ГАБТ и МХАТ А. С. Енукидзе

Москва, 15 апреля 1933 года

15 апреля 1933

Дорогой Авель Софронович.

Вспоминая часто о Вас, мне захотелось написать Вам и поделиться с Вами всем тем, что делается у нас в театре. Но предупреждаю, что это письмо частное, поэтому никакими вопросами я Вам докучать не буду и никакого ответа я от Вас не жду. Если интересно -- прочтите, нет -- отложите в сторону это письмо.

Вот что у нас делается.

В прежнем Коршевском театре был свой контингент зрителей, десятками лет приученных к театру¹. Надо в первую очередь завоевать этого зрителя. Поэтому на спектакли Филиала обращено теперь особое внимание. Пришлось временно перенести в Филиал некоторые спектакли Большой сцены ("На дне" -- несколько спектаклей, "У царских врат", "Дни Турбиных"), так как настоящий репертуар для новой большой (б. Коршевской) сцены у нас еще не готов; он только создается ("Трактирщица", "В людях" -- инсценировка Горького, "Пиквикский клуб" Диккенса, "Бег" Булгакова, может быть, "Воспитанница" Островского). Некоторые же спектакли, имевшие успех на Малой сцене, пришлось снять с репертуара, так как они не звучали на большой сцене. Когда хоть часть готовящихся вновь спектаклей увидит свет рампы, тогда можно будет не беспокоиться за судьбу Филиала².

Между 20 и 30 числами апреля мы надеемся выпустить в Филиале спектакль "Трактирщица". Это самостоятельная работа молодежи и первая режиссерская работа в нашем театре Мордвинова и Яншина. Самой репетиции я не видал, но с замыслом постановки знаком. Она сделана с фантазией³.

Через недели три-четыре после "Трактирщицы" будет выпущена пьеса "В людях". И в этой самостоятельной работе молодежи под режиссерством Кедрова -- много интересного, если можно судить по замыслу, который мне рассказал режиссер ⁴.

Остальные два спектакля для Филиала: "Пиквикский клуб" Диккенса и "Воспитанница" Островского пойдут в будущем сезоне. "Воспитанница" была на днях показана Сахновскому, который очень одобрил самостоятельную работу Телешевой. Там участвует почти исключительно самая зеленая молодежь.

Несмотря на теперешнюю бедность репертуара Филиала, материальные дела нового театра идут хорошо. При продаже билеты раскупаются полностью, но зато при заменах спектаклей по болезни артистов (к сожалению, очень частых в последнее время) билеты возвращаются на большую сумму.

Административная сторона налажена. Наш новый деятель Я. Л. Леонтьев показал себя в этой области с самой лучшей стороны.

Работа старика МХАТ, которому в этом году пришлось потесниться для Филиала, замедлена. Прошлогодний план изменился, и нам не удастся теперь показать в конце сезона, как предполагали раньше, генеральную репетицию спектакля "Мольер" Булгакова, как в прошлом году весной показывали генеральную "Мертвых душ".

Спектакль "Мольер" почти не репетируется, так как некоторые артисты заняты в очередных постановках Филиала. Что касается монтировочной части этого спектакля, то постепенно она выполняется. Прекрасные эскизы декораций и костюмов художника Ульянова⁵ готовы, большинство их мною утверждено и частично поступило в работу.

Вторая постановка будущего сезона, "Егор Булычов", тоже работается усердно, и надо надеяться, что к концу этого сезона пьеса будет вчерне подготовлена⁶.

Следующая намеченная постановка -- "Ложь" Афиногенова. Пьеса написана. На днях автор хотел прочесть ее, но теперь, по неизвестной нам причине, отменил чтение ⁷.

В скором времени принесет пьесу Тренев. Но, по-видимому, она годится для Филиала, а не для Большой сцены⁸.

На днях Анатолий Васильевич Луначарский также хотел читать переведенную им последнюю пьесу Гауптмана "Перед закатом", но и это чтение по болезни Анатолия Васильевича было отложено. Говорят, что пьеса хорошая и годится для Большой сцены ⁹.

Сейчас на очереди возобновление гамсуновской пьесы "У жизни в лапах". В нее вводится ряд новых исполнителей, в числе которых пришлось раньше времени и раньше, чем хотелось бы, вводить нашего нового члена труппы Кторова, который очень хорошо принят театром, так же как и его товарищи по театру б. Корш ¹⁰. С ним усиленно работают, чтобы подвести его к нашим приемам игры. Жаль только, что время не позволяет произвести с ним той работы, которую бы следовало. Приходится вводить его экстренно, а другого исполнителя нет. Пьеса должна пойти 10--15 мая.

После "У жизни в лапах" будут выпускаться, тоже в этом сезоне, "Таланты и поклонники".

Причиной задержки постановки этой пьесы, помимо болезней Ершова и Качалова, явился главным образом я. Вынужденный по требованию врачей не выходить из дома в зимнее время, я никак еще не могу приспособиться к новым условиям моей теперешней работы "на дому", заочно, не видя актеров и постановки на самой сцене. Пьеса и игра ее исполнителей в комнате звучит совсем иначе, чем на большой сцене, и учесть эту разницу -- дело нелегкое. То же и с самой постановкой, и с декорациями, и с мизансценой. В макете они производят другое впечатление, чем на сцене, и эту разницу тоже не всегда учтешь заочно. Вот почему мне необходимо увидеть репетиции в самом театре. Но теперь, когда мне скоро позволят выезжать, как назло, Большой сцены нельзя получить для "Талантов и поклонников", так как она занята беспрерывно возобновляемыми "Лапами жизни". Поэтому работа по "Талантам и поклонникам" продолжает итти у меня в Леонтьевском.

То, что мы делаем с этой пьесой, нельзя назвать просто репетицией. Это скорее учеба, школа, проверка и выправление техники и творческой линии актеров. Наша техника от ежедневной игры и разных трудных условий театральной жизни и нервной работы очень сильно разбалтывается. И если вовремя не направлять актеров на верный путь и долго не проверять их, не указывать ошибок и средств их исправления, то искусство каждого из членов труппы незаметно движется назад и приобретает такие навыки, которые нелегко искоренить после. Благодаря такой генеральной проверке техника актера на некоторое время обновляется -- до следующей муштры -- и идет вперед.

За последнее время среди артистов замечается большое стремление к повышению квалификации. Стали интересоваться и лучше понимать значение техники и мастерства в нашем деле. Желающих работать в этом направлении очень много. Очень большое количество просьб такого рода я не имею возможности и сил удовлетворить, несмотря на большое желание. Поэтому и в этой области происходит задержка, и невольным виновником ее являюсь опять-таки я. Это тем более досадно, что эту работу по улучшению квалификации наших актеров я считаю одной из самых важных своих задач.

Но плохо то, что такие репетиции, превращенные в уроки, берут много сил и времени, что в производственном смысле -- невыгодно, так как задерживает выпуск "Талантов и поклонников".

Другая причина задержки выпуска этой пьесы в том, что я сейчас очень перегружен работой. Одновременно на меня навалилась целая серия новых постановок, которые я должен налаживать или один пропускать через свои руки: "Таланты и поклонники", "Мольер", "Егор Булычов", "Севильский цирюльник", "Кармен", "Псковитянка" и новая опера Половинкина "Ирландский герой".

Кроме того, идет большая работа по организации Академии.

Переутомление мне запрещено, поэтому приходится заботиться об экономии сил. Я могу выдерживать лишь одну большую репетицию в день, оставляя вечера на всевозможные заседания. Это тоже создает задержку.

Новая причина задержки выпуска "Талантов и поклонников" в том, что у нас мала труппа для двух больших театров. Вместо двойного, у нас полуторный комплект. Теперь ясно сказывается результат нашей ошибки, заключающейся в том, что долгое время театр оставался без школы, пополнявшей раньше наши кадры. В настоящее время ничего другого не остается, как брать актеров со стороны. Но переучивать уже сформировавшегося мастера своего дела труднее, чем растить молодого, начинающего и неиспорченного в нашем смысле ученика. Неполная труппа приводит к сталкиванию одних актеров в разных пьесах, что также задерживает ход работы и не дает возможности распределять роли так, как бы хотелось. Отсюда целый ряд компромиссов, что также не только отзывается на художественной стороне, но затрудняет и задерживает работу.

"Таланты и поклонники" будут выпущены после "У жизни в лапах" в этом сезоне¹¹.

Наконец, новая задержка в ужасном переутомлении организмов актеров. Почти все из них чем-нибудь больны. Болезни, перемены спектаклей, репетиций -- обычное теперь явление, очень сильно задерживающее работу и срывающее спектакли, а потому, чтобы не сорвать будущего сезона, необходимо позаботиться о хорошем летнем отдыхе артистов.

Что касается материальной стороны Большой сцены МХАТ, то сборы там не оставляют желать ничего лучшего.

В заключение скажу несколько слов о нашей работе по Академии. Создано несколько комиссий, которые работают усердно, бодро, с большим воодушевлением и верой в предполагаемое интересное дело.

Мы проработаем, представим программу-максимум и постараемся передать в ней все то, к чему привела наша театральная практика и культура по настоящий момент. Если этого плана нельзя будет осуществить теперь, -- пусть программа лежит в музее или же выполняется частично. Такая программа явится указателем практического выполнения на деле так называемой "системы".

Главные основы, положенные нами в эту программу, -- в том, что из школы выпускаются не отдельные ученики, а целые труппы, со своими директорами, режиссерами, декораторами, администраторами, гримерами и даже главными рабочими; со своим репертуаром из нескольких пьес.

Вся учеба происходит не в классе, не на лекциях, а на самом школьном производстве. Так, пока, чтоб изучить литературу -- историю костюма, эпох, быта, -- ученики читают по ролям или играют отрывки пьес, подобранных для сего. Но прежде чем выступить публично, им надо узнать много литературных, исторических, художественных, бытовых и других сведений. Пользуясь этим, ряд специалистов расскажет им те сведения, которые должен знать актер. Воспринимая и осуществляя их тут же на практике, ученики отнесутся к таким "пояснениям" не как к скучным урокам, которые надо вызубривать и потом забыть, а как к творческому материалу, который им становится необходимым для ближайшей работы и для публичного школьного показа. Всякое приобретенное знание, тут же примененное к практическому делу, крепче фиксируется в памяти. Новые методы требуют тщательного просмотра прежних программ и выработки новых преподавателей. И эта работа и подготовка производится комиссиями ¹².

Чтобы не утомлять и не надоесть Вам, я заканчиваю письмо и в заключение его прошу Вас принять от меня и от театра лучшие пожелания и благодарность за Вашу постоянную заботу и внимание к нашим театрам, искусству, к артистам и, в частности, ко мне лично.

Искренно желаем Вам как можно лучше отдохнуть и набраться сил для Вашей работы.

[К. С. Станиславский]

А. В. Неждановой

Москва, 6 мая 1933 года

6 мая 1933

Дорогая, чудесная, удивительная

Антонина Васильевна!

Сегодня большой праздник для театра и искусства. В этот день я не могу говорить с Вами официальным языком. Мне -- артисту -- нужен язык сердца и чувства.

Знаете ли, чем Вы прекрасны и почему Вы гармоничны? Потому что в Вас соединились: серебристый голос удивительной красоты, талант, музыкальность, совершенство техники с вечно молодой, чистой, свежей и подчас наивной душой. Она звенит, как Ваш голос. Что может быть прекраснее, обаятельнее и неотразимее блестящих природных данных в соединении с совершенством искусства! Последнее Вам стоило огромных трудов всей Вашей жизни. Но мы этого не знаем, когда Вы поражаете нас легкостью техники, подчас доведенной до шалости. Искусство и техника стали Вашей второй органической природой. Вы, как птица, поете потому, что Вам надо петь, что Вы не можете не петь, и Вы одна из тех немногих, которые будут превосходно петь до конца Ваших дней, потому что Вы для этого рождены на свет. Вы -- Орфей в женском платье, который никогда не разобьет своей лиры.

Как артист и человек, как Ваш неизменный почитатель и друг,-- я удивляюсь, преклоняюсь перед Вами, и прославляю Вас, и люблю.

К. Станиславский

281*. А. Л. Вишневскому

11 мая 1933

Москва

Дорогой и любимый Александр Леонидович.

Вспоминаю, как 35 лет тому назад, в самый разгар репетиционной работы в Пушкине, явился к нам красивый, стройный брюнет, с горящими глазами, белыми зубами, с пылким темпераментом, с громким раскатистым смехом -- это были Вы.

Вы были уже известным артистом в провинции, с хорошим положением, Вы "сделали карьеру"¹. Но это Вас не удовлетворяло, и потому Вы, опытный актер, решили итти сызнова учиться к нам, тогда еще полулюбителям, полуученикам, не успевшим еще придумать названия для своего будущего театра. Это был смелый шаг и трогательное стремление, свидетельствовавшее о любви, искании и стремлении к подлинному искусству.

Свою новую жизнь Вы начали бодро, с увлечением, ободряя и своих новых товарищей и участников молодого дела. Вы первый радовались всякой удаче, первый предсказывали огромный успех, рекламировали будущее дело, ссорились с пессимистами и дружили с теми, кто верил в будущее. Вы с увлечением поддерживали вводившуюся строжайшую дисциплину, так как по опыту знали ее значение в театре. Вы помогали и в вопросах самого строительства молодого дела, участвуя в административно-хозяйственной работе.

Работа над собой и борьба с приобретенными в провинции привычками стоила Вам дорого. Труднее всего говорить и действовать на сцене по существу и находить простоту богатой, а не бедной фантазии. Все это годами приобретал опытный актер старой школы, захотевший обновиться и перейти в новый толк. Пройдя длинный ряд неудач, артистических побед, создав целую галлерею незабываемых сценических образов, -- Вы завоевали себе известность не только на родине, но и в Европе и Америке и стали подлинным актером МХТ, найдя в себе ту простоту, которая помогла Вам так прекрасно сыграть роль Захарова в "Страхе" ².

Полвека театральной работы, основанной на живом, трепещущем организме артистической природы, -- срок огромный. И теперь, в старости, Вы не отстаете от молодежи и удивляете всех своей трудоспособностью, продолжая нести тяжелую текущую артистическую работу. Такая исключительная, многолетняя и славная деятельность Ваша увенчалась почетным званием Героя Труда, которым Вас отметило Правительство³.

Поздравляю и от всего сердца благодарю моего и нашего общего друга-товарища, одного из создателей дела, самоотверженно отдавшего свою жизнь искусству и ни разу не изменившего ему. Обнимаю и нежно люблю.

Вместе со всеми аплодирую Герою Труда -- Александру Леонидовичу Вишневскому.

11 мая 1933 года

282* Л. В. Собинову

24 мая 1933

Бра-а-а-во-о-о, Собинов!

Собинов, б-и-и-и-с!

Это знакомые Вам по театру восклицания, которые сопутствовали всей Вашей блестящей карьере...

Леонид Витальевич, спойте концерт!

Леонид Витальевич, помогите студентам!

Это тоже знакомые Вам обращения, которые всю жизнь не давали Вам покоя дома.

Потому что Вы всегда были высокоталантливым, прекрасным певцом, добрым, чутким и отзывчивым человеком, общественником, -- Вы пользовались всеобщей любовью и уважением.

Талант, обаяние человека, артиста-певца -- могущественная сила, покоряющая отдельных людей и толпу.

Ваша жизнь была красива, содержательна и после бесконечных сплошных успехов привела Вас к сегодняшнему торжеству, которое венчает Вашу исключительную по блеску артистическую карьеру.

Сегодня Правительство высокой наградой отмечает Ваши большие заслуги¹.

Толпа Ваших почитателей разбросана по всей стране и за ее пределами, они кричат Вам и здесь и издали:

Слава Собинову,

хвала Собинову,

да здравствует Собинов!

Благодарность, удивление и преклонение перед Собиновым!

Вы родились "в сорочке", жили в плаще, при шпаге, и я уверен, что когда придет к Вам старость, то Вы не наденете теплого халата с туфлями.

Крепко обнимаю Вас, поздравляю и думаю о нашей давнишней дружбе.

Сердечно любящий Вас

К. Станиславский

24 мая 1933 года

283*. Из письма к Р. К. Таманцовой

5 сентября 1933 (почт. шт. -- дата получения)

Руайа

Дорогая Рипси.

...Вывесите объявление -- к началу сезона: "Мысленно со всеми, думаю, поздравляю началом сезона. Очень хочу, чтоб он соединил всех для дружной работы по восстановлению подлинного Художественного театра с его образцовой этикой, дисциплиной, культурностью и большими общественными и художественными запросами и заданиями".

Напомните Сахновскому, что Качалов очень хочет играть Нарокова (так, чтоб об этом ничего не знал сам Качалов. Он не любит, когда думают, что он просит роль) ¹.

...Очень прошу перед каждым возобновлением старой пьесы собираться и освежать сверхзадачи и сквозное действие и пр., что так легко забывается актерами.

Надеюсь на Москвина, что он не допустит халтурного выпуска "Талантов" и настоит на том, чтоб они были выпущены после правильной проверки. Когда он вернется, напишу ему.

Напоминаю актерам, чтоб они не выходили на сцену без предварительных упражнений по вхождению в творческое самочувствие, без проверки и упражнения схемы линии жизни человеческого тела роли.

При всяком действии -- 95% стараний откидывать. Пусть не забывают маленькие правды и маленькие веры в каждом физическом действии ².

Пусть проверят и сыграют роль или ее схему -- без всякого жеста, сидя на руках.

Тарасовой -- не застревать на одной ноте и каждый день упражняться на всем диапазоне голоса, расширять его, оправдывать не только высокие, но и низкие ноты регистра во время речи.

Кудрявцеву -- не играть образ, а действовать в образе. Стараться быть приятнее, даже красивее, не пастором. Постараться понять и послушаться (искренно) того, что говорят со стороны чужие понимающие глаза.

Прудкину -- не мельчить и оправдывать образ.

Вербицкому -- не будировать своим тончиком, а подлинно действовать, добиваться любви Тарасовой, а после мстить ей.

Андровской -- не играть образ, а действовать в образе.

Зуевой -- страшно, по-мещански уверенно действовать. Непременно бодро и весело³.

Пишу все это Вам, потому что расписался. Если не напишу сейчас -- не скоро соберусь.

Обнимаю Вас и Николая Васильевича. Прошу отдохнуть.

Ваш К. Станиславский.

Мои замечания дайте Тарасовой и Кудрявцеву. Они разберут.

284*. Из письма к Р. К. Таманцовой

7 октября 1933

Ницца

Дорогая Рипси,

спасибо большое за Ваше письмо от 24 сентября. Наконец я узнал о "Талантах"¹. Неужели никто из актеров не напишет мне, что и как по части художественной: что вышло из того, что мы работали, и что не дозрело и отпало. Мне это нужно, не из любопытства, но нужно как экспериментатору, для моей системы. А то я начинаю пробу, эксперимент, залаживаю его, но результатов не только не могу видеть, но и слышать о них. Очень интересно, как справился Качалов, и что ему удалось, и чем не доволен². Ершова жаль; его, беднягу, истрепали и запутали. Мне нравилось, как он выполнял придуманные ему задания для идеологической стороны. Если сама придуманная нами выдумка была неинтересна, он тут ни при чем. Скажите ему, что я не раз бывал в роли козлов отпущения, когда приходилось играть то, что все по-разному понимают. Положение отвратительное, и я ему от души сочувствую³.

...Очень рад, если Вам удались работы по столовой. Это очень важно и нужно, но нехорошо то, что Вы перестали даже думать об отдыхе. Я, с эгоистической целью, все мечтал, что Вы до меня отдохнете. Иначе я по приезде буду без секретаря.

Как рад, что Вы ждете Алексея Александровича⁴. Когда он вернется, обнимите его от меня покрепче.

Да... Если Леонид Миронович благодарил Вас, то можно Вас поздравить.

Жду многого от инспектора. Хотелось бы, и все мечтается, что наш театр будет не только самый чистый и благоустроенный. Этого еще мало с воспитательной точки зрения. Надо суметь показать эту чистоту, и благоустроенность, и дисциплину. Только тогда заметится другими и оценится.

Большая радость, что актерам прибавили жалованья. Скажите Николаю Васильевичу, что я его обнимаю за хлопоты. А как с другими, не актерами?.. Напишите.

Как я счастлив, что не будет официального заседания и чествования!⁵ Если обеспечат стариков, это будет очень хорошо и приятно.

Режиссерский экземпляр "Синей птицы", конечно, выдайте Яншину. Но предупредите его, что многое было изменено и сделано не так, как в экземпляре, а, вероятно, -- лучше⁶.

Распределение ролей -- утверждаю на веру, так как три четверти исполнителей я не знаю и судить не могу. Жаль, что Вульф не попала. Она не бездарная. Все как-то продвигаются, а она все застревает. Впрочем, может быть, у нее большая роль в "Пиквикском клубе" ⁷.

"Ирландского героя" и журнал со снимками "Мертвых душ" -- получил.

Опера -- в Харьков! Трепать труппу и декорации на две недели -- не дело. Что можно нажить, и как можно окупить за этот срок расходы по проезду? В Японию, конечно, сейчас ехать не время.

...Вот очень важное дело: Шпет, Гуревич и Сахновский хотели создать компанию для просмотра и прочтения моей книги⁸. Напомните им об этом, и хорошо бы (постарайтесь), если б они теперь же принялись за работу по тем экземплярам, которые удалось сверить с моим подлинником, до моего отъезда.

Перервали. Если не пошлю сейчас, то письмо задержится. Кончаю.

Обнимаю Вас, Николая Васильевича, Николая Афанасьевича. Всем, кто помнит, поклон и дружеский привет.

Ваш К. Станиславский

7/Х 1933

285*. Вл. И. Немировичу-Данченко

20/Х 33

20 октября 1933

Ницца

Дорогой Владимир Иванович.

В связи с распоряжением о присылке из Москвы билетов на обратный проезд я писал Николаю Васильевичу подробное письмо, касающееся планов и сроков нашего возвращения.

Я просил показать Вам это письмо. Предполагая, что Вы его прочли и что Вам будет скучно читать второй раз одно и то же, я не стану повторять написанного.

Сообщу лишь кое-какие подробности о здоровье Марии Петровны ¹.

Она чувствует себя плохо, почти так же, как и раньше. Royat совершенно не оправдал надежд.

Сейчас она не сможет безнаказанно предпринять дальнее путешествие. Приехав же в Москву, не будет в состоянии работать в театре. Кроме того, наша квартира в студии подобна проходному двору. Родня, знакомые, просители, телефонные звонки, хозяйство и проч. вернут ее к прежнему или еще худшему состоянию, чем то, в котором она выезжала летом из Москвы.

Я считаю, что для дела приезд ее не принесет пользы. Если же дать ей отдохнуть здесь до весны, то надо надеяться, что в мае она сможет возобновить работу в театре.

Мария Петровна будет сама писать Вам просьбу о разрешении ей продления отпуска.

Материально ей придется, как это ни трудно, обойтись тем немногим, что есть. Кое-что я смогу ей оставить из денег, данных нам на поездку. Благодаря жизни у Киры в даровой квартире, благодаря ее почти голодной диете ей нужно немного. Других расходов нет, так как она ровно никуда не выходит и живет на крыше.

Все эти условия жизни привели нас сюда и дали возможность продлить отпуск. И теперь как-нибудь Мария Петровна проживет до весны. Вопрос и задержка только в разрешении.

Теперь мне хочется поблагодарить Вас за Ваши милые и заботливые телеграммы после премьеры "Талантов"² и "Фигаро" ³. Спасибо за Ваши заботы о "Талантах", за ввод Василия Ивановича⁴ и за то, что не дали выпустить спектакль халтурно.

Я думал приехать к юбилею. Но так как после Royat чувствовал себя плохо и в последнее время, благодаря желудку и нервам, стало нехорошо с сердцем, меня уложили в кровать, в которой и пишу Вам сейчас лежа. Лишь только оправлюсь настолько, что можно будет выехать, -- двинусь в Париж, передохну там, акклиматизируюсь и поеду в следующий этап, где проделаю то же.

Обнимаю Вас. Поцелуйте лично или заочно ручку Екатерине Николаевне. Мише -- привет.

Всему театру шлю привет.

Ваш К. Станиславский.

Черновик моего юбилейного приветствия послал с avion Рипси для переписки. Уверяют, что прибудет к сроку.

286*. Коллективу Московского Художественного театра

20 октября 1933 (почт. шт.)

Ницца

Поздравляю Вас с тридцатипятилетием не простой, а боевой жизни нашего дорогого юбиляра. В этой жизни часы считаются за дни, а дни -- за годы.

Проходили мировые события, войны, революции, каких не знала еще история; ломались и создавались вновь основы государств, общественности, нравственности, религии, науки, искусств; проходили толпы людей разных поколений, возрастов, национальностей, сословий, культур; объезжали города своей страны, Европы, Америки; была работа на фабриках, заводах, в деревне, на фронтах. Были успехи, овации, поражения, признание, нападки, победы, кризисы, возрождение; искали, находили, теряли, создавали вновь; умирали, приходили новые, плодились студии и театры!!

Через все эти годы и события юбиляр неизменно нес свое credo {верю (лат.); в переносном смысле -- убеждения.} и боролся за вечное в искусстве.

Сегодня, в день своего тридцатипятилетия, МХАТ -- жив, признан и заботливо охраняется ЦИК'ом.

Вот формуляр юбиляра!

Порадуемся, вспомним тех, кто создавал, поддерживал, помогал и ободрял юбиляра в трудные минуты! Поблагодарим от души тех, кто его признал, спасал и теперь охраняет! Почтим память дорогих людей, ушедших от нас! Будем заботливо беречь стариков, создававших театр, во главе с Владимиром Ивановичем! Будем любить и ценить средников, молодежь, всех без исключения работников театра, способствующих его процветанию и жизни.

Да здравствует юбиляр, пусть он никогда не стареет, вечно обновляется, хранит свое credo и ищет вечного в искусстве!

Станиславский

287*. Б. Ю. Чернявскому

Конец октября -- начало ноября 1933

Ницца

Дорогой Борис Юрьевич.

Не знаю, кто прислал мне телеграмму о премьере "Севильского" и его успехе¹. Обращаюсь с благодарностью к Вам как к представителю театра и очень прошу поблагодарить за извещение и поздравить всю труппу, дирекцию, режиссеров, артистов хора, дирижеров, музыкантов, концертмейстеров, сотрудников, помощника [режиссера, заведующих постановочной и сценической электрической частью, костюмеров, портных, гримеров, бутафоров, всех рабочих сцены и мастерских и всех работников театра без исключения.

Шлю мое искреннее поздравление художнику Нивинскому и нашей великолепной, единственной Надежде Петровне Ламановой.

От души радуюсь за удачное окончание нашей трудной работы.

Вас и Александра Владимировича² поздравляю особо, так как знаю, скольких забот, неприятностей и хлопот Вам стоил этот спектакль.

После генеральной и спектакля мне телеграфировала об успехе О. Л. Книппер, Егоров и кое-кто [еще] написали короткие записочки с выражением больших похвал.

Очень рад, что наш театр немного ожил и проявил себя.

Я не посылал Вам телеграммы потому, что перед отъездом превратился в Гарпагона. Послать телеграмму здесь -- это целый капитал.

Опаздываю же я с письмом потому, что опять расхворался, благодаря чему мой отъезд отсюда задержался.

О нашем театре знаю только, что он был в Харькове, о чем написал мне в письме Владимир Сергеевич³. Больше не знаю ничего из того, что у вас делается, что репетируется, какие планы.

Знаю еще от Кудрявцева, которому буду скоро писать, что у вас начинаются репетиции "Ирландского героя"⁴. Сначала -- только драматические. Это я очень одобряю, это самое правильное, чтоб артисты знали, что они играют, когда начнут с концертмейстером учить партии.

С "Кармен" я ничего здесь сделать не могу, так как без музыки, которую не могу здесь сорганизовать, -- ничего не могу сделать. Мне почувствовался только общий тон постановки, который отличит нашу "Кармен" от сотни других. Она должна быть, так сказать, простонароднее. В первом акте нужны подлинные табачные работницы фабрики, подлинные солдаты, подлинные крестьяне, вроде Хозе и Микаэлы. Во втором и третьем актах -- подлинные контрабандисты с их трущобой, убийствами, постоянной авантюрой, романтикой и опасностью. Третий акт мне представляется теперь узкой расщелиной в горах, стены которых, наподобие бывшего города Чуфут-кале в Крыму, представляют из себя какие-то продолбленные в скалах туннели, гроты, ходы, переходы и какие-то отверстия, через которые видно то, что делается внутри. Внизу, между громадными этими отвесными, узкими, продолбленными скалами, течет ручей. Все контрабандисты не выстраиваются, как в опере, на авансцене, чтобы петь, а, напротив, скрываются, крадутся, прячутся, чтоб не быть замеченными.

Перехожу к певцам и артистам. Они работали хорошо и одолели трудную задачу. Теперь им предстоит еще более трудное -- сохранить и закрепить то, что верно и правильно в спектакле. Если постановка и ее трюки (кое-где утрированные) принимаются зрителем, то это и хорошо и вместе с тем страшно. Нужна большая выдержка и дисциплина, чтоб не поддаться зрителю и не начать фортелять для большего еще успеха или для того, чтоб "переплюнуть" в смысле успеха своих партнеров. Надеюсь на них, что они больше, чем в другой пьесе, будут очень внимательно идти по сквозному действию: поженить на каждом спектакле Альмавиву с Розиной.

И хору предстояла трудная работа, и, если они по-настоящему одолели и оправдали преувеличение в финале II акта (обалдение), -- я им рукоплещу, поздравляю и умоляю не наигрывать, итти по намеченной линии.

Сотрудникам была дана тоже задача. Если они не поют, то задача их становится оттого еще труднее. Поздравляю, если они ее выполнили.

Помощников режиссера, на которых легла трудная задача своевременного поворота сцены, в такт, под ритм музыки. Если они это научились делать -- кричу им "браво!" И хормейстеру кричу "браво!" И художнику, у которого была трудная задача. Нашей драгоценной, незаменимой, гениальной Надежде Петровне Ламановой ору во все горло: "браво, бис!" И заведующему сценой со всеми его помощниками и всеми цехами рабочих, вместе с неутомимым Калининым.

И гримеру и его помощникам. И электротехнику с его помощниками. Всем нашим дорогим товарищам по оркестру -- особый, дружеский привет. Как трудно в этой опере-комедии аккомпанировать, не заглушая голоса и текста слов, без которых погибнет комедия! Какая легкость и брио нужны, чтоб музыка искрилась как шампанское! Если были такие дружные аплодисменты после увертюры, значит, задача достигнута. Брависсимо! Не забыл ли я еще кого-нибудь? Конечно, забыл: костюмеров, портных, портних, бутафоров.

Если забыл еще кого -- простите. Виновата моя старая голова.

В этот радостный момент мне хочется поздравить всех, всех, всех без исключения работников театра, где бы они [ни] работали в нашем общем деле -- в конторе, в складах, в гардеробной...

Всем мой сердечный привет и поздравления.

Надеюсь -- до скорого свидания.

Любящий Вас

К. Станиславский.

P.S. О том, что делается в театре, ничего не знаю, кроме того, [что] была поездка в Харьков, о которой мне писал брат.

Напишите о себе, дорогой Борис Юрьевич. Очень интересуюсь, как Вы себя чувствуете.

Я должен был давно выехать, но задержался нездоровьем. Лишь только поправлюсь настолько, чтоб предпринять далекое путешествие, -- тотчас же двинусь в путь.

288*. Из письма к З. С. Соколовой и В. С. Алексееву

8 декабря 1933 (почт. шт.)

Ницца

Дорогие и любимые Зина и Володя!

Сажусь за письмо и чувствую стыд, что так мало писал вам обоим в ответ на ваши чудесные, обстоятельные письма. Это произошло по многим причинам. Первая из них, как это ни странно, -- нет времени. Дело в том, что я в первый раз очутился за границей один, без всякого корреспондента. Прежде всегда моим секретарем был Игорь. Но на этот раз я видел его только несколько дней, проездом в Париж, и с тех пор он же и берет у меня больше всех времени для беспрерывной деловой переписки с ним. Остальную большую, и что хуже всего, иностранную переписку приходится как-то вести самому и клянчить помощи у других. Много переписки по изданию "Моя жизнь в искусстве" здесь, во Франции. Все издают и никак издать не могут, а еще над нами смеются! Больше всего меня измучил Рейнгардт. То его 60-летие -- пиши приветственное письмо, которое должны читать со сцены. Потом его изгнание из Германии и выступление в Париже. Опять письмо-гала!¹

Три четверти лета я еще жил на зимних нервах и только приехав сюда, в Ниццу, почувствовал настоящую усталость и начало реакции. Я думаю, что и болезнь моя входит отчасти в этот процесс. Пришли такие годы, что далекие путешествия становятся не под силу, и это удручает меня, когда я думаю о своей оторванности от детей. Наше общежитие прежних годов в Баденвейлере кажется раем. Теперь Игорь безотлучно в Париже, Кира в Ницце и не имеет средств для переездов и [для того, чтобы], при квартире, заводить на лето вторую; нам ездить к ним невмоготу, а здесь жить долго тоже нельзя. Все это делает расставание мучительным. При общей усталости, бессонных ночах и тяжелых думах, вероятно, переживаемое отозвалось на сердце, и оно заболело. Есть у сердечников разные непрекращаемые боли и ощущения. Но к ним как-то привыкаешь. Но есть один тип или характер болей -- тот, который и свалил меня три года назад. Вот той боли я панически боюсь. Вот такая боль и помучила меня и заставила несколько недель, да и теперь еще, лежать совсем или полеживать в кровати. Рядом с этим -- Маруся, которая в Руайа и здесь совсем осунулась и стала старухой, с огромной мнительностью.

...Она, как и я, ровно никуда не выходим с крыши. И, по-стариковски, ничего, кроме своей комнаты и chaise longue {шезлонга (франц.).} на крыше, не знаем. Так было, пока стояла хорошая погода. Но она изменилась. Стало холодно и сыро. Но по сравнению с тем, что делается в Париже, в Берлине, не говоря уже о вас, где всюду свирепствуют морозы, -- у нас еще благодать; но приходится сидеть больше дома. Когда же выходишь на крышу, то понимаешь, почему Кире отдали дешево сравнительно приличную квартиру. Из всех труб, которыми испещрена крыша, несет дым или запах от вентиляций. Это отравляет сидение на крыше. Но зато вид, море -- как на ладони, солнце. Вот эти короткие моменты тепла, в хорошие дни, с 12 до 3 час, в декабре, когда у вас, бедных, холод, -- ценишь бесконечно. А потом комнаты.

Главное оживление, конечно, вносит Киляля. Я не судья. Сам понимаю, что, очевидно, пристрастен к ней. Но лично меня она часто искренно поражает талантом во всех областях. Учится она прекрасно, почти круглые 19 и 20 (при 20-балльной системе). На очень хорошем счету. Но школа-то ее небольшая, подготовительная, конкуренции мало, и, может быть, не мудрено поэтому, что она идет первой. Но должен сказать, что она знает много и толково. Говорит по-французски с современным французским арго, как истая француженка. Подает такие слова, что мне поминутно приходится расспрашивать: что это значит. Дорога в ней трудоспособность, усидчивость.

...За исключением ваших писем, одного письма Богдановича и трех писем Рипси, я ничего не знаю о Москве. Остальное, что случайно пишут о театре Марусе, приносит отрывчатые известия. Из всего этого я не могу понять, есть ли в Москве то, что называется "сезоном", т. е. работают ли наши театры и все другие, или у нас и в других местах материально идет "через пень колоду"?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: