Сделай Сам Свою Работу на 5

Вл. И. Немировичу-Данченко





 

16/29 июля 1908 г.

Гомбург

16 июля 1908

 

Дорогой Владимир Иванович!

Это ужасно! Из письма Екатерины Николаевны узнали о покушении Вас ограбить и об убийстве кондуктора, а раньше о том, что Вы тонули. От души сочувствуем и, думая обо всем, представляя в своей фантазии все детали, очень волновались за Вас. Какая мерзость. В России нельзя жить без пистолета. Обнимаю и поздравляю со счастливым исходом.

Вчера послал письмо. Сегодня продолжаю. Сегодня мне что-то захотелось возобновления "Чайки" и жаль "Иванова". Обе пьесы, пожалуй, нужны будут для Петербурга. При возобновлении старого репертуара нельзя не подумать и о гастролях.

Теперь о сотрудниках и их спектаклях.

Не хочу мешать и путать Ваши планы и потому в общих чертах высказываю свое мнение и то, что думалось об этом деле за эти несколько лет.

Эти спектакли не прихоть, а необходимость. 1) Нельзя брать милых барышень и учеников, учить их нашему искусству со всеми его утонченностями, снимать со школы сливочки для нашего театра, а остальных выбрасывать в провинцию, где вся наша наука испаряется бесследно, а то, что нужно для провинции: нахальство и наглость, быстрая работа, игра без знания роли и прочие ремесленные приемы -- отсутствуют.



2) Выбрасывая из школы поодиночке, мы не достигаем никаких результатов ни в смысле пропаганды нашего искусства, ни в смысле улучшения провинциального искусства. Напротив, не провинция улучшается от наших, а наши ухудшаются от провинции. Следовательно, надо выпускать из школы не поодиночке, а целыми труппами. Первый успех такой труппы (не столько художественный, сколько материальный) вызовет подражание и даст хороший пример. Но... пока этот вопрос впереди, надо еще составить труппу.

3) Три года учения в школе направляют, но далеко не воспитывают ученика. Ему надо еще добрых три года практически и под руководством расти как артисту в подходящей атмосфере. В нашем театре им работы нет. Кроме того, нигде создать такой атмосферы, как в нашем театре, нельзя. Ergo {следовательно (лат.).}, необходимо наш состав увеличить и расширить рамки деятельности театра, т. е. открыть общедоступный театр, а пока -- параллельные спектакли.



4) К этим спектаклям предъявляются такие же художественные требования, какие предъявлялись к нам при возникновении Художественного театра.

5) К нам вошли уже опытные любители и исключительно даровитые ученики. У нас в труппе были Москвин, Лужский, Бурджалов, Лилина, Самарова, Артем, Книппер, Вишневский и пр. Необходимо, чтоб и в новой труппе был кто-то, кто даст тон спектаклю.

6) Есть и еще одна цель возникновения общедоступного отделения Художественного театра1. Не все из наших актеров удовлетворены работой. Савицкая, Книппер, Германова, Лилина, Леонидов, Вишневский нередко гуляют целые годы; не воспользоваться ими преступно и нерасчетливо. Вы скажете, что это невозможно, что это спутает репертуар, но еще невозможнее гноить актрис. Заставлять их, уже не в молодых годах, сидеть без дела, которое они могут делать хорошо, и -- из боязни легкого замешательства в репертуаре -- бросать то, что создано нами, и все силы нового театра посвящать тем, которые еще себя не проявили. (Я помню свои речи в защиту молодежи и так же страстно буду защищать их; но я беспристрастен и потому теперь вступаюсь за стариков.)

Из всего сказанного делаю вывод для составления репертуара параллельного отделения. Могут быть три рода постановок.

1) Молодежь играет одна. Охотно буду смотреть и прощу многое в таких пьесах, где главное в молодости. Так, например, "Снегурочка", "Юность" Гальбе, "Комедия любви", "Двенадцатая ночь".

2) Одна-две центральные роли, которые не могут играть молодые, но которые подходят для незанятых актеров; остальные -- молодежь. Например, Савицкая -- Альма (кстати, перечитал -- недурная пьеса, хотя и реферат), остальные -- молодежь, или Уралов -- Шлюк ("Шлюк и Яу"), остальные -- молодежь. Может быть, амфитеатровская пьеса 2 с одной главной ролью -- Книппер.



3) Очень постановочная, вся из средних ролей пьеса, где можно взять не мытьем, так катаньем. Тут заняты как молодежь, так и ученики, так и участвующие в народе. Например: "Разъезд после "Ревизора", "Лагерь Валленштейна".

4) Пьеса -- интересна, занимательна как пьеса. Из-за нее простят исполнение. Она не достойна Художественного театра, но автор подает надежды, не бездарен. Так, например, "Потоп" (занимателен сюжет), "Иван Мироныч", новая -- Шницлера, новая -- второго разряда -- Гауптмана.

Исходя из таких градаций, я не совсем понимаю "Шейлока" с Вишневским (после Поссарта, Росси, Эмануэля, Барная и прочих) и Порцией -- Бромлей (уж по крайней мере -- Книппер, Германова, Лилина, хотя они убьют обаяние молодости спектакля).

Не понимаю "Плоды просвещения", потому что, если не будет настоящего Вово, Петрищева, Звездинцева и настоящего мужика, как Лопатин или Артем, ничего нового в пьесе дать нельзя 3.

Исходя из моих рубрик, следовало бы:

по первому разряду предложить -- "Комедию любви" (Ибсена), "Снегурочку", "Двенадцатую ночь", "Сон в летнюю ночь" (Шекспира), пожалуй, "Ганнеле" (благодаря ее наивности), "Юность" Гальбе, "Лизистрату" (которая идет с большим успехом у Рейнгардта), "В царстве скуки" (? забыл пьесу), чеховские водевили и миниатюры;

по второму разряду -- Минского "Альма", амфитеатровская пьеса, "Шлюк и Яу", "Коллега Крамптон", "После представления "Ревизора" (Москвин -- Щепкин), "Потонувший колокол", "Виндзорские проказницы" (Уралов -- Фальстаф);

по третьему разряду -- "Разъезд после "Ревизора", "Лагерь Валленштейна", "Лакейская" Гоголя;

по четвертому разряду -- "Потоп", ашевский спектакль (пьесы Аша), "В глубоких водах" Шницлера. (Не знаю пьесы, но кто-то очень хвалил для филиального отделения.) Может быть, пьеса Юшкевича.

NB. Конечно, согласен, что пьеса должна быть значительна (но в меру и по силам).

Когда начинаю думать о "Лесе" и рядом о Достоевском -- какая огромная между ними пропасть. Первая -- мило и почтенно, но прощу только при блеске исполнения.

Вторая -- все прощу, только дайте; прощу и Дмитрия -- среднего, и Алешу -- Горева или Подгорного. Все прощу -- только покажите. Если есть надежда на "Карамазовых" -- непременно давать 4.

Как убрать сцену для акта?5 По-моему, очень просто -- из таких же занавесок, как наша занавесь (конечно, серебряный рисунок подрисовать), устроить красиво задрапированную сцену. Посреди на задней стене -- большая чайка (точно наш герб). По стенам -- все портреты тех людей, которые помогли возникновению театра. Тут С. Морозов, А. Чехов, Лукутин, Геннерт, Прокофьев и прочие. Посреди -- стол как для заседания, кафедра, растения, цветы, гирлянды.

Вопрос труднее: кто и что будет читать. Первое отделение я сделал бы -- акт (пайщики за столом, вся труппа на сцене). Второе отделение -- концерт (не предоставить ли всем желающим участвовать и почтить нас, а сбор -- в пользу приюта артистов).

Потом, может быть, распахнуть задний холст (стол убрать) и там, сзади, оркестр -- симфония или фото-симфония.

А то еще мысль. Пусть вторую-то часть и сыграет впервые наша молодежь. Нас-то уж видали, а это, так сказать, результат десятилетней работы и начало нового театра.

Или впервые сыграть "Ревизора" 14 октября (ой, нет, не выйдет).

Или -- возобновить "Чайку".

Или -- чеховский спектакль из водевилей (мелко).

Буду думать.

Следующее письмо через несколько дней и даже через неделю, так как завтра укладываемся. Вероятно, поедем в Бельгию -- Бланкенберг (морское купанье).

Письмо адресовать пока сюда на имя господина Грамлиха.

Низкий поклон Екатерине Николаевне от любящего и преданного

К. Алексеева

 

292*. Вл. И. Немировичу-Данченко

 

3 августа 1908

Дорогой Владимир Иванович!

Отвечаю на письмо 25 июля по пунктам.

1) Вопрос бутафора -- висит. Это грозный вопрос. Плохой бутафор это дорогая штука. Он один может затянуть пьесу на несколько недель.

2) Не знаю, как Вы разрешите вопрос с фонарями и электротехниками. Семь фонарей совершенно не удовлетворяли: и на сцене было адски темно, и эффекты опаздывали. Сокращая фонари, надо придумывать новые приемы. Но самое важное не в фонарях, а в антрактах. "Синяя птица" -- это пьеса электрическая. Все в руках электротехников.

Относительно начала сезона, т. е. "Ревизора" или "Синей птицы", писал свое мнение, т. е. то же, что думал и весной. На свои расчеты не надеюсь, так как у меня нет способности рассчитывать время. Если ошибаюсь, буду очень рад и ни на чем не настаиваю, а только забрасываю мысли для обсуждения. Конечно, подчиняюсь мнению большинства.

Умоляю не делать в абонементе четырех пьес. Это очень рискованно, да и нет нужды. Если будет четвертая пьеса,-- предоставить право абонентам пользоваться на свои билеты правом получения разовых билетов. Очень против четырех спектаклей новых пьес (конечно, для абонемента).

"Карамазовы" -- это ужасно. Отчего же "Карамазовых" должен делать один Симов? А Егоров? Он ничего не работает1.

Да, в старом репертуаре я пожадничал, но я установил очередь по своему чутью, которому и тут не доверяю. Последние номера -- лишние, вычеркиваются. "Чайку" надо иметь в репертуаре, когда явится настоящая чайка (Барановская еще не готова, да, вероятно, и не будет подходить к ней). Но не эксплуатировать "Чайки" для Петербурга -- расточительно. А что мы повезем в этом году? Можно ли еще наладить "Синюю птицу" на Михайловской сцене -- это вопрос, да удастся ли "Ревизор" -- другой вопрос. "У царских врат" идет в С.-Петербурге. "Драма жизни" и "Жизнь Человека" -- это расцветка репертуара, его разнообразие. А то опять застрянем в одном реализме и в нем будем двигаться назад, а не вперед.

О "Росмере" Вы пишете правду, но -- жаль 2.

Чтобы вводить новые роли, просматривать декорации, бутафорию -- не надо все время большой сцены и всех исполнителей. В прошлом году я вводил много лиц в старый репертуар у себя на дому и на малой сцене 3.

Думаю, что выгоднее даже для ремонта пьес временно взять отдельных мастеров, чем терять шесть недель в сезоне.

Согласен почти со всем, что Вы пишете о молодежи и о репертуаре нового театра. Если можно избежать Юшкевичей и КR -- чего же лучше, но хватит ли пьес?

Когда Вы так упорно и долго настаиваете на своей мысли, Вы всегда правы, и потому с "Шейлоком" сдаюсь -- на веру4. То же и относительно цен на места. Радуюсь и любуюсь, когда Вы создаете Ваши проекты. Молчу и соглашаюсь со всем.

Вопросы -- все.

Вот в чем я жестоко проштрафился, это в монтировке "Ревизора". До такой степени у меня устала режиссерская и актерская фантазия, и так "Ревизор" далек от той морской обстановки, в которой мы теперь находимся, что, кроме банальности, не могу ничего придумать. Дольше всего будет заготовить:

1) Стол с батареей бутылок вин в 3-м акте, у городничего.

2) Стол с массой яств в 5-м акте (чай с выпивкой и закусками).

3) Приношения купцов: вина в корзинах, рыбы -- тоже, шали, платки, ковры, сахарные головы, птицы в клетках, живые гуси, утки, курицы, бусы, шляпы дамские, детские игрушки, грошовые статуэтки, бухарский халат (продает жид), окорока, поросенок, дичь, заяц, шуба и пр.-- на выбор.

4) Делать пробные костюмы и толщины:

один фрак (уловить линии тела и костюма и фасон) по Боклевскому 5;

один мундир (тоже) по Боклевскому;

один -- дамский с толщиной (на городничиху);

один -- ,, -- провинциальная барышня.

Теперь начинаю получать возможность думать о "Ревизоре". Сегодня помечтал о первом акте. Кое-что приходит в голову.

О "Синей птице".

Метерлинк не сказал ничего важного. Он все восхищался и поощрял. Льстил он или серьезно -- не знаю. Видел у него макетки и эскизы. Очень плохо и театрально, кое-что прилично. Грешен, забыл самое важное! спросить о свете. Если сумею выразить по-французски свои сомнения, напишу, но не думаю, чтоб он ответил толком. Речь шла о Лазоревом царстве. К удивлению, ему так понравилась мысль о летающих головах с крыльями, что он решил переделать акт, но то, что он прислал,-- не переделка, а маленькое добавление или повод для введения крылатых голов. Он понял, что детские речи не могут говорить женщины, и потому устроил погреб (т. е. по нашему последнему проекту), в который сажают дозревших детей, у которых отняли тело, чтоб они не убежали. Мотив неинтересный и, главное, непрактичный. Труднее всего справиться с головами при их отправлении на землю, так как приходится их вынимать из погреба, где они расположены на черном бархате. Теперь выходит так, что отправляются на землю головы, а остаются тела. В крайнем случае это можно сделать так: за "Временем" тянется длинный хвост, конец которого может перейти в густо-черный цвет, на его фоне и сгруппировать уезжающие головы.

Вначале они сидят в погребе, т. е. за решеткой. Это легко сделать. Таким образом все детские разговоры -- головы, а остальные, т. е. изобретатели машин, фрукт и прочие -- женщины-Дунканы.

 

 

Хорошо бы вдали дать безмолвно сидящие фигуры (т. е. ковыряющие в носу, сосущие палец и пр.) -- из настоящих детей. В этой сцене, конечно, вся красота будет в красоте группировок. Влюбленные -- это тоже вопрос, головы это или женщины? Две влюбленные женщины -- это что-то неприличнее. Надо бы делать головы, но как их тащить из погреба?!

По поводу Вашего второго письма, частного, написал брату извинение, но еще ответа не имею. Жаль, что поздно его получил. Не смею давать советов по вопросу частного и интимного характера, но знаю, что Вы делаете ошибку, которую делают всегда в Вашем трудном положении.

Целую ручку Екатерине Николаевне и обнимаю Вас, поздравляю с новым сезоном. Как никак -- с ссорами, иногда с нетерпимостью, иногда и с жестокими выходками, капризами и другими недостатками,-- а мы все-таки десять лет оттрубили вместе. Для России и русских -- это факт необычный. Дай бог оттрубить еще столько же и научиться любить достоинства и не замечать недостатки, от которых, увы, в 45 лет трудно, хотя и надо избавляться. Поздравляю с десятилетием.

Сердечно преданный и любящий

К. Алексеев

3/16 августа 1908. Вестенде

 

Выезжаю 11-го; 12-го в Берлине -- в Каммершпиле6, 13-го выезжаю в Москву, 15-го приезжаю, 16-го днем (в 10 часов) заседание в конторе, вечером свободен; 17-го, вероятно, надо будет побывать на фабрике.

 

293*. Вл. И. Немировичу-Данченко

Вестенде. 5/18 -- 908

5 августа 1908

Дорогой Владимир Иванович!

Заглядывая в будущее или в предстоящие монтировочные работы, наталкиваюсь на необходимость драпировки под наш занавес. Она нужна будет как для 2-го акта "Ревизора", чтоб убавить сцену, так и для 1-го акта "Синей птицы". Как там, так и во втором случае драпировки должны быть на третьем или четвертом плане, так как, ввиду узости павильона, на первом плане их ставить нельзя, ничего не будет видно с боков.

 

 

No 1 -- наши обычные сукна;

No 2 -- новые сукна; подделать их, как первые сукна и занавес, т. е. сукно того же типа, а рисунок подрисовать и кое-где, только для выпуклости, подшить шнур. Рисунок, как на занавесе;

No 3 -- боковые сукна того же тона и только рисованный рисунок занавеса;

No 4 -- половик черный -- будет грубо, а серый -- можно ошибиться; придется пробовать.

Кроме того, давно уже следовало бы сделать одну или две падуги под рисунок занавеса. Те падуги, которые у нас висят, теперь очень не сходятся с сукнами.

Скажут, что я фантазирую и впадаю в расточительность, но это не так. У меня в виду соединить четыре пользы:

1) Необходимость сукон для "Синей птицы" и "Ревизора". Они непременно должны быть под занавес, так как при этом будет понятно, что при обычном устройстве сцены и на данный случай -- решили отодвинуть декорацию назад. Занавески не обратят на себя внимания, к ним привыкли. Если же делать специальные занавески, то их причислят к самой декорации и будут спрашивать: что это, собственно, означает: комната Хлестакова в каком-то фантастическом шатре из богатых материй?

2) То же необходимо и для "Синей птицы".

3) Из этих сукон я бы сделал юбилейную декорацию. Чайка -- это наш герб1. Серый занавес с рисунком -- это наши национальные цвета. Все это связано с театром и уместно при юбилее точно так же, как и портреты Чехова и Морозова.

4) На будущее время как сукна, так и падуги сослужат нам службу.

Сегодня опять от одного русского, москвича, с которым здесь познакомился, слышу, что в Малом театре наверное идет "Труп" Толстого?!!2

Поклоны всем.

Ваш К. Алексеев

 

294*. О. Л. Книппер-Чеховой

5 августа 1908

Дорогая Люба!1

Напиши мне номер квитанции, по которой багаж отправлен из Вестенде. Его можно узнать по наклейке на уцелевшем сундуке, если ты его не потеряла между Берлином и Москвой. Да не поручай этого горничной Дуняше, так как она недотепа, ни Епиходову, так как он обольет чем-нибудь уцелевший на сундуке номер,-- и тогда все пропало.

Ответное письмо не отдавай Фирсу -- он из скупости не наклеит марки.

Присылай скорее, так как, чорт побери, желтого дуплетом в угол2 -- я без номера квитанции отправления ничего здесь сделать не могу.

Погода у нас все средняя. По утрам немного солнца, а после обеда ветер, и вечером холодно.

Целую тебя, моя дорогая Люба.

До скорого свидания.

Леонид Гаев

Вестенде --5/IX--1908 г.

 

Из письма к М. П. Лилиной

 

Август 1908 Берлин

Дорогая Маруся.

Ехал хорошо и все время с музыкой и пением. Арендс оказался добродушным евреем. Он увлекается старинным инструментом 17 века. Это ручная фисгармония. Преинтересный звук. Он чудесно играет и поет с аккомпанементом. Все время наше купе привлекало внимание. Я заказал ему такой инструмент для театра.

...Сегодня смотрю в Каммершпиле "Лизистрату".

Нежно целую тебя, детей. Напоминаю обещание Игорю, Кире -- осторожнее купаться.

Твой Костя

 

Из письма к М. П. Лилиной

 

13 августа 1908 Берлин

...Был в Каммершпиле. Смотрел "Лизистрату". Чудное помещение, скверная сцена и ужаснее ужасного все на ней, начиная с лепной декорации и до последнего костюма и исполнения. Это балаган и притом очень плохой. Постановка -- шенбергская (по шуму и бессмысленному гаму и резкости) и архиповская -- по безвкусному новшеству1. Кончилось в 9 1/2. Днем спал -- не знал, куда деваться. Выпил чаю у Байера. В 10 часов попал в кабачок "Nachtasyl" -- там меня узнали. Много открылось там секретов; [...] московский кабачок "Летучая мышь", очевидно, сделан под впечатлением этого 2. И там есть музей глупостей, но не остроумный, тяжелый, нудный. В 11 часов там запирают. Попал на Unter den Linden в другой кабачок. Там выходят мужчины и женщины и очень прилично поют берлинские "вицы" {В данном случае -- шуточные песенки (нем.).}. Скука, в 12 был дома. Спал хорошо.

...Крепко и нежно обнимаю. Будьте, здоровы и берегите друг друга. Нежно любящий и благословляющий тебя, Киру, Игоря

Костя

Среда 13 авг. 908

 

Из письма к М. П. Лилиной

22 авг. 1908

22 августа 1908

Москва

...Я, слава богу, здоров. Устаю, но не жалуюсь, так как работа идет хорошо. Однако -- по порядку. Простились с заграницей и приехали в 1 1/2 часа ночи на границу. Возмутительнее и отвратительнее я ничего не видал. Имей в виду. Дело происходит так. Отбирают паспорта, загоняют всех в огромный зал и там, как школьников, запирают. Осмотр ручного багажа. Потом всех сгоняют, как баранов, в угол. Отворяется окно, и пьяная рожа жандарма показывается в нем. Начинают безграмотно выкликать имена -- так, например, Вагау (Вогау), Пириворовщикова. Я кричу нарочно -- на смех -- басом: "Здесь". И мне выдают женский паспорт Ольги Тимофеевны. Тупость и бессмыслица. Отдают паспорта кому угодно. Получив паспорт, выгоняют на платформу. Там в тесноте расставлены сундуки. Уже 3 часа ночи. Мы с бабушкой сидим и ждем. Рядом с нами доктор Соловьев со всей семьей (фомичевский зять). Подходит к нам чиновник. Ему дают квитанцию, и он требует паспорт. Читает паспорт и нагло осматривает всю семью Соловьевых. Не по вкусу они пришлись ему, и он командует: "Валяй". Грязные солдаты выкладывают все новые платья и кладут якобы бережно, на другой сундук. Чиновник спрашивает: "Есть у вас что-нибудь?" "Нет". Находит какую-то вещь, купленную за границей. Чиновник принимает совершенно неприличный тон и начинает обличать их чуть ли не как жуликов. Тогда без всякой церемонии все из сундуков, точно назло, выкладывается на пол -- белье, кружевные платья -- все. Соловьев протестует. Его за это ведут чуть ли не составлять протокол. Та же история повторяется и с нашим соседом. Наши физиономии за поздним временем понравились, и у нас ничего не смотрели. Так провозились до 5 часов утра. Поезд с опозданием на 2 часа тронулся. Кондуктор нас утешает. Вчера была такая же история, и все опоздали на варшавский поезд и там ночевали. Все это делается в конституционной стране. По дури чиновника люди теряют заказанные места и опаздывают к своим занятиям. К счастью, мы не опоздали и остальную часть пути ехали хорошо. На московской станции меня встретил Стахович, и мы поехали домой (около 1--2-х ч. дня). Там пили чай, рассказывали друг другу все, что было за лето. В 5 часов брал ванну. В 6 часов приехал Немирович и вводил за обедом в то, что происходит в театре. Приехали Барановская и Книппер. Обе милы. После обеда, около 8-ми, пошли к Стаховичу.

...Возвращался пешком домой около 11 часов. За всю дорогу встретил четверых трезвых, остальное все пьяно. Фонари не горят, мостовые взрыты. Вонь. Я вспомнил и оценил заграницу. И так мне стало страшно и грустно за Россию, вспомнив рассказы одного господина, ехавшего со мной в вагоне, который был в Константинополе и рассказывал о тех чудесах, которые проделывает этот якобы дикий народ. Дикие -- мы, и Россия обречена на погибель. Это должны понять и иметь в виду наши дети.

На следующий день -- суббота 16-е, в 10 ч. в конторе общее собрание. Просидели до 6 часов. То же -- много было русских разговоров. Вечером пришел в театр. На сцене играли 1-й и 2-й акты "Ревизора". Никак, хотя у Уралова, Горева и Москвина намечалось что-то. Не поняли серьезности отношения к роли и мои методы убеждения1. В 10 часов репетиции прекращаются. Сулер пришел ночевать, и мы согрешили -- заснули в 1 час ночи. На следующий день проснулись в 9 часов. Пили чай на кирюлиной террасе. Тепло. В 11 часов репетиции до 3 и от 7 до 10. Прошли весь первый акт и вечером повторили начисто. Многое уже выходит, и тон, кажется, найден. Может выйти хорошо, и труппа это почувствовала и оживилась. Между репетициями поехал на конке подышать в парк и попал на скачки. Побыл 10 минут, поймал на месте преступления всех наших игроков-актеров, с Москвиным во главе. Опять ночевал Сулер. В понедельник в 11ч. утра -- 2-й акт "Ревизора" -- туже, не выходит. Горев может быть очень хорош. Вечером -- просмотр "Леса". Маленький скандал. Егоров зазнался и уехал с репетиции демонстративно. На следующий день ходил сконфуженный. Во вторник -- утро: 2-й акт "Ревизора", вечер: просмотр "Лазоревого царства" (очаровательная декорация). "Ночь" (хорошо). 2-я картина "Ночи" (хорошо)2. Среда утро -- 2-й акт "Ревизора". Вечером заседание. Решили начать с "Синей птицы". Потом "Ревизор". Все дни ночевал Сулер. В четверг утро -- фабрика, вечер--1-й акт "Синей птицы" в фойе. Все забыли. Германова -- Фея -- никак. Сегодня пятница -- утро -- дельная репетиция 1-го акта. Налаживается. Германова прилична.

Вечером -- "Ночь" на сцене -- дельная репетиция. Никто не опаздывает. Введены штрафы. Подтягивают.

...Вот, в общих чертах, отчет. Спасибо за твои милые письма...

...Какую тебе роль готовить? У тебя их три. Фея (Германова может быть прилична). "Ревизор" (Коренева в основном составе -- под большим сомнением). "У царских врат" -- это роль. Я бы выбрал последнюю для души, а "Ревизор" -- была бы готова для спасения театра 3.

Думаю, что у Владимира Ивановича расчет такой: если Германова не будет играть Фею, то ты запутаешься в двух маленьких ролях и тогда "У царских врат" спустят Германовой.

...Начинаю скучать, так как все это время было не до скуки. Не было времени опомниться. Нежно целую и люблю и благословляю. Кирюлю и Игоречка (спасибо ему за послушание и за раннее спанье) целую и благословляю. Н. Б. поклон.

...Почему вы так рано в Берлин? В Голландию не едете? Будь здорова, и дай бог скорей свидеться.

Твой весь Костя

 

Из письма к М. П. Лилиной

26 авг. 1908

26 августа 1908

Москва

Дорогая и бесценная!

Все эти дни был очень занят. Приставала контора. Утром и вечером репетиции. В театре работали хорошо, но третьего дня, когда взялись за 2-ю картину "Синей птицы", оказалось, что не знают ни ролей, ни мест, несмотря на то что в прошлом году репетировали акт не один десяток раз. Это меня повергло в отчаяние, и опять настроение прошлого года вернулось. Вечером был свободен. После репетиции прошелся пешком в парк и обратно. Грязь, мерзость, дикость Москвы еще больше усилили тоску по порядку и дисциплине. Мне показалось, что мы погибнем в распущенности. Нужна дисциплина. Вечером остался дома и написал, кажется, недурно, главу об этике 1. Вчера, в понедельник, на утренней репетиции прочел ее актерам. Кажется, призадумались, и репетиция была хорошая. 2-я картина налаживается. Потом приехал Володя 2, ныл о разных делах, и к вечеру я опять потерял настроение, и репетиция "Ночи" не дала ничего. Рано кончилось. Ко мне зашли Мчеделов и Сулер, и мы читали мою книгу3. Первая половина -- хорошо и понятно, а дальше опять путаница и придется переделывать. Грешным делом засиделись до часу ночи. Сегодня и утром и вечером "Синяя птица": 1-й и 2-й акты.

...Получил милое письмо от Игоречка и открытку от Кирюли. Нежно целую их и благодарю. Успею ли я ответить на них так, чтобы вы получили ответ,-- не думаю. Сегодня последний день. Игорек премило описал Брюссель. Хорошо, что он заинтересовался тем, что красиво и интересно, а не ударился в критику. Пусть приучается искать в жизни хорошее, а не скверное. Пусть приучается хвалить, а не ругать. Стиль, слог мне понравились. Спасибо ему. Жалею, что не могу ответить ни Кире, ни Игорю. Дома отвечу беседой. Погода у нас ни то ни се. Бывает и тепло, бывает и холодно. Ночи холодные. Скучаю. Надоело быть одному. Жду с нетерпением. Вот беда -- 31-го свадьба дочери А. И. Шамшина, как раз в то время, когда вы приедете. Вечером свадебный обед. Мне выгодней поехать днем на свадьбу, а вечером сидеть с Вами. Может быть, не приеду встретить на вокзал.

Твой весь Костя

 

299*. А. А. Блоку

 

11 сентября 1908 Москва

Многоуважаемый Александр Александрович!

Вот уже больше двух недель, как я вернулся в Москву и не могу освободить вечера, чтоб прочесть Вашу пьесу, за присылку которой сердечно Вас благодарю1. Читать ее теперь, в том измученном состоянии, в котором я нахожусь, я боюсь. От 10 утра и до часу ночи я занят. Разрешите мне ответить Вам по поводу Вашей пьесы через две недели, когда пройдет "Синяя птица" и мы проводим Метерлинка, который собирается приехать в Москву между 20 и 24 сентября.

Верьте, что мне самому весьма трудно удержаться от желания поскорее прочитать интересующую меня пьесу, но, зная себя, я боюсь это делать с утомленной головой.

Еще раз благодарю за присылку. Жму Вашу руку и прошу передать мое почтение Вашей супруге от сердечно преданного Вам

К. Алексеева (Станиславского)

11/IX --908

 

300*. Л. А. Сулержицкому

26 сентября 1908

Москва

Милый Сулер,

пишу, не отходя от режиссерского стола.

Простите, если я Вас обидел, но у меня и в мыслях не было. Орал я или нет -- не помню, но я кричал с 11 часов утра и до 11 вечера, у меня больше не хватало ни голоса, ни нервов, чтобы поддержать порядок.

Справедливо Правление требует, чтоб я скорее отпускал оркестр.

Сац1изменил музыку, и у меня работает фантазия, чтобы охватить и связать движения с музыкой.

Вода, после полутора лет -- не действует. Мне шепчут, что надо бросить то, о чем мечтал полгода 2.

Кто сидел за режиссерским столом, тот должен простить, если в эти минуты человек, отдающий и не жалеющий самого себя, неприлично ведет себя. Я один думаю и отдаю волю всем актерам, я живу за всех за своим столом.

Простите,-- может быть, я виноват, но заслуживаю снисхождения.

Ваш

К. Алексеев

 

301*. С. И. Мамонтову

Конец сентября 1908

Москва

Дорогой Савва Иванович!

Очень бы хотел видеть Вас завтра в театре, как моего учителя эстетики1.

Все лучшие места забрала депутация.

Остается единственный билет, не сердитесь, что он не в ближних рядах.

Сердечно любящий Вас

К. Алексеев

Л. Я. Гуревич

 

5 ноября 1908

Москва

Глубокоуважаемая и дорогая Любовь Яковлевна!

Поругался с Шиком1 (такая фамилия, что невольно выходит каламбур).

Шик уверил меня, что он послал Вам длиннейшее письме... Попробуем -- подействует [ли] на него головомойка. Если нет, напишите. У меня еще два кандидата: 1) Сулержицкий -- талант, но за аккуратность не поручусь, 2) Татаринова -- аккуратна, но не талантлива и требует моего и Вашего контроля. Может сообщить то, что не подлежит печатанию. Пристрастна. Любит меня, не любит Немировича. Подумаю еще.

Спасибо за статьи. Читал все и нахожу, что они прекрасна написаны и очень помогают нашему театру.

Целую ручки и благодарю.

Конечно, мы вернулись к реализму, обогащенному опытом, работой, утонченному, более глубокому и психоло[гическому]. Немного окрепнем в нем и снова в путь на поиски. Для этого и выписали Крэга 2.

Опять поблуждаем, и опять обогатим реализм. Не сомневаюсь, что всякое отвлеченье, стилизация, импрессионизм на сцене достижимы утонченным и углубленным реализмом. Все другие пути ложны и мертвы. Это доказал Мейерхольд.

Целую ручку и низко кланяюсь.

Преданный и уважающий

К. Алексеев

5--11 (?) 908

 

303*. А. А. Блоку

Телеграмма

14 ноября 1908

Москва

В этом сезоне пьесу поставить не успеем. Подробности письмом через неделю. Приходится советовать печатать пьесу1. Жму руку.

Станиславский

 

304*. И. А. Бунину

20 ноября 1908

Глубокоуважаемый

Иван Алексеевич!

Очень тронуты и польщены Вашим предложением1. При первом случае -- обратимся к Вам.

Пока репертуар будущего сезона не выяснен.

Правда, что Крэг приглашен и будет работать в театре. Для него как англичанина приятнее всего было бы поставить Шекспира. Мы думаем об этом, но, повторяю, пока еще ничего не решили. Искренно благодарю Вас за Ваше доброе письмо.

Сердечно преданный и уважающий Вас

К. Алексеев

20/XI 908 Москва

 

A. A. Блоку

 

3 декабря 1908

Дорогой и глубокоуважаемый

Александр Александрович!

Простите за задержку ответом. Трудный сезон потребовал больших усилий.

Я в плену у театра и не принадлежу себе.

Простите.

"Синяя птица" задержала постановку "Ревизора". "Ревизор" задержит постановку "У царских врат".

Теперь ясно, что в этом году нам придется ограничиться только тремя начатыми пьесами, тем более что сезон очень короткий.

Репертуар будущего сезона еще не обсуждался, и потому о нем говорить преждевременно.

Я прочел Вашу пьесу раза четыре.

По-прежнему люблю первые картины1. Полюбил и новые за их поэзию и темперамент, но и не полюбил действующих лиц и самой пьесы. Я понял, что мое увлечение относится к таланту автора, а не к его произведению. Я не критик, я не литератор и потому отказываюсь критиковать.

Я не пришел ни к какому выводу и потому могу только писать то, что чувствовал и думал о Вас и Вашей пьесе.

Пишу на всякий случай, так как меня ободряет Ваше умение выслушивать чужие мнения.

Если Вы разорвете письмо, не дочитав его,-- я тоже пойму, так как ничего веского и важного я не берусь сказать.

Словом, делайте как хотите, только не сердитесь на Вашего искреннего поклонника.

Я всегда с увлечением читаю отдельные акты Вашей пьесы, волнуюсь и ловлю себя на том, что меня интересуют не действующие лица и их чувства, а автор пьесы. Читаю всю пьесу и опять волнуюсь и опять думаю о том, что Вы скоро напишете что-то очень большое. Очень может быть, что я не понимаю чего-то, что связывает все акты в одно гармоническое целое, а может быть, что и в пьесе нет цельности.

Почти каждый раз меня беспокоит то, что действие происходит в России! Зачем? 2

В другие дни мне кажется, что эта пьеса -- важная переходная ступень в Вашем творчестве, что Вы сами недовольны ею и мечетесь в мучительных поисках.

Иногда -- и часто -- я обвиняю себя самого. Мне кажется, что я неисправимый реалист, что я кокетничаю своими исканиями в искусстве; в сущности же, дальше Чехова мне нет пути. Тогда я беру свои летние работы и перечитываю их. Иногда это меня ободряет. Мне начинает казаться, что я прав. Да!.. Импрессионизм и всякий другой "изм" в искусстве -- утонченный, облагороженный и очищенный реализм.

Чтоб проверить себя, делаю пробы на репетициях "Ревизора"3, и мне представляется, что, идя от реализма, я дохожу до широкого и глубокого обобщения.

В данную секунду мне кажется, что причина непонимания Вашей пьесы -- лежит во мне самом.

Дело в том, что за это лето со мной что-то приключилось.

Я много работал над практическими и теоретическими исследованиями психологии творчества артиста и пришел к выводам, которые блестяще подтвердились на практике. Только этим новым путем найдется то, что мы все ищем в искусстве. Только этим путем можно заставить себя и других просто и естественно переживать большие и отвлеченные мысли и чувства. Когда я подошел к Вашей пьесе с такими мыслями, то оказалось, что места, увлекающие меня, математически точны и в смысле физиологии и психологии человека, а там, где интерес падает, мне почудились ошибки, противоречащие природе человека.

Что это: догадка, мое увлечение новой теорией -- не знаю и ни за что не отвечаю, а пишу на всякий случай. Если глупо или наивно,-- забудьте, если интересно,-- при свидании охотно поделюсь с Вами результатами своих исканий. В письме всего не передашь.

Не сердитесь за откровенное письмо.

Быть может, оно неуместно, но -- искренно.

Жму Вашу руку и прошу передать поклон Вашей супруге от сердечно преданного Вам

К. Алексеева (Станиславского)

3/ХII -- 908. Москва

 

Простите за спешное письмо. Пишу его за гримировальным столом, в антракте между двумя актами.

Ваш К. Алексеев

 

М. Метерлинку

 

Декабрь (до 9-го) 1908

Москва

г. М. Метерлинку.

На этот раз я обращаюсь к Вам по поручению моего друга, известного русского композитора и пианиста Сергея Рахманинова. Он очень известен в Англии и Германии, не только как композитор, но и как дирижер и пианист. Не знаю, интересуется ли им Франция?

Это человек совершенно исключительного таланта, серьезный, трудящийся, скромный и исключительно порядочный, и потому я беру на себя смелость горячо ходатайствовать за него. Вот в чем заключается его просьба. Он мечтает написать оперу на Вашу "Монну Ванну", с этой целью уже написал некоторые пробные номера.

1) г. Рахманинов обращается к Вам с просьбой: разрешить ему "Монну Ванну" для оперы и предоставить ему право для России и Германии, так как для Франции, кажется, это право предоставлено Вами другому лицу.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.