Граф С.С.Уваров – министр и просветитель

В.Хотеенков, к.п.н. //Высшее образование в России

В.Чернета, научный сотрудник № 2, 1996. С. 147 – 160

Рескриптом 14 мая 1826 г. на имя министра Народного просвещения А.С.Шишкова Николай I создал особый комитет устройства учебных заведений, в который наряду с С.С.Уваровым вошли А.С.Шишков, М.М. Сперанский, С.Г.Строганов и некоторые другие сановники. Целью Комитета было «безо всякого обстоятельства вместо одной бессловной школы с одинаковой программой для всех создать несколько сословных школ с различными программами, одновременно введя единообразие в учебную систему, чтобы воспретить всякие произвольные преподавания учений, по производным книгам и тетрадям». Не менее важной заботой Комитета являлось воспитание, которое должно было всецело находится в руках самодержавного государства. Перед членами комитета была поставлена задача перестройки всей образовательной системы империи в охранительном духе.

Рескрипт императора и выступление министра народного просвещения А.С.Шишкова с планом реализации этой директивы, по-видимому, являлись для С.С.Уварова сигналом к началу активной деятельности. Он участвует в разработке «Устава гимназий и училищ уездных и приходских», принятого 8 декабря 1828 г., особенно той его части, которая касалась преобразования гимназий. Работая над новым Уставом, С.С.Уваров пересмотрел старые учебные планы и программы – свое детище 1811г. По мнению С.С.Уварова, именно в старой гимназии сосредотачивалась та «роскошь полузнаний», которую предполагалось заменить серьезным прохождением немногих предметов. Он предложил, чтобы гимназия «давала законченный курс и существовала бы для подготовки дворянских детей к практической жизни в место подготовки их для обучения в университете». Срок обучения в гимназиях был увеличен, с тем, чтобы «молодежь продержать в школе несколько лишних лет, пока перекипят страсти, и выпускать в жизнь не по 16, а, по крайней мере, по 18 году».

Деятельность в Комитете убедила С.С.Уварова в том, что политика Николая I в области народного просвещения носит двойственный характер. С одной стороны очевидны были заботы о распространении образования, с другой, - заметен был страх перед просвещением и стремление, чтобы оно не стало источником революционных идей в обществе. Тем более что эти опасения были не без основательны. Год 1830 был связан с подъемом революционного движения в Западной Европе, революций во Франции, а также с польским восстанием, закончившейся в 1831 г. штурмом Варшавы русской армией. Революция, которая стояла на российском пороге. Необходимо было противопоставить прочный идеологический заслон.

Участие в разработке Устава 1828 г. было для С.С.Уварова пробой сил. Видимо, в это время он чувствовал в себе уже значительно большие возможности и способности. В 1831 г. он пишет пространный меморандум «О личном рабстве в России». Надо отдать должное дипломатическим способностям автора: меморандум составлен так тонко, что кажется вот-вот порвется. Но казуистическая одаренность С.С.Уварова помогает благополучно миновать все подводные камни. Ему удается обосновать и сформировать именно те мысли, которые хотел услышать император: «Личное рабство может и должно быть уничтожено».

Главный вывод С.С.Уварова – сначала просвещение. А затем (не уточняя когда) освобождение крестьян. В этом документе С.С.Уваров выступает уже как государственный деятель, предлагавший общую концепцию решения острейшей общенациональной проблемы.

Широкое и глубокое понимание внутриполитических проблем, ясное представление той роли, которую должен играть просвещение в общем контексте государственной политики, наконец, реальное участие в разработке нормативной базы преобразование – все это подготовило возвращение С.С.Уварова в министерство просвещения.

21 апреля 1832 г. С.С.Уваров был назначен товарищем (заместителем) министра. Командированным в августе того же года для осмотра Московского университета и гимназии он в отчете об этой ревизии, представленной 4 декабря Николаю I, изложил свои общие взгляды на задачи высшего и среднего образования, на цензуру. Именно здесь С.С.Уваров впервые высказал основные положения своей программы: православие, самоудержание, народность. На ней он предлагал Николаю I построить все воспитание подрастающего поколения. В своих «Записках» русский историк С.М.Соловьев, пишет, что С.С.Уваров внушил императору мысль, что именно Николай I – «творец какого-то нового образования, основанного на новых началах, и придумал эти начала, т.е. слова: православие, самодержавие, народность: православие - не будучи безбожником, не веруя в Христа даже и по-протестантски; самодержавие – будучи либералом; народность – не прочитав в свою жизнь ни одной русской книги, писавший постоянно по-французски или по-немецки».

