XXVII. Процессы о колдунах и ведьмах

В предыдущей главе указано нами, что обвинения волхвов и жен-чародеек в сношениях с нечистыми духами, в похищении дождей и земного плодородия, в наслании болезней, голода и моровой язвы возникли из древнейших основ языческо­го миросозерцания. Подобные обвинения всякий раз, как только страну постигало общественное бедствие, возбуждали против них народную месть и вызывали суро­вые казни сожжения, потопления и зарывания в землю. Впоследствии, когда водво­рилось христианство, высшие духовные власти редко и небезусловно возвышали свой голос против несправедливости и жестокости таких казней. Мы знаем только протест епископа Серапиона (XIII в. ), который, впрочем, не отвергает возможно­сти колдовства, а осуждает произвол народной мести и требует для обвиняемых правильного суда. По необходимому закону всякого исторического развития, новая религия должна была стать во враждебные отношения к старым народным верова­ниям и главным образом противодействие свое направить на лиц, которые были представителями и хранителями языческого культа: умели гадать, предвещать, це­лить недуги, обладали тайной молитвенных заклинаний и священных обрядов. Та­кими лицами были волхвы, кудесники, чаровницы, мужи и жены вещие. Христи­анская иерархия не могла относиться к ним индифферентно; по ее выражению, это — были «бесовские сосуды», пособники сатаны, через посредство которых он рассевает в народе злое семя неверия. С своей стороны, волхвы и кудесники также не могли оставаться равнодушными при виде тех успехов, какие делала религия, чуждая их интересам, недоступная их пониманию, направленная против «старо­жизненных» богов и праотеческих заветов.

При самом введении христианства св. Владимиром дело не обошлось без борь­бы. Иоакимовская летопись сохранила нам свидетельство о восстании новгород­цев, которые, не желая изменять веру и отказываясь креститься, взялись за оружие; по словам этой летописи: «Богомил, высший над жрецы словян, вельми претя люду покоритися»¹. Феодор и Иларион, первые епископы Ростова, принуждены были бежать от озлобления тамошних язычников, а св. Леонтий пострадал от них смертию; в послании Симона о нем сказано: «первый ростовский Леонтий священномученник... его же невернии, много мучивше, убиша; и се третий гражданин небесный бысть руськаго мира с онема варягома (убитыми при в. кн. Владимире), венчався от Христа». Событие это исследователи относят ко времени около 1070 года. Такая же мученическая кончина постигла и препод. Кукшу, который в половине XII в. проповедовал вятичам: все сведают (писал про него Симон), «како вятичи крести... и по многых муках усечен бысть с своим учеником Никоном»². По сведениям, за­несенным в «Повесть временных лет», в XI столетии волхвы громко, всенародно хулили христианство и, пользуясь своим влиянием на массу населения, старались возбуждать ее к открытому сопротивлению. Так, в 1071 году в Киеве явился волхв, который предсказывал, что через пять лет Днепр потечет назад, земля греческая станет на месте русской, а русская на месте греческой; тогда же переставятся и про­чие земли. В народе нашлись невегласи, которые охотно слушали волхва и верили его предсказаниям; но «верные» посмеялись ему, говоря: «бес тобою играет на пагу­бу тобе» — и, действительно, волхв пропал в одну ночь, без вести. Переяславский летописец дополняет, что, по словам волхва, ему предстали пять богов и велели по­ведать людям о будущих изменениях стран и что сам он погиб, вринутый в ров («и вринуша его беси в ров»). Также и волхв, явившийся в Ростове в 1091 году, погибе вскоре. Можно догадываться, что волхвы гибли не без участия ревностных привер­женцев христианской стороны. На это имеется и несколько положительных указа­ний. Посланный на Белоозеро для сбора княжеской дани Ян, вместе с священни­ком и двенадцатью вооруженными отроками, выходил на волхвов, которых не хо­тели выдать ему местные жители. Волхвов было двое, но у них были свои сторон­ники; эти люди ринулись на Яна, один из них уже замахнулся на него топором, но, по старинному выражению — огрешился, не попал; тогда Ян, оборотя топор, уда­рил своего противника тульем, а остальных приказал рубить отрокам. Мятежная толпа не устояла и побежала в лес. В этой схватке убит и священник. Наконец на­стояния и угрозы Яна заставили белозерцев схватить и выдать ему волхвов. Начал­ся допрос. Волхвы требовали поставить их перед князем Святославом; «сам ты ни­чего не можешь нам сделать, — говорили они Яну, — так поведают наши боги!» — Лгут ваши боги! — возразил Ян и велел их бить и рвать за бороды; потом связал их, посадил в ладью и вместе с ними поплыл по Шексне. Остановясь на устье этой ре­ки, он спросил: «что вам поведают боги?» — Боги поведают, — отвечали волхвы, — что не быть нам в живых. «Правду говорят!» — Но если отпустишь нас — много бу­дет тебе добра; а погубишь — многую печаль и зло приимешь. Ян не поверил пред­сказанию; оба волхва были убиты и повешены на дуб; трупы их достались в пищу лесным зверям. Более значительное восстание волхва было в Новгороде при князе Глебе, о чем летопись повествует так: «встал волхв... творяся акы Бог, многы прель­сти, мало не всего града; глаголашеть бо, яко все ведаю, и хуля веру хрестьянскую, глаголашеть бо, ако перейду по Волхову пред всеми. И бысть мятежь в граде, и вси яша ему веру и хотяху погубите епископа; епископ же взем крест и облекся в ризы, ста рек: иже хощеть веру яти волхву, то да идеть за нь; аще ли веруеть кто, то ко кре­сту да идеть. И разделишася надвое: князь бо Глеб и дружина его идоша и сташа у епископа, а людье вси идоша за волхва, и бысть мятежь велик межи ими». Тогда

¹ Рос. Ист. Татищева, I, 39.

² Истор. рус. церкви Филарета, еписк. рижского, изд. 1848 г., I, 30—34.

князь, скрывши под верхнею одеждою топор, подошел к волхву и спросил: «знаешь ли, что будет утром и что будет к вечеру?» — Все знаю! — отвечал волхв. «Знаешь ли, что теперь должно совершиться?» — Я сотворю великие чудеса! При этих сло­вах князь выхватил топор и ударил волхва с такою силою, что он тотчас же пал мертвый; смерть его поразила народное воображение, толпа разуверилась в его пророческом призвании и тихо разошлась по домам!.

Хотя народ и принял христианство, но уставы и предания предков не вдруг ут­ратили для него свою обаятельную силу; втай еще продолжали жить старые верова­ния и соблюдаться старые обряды. «Невегласи» (а такими следует признать целые массы населения) еще долгое время совершали мольбы и требы языческим богам и во всех сомнительных и тревожных случаях прибегали к помощи колдунов и ча­родеев. Заветы древней религии и культа сохранялись в семьях, передавались по наследству от отцов детям и потому легко укрывались от постороннего вмешатель­ства и преследований. Сверх того, при всеобщей грубости нравов и отсутствии об­разовательных начал, предки наши и не в состоянии были возвыситься до воспри­нятая христианства во всей его чистоте; мысль их, опутанная сетью мифических представлений, на всякое новое приобретение налагала свои обманчивые краски и во всяком новом образе силилась угадывать уже знакомые ей черты. Результатом этого было странное, исполненное противоречий смешение естественной религии с откровенною: предания и мифы о древних богах переносятся на Спасителя, Бого­родицу и святых угодников; суеверные обряды и чары обставляются предметами, освященными в церкви, каковы: ладон, пепел кадила, св. вода, свечи страстная, богоявленская, сретенская и венчальная, верба, сбереженная от недели Ваий, соль «четверговая»², которую, по свидетельству Стоглава, клали под престол, и проч. ; за­говоры сливаются с христианскими молитвами, и рядом с воззваниями к стихий­ным силам природы народ призывает ангелов, апостолов и Пречистую Деву; язы­ческие празднества приурочиваются к христианскому календарю; священников за­ставляют кататься по нивам — на плодородие почвы, выдергивать хлебные заломы, принимать не установленные церковными правилами приношения. Старинные моралисты называли наших предков людьми двоеверными, и нельзя не признать­ся, что эпитет этот верно и метко обозначал самую существенную сторону их нрав­ственного характера.

Духовенство, в высших своих представителях, сознавало вред и незаконность такого положения дел и в поучениях своих постоянно возвышало голос как против басен и обрядов, наследованных от языческой старины, так и против народного до­верия к волхвам, ведунам и ведуньям. Кирилл Туровский восстает на скоморошест­во, игры, волхвование, потворы и запрещает искать и посещать волхвов. В правилах митрополита Иоанна (XII в. ) предписывается: кто будет творить волхвование и ча­ры, тому не давать св. причастия³. В Кормчей книге, по списку 1282 года, велено всех, «иже вследоуе(ю)ть поганым обычае(я)м и к волхвом или обавником ходять, или в дом свой призывають, хотяще увидети от них некая неизреченная» — отлу­чать на шесть леть от церкви⁴. Подобные же запреты встречаем в грамотах игумена Памфила (1505 года), митрополитов Фотия и Даниила, в Домострое, Стоглаве и других памятниках, направленных против народного суеверия. В поучении свя­щеннослужителям 1499 года сказано, чтобы они не принимали приношений от

¹ П. С. Р. Л., I, 75—78, 92; Летоп. Переяслав., 47.

² Пережженная на чистый четверг.

³ Памят. XII в., 90, 121; Рус. Достоп., I, 91.

⁴ Ист. Христом. Бусл., 381—2.

волхва, потворника, игреца (скомороха); а в дополнительном указе (1552 г. ) к Су­дебнику повелено было кликать по торгам, чтобы к волхвам, чародеям и звездочетцам не ходили, под опасением опалы и духовного запрещения¹. В патриаршей гра­моте на основание Львовского братства 1586 года читаем: «а если бы в котором ме­сте или селе будеть чаровница или ворожка — сосуды диавольские, или волшебни­ца... да истребится от церкве, и тех, которые диаволом прельстившися до чаровниц и до ворожок ходять, отлучайтеся»². В одном из рукописных сборников XVI века³ мы нашли следующее правило: «грех есть стрячи (встречи) веровавши — опитемьи 6 недель, поклонов по 100 на день; грех есть в чох верова(ти) или в полаз — опи­темьи 15 дней, по 100 поклонов на день... грех есть к волхвам ходити, вопрошать или в дом приводити, или чары деявше — опитемьи 40 дней, поклонов по 100 на день; грех есть пивши зелие молока деля или детей деля — опитемьи 3 недели, по­клонов по 60... грех есть деявше чары каковы-либо в питьи — опитемьи 5 лет, по­клонов по 100 на день; грех есть носивше наузы какие-либо — опитемьи 40 дней, поклонов по 60 на день», и т. дал.

К волхвам и чаровницам чаще всего обращались с просьбами об исцелении не­дугов. Духовенство старалось искоренить этот обычай; оно убеждало, что чародеи служат сатане и врачуют его силою, а потому если и спасают тело, то губят душу. Из вопросов Кирика и ответов Нифонта узнаем, что всякий, кто приходил к волх­вам лечиться или приносил к ним детей для навязки предохранительных науз, подлежал эпитемьи⁴. В слове «о злых дусех», приписанном св. Кириллу⁵, высказаны сильные упреки тем, которые в случае болезни обращались к женам-чародейкам: «о горе нам прельщеным бесом и скверными бабами... идем во дно адово с прокляты­ми бабами!» Проповедник советует недужным приглашать попов, «да творять мо­литвы врачебныя, Бога призывающе». Митрополит Фотий в послании своем новго­родцам (1410 года) предписывает священникам: «також учите их (паству), чтобы басней не слушали, лихих баб не приимали, ни узлов, ни примовленья, ни зелья, ни вороженья и елика такова; занеже с того гнев божий приходит, и где таковыя ба­бы находятся — учите их, чтобы престали и каялись бы, а не имут слушати — не благословляйте их; христианом заказывайте, чтобы их не дрьжали между себе ни­где, гонили бы их от себе, а сами бы от них бегали, аки от нечистоты; а кто не имать слушати вас, и вы тех от церкви отлучайте»⁶. Те же требования заявляют царская грамота 1649 года, различные назидательные статьи и «Домострой». Из последнего памятника видно, что бабы-колдуньи ходили по боярским домам, лечили недуги, гадали, переносили вести и особенно охотно были принимаемы на женской поло­вине. Следующее свидетельство, занесенное в притчу о женской злобе, несмотря на общий тон этого сочинения, явно враждебный женщине, кажется, указывает на действительные бытовые черты: «издетска начнет она у проклятых баб обавничества навыкать и еретичества искать, и вопрошати будет многих, како б ей замуж выйтить и как бы ей мужа обавити на первом ложе и в первой бане; и взыщет обавников и обавниц, и волшебств сатанинских, и над ествою будет шепты ухищряти и под нозе подсыпати, и в возглавие и в постелю вшивати, и в порты резаючи, и над челом втыкаючи, и всякие прилучившиеся к тому промышляти, и корением и тра-

¹ Доп. к Ак. Ист., I, 22; Пам. стар. рус. литер., IV, 202; Ак. Ист., I, 109, 154.

² Памяти., изд. Врем. Киевск. Коммис, III, 18.

³ Рукопись, принадлеж. купцу Болотову.

⁴ Памят. XII в., 202.

⁵ Москв. 1844, 1, 243—5.

⁶ Ак. Арх. Эксп., I, 369; сравни поучение Петра-митрополита в Пам. стар. рус. лит., IV, 187.

вами примешати, и всем над мужем чарует»!. Когда приключится болезнь, «Домо­строй» советует возлагать надежду на Бога, а с волхвами и теми, кто промышляет зельем, отнюдь не знаться и на двор их к себе не приводить². Троицко-Сергиевский монастырь, в приговорной грамоте 1555 года, запрещал в своих волостях держать скоморохов, волхвов и баб-ворожеек; за нарушение этого указа назначалась пеня в десять рублей с каждой сотни, а скомороха, волхва или бабу-ворожейку, «бив да ог­рабив, выбити из волости вон»³.

Другою заботою духовенства было уничтожение народных игрищ; вместе с му­зыкой, песнями, плясками и ряженьем в мохнатые шкуры и личины, игрища эти вызывали строгие запретительные меры, как дело нечестивое, бесовское, принадле­жавшее некогда к религиозным обрядам язычества. Свидетельства памятников бы­ли приведены нами выше (I, 172—5), а потому, избегая повторений, считаем до­статочным указать на царскую окружную грамоту 1648 года. «Многие люди (сказа­но в этой грамоте), забыв Бога и православную хрестьянскую веру, тем прелестни­ком — скоморохом, последуют, на бесчинное их прел(ь)щение сходятся по вечерам на позорища, и на улицах и на полях богомерзких их и скверных песней и всяких бесовских игр слушают... да в городах же и в уездах от прелестников и от малоум­ных людей делается бесовское сонмище, сходятся многие люди мужского и жен­ского полу по зорям и в ночи чародействуют... и чинят бесчинное скакание и плясание», поют песни, играют во всякие бесовские игры и накладывают на себя личины и платье скоморошеское. Запрещая все это под страхом наказания батогами и ссылкою, грамота предписывает: скоморохов никуда не принимать, а буде где объ­явятся домры, сурны, волынки, гудки, гусли и хари — таковые немедленно отби­рать, ломать и огнем жечь⁴.

С особенною ревностью были преследуемы так называемые «отреченные» или «отметные» книги, принесенные к нам, вместе с грамотностию, из Византии и от­части с Запада; к ним причислялись и те листы и тетрадки, в которых записыва­лись народные заговоры, приметы и суеверные наставления. Следуя церковному индексу, запретными книгами признавались: а) Остролог (другие названия: Мартолой, Острономия, Звездочетец и Зодий). В статье о ложных книгах сказано: «Звездочетец — 12 звезд; другий Звездочетец, ему же имя Шестодневец: в них же безумнии людие верующе волхвуют, ищуще дний рожения своего, санов получения и урока житию». Это — сборник астрологических замечаний о вступлении солнца в различные знаки зодиака, о влиянии планет на счастие новорожденных младенцев (= то же, что Рожденник, Родословие), а также на судьбы целых народов и обще­ственное благоденствие; отсюда почерпались предсказания о грядущих событиях: будет ли мир или война, урожай или голод, повсеместное здравие или моровая яз­ва. b) Рафли = греч. ραμπλιον — астрологическая книга, разделенная на двенадцать схем ( σχηματα ), в которой трактуется о влиянии звезд на ход человеческой жиз­ни⁵. Стоглав⁶ замечает, что тяжущиеся, как скоро доходило до судебного поединка, призывали на помощь волхвов — «и в те поры волхвы и чародейники от бесовских научений пособие им творят, кудесы бьют, и в Аристотелевы Врата и в Рафли смот­рят, и по планетам глядают и смотрят дней и часов... и на те чарования надеяся, по-

¹ Пам. стар. рус. лит., II, 463—4.

² Времен., I, 33, 38, 40-44, 57.

³ Ак. Арх. Эксп., I, 244.

⁴ Ак. Ист., IV, 35.

⁵ Правосл. Собе'сед. 1860, XI, 250.

⁶ Глава 40, вопр. 17.

клепца и ябедник не мирятся и крест целуют и на поли бьютца, и поклепав побива­ют». Вследствие этого современный Стоглаву указ требует, под опасением опалы и духовного запрещения, чтобы к чародеям и звездочетцам не ходили и у поля бы ча­родеи не были¹. Одна из грамот 1628 года называет Рафли «гадальными тетрадя­ми». Кроме того, о Рафлях упоминает еще Домострой; но в статье о ложных книгах, тщательно перечислившей запретные тетрадки, этого имени не встречаем — веро­ятно, потому, что в сущности оно обозначало то же самое, что «Остролог» или «Зодий»². с) Аристотелевы Врата — перевод средневекового сочинения: «Secreta secretorum», составление которого приписывалось Аристотелю. Книга эта, сверх нравственных наставлений, содержит сведения по астрологии, медицине и физиог­номике; она состоит из нескольких отделов, называемых вратами, d) Громник или Громовник = греч. βρντολόγια : в рукописи императорской венской библиотеки оз­начен «творением премудрого Ираклия, царя перского». Книга эта известна по спи­скам XV—XVI столетий, сербского письма, и заключает в себе различные, располо­женные по месяцам, предзнаменования (о состоянии погоды, о будущих урожаях, болезнях, ратях и пр. ), соединяемые с громом и землетрясением; к этому присое­диняются иногда и заметки «о состоянии луны право или полого», с указанием на значение таких признаков в разные времена года³, е) Молник (Молнияник), сохра­нившийся в сербской рукописи XV столетия: здесь собраны сведения, в какие дни месяцев что предвещает удар молнии, f) Коле(я)дник = χαλανδολόγια содержит в се­бе приметы, определяемые по дням, на какие приходится Рождество Христово (праздник Коляды); например: «аще будет Рождество Христово в среду — зима ве­лика и тепла, весна дождева, жатва добра, пшеници помалу, вина много, женам мор, старым пагуба» (по списку XV стол. ), g) Записка о днях и часах добрых и злых, п) Мысленник — вероятно, то же самое, что Разумник, содержащий апокрифиче­ские сказания о создании мира и человека, i) Волховник — сборник суеверных при­мет, «еже есть се: храм трещит, ухозвон, воронограй, куроклик, окомиг, огнь бучит, пес выет», и проч. Некоторые статьи Волховника переписывались отдельно и зане­сены в индекс под своими частными названиями, каковы: Воронограй (приметы и гадания по крику воронов), Куроглашенник ( — по крику петухов), Птичник или Птичьи чарове ( — по крику и полету птиц вообще) и Трепетник — истолкователь примет, основанных на трепете различных частей человеческого тела: «аще верх главы (челюсть, бровь, око и т. дал. ) потрепещет, лицо или уши горят, во ухо десное и левое пошумит (или позвонит), длань посвербит, подошвы отерпнут... » Подлин­ник Трепетника найден в одной из греческих рукописей венской библиотеки, к) Сносудец (Сновидец, Сонник). 1) Путник — «книга, в ней же есть написано о стречах» добрых или злых, т) Зелейник — описание волшебных и целебных трав (зе­лий), с указанием на заговоры и другие суеверные средства, употребительные в на­родной медицине; подобные тетрадки и доныне обращаются между простолюдина­ми — под названием «травников», «цветников» и «лечебников», п) Чаровник, состо-

¹ Ак. Ист., I, 154.

² Словом raffia на Западе означалось: метание жребия, азартная игра в кости. Поэтому г. Пыпин приписывает «Рафлям» западное происхождение и думает, что гадательными тетрадями названы они в смысле известной книжки «Соломона», которая и доныне с успехом расходится в народе чрез по­средство дешевых (лубочных) изданий. В этой книжке изображен круг с цифрами и напечатаны раз­личные краткие изречения, долженствующие служить ответами на вопросы гадающих; на какой циф­ре остановится брошенный шарик или зерно (= зернь), та цифра и указывает гадающему номер отве­та.

³ В числе отреченных книг упоминаются также: «месяц окружится» и «стенем (лунным и солнеч­ным затмениям) знамянье».

ящий из 12-ти глав, «в них же суть двоенадесять опрометных лиц звериных и птичьих» (см. выше, стр. 150—1), т. е. сказания о блуждающих оборотнях, о) Мета­ние (Метаньеимец или Розгомечец) — книга гаданий посредством жребия (см. вы­ше, стр. 190). У г. Пыпина описана подобная тетрадка конца XVII или начала прошлого века, названная «Книгой пророка и царя Давида». Желающие допросить Судьбу метали жребий, т. е. прутики (розги) с нарезанными на них чертами; вме­сто этих прутиков могли употребляться и помеченные точками игральные кости; по числу выпавших нарезок или точек определялся номер того изречения гадатель­ной книги, которое должно было служить ответом на задуманный вопрос. Такие изречения в «Давидовой книге» скрепляются ссьшкою на псалмы и другие отделы священного писания; например: «что во уме держишь и жедаешь, возрадуешися и сердце весело будет; о том царь Давид рече: изми мя, Господи, от человека лукава, и от мужа неправедна избави мя. Аще мечеши о болезни, и та болезнь минется; аще о дому, в доме твоем здраво, и путь тебе доброй, и пропажа твоя сыщется». При неко­торых ответах добавлено: «эта меть добрая», или: «берегися — меть злая!» Наконец, р) альманахи. Максим Грек, который не раз протестовал против заблуждений со­временников, в одном обличительном слове коснулся и альманахов, обыкновенно наполнявшихся разными астрологическими предсказаниями. К нам они занесены с Запада¹. Таким образом, календарные прогностики, напечатанные в 1710-м и по­следующих годах², уже имели своих предшественников в рукописных сборниках допетровского времени. Отреченные книги ясно свидетельствуют, что научные по­знания о природе были смешиваемы с языческими верованиями и волшебством³. Духовная власть установляет бегать этих книг, аки Содома и Гоморры, и если они попадутся в руки, то немедленно истреблять их огнем: «аще кто заповедь божию преступит, а имет еретическия писания у себя держати, еже есть враг божий, и вол­хованию их веровати имет кто, с теми со всеми еретикы да будет проклят. Аще ко­торый отец духовный, ведая у себе такового в сынех, а ведая то... имет ему в том потаковы (потачку) деяти, и приемля его на частое покаяние без опитемий и без от­лучения церковнаго, или имет (и) сам то же творити... да извержется сана своего по правилом св. отец, и с прежеречеными еретики с теми со всеми да будет проклят, и написанная та на теле его да сожгутся». Осуждения, высказанные статьею о ложных книгах и другими памятниками (Стоглавом, Домостроем), были для своего време­ни как бы официальной цензурой. Предостерегая паству от чтения запретных со­чинений, духовенство называло их «болгарскими баснями»: знак, что сочинения эти явились к ним чрез посредство южнославянской письменности, которая уже

¹ Стоглав, гл. 40, вопр. 22; Летопись занят. Археогр. Ком., I, 29—32, 42—49, 53; Времен., I, 38 («До­мострой»); Иоанн, экзарх болгар., 211—2; Архив ист.-юрид. свед., II, предислов. стр. XXII, XXV; статьи г. Пыпина — в Архиве истор. и практич. свед. 1860—1 г., I, 8—12; II, 15—27; Рус. Сл. 1862, 1, 94, 100; О. 3. 1857, XI, 344—6; Археолог. Вестник 1867, III, 113—8; Памят. отречен, рус. лит., II, 361—444.

² Магазин землевед, и путешеств. Фролова, стат. Перевощикова, 507—604; Сев. Архив 1828, XI, 132.

³ Олеарий говорит, что русские признавали астрономию и астрологию за науки волшебные, что уменье вычислять и предсказывать солнечные и лунные затмения казалось для них сверхъестествен­ным даром. Когда в Москве сделалось известным, что царь желает принять Олеария на службу в зва­нии придворного астронома, то в народе пошла молва, что в скором времени должен явиться волшеб­ник. Эта молва и была причиною, почему ученый иноземец отказался от сделанного ему царем пред­ложения. — Архив ист. и практ. свед. 1859, кн. III, 25—26. В начале XVIII в. известный Брюс, состави­тель календаря, дополненного астрологическими предсказаниями, считался в народе колдуном и чер­нокнижником. По рассказам простолюдинов, волшебники обладают черною книгою и с ее помощию вызывают чертей, узнают тайное и творят злые чары. Кто случайно найдет такую книгу и станет читать ее, к тому немедленно явятся черти и потребуют от него работы. — Иллюстр. 1845, 183—4; Абев., 73.

прежде заимствовала их из Византии; уцелевшие доныне списки особенностями языка и правописания прямо обнаруживают свое болгаро-сербское происхождение. Большая часть отреченных книг проникла в Россию именно этим путем, и только некоторые должно считать занесенными с Запада¹. Несмотря на то, народ прини­мал их с постоянно возбужденным любопытством и доверием; потому что основы сообщаемых ими сведений были те же самые, на каких держались и национальные, наследованные от предков поверья. Книги эти были в уровень с умственным разви­тием общества; они не противоречили его заветным убеждениям и обращали его к тем же вопросам, какими издавна интересовалась народная мысль.

Христианские пастыри не ограничились только поучениями и запретами; они требовали предания обличаемых строгому суду и казням. Тотчас после крещения Русской земли дела о волшебстве уже подлежали рассмотрению духовной власти. В церковном уставе св. Владимира к ведомству духовного суда отнесены: «ветьство, зелейничество, потворы, чародеяния, волхования»². Обычною карою за эти пре­ступления было сожжение; как сожигались музыкальные инструменты и волшеб­ные книги, так подобную же участь испытывали и колдуны, и ведьмы. В 1227 году, по сказанию летописца, в Новгороде «изжгоша волхвов четыре, творяхуть я потво­ры деюща, а Бог весть, и сожгоша на Ярославле дворе». По свидетельству Никонов­ской летописи, волхвы были приведены сперва на архиепископский двор, а потом уже преданы сожжению на Ярославовом дворе, несмотря на заступничество бояр³. В начале XV столетия (в 1411 году) псковичи сожгли двенадцать вещих женок⁴; за­метим, что около этого времени действовала на Руси страшная моровая язва, кото­рая и могла послужить поводом к их обвинению. О князе Иване Андреевиче Мо­жайском сохранилось известие, что он сжег за волшебство мать Григория Мамо­на⁵. Повесть о волхвовании, написанная для Ивана Грозного, доказывает необходи­мость строгих наказаний для чародеев и в пример выставляет царя, который, вме­сте с епископом, «написати книги повеле и утверди, и проклят чародеяние, и в весех заповеда таких огнем пожечи»⁶. Котошихин говорит, что в его время мужчин за богохульство, церковную татьбу, волховство, чернокнижество и ереси сожигали жи­вых, а женщинам за те же преступления отсекали головы⁷. Из следственных же дел XVII столетия видно, что за ворожбу и чародейство большею частию наказывали ссылкою в дальние места и заключением в монастырь; следовательно, кроме со­жжения, употреблялись и другие, более легкие, наказания. Вероятно, при назначе­нии меры взыскания принимались в расчет как замыслы обвиняемых лиц, так и степень причиненного ими вреда. В грамоте, данной царем Федором Алексеевичем на учреждение в Москве славено-греко-латинской академии, сказано: «а от церкви возбраняемых наук, наипаче же магии естественной и иных, таким не учити и учи­телей таковых не имети. Аще же таковые учители где обрящутся, и оны со ученика-

¹ Кроме альманахов и книги: «Аристотелевы Врата», можно указать еще на «Луцидариус», напеча­танный в 1-й кн. Летописей г. Тихонравова, и отчасти на «планидники».

² Доп. к Ак. Ист., I, 1.

³ П. С. Р. Л., III, 42; IV, 29; Никон, лет., II, 357: «явишася в Новеграде волхвы, ведуны, потворницы, и многая волхования и потворы и ложная знаменья творяху, и много зла сотворяху, многих прельщаю­ще. И собравшеся новгородцы изымаша их, и ведоша их на архиепископов двор. И се мужи княже(и) Ярославли вступишася о них; новгородцы же ведоша волхвов на Ярославль двор, и складше огнь велий на дворе Ярославли, и свезавше волхвов всех и вринуша во огнь, и ту згореша вси».

⁴ П. С. Р. Л., V, 22.

⁵ Летописец русск. Н. Львова, III, 167; И. Г. Рос, V, 356 (изд. Оленина).

⁶ Москв. 1844, 1, 246—9.

⁷ По первому изд., стр. 91—92.

ми, яко чародеи, без всякого милосердия да сожгутся». Блюстителю и учителям академии предписывалось иметь тщательное наблюдение, чтобы никто из духов­ных и мирских людей не держал у себя «волшебных, чародейных, гадательных и всяких от церкви возбраняемых книг и писаний, и по оным не действовал, и иных тому не учил». У кого же объявятся такие богопротивные книги, тот, вместе с ними, «без всякого милосердия да сожжется»¹. Колдовство поставлялось наряду с бого­хульством, безбожием и ересями и подлежало тому же возмездию, как и эти по­следние². Сожжение чародеев на кострах согласовалось с общим народным убежде­нием, которое, обвиняя колдунов и ведьм в засухах, неурожаях и повальных болез­нях, почитало такую казнь за единственное средство против постигших бедствий. Выше (стр. 251—3) мы указали на любопытные примеры народного самоуправства с этими мнимыми виновниками неурожаев и моровой язвы; очень может быть, что и засвидетельствованное летописцами сожжение волхвов и вещих женок в Нов­городе и Пскове было совершено вольницею этих городов. По словам песни, деви­ца-чародейка напекла змей, сварила зелье и приготовила снадобье на гибель родно­го брата; но брат сметил ее злой умысел:

Снимал он с сестры буйну голову...

И он брал со костра дрова,

Он клал дрова середи двора;

Как сжег ее тело белое

Что до самого до пепелу,

Он развеял прах по чисту полю,

Заказал всем тужить, плаката³.

Тому же наказанию подвергаются колдуны и ведьмы и по свидетельству народ­ных сказок⁴. Христианские пастыри не только скрепили своим авторитетом ста­ринное мнение о связи чародейства с нечистою силою, но и придали этому мне­нию более решительный характер. Как на сообщников злых демонов, народ восста­вал на колдунов и ведьм только в чрезвычайных случаях общественных бедствий; в обыкновенное же время он доверчиво и с уважением относился к их вещим дарова­ниям и охотно пользовался их помощью. Напротив, христианство на все проявле­ния колдовства смотрело безразлично; на его строгий взгляд равно были греховны: и похитители дождей, напускатели града, вихрей, болезней, и составители целеб­ных снадобий, наузники, ворожеи, гадатели. Отсюда возникли многие столкнове­ния, которые живо рисуют перед нами прошлую жизнь с ее внутренней стороны.

Вера в колдовство, составляющая теперь исключительную принадлежность про­стонародья, в допетровское время была общим достоянием всех классов общества. По незначительной степени доступного тогда образования, высшие сословные раз­ряды в умственном и нравственном отношении почти не рознились от низших: черта, существенно отличающая древнюю нашу историю от новейшей. Старинные обычаи равно соблюдались и во дворце, и в боярских палатах, и в избе крестьянина, на что указывает весь строй домашнего быта и в особенности свадебный обряд; дух суеверия одинаково властвовал над всеми, начиная от поселян и до царя. В 1467 го-

¹ Др. Рос. Вивлиоф., изд. 2, VI, 408, 415—6.

² Так были преданы сожжению жидовствующие, обвиняемые между прочим и в занятиях астрологиею; так в 1689 году сожжен за ересь иноземец Кульман. — Собр. Гос. Гр. и Дог., IV, 204.

³ Терещ., 1, 107; Сахаров., I, 202.

⁴ Н. Р. Ск., II, 29; VII, 27; сказ. Грим., 11, 60 и др.

ду скончалась супруга Ивана III Мария¹, тело усопшей «разошлося» (распухло, отекло), и смерть ее приписана была действию отравного зелья. Подозрение пало на жену Алексея Полуектова Наталью, которую обвиняли в том, будто она посыла­ла пояс великой княгини к какой-то бабе (ворожее); тогда, замечает летописец, восполеся князь на Алексея и его жену и шесть лет не допускал его на свои пресветлые очи². От брака с Марией в. князь имел сына, который умер еще при жизни отца и оставил ему внука Димитрия — от Елены, дочери молдавского господаря. Во время спора, возникшего за наследство престола между внуком Ивана III и сыном его от нового брака с греческою царевною Софией, сторонники Елены оговорили вели­кую княгиню в злых умыслах и в сношениях с бабами-чародейками, «и в то время (1497 г. ) опалу положил князь великий на жену свою на вел. княгиню Софию о том, что к ней приходиша бабы с зелием; обыскав тех баб лихих, князь великий ве­лел их казнити — потопити в Москве-реке нощию, а с нею с тех мест нача жити в брежении»³. Димитрий был венчан на царство; но торжество его партии было не­продолжительно и — как известно — окончилось заключением в темницу этого не­счастного царевича. София победила, но за нею осталось название «чародейки гре­ческой»: так обзывает ее Курбский в истории Ивана Грозного⁴. Великая княгиня Соломония, супруга Василия Ивановича, верная воззрениям своего века, прибега­ла к чарам и ворожбе, чтобы излечиться от неплодия. Из розыскного дела узнаем, что она разведывала о колдуньях и приказывала приводить их к себе Ивану Юрье­вичу Сабурову. «Есть, — говорила ему вел. княгиня, — на Москве женка — Стефанидою зовут, рязанка, и ты ее добудь и ко мне пришли». Сабуров исполнил просьбу и с помощию своей жены привел Стефаниду к вел. княгине; ворожея смотрела ей брюхо и сказывала, что детей у нее не будет; потом наговаривала в рукомойнике во­ду и советовала вел. княгине тою водою умываться, чтобы любил ее муж, а когда понесут к вел. князю сорочку, чехол или порты, и в то время она бы, омочив свои пальцы в рукомойнике, охватывала ими белье. Соломония последовала наставле­нию и действительно смачивала наговорной водою мужнино белье и платье. В дру­гой раз она говорила Сабурову: «сказали мне черницу, что она дети знает (т. е. мо­жет отвращать неплодие), а сама безноса, и ты ту черницу добудь». Черница была найдена, приведена к Сабурову на подворье, и там наговаривала не то масло, не то мед пресный, и «посылала к вел. княгине с Настею (женою Сабурова), а велела ей тем тертися от того ж, чтоб ее князь великий любил, да и детей деля»^5—и вел. кня­гиня тем снадобьем терлась. В заключение своих показаний Сабуров добавил: «а что ми говорити? того мне не испамятовати, сколько ко мне о тех делах женок и мужиков прихаживало!»⁶ Но все было напрасно: чары не помогали, Соломония не рождала детей, а без них исчезала и любовь вел. князя, который страстно желал иметь наследника, и однажды, по словам летописца, увидя на дереве птичье гнездо, зарыдал и в этих поэтических выражениях жаловался на свою судьбу: «люте мне! кому уподоблюся аз? не уподобихся ни птицам небесным, яко птицы небеснии

¹ Дочь в. кн. тверского.

² П. С. Р. Л., VI, 186.

³ Бережно, остерегаясь — ibid., 279.

⁴ Сказания кн. Курбского, изд. 2, 128.

⁵ В старые годы чары на любовь мужей были в большом ходу. Когда кн. Курбский женился в Литве на Марье Юрьевне Козинской, довольно пожилой вдове, то она подобными же средствами хотела уп­рочить расположение своего мужа. При обыске в сундуке ее найден был мешочек с песком, волосами и другими снадобьями, которые (по свидетельству служанки) дала княгине одна старуха — для того, чтобы ее любил князь. — Жизнь кн. Курбского, I, 98.

⁶ Ак. Ист., I, 130.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: