Сделай Сам Свою Работу на 5

XXVI. Ведуны, ведьмы, упыри и оборотни 9 глава





 

1 Маркевич., 78-79, О. 3. 1848, IV, 146; Москв. 1853, V, 14; Zeitschr. für D. Myth., IV, ст. Маннгардта, 264.

2 Тамб. Г. В. 1857, 4.

3 Н. Р. Ск., V., 30, d.

4 Ж. М. Н. П. 1846, XII, 206—8.

5 «... ако да преко њега мертва прелети каква тица или друго какво живинче приjeћe»; по указанию Илича (стр. 294), надо заботиться, чтобы через мертвого не перескочили kokoš, mačka и pseto.

 

 

бы ничего подобного не случилось с их усопшим родичем. Упитанный человече­ской кровью, вукодлак лежит в могильной яме — тучный, раздутый и румяный. Иногда вукодлак является к своей овдовевшей жене (особенно если она молода и красива) и спит вместе с нею; говорят, «да оно диjете нема костиjу1, кoje се роди с вукодлаком». Вампир может проникать в дома сквозь всякую щель, и потому запи­рать от него двери так же бесполезно, как и от ведьмы2. Словенцы и кашубы назы­вают упырей вещими (vieszcy), т. е. признают их ведунами и ведьмами; а соседние с кашубами немцы дают им прозвания begierig, unbegier и blutsauger. «Вещий» - это человек, рождающийся на свет с зубами или в сорочке; когда он умирает, лицо его сохраняет яркий румянец, а левый глаз остается открытым. К покойникам, у которых заметят эти признаки, простолюдины относятся с чувствами невольного страха и озлобления. На Руси и в Германии существует примета, по которой от­крытые очи мертвеца высматривают, как бы увлечь кого-нибудь в могилу (I, 22—23); оскаленные зубы мертвеца и румянец на его щеках указывают в нем вам­пира. По рассказам кашубов, зарытый в землю вампир, пробуждаясь от могильно­го сна, начинает грызть свои руки и ноги, и покуда он грызёт — один за другим за­болевают и умирают сперва его родственники, а потом и другие обыватели. Когда вампир изгложет свое собственное тело, он встает в полуночный час из гроба, от­правляется в стадо и губит крестьянский скот или взбирается на колокольню и принимается звонить: всякий, кто услышит этот звон, делается добычею смерти. Но чаще всего вещие мертвецы являются ночью в дома, подступают к сонным лю­дям и высасывают из них кровь, а насытившись, возвращаются в могилы. Тот, ко­го сосал «вещий», уже не пробудится больше: поутру находят его в постели мерт­вым, с маленькою, едва заметною ранкою на левой стороне груди, прямо против сердца, или с очевидными знаками укушения на левом грудном соске. Если раз­рыть могилу вампира (хотя бы через год после его погребения), то легко убедиться, что заключенный в ней мертвец не подвергается тлению, что руки и ноги его страшно изгрызены, а губы обагрены свежею кровью3. Подобные басни обращают­ся и между поляками, чехами и другими славянскими племенами (пол. upior, upir и upierzyca, чеш. upir и uperice); марлаки и далматинцы рассказывают о вакодлаках, сосущих кровь младенцев4; истрияне называют упыря strigon; по лужицкому по­верью, когда мертвец принимается жевать свой саван или сосать собственную грудь, то вслед за ним сходят в могилу и все его родственники; поляки также при­писывают упырям пожирание погребальных одежд и покровов5. Предания о вам­пирах не составляют исключительной принадлежности славян; они распростране­ны почти у всех индоевропейских народов и должны быть возведены к древнейшей эпохе племенного единства. Валахи знают вампиров под именами murony и priccolitsch. Murony, по их мнению, — дух умерщвленного вампиром или существо, рожденное от любодейной связи; днем покоится он в могиле, а ночью прилетает к людям, питается их кровью и принимает различные образы, превращаясь в собаку, кошку, жабу, лягушку или кровососных насекомых (вошь, блоху, клопа, паука). Разрывая его могилу, находят в ней цельный, неистлевший труп, из глаз, ушей, но­са и рта которого струится свежая кровь, а на руках и ногах видны недавно вырос­шие ногти. Priccolitsch — оборотень, являющийся в образе собаки; в ночное время





 

1 Не имеет костей.

2 Срп. pjeчник, 79; Вест. Евр. 1829, XXIV, 254—5.



3 Zeitsch. für D. Myth., IV, 259-264, 274; Этн. Сб., V, ст. Гильфердинга, 69—70; 133.

4 Вест. Евр. 1823, XXIII-IV, 200; Москв. 1853, V, 14. s Zeitsch. für D. M., IV, 265-9.

 

 

он рыщет по лесам, пастбищам и селам, умерщвляет своим прикосновением лоша­дей, коров, овец, коз, свиней и упивается их кровью. Новые греки смешивают вам­пиров с вовкулаками. Злые демоны, овладевая трупами усопших под церковным проклятием, одушевляют этих мертвецов, делают их оборотнями ( Βουρχόλαχες ) и чрез их посредство распространяют повсюду свое губительное влияние. Βουρχόλαχες бегают ночью по улицам, стучатся в двери домов и выкликают имена местных жителей; кто отзовется на их оклик — тот немедленно умирает, подобно тому, как, по славянским преданиям, все отозвавшиеся на голос Моровой девы гибнут от заразы. В Германии существует поверье, что с кончиною ребенка, рож­денного с зубами во рту, начинается всеобщая, повальная смертность; существуют также сказания о мертвецах, которые, лёжа в могилах, грызут свое собственное тело и одежды, а по ночам выходят из гробов, давят сонных и насылают на окрестное население мор1. Чудовищный Грендель, о котором упоминает поэма о Беовульфе и который приходил ночью сосать кровь из жил спящих воинов, вполне соответству­ет жадным вампирам и вовкулакам; мать Гренделя носила прозвание волчицы (II, 352). Як. Гримм указывает подобное же свидетельство в одной из древнесеверных саг2.

Слово вам-пир = упырь (упир, впир, женск. вампèра, упирица, упирина, yпиpja) доселе не объяснено надлежащим образом; исследователи сближают его с литов­ским wemptî — пить (ału wemptî — потягивать брагу, wempti, wampiti — ворчать, бурлить, бормотать) или производят от корня рî (пить), с приставкою y = av, va. Ес­ли принять это производство, то вампир будет означать опойцу, существо, которое впивается в живое тело и сосет из него кровь, как пьявка. Хорутане именуют вам­пира pijawica; о человеке с красным от опьянения лицом сербы выражаются: «црвен као вампир»; и сербы, и словаки горького пьяницу обзывают vlkodlak'oм3. Это су­щественное, характеристическое свойство упыря роднит его с змеем (смоком), вы­сасывающим из своих жертв молоко и кровь, и с великаном Опивалою. Первона­чально под именем упыря предки наши должны были разуметь грозового демона, который сосет тучи и упивается дождевою влагою; ибо в древнейших мифических сказаниях дождь уподоблялся крови, текущей в жилах облачных духов и животных. Очевидно, высасывание крови вампирами есть то же самое, что высасывание ведь­мами и вовкулаками молока из небесных кобылиц и коров; меняются только поэ­тические краски, основная же мысль и там, и здесь — одна. Зимний холод, оцепе­няющий дождевые тучи, повергает творческие силы природы усыплению, смерти, проклятию; бог-громовник и молниеносные духи = сосуны дождей скрываются в облачных подземельях и засыпают в гробах-тучах (I, 295; II, 224). Но эта смерть — временная; с возвратом весны они пробуждаются, восстают из гробов и начинают сосать молоко или кровь, т. е. живительный дождь, из облаков, усыпленных чарами Зимы. Сосут они по ночам, т. е. во мраке грозовых туч, которые, облегая со всех сторон небо, претворяют светлый день в темную ночь; с возгласом петуха (= знаме­ние утреннего рассвета и громовых ударов, рассеивающих тучи) духи эти немед­ленно исчезают. Вампир может высасывать жизненные соки (питаться кровью) не только являясь в дома и нападая на сонных; той же цели достигает он, терзая собст­венное тело острыми, железными зубами или принимаясь жевать свой саван, а по кашубскому поверью — и тогда, когда ударяет в колокол. Саван в данном случае

 

1 Zeitsch. für D. M., IV, 270—6, 279-282; Шотт, 297-8.

2 D. Myth., 969.

3 Изв. Ак. H., I, ст. Микуцк., 113; Zeitsch. für D. M., IV, 197—201; Часопись чешск. музея 1840, III, 242; Москв. 1853, V, 6.

 

 

есть туманный, облачный покров, облекающий молниеносного духа = та телесная риза, в которой пребывает пламенная душа усопшего; железный зуб есть метафора молнии, а звон — громовых раскатов. Таким образом, пробужденная молния начи­нает грызть облако, как свое тело или свой саван, и точить из него живую воду до­ждя, или, выражаясь поэтически: упивается горячею кровью. Замирая на зиму, ду­хи-вампиры лежат в гробах-тучах нетленными мертвецами, — подобно тому, как в действительности трупы усопших, покоясь в земле, охваченной зимнею стужею, не разлагаются до наступления теплой весны. В русском народе доныне удерживается суеверное убеждение, что колдуны, ведьмы, опойцы и вообще люди, предавшиеся злому духу, проклятые или отлученные от церкви, по смерти своей, не гниют, что мать сыра земля не принимает их, что они выходят по ночам из гробов, бродят возле прежнего своего жилища и являются к родным и соседям; поэтому и называ­ют их полуночниками. Существует рассказ о матери, которая прокляла своего сы­на, и труп его оставался нетленным целые сто лет; наконец его откопали, старуха-мать, которая еще продолжала жить, изрекла прощение — и в то же мгновение мер­твец рассыпался прахом1. Болгары через каждые три года разрывают могилы, и ес­ли найдут неистлевшие трупы, то, признавая этих мертвецов состоящими под ро­дительским или священническим проклятием, снова отпевают их и возносят за них заупокойные молитвы2. По древнему воззрению, в шуме весенней грозы праз­дновался брачный союз дьявола или вовкулака с ведьмою; плодом этого союза бы­ла летучая молния = упырь, существо эльфическое, воздушное, всюду свободно проникающее, и потому, по мнению народа, рождаемое без костей3. Отсюда воз­никли сказания: во-1-х, — о плотском смешении вовкулаков с женщинами и, во-2-х, — о появлении упырей на свадьбах и высасывании ими из жениха и неве­сты крови. Рядом с этими мифическими представлениями необходимо, поставить сербское предание о духе, излетающем из ведьмы: «вjештица, говорит Караджич, има у себи некакав ћаволски дух, коjи у сну из ње изиће и створи се у лепира, у ко­кош или у ћурку, па лети по кућама и jeдe људе, а особито малу дjецу; кад наће човjека гдjе спава, а она га удари некаквом шипком преко лиjеве сисе те му се отво­ре прси док извади срце и изjеде, па се онда прси опет срасту. Неки тако изjедени људи одмах умру, а неки живе више времена, колико je она одсудила кад je срце jeлa, и онаковом смрти умру, на какову она буде намиjенила... Кад у каквом селу по­мре много дjеце или људии, и кад сви повичу на кojy жену да je вjештица и да их je она пojeлa» — ту связывают и ведут на публичную расправу4. Этот кровососный дух называется jeдoгoњa и признается существом, тождественным вампиру5. Когда в семье умирают дети, то вновь народившегося ребенка мать нарицает Вуком (вол­ком): имя это дает она под влиянием мысли, что детей у нее поела злая вещица, «а на вука да не ћe смjeти ударити»6. В одной из сербских песен спящий мальчик, ко­торого будит сестра, отвечает ей:

 

1 Статист, описание Саратов, губ., 1, 59, 60; Тульск. Г. В. 1852, 26; О. 3. 1848, IV, 148; Маяк, VII, 72.

2 Приб. к Ж. М. Н. П. 1846, 80—84.

3 Иличь, 294; Часопись чешск. музея 1863, 1, 12: в «Mater verborum» vilkodlaci истолковано: incubi.

4 Срп. pjeчник, 66—67. Перевод: вещица имеет в себе некий дьявольский дух, который выходит из нее во время сна, превращается в бабочку, курицу или индейку, летает по домам и поедает людей, осо­бенно младенцев. Находя спящего человека, вещица ударяет его прутом в левый сосок, открывает ему грудь, достает и съедает сердце, после чего грудь опять срастается. Некоторые из этих лишенных сер­дца людей тотчас же умирают, а другие продолжают жить столько времени, сколько присудила им пое дучая ведьма, и потом погибают назначенною от нее смертию.

5 Ibid., 251.

6 Ibid., 78.

 

 

«Нека и, cejo, не могу;

Вештице су ме изеле:

Majкa ми срце вадила,

Стрина joj лучем светлила»1.

 

Итак, упырь есть порождение ведьмы, плод ее чрева (= облака), или, по другому представлению, он — вечно живая, бодрствующая душа, исходящая из тела вещей жены во время ее глубокого, непробудного сна. Но сон — эмблема смерти, и в рус­ском народе существует убеждение, что когда человек обмирает (лежит в летаргиче­ском сне), то душа его, вылетая на свободу, странствует на том свете, созерцает рай и ад, и потом снова возвращается в свое покинутое, бездыханное тело (см. выше стр. 22)2. Отсюда очевидно тесное сродство упырей и ведьм с душами-эльфами или марами; подобно этим стихийным карликам, они незаметно проскользают сквозь щели и замочные скважины, налегают на сонных людей и причиняют им удушье (см. стр. 119, 236). Падающие звезды и метеоры, связь которых с представ­лением души человеческой достаточно объяснена выше, в Харьковской губ. прини­маются за ведьм, поспешающих на бесовские игрища. Малорусы ведьму называют марою (стр. 221); чехи упырям и волкодлакам дают названия: móry, můry, morùsi, můrasi (сравни волошск. muruny). Появляясь ночью, můry нападают на спящих, да­вят их и сосут кровь из сердца и молоко из женских грудей; родильницы должны тщательно оберегать и себя, и своих детей от злой мары, заклиная ее не прибли­жаться к своему ложу: «móry, můro! ne pristupuj k тети loži, pokud nespočitás pisek v moši, hvězdy na nebi, cesty na zemi». По свидетельству Илича, mora — старая баба, ко­торая по ночам превращается в муху или бабочку, прилетает в избы и душит людей3. Эльфические существа, известные в Малороссии под именем мавок, защекочивают парубков для того, чтобы упиваться их кровью4; о навах летопись сохрани­ла любопытное известие, что они избивали народ = губили его моровою язвою. Из­летающий из ведьмы кровососный дух принимает образ птицы, ночного мотылька или мухи и открывает грудь обреченного на смерть человека ударом прута, т. е. молнии, что вполне согласуется с русским поверьем, будто упырь прокалывает свою жертву острым шильцем, и с поверьем кашубским, будто умерщвленный вампиром имеет на груди маленькую рану. По немецким и славянским поверьям, колдуны и ведьмы выпускают эльфа-бабочку из-под своих густых, сросшихся вме­сте бровей, т. е. молния разит, как пламенный взор, сверкающий из-под нависших облаков. О вовкулаке рассказывают, что когда он показывается в человеческом об­разе, то отличительною его приметою бывают сросшиеся вместе брови5. Птица, мотылек и муха = общеизвестные у арийских племен представления души, разлу­чившейся с человеческим телом. То же значение придавал миф и летучей мыши (см. стр. 150); замечательно, что слово «вампир» употребляется не только в смысле загробного выходца, полуночника, но и в смысле летучей мыши6, которая обыкно­венно прячется днем и показывается уже по закате солнца, почему и была названа нетопырем νυχτερίς , vespertilio (II, 197). Сверх того, как существо стихийное, ду­ша наравне с дующими ветрами и грозовым пламенем олицетворялась собакою и

 

1 Срп. н. njecмe, I, 162; Иличь, 291—3. Перевод: не могу, сестрица! вещицы меня изъели: мать вы­нула мое сердце, тетка ей лучиной светила.

2 Иллюстр. 1846, 262.

3 Часопись чешск. музея 1863, 1, 11—12; Громанн, 25—26; Иличь, 298.

4 Семеньск., 124; Маяк, XV, 31—35.

5 D. Myth., 1050.

6 Москв. 1851, V, ст. Срезнев., 62.

 

 

кошкою. Отсюда создалось поверье, что мертвец тотчас же оживает и делается вам­пиром, как скоро через труп его перепрыгнет собака, кошка или перелетит птица; на Украйне же думают, что человек, которого овеет (= одушевит) степной ветер, становится упырем1. Подобно сербским вещицам, греко-италийские стриги, напа­дая на сонных, вынимают трепещущее сердце, жарят его и съедают, а взамен кла­дут в раскрытую грудь солому или полено, после чего человек продолжает жить без сердца2. Румыны верят, что чародеи могут обвить сердце человеческое клубком ужей или змей, которые не перестают сосать его до тех пор, пока не высосут всю кровь до последней капли3. Могучий двигатель крови и необходимое условие жиз­ни = сердце издревле принималось за вместилище души и ее способностей: мысли, чувства и воли4. Поэтому выражение: ведьма съедает сердце следует понимать в том смысле, что она похищает у человека жизнь, извлекает из него душу, обращает его в бескровный труп. Такое объяснение вполне оправдывается поверьями, отож­дествляющими ведьм с нечистыми духами повальных болезней и с богинею смер­ти (Моровою девою). Но, сверх этого, указанное выражение могло применяться и к стихийным явлениям природы: как «высасывание крови» относилось первоначаль­но к пролитию дождя, так «съедание сердца» могло обозначать мысль о молниенос­ном духе, терзающем внутренности, сердцевину5 дождевой тучи. В этом отноше­нии народные сказания о ведьмах и вампирах сближаются с древненемецким пре­данием о драконе Фафнире и греческим мифом о Прометее. Зигурд, победитель Фафнира, вынимает из него сердце, жарит на огне и съедает и чрез то самое обрета­ет высокий дар предвидения, т. е. герой-громовник разводит грозовое пламя, пожигает дракона-тучу или (что то же) пожирает его внутренности и упивается вещим, вдохновительным напитком дождя. Миф о Прометее изображает этого титана по­хитителем небесного огня; разгневанные боги приковали его к скале (см. I, 389) и послали орла, носителя Зевсовых молний, клевать его печень6. Та любопытная черта, что ведьма, пожирая сердце, заменяет его обрубком дерева или пуком соло­мы, может быть легко объяснена поэтическим уподоблением грозового пламени — во-первых, живому огню, добываемому из дерева, и, во-вторых, костру горящей со­ломы; самая молния, как известно, представлялась волшебным прутом, веткою и стеблем разрыв-травы. Мазовецкое предание рассказывает о рыцаре, который дол­гое время славился своим мужеством и отвагою; но вот однажды, пользуясь его сном, явилась ведьма, ударила его в грудь осиновой веткою, и когда грудь раскры­лась — вынула из нее трепещущее сердце, а на место похищенного положила дру-

 

1 Часопись чешск. музея, čtrnacty ročhyk, в III, ст. Вагилевича: «о upjrech a wid'mach», 238.

2 D. Myth., 1035.

3 Телескоп 1833, VIII, 504.

4 У нас говорится: человек с сердцем, с душою, с чувством, сердечный: это ему по сердцу (по жела­нию); Бог проницает в глубину сердец, он знает: у кого что на сердце; серчать — гневаться, и т. дал.

5 Срьдьце, среда, средина.

6 Шварц (Sonne, Mond u. Sterne, 14—22), объясняя эти предания, принимает «сердце» за поэтиче­ское обозначение солнца, закрытого тучами, так как у древних писателей оно называлось «сердцем вселенной». Что ведьмам приписывалось пожирание солнца — об этом сказано выше. Здесь приба­вим, что ребенок, родившийся с зубами, признается у венгров существом чародейным (по мнению че­хов, это — мора); когда он умирает, то в рот ему кладут камень; в противном же случае он проглотит и солнце, и месяц. Точно так же славяне кладут камень в рот вампира, дабы он не мог высасывать кровь. — Zeitschr. für D. M., IV, 273. Слово упырь перешло от русских к татарам и чувашам; у первых убыр — колдунья, ведьма, у последних вабур — чародей, поедающий луну. — Сбоева: Исследов. об инородц. Казан. губ., 115. В ярких красках зори и в преломленных лучах солнца предки наши видели пото­ки крови, а солнечные затмения приписывали демону, который в образе волка грызет дневное светило и точит из него горячую кровь.

 

 

гое — заячье сердце. Храбрый рыцарь проснулся боязливым трусом и оставался та­ким до самой смерти. В Польше ходил рассказ о ведьме, которая выкрала у одного крестьянина сердце и посадила ему в грудь петуха; с тех пор несчастный постоянно кричал петухом. Основа этих преданий — чисто мифическая; ибо и заяц, и петух принимались символами огня и сверкающих молний. Позднее, перерабатывая ста­ринные мифы, фантазия налагает на них печать нравственных воззрений и пользу­ется для этого всяким готовым намеком; так как заяц возбуждает представление трусости, то отсюда в рассказе о рыцаре с заячьим сердцем главный интерес сосре­доточился на тех душевных страданиях, какие должен испытывать воин с утратою мужества и доброй славы. С похищением сердца связываются и чары на любовь. По народному воззрению, чувство любви охватывает человека, как внутреннее пла­мя, возжигаемое в его сердце стрелою громовника и раздуваемое буйными вихря­ми (I, 227—230). Желая пробудить это страстное чувство, волшебницы вынимают из груди юноши или девицы сердце, жарят его и наговаривают любовную тоску. По справедливому замечанию Я. Гримма, в связи с этим поверьем должны быть по­ставлены и следующие доселе употребительные выражения: «она похитила мое сер­дце» = заставила полюбить себя, «он отдал ей сердце», «он очарован, обворожен ею»1.

Мы знаем, что ведуны и ведьмы, выдаивая облачных коров, производят засухи, неурожаи, голод и моровую язву; те же гибельные последствия соединяет народ и с высасыванием крови вампирами. Злому влиянию упырей и ведьм приписываются как зимнее оцепенение дождевых туч, так и летний всё пожигающий зной. Русские поселяне убеждены, что упыри и вовкулаки могут творить бездождие, насылать бу­ри, неурожаи, скотские падежи и различные болезни; там, где они бродят, одна беда следует за другою2. По сербскому поверью, вукодлак преимущественно показыва­ется зимою и в голодные годы: «У вриjeмe глади често га привићаjу око воденица3, око амбара житниjех и око чардака и кошева кукурузниjех», где и поедает заготов­ленный хлеб и кукурузу4. В таких общественных бедствиях исстари и доныне обви­няются блуждающие мертвецы. Еще в XIII веке Серапион обращался с укором к современникам, которые воспрещали погребать тела удавленников и утопленников и вырывали их из могил, как виновников засухи и неурожаев. Обычай этот в XVI веке настолько был силен, что Максим Грек признал необходимым вооружиться против него особым посланием: «кий ответ сотворим (говорит он) в день судный, телеса утопленных или убиенных и поверженных не сподобляюще я погребанию, но на поле извлекше их, отыняем колием, и еже беззаконнейше и богомерско есть, яко аще случится в весне студеным ветром веяти и сими садимая и сеемая нами не преспевают на лучшее, оставивше молитися содетелю и строителю всех... аще увемы некоего утопленного или убитого неиздавна погребена... раскопаем окаянного и извержем его негде дале и непогребена покинем... по нашему по премногу безумию виновно стужи мняще быти погребение ero»5. Димитрия Самозванца народная молва обвиняла в чародействе6; когда он погиб насильственной смертью, труп его был выставлен на Красной площади и в продолжение трех дней лежал на столе с

 

1 Пов. и пред., 29-33, 172—3. D. Myth., 1035.

2 Иллюстр. 1846, 134.

3 Водяная мельница.

4 Срп. pjeчник, 79; Иличь, 295.

5 Изв. Ак. Н., III, 95; Котляревского: О погребальн. обычаях, 34—35.

6 В современных грамотах говорится, что Отрепьев — еретик, впал в чернокнижие и обольстил на­род бесовскими мечтами. — Ак. Арх. Эксп., II, 28; Доп. к Ак. Ист., I, 151.

 

 

дудкой, волынкою и маскою — атрибутами окрутников и скоморохов, а затем по­гребен в убогом доме за Серпуховскими воротами. Это было в половине мая 1606 года; как нарочно, настали тогда сильные морозы, вредные для полей, садов и ого­родов. Столь поздние холода москвичи приписали самозванцу; они вырыли его труп, сожгли на Котлах и, смешавши пепел с порохом, выстрелили им из пушки!. Запрещение хоронить утопленников, удавленников, чародеев существовало и у дру­гих славянских племен; самоубийцы и доныне лишаются христианского погребе­ния. Всякое физическое бедствие (бездождие, буря, град, чрезмерный зной или сту­жа) приписывается народом влиянию мертвецов, погибших насильственным обра­зом: их стихийные души блуждают в воздушных сферах, носятся буйными вихря­ми и грозою и, нарушая порядки природы, как бы мстят людям за свою неестест­венную разлуку с жизнию. Предубеждение против таких мертвецов до сих пор не истребилось между русскими поселянами; особенно боятся они опойцев. Еще не­давно бывали случаи, что крестьяне во время долгих засух по общему мирскому приговору выкапывали из могилы труп опойцы и топили его в ближайшем болоте или озере, твердо веруя, что после того непременно пойдет дождь2. Засуха нынеш­него лета и опасение неурожая заставили крестьян Тихого Хутора (в Таращанском уезде) прибегнуть к следующему средству: они разрыли могилу скончавшегося в декабре прошлого года и похороненного на сельском кладбище раскольника, при­подняли его из гроба, и между тем, как один из них бил мертвеца по черепу, приго­варивая: «давай дождя!» — другие лили на усопшего воду сквозь решето; затем сно­ва уложили его в гроб и закопали на прежнем месте. В некоторых деревнях, с целию вызвать дождь, в могилу заподозренного мертвеца лили воду целыми бочками3. Эти представления о вампирах, сосущих кровь, т. е. скрадывающих дожди и насы­лающих неурожаи, заставили фантазию сроднить их с богинею смерти, во-пер­вых, — потому, что вслед за неурожаями начинаются повальные болезни, а во-вто­рых, — потому, что самая Смерть, нападая на людей и животных, высасывает из них кровь и оставляет одни холодные и безжизненные трупы (см. стр. 25). Обита­тели загробного царства, вампиры являлись слугами и помощниками Смерти, и каждая отшедшая из сего мира душа рассматривалась как бы увлеченная ими в свое сообщество. Поселяне наши убеждены, что Коровья Смерть (чума рогатого скота) есть оборотень, который принимает на себя образ черной коровы, гуляет вместе с деревенскими стадами и напускает на них порчу. Всюду в славянских зем­лях гибельное действие моровой язвы объясняется злобою вампиров, и не только предания, но и положительные свидетельства памятников утверждают, что для от­вращения повальной смертности народ прибегал к разрытию могил, извлечению трупов и различным над ними истязаниям. Так как от зачумленного покойника прежде всего заражаются те, посреди которых он скончался, то отсюда возникло поверье, что вампиры сначала умерщвляют своих родичей, а потом уже соседей и других обывателей. На Руси главнейшим средством против смертоносной силы упырей считается заостренный осиновый кол, который вбивают в грудь или в спи­ну мертвеца, между лопаток, а иногда в могильную насыпь4. В Киевской губ. рас­сказывают, что в могилах колдунов и ведьм всегда есть отверстие, в которое выле­зают они ночью в виде мышей и ящериц; отверстие это советуют затыкать осино­вым колом, а самые гроба, в которых покоятся их трупы, заколачивать осиновыми

 

1 Ист. Росс. Солов., VIII, 154.

2 Иличь, 312; Дух Христианина 1861-2, XII, 271; С.-Петерб. Ведом. 1865, 47, 129.

3 Рус. Ведомости 1868, 139; Москва 1867, 98.

4 Абев., 74; Терещ., VI, 101; Москв. 1844, XII, 40.

 

 

гвоздями. Если и затем мертвец продолжает тревожить население, то необходимо предать его сожжению. «Привезли (говорит сказка) осиновые дрова на кладбище, свалили в кучу, вытащили колдуна из могилы, положили на костер и зажгли; а кру­гом народ обступил — все с метлами, лопатами, кочергами. Костер облился пламе­нем, начал и колдун гореть; утроба его лопнула, и полезли оттуда змеи, черви и раз­ные гады, и полетели оттуда вороны, сороки и галки; мужики бьют их да в огонь бросают», чтобы и в червяке не мог ускользнуть волшебник от заслуженной им ка­ры1. Вбивать осиновый кол в тело упыря должно с размаху за один раз, и притом остерегаться, чтобы кровь, которая брызнет из него в разные стороны, не омочила кого-нибудь из присутствующих; повторенный удар оживляет мертвеца и сообщает ему способность превращений. Тот же совет не ударять дважды дается и сказочным героям, выступающим на борьбу с Вихрем, бабой-ягою, великанами и змеями. От огненного змея можно отделаться, поразив его, во время сна, единым богатырским ударом; если же ударить его в другой раз — то змей немедленно оживает (см. II, 214)2. Сверх того, упырям подрезывают пятки, связывают лыками руки, а на грудь кладут осиновые кресты3. Те же средства употребляются против вампиров и прочи­ми славянами. По свидетельству Караджича: «како почну људи много умирати по селу, онда (сербы) почну говорити да je вукодлак у гробљу, и стану погаhати ко се повампирио. Кашто узму врана ждриjепца без бил eгe, па га одведу на гробл е и пре­воде преко гробова, у коjимa се бoje да ниjе вукодлак: jep кажу да такови ждриjебац не ћe, нити смиje пpиjeћи преко вукодлака. Ако се о ком yвjepe и догоди се да га ис­кoпaвajy, онда се скупе сви сељаци с глоговиjем кољем, па pacкoпajy гроб, и ако у н ему нahy човjека да се ниje распао, а они га избоду ониjем кол ем, па га баце на ватру те изгори»4. «Кад умре човjек, за кojeгa се мисли да je jeдoгoн а, ударе му гло­гово трње под нокте и ножем испресиjeцajy жиле испод кољена, да не би могао из­лазити из гроба, као вампир»5. Болгары, как скоро заподозрят усопшего вампиром, немедленно приготовляют заострённые терновые или глоговые колья, идут с ними на кладбище, разрывают могилу и, скипятивши несколько ведер виноградного ви­на, пробивают мертвеца кольями и обливают его кипящим вином, думая, что та­ким образом они истребляют вселившегося в труп злого демона6. В Червонной Ру­си, во время засух и холеры, жгли упырей и ведьм на терновом огне7. Маннгардт собрал много интересных указаний на подобные расправы с мертвецами, засвиде­тельствованные памятниками различных народов. В одной чешской деревне в 1337 году умер пастух и стал являться вампиром; когда его откопали и вонзили ему кол в тело, то из него брызнула кровь, а сам он промолвил: «с этою палкою мне еще

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.