приступил к сборам в дорогу.

В самом замке приготовлениями были заняты все — от кухни до гарнизонного двора, так что у леди Магдален оставалось мало времени для размышлений о будущем. Гай теперь подолгу отсутствовал, а вернувшись в замок, запирался с начальником стражи, сенешалем или камердинером. Он решительно пресекал все ее попытки поговорить с ним о том, что их ждет, справедливо полагая, что жизнь сама все расставит по своим местам.

Ночами Магдален по-прежнему засыпала в его постели, но ничего уже от него не требовала, ей было достаточно, чтобы он обнимал ее, пока сон не смежит ее веки, и это было для Гая величайшим счастьем, хотя потом ночь напролет он лежал без сна, обхватив голову руками и с ужасом думая о том надвигающемся времени, когда он станет снова одиноким и будет засыпать один, не ощущая у себя под рукой этого теплого, душистого тела, этого ровного дыхания, этого беспредельного доверия к себе, ибо все это будет принадлежать ее мужу.

В Париже и Руссильоне члены семейства де Боргаров ломали голову, как вести себя после получения известия о том, что Эдмунд де Бресс не погиб в результате покушения на его жизнь в вестминстерском лесу.

Бертран де Боргар первым делом излил ярость на голову своего сына Жерара: именно он прошлым летом под чужим именем был отправлен в Англию, где должен был организовать убийство Эдмунда; способ и время убийства Жерар мог избрать по своему усмотрению.

— Мы им заплатили столько денег! — шипел патриарх. — И все это теперь псу под хвост?

— Милорд, это невозможно, он не мог остаться в живых; после таких ран не выживают, — побелевшими губами пробормотал Жерар; ему не надо было объяснять, как это опасно — не исполнить поручения отца. — Мне поклялись, что он был мертв, когда они бросили его в лесу.

— И ты им поверил? — презрительно усмехнулся отец. — Они принесли в подтверждение своих слов мертвое тело?

— Нет, милорд, — признал сын, совсем упавший духом. — Но у меня не было оснований не доверять им. Они безупречно служили нам и раньше. К тому же, по правде говоря, было бы очень непросто и опасно для всех нас пытаться перевезти тело на постоялый двор в самом центре города.

— Глупец! — прорычал Бертран. — Меня окружают одни идиоты и бестолочи! Магдален Ланкастерская успешно производит на свет наследницу — пусть это девочка, но к ней переходят все права; лорд де Жерве благополучно ограждает лен де Брессов от всяких посягательств на него — военных и судейских; а теперь ко всему этому законный супруг возвращается в свой замок и уж, наверное, постарается умножить число детей, которые самим фактом своего рождения навеки закрепят лен де Брессов за Ланкастерами!

Он выхватил из-за пояса кинжал. Рубиновый глаз морского змея сверкнул на солнце, и лезвие вонзилось в дубовый стол, а рукоятка задрожала у самого носа Жерара, сумевшего собрать в кулак все свое самообладание и не шевельнуться.

— Изо всех вас один Шарль чего-то стоит, — проговорил Бертран. — А где он, кстати, спаси и помилуй меня, Святой Христофор? Развлекается с дамами парижского двора?

И тут же выдернул нож из стола и метнул его в стену, рядом с головой Жерара. Сын вновь даже глазом не моргнул. Это было любимое развлечение родителя, когда гнев охватывал его. Он проделывал такие штуки и в ту пору, когда его сыновья были еще совсем крошками. Кинжал не всегда летел мимо цели, и не всегда это происходило по воле отца; но так или иначе, все де Боргары могли похвастать шрамами и рубцами, заработанными ими в минуты звериной злобы, охватывавшей время от времени их необузданного папашу.

— Мой двоюродный братец сказал, что собирается переждать зиму в Париже, — поспешно заговорил Филипп, рискуя переключить ярость патриарха на себя. — Он считает, что, находясь всего в восьми милях от Бресса, легче будет осуществить похищение этой девчонки.

— А что толку нам сейчас от ее похищения? — загремел отец. — Какое нам дело до девчонки, если жив сам сеньор де Бресс, вассал Джона Гонтского, принца Ланкастерского, обладатель всех прав на эти владения?

— Мы убьем его, милорд, — сказал Жерар, наблюдая, как отец выдергивает из стены кинжал, — Яд... случай на охоте... Все это несложно устроить, нам не впервой...

— Но из-за твоего головотяпства мы потеряли целый год! — кинжал в воздухе описал изящную дугу и воткнулся в дальний конец стола. На этот раз бросок, казалось, был проделан не столько для устрашения, сколько ради тренировки руки, и сыновья почувствовали некоторое облегчение. — Если бы не твоя глупость, мы бы сумели еще до летнего солнцестояния переправить Магдален Ланкастерскую в Каркассонскую крепость.

— Переправим, обязательно переправим, — весьма опрометчиво заверил Жерар, понимая, что только так сумеет вернуть себе расположение отца. — Я поеду в Париж и присоединюсь к кузену. Я позабочусь о том, чтобы убрать Эдмунда де Бресса, а кузен, как и собирался, займется женой этого воскресшего мертвеца.

Но прежде чем Жерар отбыл из Руссильона, из Парижа от Шарля д'Ориака примчался курьер. Смуглый, проворный, он так и шнырял туда и сюда черными глазами, и хотя вид у него был весьма тщедушный, к его посредничеству между Парижем и Руссильоном настолько успели привыкнуть, что никто не обращал внимания на его внешний вид. Сообщение, привезенное им, было предельно лаконично: д'Ориак уверял, что нашел средство, как убрать Эдмунда де Бресса, не роняя при этом даже слабой тени на семейство де Боргаров, более того, его план дает возможность осуществить похищение Магдален Ланкастерской, ничем не запятнав тех, кто за этим стоит, а поэтому он рассчитывал доставить женщину и ребенка в Каркассонскую крепость в течение ближайших недель.

Через несколько дней после получения этого известия в Руссильоне хватились смуглого курьера, но его и след простыл. Впрочем, никто не был особенно озабочен: такого рода слуги, оплачиваемые сдельно по выполнении поручения, менялись достаточно часто; они приходили и уходили, и на их место быстро находились новые желающие. В отличие от крепостных они не были привязаны к своему господину Единственным человеком, переживавшим внезапное исчезновение посыльного, была прачка-малышка из свиты Шарля д'Ориака, проживавшая вместе с хозяином на улице де Берри в Париже.

 

Магдален сидела на широком каменном подоконнике круглой башенной комнатушки, в незапамятные, как ей теперь казалось, времена, ставшей местом дневных свиданий для нее и Гая, и видевшей не раз моменты их страсти и экстаза. Ни свиданий, ни экстаза теперь не было, не было вот уже несколько недель. Гай, как подозревала Магдален, решил раз и навсегда положить конец их сладостной, но противозаконной связи.

Магдален была в растерянности. В глазах любимого появилась отчужденность, и, даже обнимая ее, он словно бы находился где-то далеко. Но она продолжала упорно верить в то, что пока он с ней, пока он продолжает перед сном обнимать ее, может произойти нечто невероятное и все пойдет так, как должно идти. Ей хотелось верить, что они с Гаем принадлежат друг другу, что они неразрывно связаны узами любви, и эти узы прочнее всех прочих, которыми ее повязал в своих личных целях Джон Гонтский.

Было послеобеденное время. Веселая пчела жужжала в окне бастионного помещения. Магдален обхватила колени и откинулась к жесткой прохладной стене. Со стороны подъемного моста долетел властный звук рога прибывшего герольда; начался обмен сигналами для выяснения личности прибывших, но кто это был, она и не разобрала до конца. Сквозь полуопущенные веки она смотрела из окна башенки на внешний двор. За эти дни было столько приездов и отъездов, что Магдален не удосужилась даже разглядеть штандарты вновь прибывших.

Герольд со свитой проскакал через плац во двор; к его рогу был прикреплен вымпел с изображением сокола де Брессов.

Медленно перегнувшись через подоконник, Магдален посмотрела прямо во двор. Со стороны казарм выбежал Гай и приблизился к герольду. Он о чем-то переговорил с прибывшим и, развернувшись, двинулся в сторону бастиона. Пройдя через арочный проход прямо под ней, он пропал из поля зрения. Выбежавшая прислуга помогла гостям спешиться и повела их в отведенные помещения.

Гай не мог знать, где сейчас находится Магдален, но ноги сами понесли его по пустому коридору к месту их прошлых встреч. Дверь в башенку была полуоткрыта, и он увидел ее сидящей на подоконнике, положившей голову на колени и безучастно смотрящей во двор.

— Твой муж прибывает завтра, — сказал он, входя в комнату.

Она медленно повернула голову, не поднимая ее с колен. Ее серые глаза встретились с его холодным и прямым взглядом.

— Хорошо, — проговорила она. — Я так и подумала, как только увидела герольда.

— Ты переедешь из женского крыла в господские комнаты. — Гай, казалось, был совершенно спокоен. — Когда твой муж прибудет, тебе следует находиться там.

— А ты?

— Я размещусь в гостевой комнате, а сразу по окончании турнира мне придется вернуться в Англию.

— Ты не можешь уехать! Ты не можешь уехать и оставить меня здесь!

— Пойдем со мной, — он подождал, пока она слезет с подоконника, и направился к двери. — Пойдем со мной.

Окаменевшая от безучастного выражения его лица и предчувствия того, что он собирается сделать что-то непоправимое, а она не может этому воспрепятствовать, поскольку не знает, что может быть, она, еле передвигая ноги, последовала за ним по коридору и затем — на солнечный двор. Там кипела повседневная жизнь: сновали туда-сюда слуги, звучали голоса, лаяли собаки, с лесов над будущей ареной, которую предполагалось возвести на ближнем холме, долетал звон молота, из труб над кухней валил густой дым, и запах жареного мяса наполнял воздух, смешиваясь с кислым запахом дрожжей из пивоварни и острым навозным духом из конюшен. Обычный майский день, только все охвачены предвкушением предстоящего турнира: ведь надо принять около пятидесяти рыцарей, их дам и слуг, которых необходимо расселить, накормить и развлечь, да так, чтобы не уронить при этом чести де Брессов.

Гай так быстро шагал к часовне, что Магдален еле поспевала за ним. В часовне было сумрачно и прохладно, пьянящий запах ладана, оставшийся с дневной службы, смешался с запахом свечей, зажженных у надгробия Св.Франциска, покровителя семейства де Брессов.

Надгробие располагалось в нише, украшенной колоннами, справа от алтаря; именно туда и направился Гай, по-прежнему не говоря ни слова.

У надгробия он зажег еще одну свечу и сжал ее в ладонях. Магдален ощутила себя придавленной торжественностью обстановки, в ее сердце закрался страх.

— Зачем мы здесь? — прошептала она; оказавшись перед лицом вечности, девушка с величайшим трудом находила слова, как человек, слишком долго притворявшийся немым и утративший способность к связной речи.

— Тебе придется поклясться над костями Святого Франциска, что никогда ни словом, ни делом, ты не дашь своему мужу Эдмунду де Брессу хотя бы малейший повод усомниться в твоей верности и его отцовстве.

— Выходит, я должна отречься от тебя... отречься от нашей любви, от всего, что было между нами?

— Да, именно так. Тебе придется все это забыть, — мрачно сказал он. — Поклянись на костях Святого Франциска, что ты не дашь своему мужу ни малейшего повода заподозрить нас в том, что произошло.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.