Через 3 дня после отставки министра князя К.А.Ливена 21 марта 1833 г. последовал Высочайший указ о назначении С.С.Уварова управляющим (исполняющим обязанности министра) Министерства народного просвещения с сохранением за ним должности президента Академии наук. В тот же день С.С.Уваров выступил с обращением к попечителям, в котором определили новый дух образования. Почти одновременно особому Высочайшему разрешению С.С.Уваров принял на себя обязанности председателя Комитета устройства учебных заведений. Менее чем через месяц он был утвержден в должности министра.

Дипломатическая служба, попечительство в столичном округе, коммерческая деятельность, наконец, должность министра превратили некогда восторженного юнца, который увлекался идеями свободы, равенства и братства, дурачившуюся «Старушку» из «Арзамаса» в совершенно другого человека.

Что же человек был новый министр? Все, кто сталкивался с С.С. Уваровым в эти годы, отмечают, что он был истинно пресвященным и широкого ума человеком. Со времени создания Министерства народного С.С.Уваров, был единственным из министров, который согласно мнению историка С.М. Соловьева, по «дарованиям, по образованности и либеральному образу мысли, вынесенным из общества Штейнов, Кочубеев и других знаменитостей Александровского времени», заслуживал это звание и способен был занимать этот пост. «Везде личность его выходила рельефно из ряда даже самой пресвященной среды. Он был общителен, любил возбуждать прения, живая и глубокая речь его убеждала каждого, что она есть выражение мысли, труда и науки». Даже А.И.Герцен, не питавший особого уважения к С.С.Уварову, отмечал, что «он настоящий сиделец за прилавком просвещения. Он берег в памяти всех наук, их казовые концы или, лучше, начала». Как министр он был на своем месте и дорожил своим министерским положением.

Что касается его личных качеств, то, как свидетельствуют современники, «нравственная сторона его характера, не соответствовала его умственному развитию. С.С.Уваров был доступен лести, он любил быть окруженным людьми, его восхвалявшим». Как отмечает Б.Н.Чичерин, характер С.С.Уварова был далеко не стойкий, часто мелочный, податливый на личные отношения. «При подобном настроении он не мог допускать уступок, уклончивости в действиях, однако, - воспоминает в связи с этим князь Г.А.Щербатов, - он признавал известные пределы, преступить которые он нравственно не чувствовал в себе сил». «При разговоре с этим человеком, разговоре очень часто блестяще умном, поражали, однако, крайнее самолюбие и тщеславие, только, бывало, и ждешь – вот скажет, что при сотворении мира Бог советовался с ним насчет плана». «Право доступа к императору, почет, услужливая покорность окружающих льстили его тщеславию». С.С.Уваров сам признавался, что он «считал себя орудием Государя», которому он отдавал и «чашу первую и первый гимн». Вместе с тем, С.С.Уваров как огня боялся Николая I. Тот же Б.Н.Чичерин в своих воспоминаниях: «его трясла лихорадка всякий раз, как приходилось являться к царю с докладом. Он сам говорил Грановскому, что, управляя министерством, он находился в положении человека, который, убегая от зверя дикого, бросает ему одну за другою части своей одежды, чтобы чем-нибудь, его занять, и рад, что сам, по крайней мере, остался цел». Воспитанный в эпоху Александра I. С.С.Уваров стремился походить на вельможу, аристократа той поры. Но, по словам С.М.Соловьева, «Уваров не имел в себе ничего истинно аристократического, напротив, это был слуга, получивший порядочные манеры в доме порядочного барина (Александра I). Но оставшийся в сердце слугою; он нещадно никаких средств, никакой лести, чтоб угодить барину (Николаю I). Люди порядочные, к нему близкие, одолженные им и любившие его, - продолжаем историк, - с горем признавались, что не было никакой низости, которой бы он не был в состоянии сделать, что он кругом замаран нечистыми поступками». Так, А.С.Пушкин в своем стихотворении «На выздоровлении Лукулла» (1835) упоминает некоторые компрометирующие С.С. Уварова факты его биографии. С.С.Уваров – наследник известного богача графа Д.Н.Шереметьева, муж его двоюродной сестры (урожденной графини Е.А. Разумовской), узнав о «скарлатинной лихорадке» графа и уповая на его смерть, снедаемый «La fievre de L attante» (лихорадкой ожидания), поспешил принять меры к охране имущества, надеясь вскоре им завладеть. Однако, Шереметьев выздоровел. А.С.Пушкин пишет:

…А между тем наследник твой,

Как ворон, к мертвечине падкой,

Бледнел и терся над тобой

Знобил стяжанья лихорадкой.

Уже скупой ел сургуч

Пятнал замки твоей конторы;

И мнил загресть он златы горы

В пыли бумажных куч

Он мнил: «Теперь уж у вельмож

Не стану нянчить ребятишек;

Я сам вельможа буду тож;

В подвалах, благо, есть излишек.

Теперь мне честность – трын-трава».

Жену обсчитывать не буду,

И воровать уже забуду казенные дрова.

В воих записках А.С.Пушкин добавляет об С.С.Уварове: «Большой подлец. О нем сказали, что он казенных слесарей употреблял в собственную работу еtc. etc».

С.С.Уваров был небезгрешен и по женской части. Как свидетельствует тот же С.М.Соловьев, он имел связь с мачехой графа С.Г.Строганова – попечителя Московского учебного округа. Хотя обвинять С.С.Уварова в аморальном поведении вряд ли уместно, т.к. нравы и обычаи при дворе Николая I, куда был вхож министр, были более чем свободными.

Итак, новому министру было 47 лет. Задачу, которую поставил перед собой С.С.Уваров, состояла в том, чтобы «посреди быстрого падения религиозных и гражданских учреждении в Европе, при повсеместном распространении разрушительных понятий, надлежало укрепить Отечество на твердых основаниях; найти начала, на коих зиждется благоденствие силы, составляющие отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно целое священные остатки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения». С.С.Уваров был убежден, что эта задача будет решена, т.к. «к счастью, Россия сохранила теплую веру в спасительные начала. Без коих она не может благоденствовать, усиливаться, жить».

При разработке своей программы. Получившей позже название «официальной народности» С.С.Уваров исходил из того, что Россия – совершенно особое государство и особая национальность Европы. Специфика России обусловлено не только местоположением между Европы и Азией, но и особенностью политических, экономических, религиозных, социальных и национальных устройств народов ее населявших. На этом основании России отличается и «должна» отличаться от европейских стран всеми основными чертами национального быта. «В ней господствует наилучший порядок вещей, согласный с требованиями религии и истинной политической мудрости России и во внутреннем строем быте не похожа на европейские народы со своими особыми учреждениями, с древней верой, она сохранила патриархальные добродетели и, прежде всего, народное благочестие, полное доверие народа к предержащим власть и беспрекословное повиновение: такова простота нравов и потребностей, не избалованных роскошью и не нуждавшихся в ней. На этих основаниях Россия процветает, наслаждаясь внутренним спокойствием». Таким образом, «народность» составляла один из главных компонентов системы.

Теория, сформулированная С.С.Уваровым, представляла собой нечто целое – систему; это было развитие идеала, унаследованного от традиционной старины и поддержанного от традиционной старины и поддержанного европейскими консерватизмом. Этот идеал можно определить как национальную романтику, закончившую бюрократическим реализмом.

Во внутренних делах эта теория нашла отражение в требованиях безграничного авторитета власти государственного и общественной жизни, в стремлении увязать в один крепкий узел все нити управления страной, все подвести к единому знаменателю. Исходя из этой теории, единственные движения Александровской поры следствием «поверхностного воспитания и вольнодумства, заимствованных от иностранных учений». Поэтому следовало сделать упор в воспитании молодого поколения на истинно русские начала и жестоко искоренять из него все, что бы им противоречило.

Меры, необходимые для удержания в обществе должного порядка и спокойствия, - это усиленный надзор, воспитание в строгой дисциплине, устранение вредных книг, строгая цензура и т.п.

Эту программу, выражавшую общий охранительный характер политики Николая I, министр изложил в докладе царю 19 ноября 1853 г. и неоднократно повторял в ежегодных отчетах о деятельности министерства в обзоре деятельности министерства за 10 лет (1833 – 1843), в циркулярах, распоряжениях и других документах.

Первой крупной реформой, проведенной С.С.Уваровым – министром, явилось «Положение об учебных округах» от 22 июня 1835 г. значительно изменившее порядок, установленный «Предварительными правилами народного просвещения». По этой реформе все вопросы управлении учебными заведениями были переданы из университетов в руки попечителей. Приходские и уездные училища теперь подчинялись гимназическому директору. Вся низшая, средняя и высшая школа подчинилась учебной администрации округа. Вопросами управления и надзора за училищами наряду с попечителями занимались так же его помощник и инспектор казенных училищ. При попечителе был образован совет, состоявший из помощника попечителя, ректора университета, инспектора казенных училищ и одного или двух директоров гимназий. Совет был совещательным органом, обсуждавшим учебные вопросы только по инициативе попечителя. «Во всех училищных делах, требующих ученых соображений, попечитель спрашивает мнение университетского совета» - было записано в положении. «Положение об учебных округах» явилось введением к университетской реформе: через месяц 26 июля 1835 г. Николай I утвердил «Общий устав Императорских российских университетов».

Устав 1835 г. отразил в себе глубокую давно подготавливающуюся в правительственных кругах перемену во взглядах на значение университетов как учебных учреждений, вопросы университетского самоуправления объем и содержание университетского преподавания. В его составлении принимали самое деятельное участие М.М.Сперанский, С.Г.Строганов и другие деятели николаевского царствования. Эти люди прекрасно осознавали, что изменения, обнаруживавшиеся уже в последние годы правления Александра I, после восстания 14 декабря 1825 г. и вступление на престол Николая I превратились в устойчивую тенденцию. ИМ с самого начала было известно подозрительное отношение нового венценосца к просвещению и университетам особенно. Поэтому разработка нового университетского устава велась с оглядкой на императора.

Реформа 1835 г., по словам самого С.С.Уварова, преследовала две главные цели. «Во-первых, возвысить университетское учение до рациональной формы и, поставив его на ступень, доступную лишь труду долговременному и постоянному воздвигнуть благоразумную преграду преждевременному вступлению в службу молодежи еще не зрелой; во-вторых, привлечь в университеты детей высшего класса в Империи и положить конец превратному домашнему воспитанию их иностранцами. Уменьшить господство страсти к иноземному образованию, блестящему по наружности, но чуждому основательности и истинной учености, и, наконец, водворить как между молодыми людьми высших сословий, так и вообще в университетском юношестве стремление к образованию народного, самостоятельному».

Новый Устав ограничил университетскую автономию и академические свободы. Попечитель обязан был теперь жить в том городе, где находился университет. Ректоры и деканыпока выбирались, но власть совета университета была сильно ограничена. Университет утратил свои судебные функции. Хотя административными и хозяйственными делами ведало правление. Но председателем правления стал попечитель. Ему принадлежал надзор за дисциплиной в университете. Инспектор из выбранного и ответственного перед советом превратился в чиновника, назначаемого попечителем из посторонних университету «военных или гражданских» служащих.

Вместе с тем, университеты имели собственную цензуру и право свободно выписывать из-за границы книги, журналы. Газеты, учебные пособия. Предназначенные для них издания не проверялись на таможне. Тем де правом пользовался каждый профессор.

Университетский устав 1835 г. создал необходимые условия для разработки и принятия ряда частых документов, регламентировавших ряда частных документов, регламентировавших такие отдельные стороны университетской жизни, как содержание преподавания, подготовку профессоров и состав учащихся.

По словам министра одной из главных задач Министерства народного просвещения было «решение вопроса о приспособлении главнейших начал общих к техническим потребностям ремесленной, фабричной и земледельческой промышленности». С этой целью было пересмотрено содержание преподавания в университетах. «К улучшению земледелия в России, - писал С.С.Уваров, открываются, по мере приготовления преподавателей кафедры агрономических наук в университетах: в значительных городах, где нет университетов, учреждаются публичные лекции об этих предметах. К усилению фабрик устроены при некоторых гимназиях и уездных училищах реальные классы, а в университетах публичные чтения технических наук. При Санкт-Петербургском университете введены лекции о сельском хозяйстве лесоводстве и торговом счетоводстве. При Московском – курсы сельского хозяйства, агрономии и технической химии, курсы построения машин, практической механики и начертательной геометрии. Такие же публичные лекции открыты при университете св. Владимира и предположительно учредить образцовые хуторы по крайней мере при некоторых университетах».

Богословие, церковная история и (действующее) право стали обязательными предметами для всех факультетов. Философия, политическая экономия и статистика были переведены с юридического факультета на филологический. Взамен этого на юридическом факультете стали преподавать русское законодательство, изучение которого должно было готовить студентов к роли чиновников, а не ученых-юристов. Несмотря на то, что восточные языки С.С.Уваров относил к специальным предметам, кафедры восточной словесности должны были быть, согласно уставу, во всех университетах. Центром же востоковедения министр хотел видеть Казанский университет. На филологических факультетах были открыты новые кафедры русской и славянской истории. «Русские профессора, - по мнению С.С.Уварова, - должны были читать теперь русскую науку, основанную на русских началах».

Подготовка профессоров была организована еще предшественниками С.С.Уварова. Учреждение профессорского института в Дерпте и командирование молодых ученых за границу принесли свои плоды. В 1834 г. стали возвращаться из-за границы молодые ученые. На университетских кафедрах появились ряд молодых профессоров, среди которых заблистали имена юристов К.А. Неволина, П.Г.Редкина, хирурга Н.И.Пирогова, филолога и историка Д.Л. Крюкова, терапевта Ф.И.Иноземцева, историка Т.Н.Грановского и другие. С этого времени начался классический период русской науки, литературы и искусства, настоящий расцвет русского национального творчества.

Однако, после второго выпуска институт был закрыт, т.к. полагали, что преобразованные университеты, к которым присоединился Главный педагогический институт (с 1828 г.), будут сами в состоянии готовить профессорские кадры. С закрытием профессорского института заграничные командировки молодых ученых не только не прекратились, а получили систематический характер. «Ученые путешествия молодых людей, - писал С.С.Уваров в 1843 г., - служат непрерывною и живою связью между образованностью отечественной и развитием наук в Европе и постоянно поддерживают русское ученое сословие и русские университеты на высоте знаний народов, определившим нас некогда на стезе образования».

Издание нового устава и возвращение из-за границы профессорских кандидатов заставило министра поторопиться с пересмотром старого положения 1819 г. «О производстве в ученые степени». Подготовленный в особом комитете под его председательством проект утвержден в 1837 г., сначала в виде экспериментального на 3 года. Новое положение было пересмотрено в сторону дальнейшего повышения требования к соискателю. Изменился порядок испытаний, а общее число наук было увеличено с 3 до 5. Для каждого разряда наук предметы испытаний разделялись на главные и второстепенные; повышались требования к экзаменам на степень магистра и доктора наук: кандидат на степень магистра должен был ответить письменно на 2 вопроса из главных предметов испытания, а на степень доктора – на 3.

Хотя в 30 – 40 гг. XIX в. университеты уже не испытывали острого дефицита отечественных преподавателей, но в полной мере обеспечить университеты преподавательскими кадрами было нелегко. В 1843 г. в русских университетах преподавало всего 45,5 человек. За период с 1834 – 1843 г. В Петербургском университете докторские диссертации защитили 15 человек, а магистерские – 11.

Видя такое положение с кадрами профессоров, в 1843 г. С.С.Уваров внес в Комитет Министров представлении об учреждении при Петербургском, московском, Харьковском и Казанском университетах, по примеру Дерптского и Киевского (1842 г.) особых преподавателей – доцентов, из которых должны были готовится штатные адъюнкты и профессора. Необходимость этой меры министр мотивировал тем, что «для замещения вакантных профессорских и адъюнктских в университетах часто не представляется достаточно достойных кандидатов из русских уроженцев. Причиною этого нельзя не полагать между прочими и то, что способные молодые люди, желающие посвятить себя ученому поприщу нет в наших университетах приюта для приготовления к будущему назначению, и оттого многие из них принуждены бывают оставлять намерение вступить в службу по части учебной». 28 июня 1843 г. Комитет Министров распространяет утвержденное положение на 4 российских университета.

Изменению создавшегося положения с профессурой послужило «Положение о производстве в ученые степени». Принятое в апреле 1844 г. Положение оставляло 3 ученых степени: кандидата, магистра и доктора. Сроки получения следующей (более высокой) степени сокращались. Магистерскую степень кандидата мог получить уже через год, как и магистр. Претендовавший на степень доктора. Таким образом, срок от момента окончания университета до защиты докторской диссертации по новому положению сокращался с 5 до 2 лет.

Подготовка новых русских ученых в значительной степени уменьшила зависимость высших учебных заведений от иностранцев. Однако университеты продолжали ощущать недостаток в преподавателях. По данным за 1850 г., во всех высших учебных заведениях России насчитывало 626 преподавателей, их число с 1833 г., почти за 20 лет, увеличилось лишь на 92 человека.

Третья группа мер, дополнявших Устав 1835 г., касалась учебной и научной подготовки студентов и их социального состава. В 1837 г. были изданы «Правила испытаний для желающих поступить в университет». По мнению самого С.С.Уварова, эти правила имели целью поднять уровень подготовки студентов и «удалить от университетского учения молодых людей, еще не подготовленных к нему предварительным обучением». Теперь в университет могли поступать юноши, достигшие 16 летнего возраста. Правила определяли в точности уровень знаний, без которых обучение в университете было бы бесполезной тратой времени. Запрещено было принимать в университет абитуриентов, окончивших курс гимназии с неудовлетворительными оценками. Рядом других распоряжений министерства старалось затруднить доступ в университет тем лицам, которые не представляли достаточных гарантий в своей учебной подготовке.

Для повышения подготовки студентов С.С.уваров ввел в практику чтение пробных лекций самими студентами в его присутствии. «Я взошел на кафедру, - вспоминал позднее А.И.Герцен, - когда я взглянул перед собой, у меня зарябило в глазах, я чувствовал, что я побледнел, и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично, аудитория была полна студентами. Они надеялись на меня. Под кафедрой за столом – «сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом. Я прочел свою лекцию все время, обращаясь к студентам, а не к министру. Студенты и профессора жали мне руки и благодарили, С.С.Уваров сказал, что-то одними гласными, так, что я не понял». Это было хорошая школа публичных выступлений.

НЕ менее полезными были встречи студентов с корифеями русской литературы, которые организовал для них С.С.Уваров. Так. Писатель И.А.Гончаров вспоминал приезд в Московский университет А.С.Пушкина в сопровождении товарища министра, с которым у него (осенью 1832 г.) были еще дружеские отношения. «Когда он вошел с Уваровым, - вспоминал И.А.Гончаров, - для меня точно солнце озарило всю аудиторию. «Вот Вам теория искусства, - сказал Уваров, обращаясь к нам, студентам, и указывая на Давыдова, а вот и само искусство»,- добавил он, указывая на Пушкина. Не могу выразить, как велико было наше наслаждение – видеть и слушать нашего кумира». Такие встречи, конечно, запоминались на всю жизнь и имели не только познавательное, но и большое воспитательное значение.

Гораздо более трудным и сложным оказалось достижение другой цели: привлечь в университеты по преимуществу дворянскую молодежь и ограничить доступ к высшему образованию лицам других сословий. Так, 31 декабря 1804 г. С.С.Уваров обратился к попечителям учебных округов с секретным циркуляром, в котором предлагал им представить свои соображения «о мерах к достижению вышеуказанной цели и о существе распоряжений, которые надлежало бы сделать со стороны попечительства». И хотя не все попечители учебных округов разделяло намерение министра, С.С.Уваров был тверд. 1 декабря 1844 г. он представил Николаю I свои соображения. В записке запрещалось допускать податного сословия к учительским должностям и принимать в университеты окончивших курс гимназии с неудовлетворительными оценками, предлагалось увеличить плату за обучение. Но проводить эти меры, по мнению С.С.Уварова, следовало с большим тактом и осторожностью. Самым действенным средством решения этой задачи он считал увеличение платы со своекоштных студентов. В докладе императору он писал: «Имея в виду, что в высших и средних учебных заведениях, очевидно, умножается прилив молодых людей, отчасти рожденных в низших слоях общества, для которых высшее образование бесполезно, составляя лишнюю роскошь без выгоды для них и государства. Я нахожу необходимым. По собственному убеждению и по предварительному соизволению Вашего императорского Величества, не столько для усиления экономических сумм учебных заведений, сколько для удержания стремления, юношества к образованию в пределах некоторой соразмерности с гражданским бытом разнородных сословий, возвысить сбор платы с учащихся в высших и средних учебных заведениях». Николай I не только одобрил это предложение, но нашел недостаточной предлагаемую С.С.Уваровым плату и назначил ее для Петербургского и Московского университетов – 50 руб. (вместо уваровских 40); Харьковского, Казанского и Киевского – 40 руб. (вместо уваровских 20) и для лицеев Ришельевского и князя Безбородко – 30 (вместо уваровских 15).

Но столь значительное увеличение платы показалось С.С.Уварову чрезмерным, поэтому он убедил Николая I повышать плату поэтапно. В 1845 г. было издано «Положение о взимании платы за учение в высших и средних учебных заведениях с уваровскими расценками. А в 1848 г. плата за обучение была увеличена до размеров, определенных Николаем I.

Новая организация университетской инспекции, подчинение студентов бдительному надзору и установление твердой дисциплины в целях «нравственного воспитания» и «наружного образования» должны были довершить систему мер, которыми правительство старалось оградить студенческую молодежь от тех общественных и политических влияний, которые противоречили принципам русского государственного строя. Уже в одном из своих первых циркуляров попечителям учебных округов С.С.Уваров предписывал обращать особенное влияние на нравственное воспитание учащихся и поддержание дисциплины. Министр напоминал, «что дисциплина внутренняя как между казенными, так и между своекоштатными студентами составляет главное ручательство за благосостояние университета, и что начальство оного обязано принимать неослабленно к водворению сей дисциплины все меры, законом предписанные».

Обязательное ношение студенческой форменной одежды также рассматривалось как одна из важнейших средств дисциплины и «наружного образования», которое, по мнению начальства, являлось верным признаком нравственного воспитания. Сам Николай I строго следил за соблюдением студенческой формы.

Однако при всей, казалось, внешней регламентации реальное положение университетов было другим. Как пишет А.И.Герцен в «Былом и думах»: «До 1848 г. устройство наших университетов было чисто демократическое. Двери их были открыты всякому, кто мог выдержать экзамен и не был ни крепостным, ни крестьянином, ни уволенным своей общиной. Пестрая молодежь. пришедшая сверху, снизу, с юга и севера, быстро сплавилась в компактную массу товарищества. Общественные различия не имели у нас того оскорбительного влияния, которое мы встречаем в английских школах и казармах; об английских университетах я не говорю. Они существуют исключительно для аристократии и для богатых. Студент, который бы вздумал у нас хвастаться своей белой костью или богатством, был отлучен от «воды и огня», замучен товарищем».

В 1843 г. С.С.Уваров с чувством гордости докладывал Николаю I, что цель общего образования университетов достигнута. «Русские университеты, преобразованные в духе и форме преподавания, составляют нечто цельное, которое соответствует требованию времени и видам правительства. Я не скажу. Чтоб университеты вполне приняли развитие, им принадлежащее, но смею думать, что всякий, кто беспристрастно уважит материалы, из коих надлежало почти вновь соорудить эти высшие учебные заведения, который внимательно рассмотрит нравственное их положение в сравнении с предыдущими – увидеть все, что отличает их настоящий вид от прежнего. Он увидит на скамьях университетских детей высшего сословия, отцы коих находились на службе в тех летах. Когда сынам предстоит еще подвергнуться экзамену, дабы получить право сделать питомцами университетов. Он увидит на кафедрах профессоров русских младшего поколения, не уступающих ни в чем лучшим представителям с тем только различием, что природное чувство привязанности ко всему народному укрепляет между ними и слушателями благородную связь, дотоле небывалую. Можно с гордостью сказать, что в течение 10 лет ни один из сих молодых преподавателей не дал правительству ни малейшего повода к сомнению или недоверию, прибавим даже, что кто из них отличнее по таланту, тот и замечательнее по чувству русскому и по непрочности мнений». После введения университетского устава 1835 г. появилась необходимость согласовать учебный план и Главного педагогического института с университетским. В 1847 г. состав института был ограничен 2 факультетами: историко-филологическим и физико-математическим. Курс обучения в каждом из них был 4 годичный, что с предварительным курсом составляло 6 лет.

В 1838 г. С.С.Уваров вернулся к своей давнишней мысли о создании центра по подготовке учителей для низших учебных заведений, уездных и приходских училищах. 12 декабря был утвержден доклад министра об учреждении при Главном педагогическом училище 2 разряда из 30 воспитанников для подготовке учителей уездных училищ. В 1847 г. отделение было закрыто «как учреждение уже выполнившее свое временное назначение». В 1848 г. при институте было учреждено отделение для подготовки домашних наставников, но большим успехом оно не пользовалось.

Были реорганизованы также Ярославский Демидовский, Неженский и Ришельевский лицеи. К лицеям был приравнен по уставу 10 мая 1848 г. Лазаревский институт восточных языков, соединявший в себе, подобно лицеям, общегимназический курс и специальный, посвященный изучению восточных языков и их литератур. Управление этими лицеями было подчинено единообразному порядку и согласовано с университетским уставом 1835 г.

Идея народности нашла отражение в национальной политике правительства в области народного просвещения. Основной целью этой политики, по мнению С.С.Уварова, было «умственное слияние враждебных начал с надлежащим перевесом русского», причем министр прекрасно понимал, что «слияние политическое не может иметь другого начала, кроме слияния морального и умственного». То есть С.С.Уваров строил свою политику на основе более или менее открытого сближения местных национальных традиций с русскими, что, в конечном счете, должно было, по мнению министра, привести к их русификации, победе «исконно русских начал».

Исполнение высочайшей воли, высказанной в рескрипте 1826 г. – «дать необходимое единообразие уставам всех учебных заведений» - касалась не только высших и средних учебных заведений и низших школ. Цель, которую преследовал С.С.Уваров их реорганизацией, составляла в том, чтобы реформировать эту систему на принципах сословности, утвердить классицизм как основу среднего образования и содействовать развитию специального образования для недворянских сословий. «Различие потребностей разных сословий народа и разных состояний, - неоднократно повторял С.С.Уваров, - неминуемо ведет к надлежащему разграничению предметов учения между ними. Система общественного образования тогда может называться правильно расположенной, когда она всякому открывает способы получить такое воспитание, какое соответствует роду жизни его и будущему призванию в гражданском обществе».

По мысли С.С.Уварова, изложенной в циркуляре 16 мая 1833 г., наряду с общесословной гимназией, хотя и предназначенной преимущественной для дворянской молодежи, должна быть создана специальная дворянская сословная школа – благородные пансионы и дворянские институты, которые станут подготовительными училищами к слушанию лекций в университетах. К концу 40-х гг. было открыто 47 благородных пансионов при гимназиях. Это были исключительно воспитательными заведения, учебные планы и программы которых содержали предметы для «наружного образования» дворянина (фехтование, верховая езда, танцы, музыка, плавание, гребля), дополнявшими основной гимназический курс.

Наряду с этим создавались пансионы, носившие название «Дворянских институтов», которые объединяли в себе программы гимназии или пансиона, на базе которых они организовались. Прообраз этих учебных заведений С.С.Уваров увидел в Благородном пансионе при Московском университете и Царскосельском (Александровском) лицее. Как и благородные пансионы, дворянские институты были закрытыми мужскими средними учебными заведениями для дворянских детей. Несмотря на трудности, к 1844 г. в России уже действовало 5 дворянских институтов. Они готовили воспитанников к статской и дипломатической службе, их выпускники получали право поступления в университет без дополнитель

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: