Отдел первый. Законы о семейных отношениях 3 глава

Научная обработка Моисеева права началась главным образом с прошлого столетия. В 1788 году Моисей Мендельсон издал перевод Талмуда на немецком языке и тем пробудил интерес к изучению вообще еврейского права. В это же время появились один за другим два опыта ученой обработки еврейского права, принадлежащие Михаэлису и Пасторету. Труд Михаэлиса, явившийся в 1777 году под заглавием "Mosaisches Recht", представляет собой первый по времени опыт ученой, систематической обработки Моисеева права. Автор в своем труде свел в одно целое все свои прежние частные работы по различным отделам Моисеева права (написанные преимущественно на латинском языке) и дополнил их многими новыми исследованиями, составившими вместе два больших тома, разделенных на 6 частей и 307 параграфов. Труд отличается живым, бойким изложением, всесторонностью содержания и вообще, можно сказать, философским характером, носящим на себе следы влияния философско-юридической школы Монтескье. Что касается собственно ученой стороны труда, то, конечно, для настоящего времени он уже не имеет большого значения, тем более что автор редко или почти вовсе не указывает тех источников и пособий, которыми он руководился при своих работах, и повсюду на свои исследования кладет яркую печать личных соображений, которые, при тогдашнем слабом развитии восточной филологии и вообще недостаточной разработке археологических и исторических данных для предмета исследования, естественно, могли часто не совпадать с действительными данными исследуемого права. Пользуясь, часто с излишним доверием, для уяснения многих сторон Моисеева права данными сравнительного законоведения, автор с неосновательным пренебрежением относится к одному из важнейших пособий при изучении этого права, именно к раввинским юридическим сборникам, между тем как они часто могли бы удерживать порывы резонерствующей мысли автора в должных пределах. Иным характером отличается академический труд Пасторета, под заглавием: "Moyse, considere comme legislates et comme moraliste". Paris, 1788. P. 599. Этот труд составлен на основании исключительно древних источников и пособий, между которыми первое место занимают раввинские юридические сборники и исследования. В этом отношении он составляет противоположность труду Михаэлиса. Как тот, часто с неосновательным пренебрежением, относился к последним пособиям, так, напротив, Пасторет относится к ним часто с неосновательным доверием. Отсюда и самый труд его получает своеобразный характер. Моисеево право у него часто подавляется и затеняется раввинским правом, первое он, по-видимому, не отличает от последнего, постоянно смешивает одно с другим и тем не дает ясного представления собственно о Моисеевом праве. Зато он имеет большое значение для исследователя своей богатой цитологией, учеными примечаниями и часто приводимыми документами раввинского права. В нынешнем столетии появилось несколько трудов по предмету Моисеева права. Из них наиболее замечателен труд Зальшюца "Mosaisches Recht et Bemcksichtigung des spatern Judischen". Berlin, 1846. Отличаясь глубоко ученым характером, труд Зальшюца чужд недостатков и крайностей обоих указанных выше трудов. Постоянно держась на почве данных собственно Моисеева права, автор разъясняет их данными истории, сравнительного законоведения и главным образом данными талмудического права, которое у него, однако же, не смешивается с Моисеевым правом, как у Пасторета, а занимает подчиненное положение, служа средством к его уяснению, почему и место для этих данных отведено в богатых содержанием ученых примечаниях. Труд отличается полнотою, строгою систематичностью и глубиною мысли и взгляда. Правда, автор иногда, не удовлетворяясь принятыми объяснениями известных законов или выражений Моисеева права, в интересах истины и науки вдается в утонченные, часто остроумные, а часто и натянутые свои собственные объяснения, но этот недостаток не имеет важного значения и, во всяком случае, искупается многими важными достоинствами труда. Из других трудов по предмету Моисеева и вообще еврейского права мы назовем труды: Fassel'n. Das Mosaisch-rabbinische Civilrecht. Wien, 1852; Mayer'a. Die Rechte der Israeliten, Athener und Romer. 2 Bande. Leipzig, 1862-1864, где автор представил параллельно юридические институты гражданские и государственные у евреев, греков и римлян. Из исследований по частным отделам Моисеева права укажем на исследования Hullmann'a - Staatsverfassung der Israeliten, Мильцинера - Die Verhaltnisse der Sclaven bei den alten Hebraern. Kopenhagen, 1859 и др. Важным пособием при исследовании Моисеева права могут служить также различные библейско-археологические исследования, как-то: археологии Иосифа Флавия, de-Wette, Ewald, Keil, Horne и др. многие статьи в словарях Winer'a (Biblisches Realworberbuch, 1833), Herzog'a (Realencyclopadie), Smith'a (A Dictionary of the Bible, 1863) и др., и различные комментарии на библейские книги, как, например: Knobel - Kurzgefasstes exegetisches Handbuch zum Alten Testament. Leipzig, 1857, и Keil и Delitzsch - Biblischer Commentar iiber die Bucher Mose's. Leipzig, 1866. Для уяснения общего библейского воззрения на тот или другой предмет права важное значение имеет сочинение Oehler'a - Theologie des Alten Testaments. Tubingen, 1873, а для сравнения текста - Waltonus - Biblia Polyglotta, - MDCLVII an. Частные цитаты будут сделаны в подстрочных примечаниях в соответственных местах. Теперь нам следовало бы указать еще отечественные труды по исследуемому предмету, но они весьма немногочисленны, и то частью переводны, частью компилятивны и, за весьма немногими исключениями, вовсе не имеют ученого достоинства. Собственно по предмету Моисеева права отечественная литература вовсе не имеет трудов, за исключением незначительных брошюр, вроде сочинения Лебедева "О нравственном достоинстве гражданских законов Моисея". Москва, 1858. Поэтому мы и не будем останавливаться на ней, а перейдем к рассмотрению отдельных законов, которые по своему предметному содержанию распадаются на несколько групп. Группы эти представляются в следующем порядке:

1) Законы о семейных отношениях.

2) Законы о социально-экономических отношениях и

3) Законы государственные.

Весьма важное значение в Моисеевом законодательстве имеют законы судебные, но изложение их, к сожалению, не могло войти в это исследование. В качестве же некоторой замены этого изложения и восполнения пробела мы предлагаем особый трактат, под заглавием: Суд над Иисусом Христом.

Трактат этот, рассматривая судебный процесс Иисуса Христа с юридической точки зрения, не только дает ясное представление о характере судопроизводства еврейского и римского и восполняет, таким образом, пробел нашего исследования, но и имеет свой собственный высокий интерес как по существу предмета, так и по методу исследования*(44).

Отдел первый. Законы о семейных отношениях

Семья представляет собою ту естественно сплоченную единицу, которая лежит в основе государства, составляет первичный зародыш общественно-государственной жизни и поэтому имеет определяющее значение для всего ее строя: от того или другого склада семьи зависит тот или другой характер самой государственной жизни, от нормального или ненормального состояния семейных отношений, от крепости или слабости семейных уз зависит нормальное или ненормальное состояние самого государства, крепость или слабость его организма. Ввиду такого важного значения семьи в государстве все законодатели заботились о том, чтобы насколько возможно лучше организовать семью и тем сделать ее источником процветания и крепости государства. Но семья образовывалась и отношения ее устанавливались еще прежде, чем мысль, освободившись от господства несознательно сложившихся отношений, могла критически отнестись к данным установлениям и дать им теоретически выработанное направление. Все законодатели со своими теоретически выработанными законами являлись не к сырому, несформированному материалу, а имели пред собой уже организованное целое, с окрепшими отношениями, управляемыми обычным правом. Задача законодателей сводится в таком случае на простое упорядочение существующих отношений, для сообщения им направления, соответствующего основной идее законодательства. То же самое имело место и по отношению к законодательству Моисея. Синайское законодательство, новое по своим началам и целям, своею, так сказать, предметною стороною, однако же, опиралось на древнее, имевшее за собою многовековую историю, обычное право, освященное жизнью великих родоначальников - патриархов еврейского народа. С этим обычным правом законодатель имел дело и в области семейных отношений, принимая их как готовые данные, нуждавшиеся лишь в более строгом, юридически определенном упорядочении и приведении в соответствие с основными началами нового законодательства. Отсюда при исследовании законов Моисея о семейных отношениях необходимо иметь в виду и господствовавшее до него обычное право, выразившееся в предшествовавшей истории. Но так как и само обычное право имеет в своей основе общее воззрение на сущность семейных отношений, то для уяснения сущности как обычного права, так и собственно Моисеева законодательства в области семейных отношений необходимо иметь в виду основное библейское воззрение на сущность этих отношений.

Семейные отношения предполагают, прежде всего, брак, и потому лучше всего начать бы исследование о них с этого акта. Но для исследователя здесь представляется круг, так как сам брак предполагает личности, жившие до заключения брака, имевшие свои права и обязанности, влиявшие на самое заключение брака. Поэтому одни исследователи, как, напр., Зальшюц, Элер*(45) и др., начинают рассмотрение Моисеевых законов о семейных отношениях с брака, другие, напротив - с рассмотрения юридического положения детей, как, напр., Михаэлис, Пасторет, Эвальд*(46) и др. Мы, со своей стороны, предпочитаем принять метод последних, так как это дает возможность к более цельному изложению юридических прав личностей по семейному праву, - в их добрачном, брачном и после брачном состоянии.

I

Юридическое положение человека в детском его состоянии определяется большею или меньшею зависимостью его от родителей. Эта зависимость, обусловливается как самым происхождением детей, так и разностью их физического и умственного развития в сравнении с родителями, во всех отношениях заставляющей их прибегать к защите и покровительству последних, у различных народов была различна, то больше, то меньше, смотря по тому или другому воззрению на человека как личность. Где личность человека ценилась лишь как государственная единица, как, напр., у греков и римлян, там зависимость детей от родителей была полная, родители имели право на жизнь и смерть детей. Напротив, где личность человека ценилась сама по себе, по своему нравственному достоинству, там зависимость эта была слабее, ограничивалась лишь необходимыми отношениями воспитания. Зависимость такого рода имела место в семейных отношениях по Моисееву праву.

Законодатель нигде с точностью не определяет юридического положения детей, оставляя в силе древнее обычное право. А это обычное право, образовавшееся под влиянием общего библейского воззрения на жизнь человека и выразившееся в истории патриархов, свидетельствует о том, что юридическое положение детей в доме родителей было положением свободных личностей, зависимость которых от родителей ограничивалась только необходимыми условиями руководства и покровительства. В этих отношениях нет ничего похожего на древнегреческое право родителей на жизнь и смерть детей. Факт в Быт. XVIII, 24, где отец семейства, по-видимому, самовластно и неограниченно распоряжается казнить свою невесту, объясняется особенностями патриархальной жизни, в которой еще не выделились отдельные части общественной жизни, не было еще особенной судебной власти, а она сосредоточивалась в лице главы семейства. Впоследствии Моисеевым законодательством такая власть была отнята от главы семейства и передана специальной судебной власти, так что родители по закону Втор. XXI, 18 непослушного сына не могли сами наказывать смертью, а должны были привести его к старейшинам города. Произвол родительской власти был ограничен даже и в менее важных случаях семейной жизни, как, напр., в случаях определения наследства, так что отец, "при разделе сыновьям своим имения своего, не может по своему произволу сыну жены любимой дать первенство пред первородным сыном нелюбимой", а первенцем должен вопреки своему желанию признать сына нелюбимой (ст. 15-17). По отношению к дочерям родительская власть шире, так что отец мог даже продавать их в рабство, как это видно из закона Исх. XXI, 7-11 ст.: "Если кто продаст дочь свою в рабыни" и т.д., хотя участь проданной таким образом девицы закон облегчал тем, что она в доме своего господина становилась не в положение рабы, а в положение невесты и жены господина или его сына. Этот закон, выдающийся в ряду других законов, нуждается в более подробном рассмотрении, так как он представляет собою последнюю степень, до которой простирается родительская власть. Сущность его заключается в следующем. Отец мог продать свою дочь в рабыни (ст. 7), но единственно ввиду того, что господин или его сын женятся на ней (ст. 8), так как неисполнение этого условия по закону дает право девице на выпуск или освобождение (за пренебрежение после женитьбы). Законодатель, очевидно, уступая укоренившемуся обычному праву, не отнимает у отца права на продажу дочери, но в то же время всеми мерами старается ослабить тяжелые следствия этого закона и ограничить самое право. Так, из положения, что эта продажа-купля имеет в виду замужество купленной и что проданная девица получает свободу в случае пренебрежения или обмана ее*(47), вытекают два естественных следствия: первое, что дочь нельзя было продать два раза; второе, что ее нельзя было продать таким людям, брак с которыми воспрещен законом. Кроме того, толкователи закона - талмудисты, основываясь на идее закона, налагают на эту куплю-продажу все ограничения, какие только могло придумать человеколюбие. Мишна, обе Гемары, Маймонид, Микотци и другие исследователи единогласно утверждают, что только крайняя бедность извиняла такое забвение природного чувства родительской любви. Отец, вынужденный к такому поступку безвыходною бедностью, обязывался своею любовью, справедливостью и честью семейства отдать на выкуп проданной первое достояние, какое ему только удастся приобрести при помощи полученной за продажу дочери суммы*(48). Но самая продажа, право на которую не отнято было у отца, ограничивалась в собственном смысле детством дочери, когда она имела менее двенадцати лет, т.е. в таком возрасте, когда она при неполном развитии самосознания не могла особенно тяжело чувствовать акт продажи и легко могла привыкнуть и сродниться с новым домом*(49). После двенадцати лет дочь считалась юридически совершеннолетнею, освобождалась от родительской власти и поступала под общее ведение закона. Для мальчика юридическое совершеннолетие узаконено было тоже в двенадцать - тринадцать лет. Этот срок совершеннолетия в законе Моисеевом не определен, он назначается талмудистами; однако есть некоторые косвенные указания, могущие служить подтверждением этого определения: так Самуил, по свидетельству Иосифа Флавия*(50), двенадцати лет был призван к пророчеству, Иисус Христос двенадцати лет в храме заявил умственную зрелость. На Востоке совершеннолетие и до сих пор определяется в эти лета.

С этого времени дети становились в положение полноправных членов теократического государства, и как такие, по древнему раввинскому преданию принимали на себя обязанности по самостоятельному исполнению закона*(51), хотя, по-видимому, и прежде допускались к участию во всех установлениях закона. Исполнение налагаемых законом обязанностей в эти лета еврейские дети могли принимать на себя уже с полным сознанием не только отдельных постановлений, но и самого духа закона. Закон в своих немногих постановлениях о воспитании стремится к такому проникновению сознания человека с самого его детства, и мы для полноты изложения юридического положения детей как сознательных личностей считаем нужным предварительно указать те постановления закона о воспитании, в которых выражается это стремление.

Точно и подробно в законе не указывается правил для воспитания - подробную разработку их он предоставляет правовому обычаю и такту воспитателей, но зато он с настойчивостью внушает родителям как необходимость самого воспитания, так и тот дух, которым оно должно быть пронизано. "Да будут слова сии (постановления закона), которые заповедаю тебе сегодня, в сердце твоем и в душе твоей. И внушай их детям твоим"*(52). Подобные постановления о воспитании детей посредством внушения им "слов закона" повторяются во многих местах законодательства*(53), и все они направлены к тому чтобы внушать детям не частности законов, а самый дух этих законов и оживляющий их теократический принцип. Понимание для детей внутренней сущности законов облегчалось тем историческим методом воспитания, который внушается законом. Законодатель в этом случае пользуется обычною детскою любознательностью, которая при виде новых или непонятных для детей установлений невольно вызывает у них вопросы: что это значит? что это за установление? В ответах на такие вопросы родители и обязаны внушать детям сущность как самых установлений, так и оживляющее их теократическое начало. Так, при совершении пасхального торжества, "когда скажут вам дети ваши, что это за служение? Скажите им, повелевает закон: - это пасхальная жертва Господу, который прошел мимо домов сынов Израилевых в Египет, когда поражал Египтян, и домы наши избавил"*(54). Так же предписывается поступать и при совершении других теократических установлений в память славных исторических событий. Так предписывается объяснять детям значение праздника опресноков: "И объяви в день тот сыну своему, говоря: это ради того, что Господь Бог сделал со мною, когда я вышел из Египта"*(55). То же при посвящении первенца: "Когда спросит тебя сын твой, говоря: что это? то скажи ему: рукою крепкою вывел нас Господь из Египта, из дома рабства"*(56) и пр. Во всех этих постановлениях заметна забота законодателя запечатлеть в душе человека еще в детском состоянии память тех великих дел, которые совершены Иеговою для избранного народа, и тем укрепить в сознании народа начало теократизма и связанного с ним святого долга исполнения предписанных законов. "Берегись и тщательно храни душу твою, чтобы тебе не забыть тех дел, которые видели глаза твои, и чтобы они не выходили из сердца твоего во все дни жизни твоей; и поведай о них сынам твоим и сынам сынов твоих, - о том дне, когда ты стоял пред Господом, Богом твоим; при горе Хориве (в день собрания), и когда сказал Господь мне: собери ко мне народ, и Я возвещу им слова Мои, из которых Они научатся бояться Меня во все дни жизни своей на земле и научать сыновей своих"*(57). Основанное на таких началах и веденное таким образом воспитание скоро могло освоить детей со всем строем теократического государства и дать нравственную силу исполнять постановления исторически объясненного и потому понятного им закона. Отсюда мы видим участие детей во всех религиозных торжествах народа. Так, кроме указанных мест закона (о праздновании пасхи, опресноков), предполагающих участие в праздновании детей, участие их предписывается также законом о праздновании "седмиц и кущей"*(58), где прямо говорится: "веселись пред Господом, Богом твоим, ты, и сын твой, и дочь твоя". Наконец, участие допускалось в самом торжественном празднике израильского народа, представлявшем собой величественное зрелище публичного обучения народа закону. "В год отпущения в праздник кущей, когда весь Израиль прийдет, явиться пред лице Господа, Бога твоего, на место, которое изберет Господь, читай сей закон пред всем Израилем вслух его. Собери народ, мужей, жен и детей..., чтобы они слушали и учились и чтобы боялись Господа, Бога вашего, и старались исполнять все слова закона сего"*(59).

Таким образом, пред законом по отношению к исполнению религиозных обязанностей и участию в общественных торжествах дети, воспитанные указанным выше способом в духе теократического закона, были равны со всеми другими членами теократического государства. И замечательно, что здесь не полагается различия в правах по полу: как сыновья, так и дочери одинаково полноправны пред законом. Равноправность полов простирается и в другие области, где наиболее сильно влияние теократического начала, как, напр., в праздновании субботы. Покой одинаково предписывается всем - без различия, между прочим, и пола: "Шесть дней работай, и делай в них всякие дела свои; а день седьмый суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя..."*(60) Но равноправность полов не проведена с такою полнотою в других отношениях, и чем дальше эти отношения от прямого действия теократического начала, чем глубже они входят в область собственно домашнюю, тем равенство больше терпит ограничения - в отношении к женскому полу. Такое явление имеет место в правовых отношениях как братьев между собою, так и братьев с сестрами.

Неравенство в семейных отношениях братьев и сестер заявляет себя, главным образом, в правах наследования, и потому мы рассмотрим его преимущественно в этом отношении.

Обыкновенный порядок наследования по Моисееву праву состоял в том, что наследство переходило в руки детей мужского пола, к сыновьям. Если не было сыновей, им пользовались дочери. Вот как закон выражает порядок наследования: "если кто умрет, не имея у себя сына, то передавайте удел дочери его. Если же нет у него дочери, передавайте удел его братьям его. Если же нет у него братьев, отдайте удел его братьям отца его"*(61) и т.д. В данном случае для нас важно то, как законодатель определяет по отношению к наследству права различных полов. А это определение, как видно, решительно клонится в пользу мужского пола, в пользу сыновей, так как существование последних лишает дочерей права на наследство. Но закон, прежде всего, и между самими сыновьями определяет разную степень права на наследство, так что "первородному" сыну он определяет двойную долю в наследстве*(62). Право первородства очень древне и Моисеевым законодательством было усвоено из древнего обычного права с сообщением ему более строгих юридических определений. Первородный сын и кроме двойной части в наследстве имел большие преимущества пред своими братьями, и даже как бы некоторое господство над ними, которое особенно получало свое значение по смерти отца: тогда первородный становился полным главою семейства и принимал на себя все обязанности и права его. Отсюда первородство и было так дорого в глазах еврейского народа и считалось как бы священным, так что запятнавший себя неуважением к отцовскому ложу Рувим был лишен права первородства*(63). Другие сыновья были равны между собой и в наследстве пользовались равною частью. Хотя в законе прямо не указывается такого равенства братьев между собою, но ввиду того, что закон не делает различия в преимуществах одного брата над другим, такое предположение не имеет ничего против себя. Другое дело - дочери: они при братьях не имели части в наследстве. В этом отношении Моисеево законодательство как будто не возвышается над другими законодательствами древнего мира, вообще смотревшими на женщину как на низшее существо и потому не дававшими ей прав, равных с мужчиною, как это было, напр., у индийцев, китайцев, афинян*(64) и др., где дочери даже совершенно лишались прав на наследство. Но такое заключение было бы несправедливо, особенно если принять во внимание общее правовое положение женщины по законодательству Моисея, а не частности, иногда в силу известных исторических условий не вполне выражающие дух закона. А такова именно частность и в данном случае. До Моисея порядок наследования определялся обычным правом, и он настолько окреп в практике, настолько проник в сознание народа, что законодатель, по-видимому, не решался вовсе касаться его в своем законодательстве (по крайней мере так можно заключать из непонятного иначе молчания о праве наследования, столь важном в семейных отношениях), и только неожиданно выдвинувшийся случай с дочерьми Салпаада, представившими просьбу о даровании им самостоятельного удела для сохранения имени их отца Салпаада, не оставившего после себя сына*(65), дал законодателю повод точнее, юридически определить порядок наследования, не вводя, однако же, в него ничего нового, а утверждая лишь существовавший порядок*(66). Мы не раз еще будем иметь случай видеть со стороны законодательства уступку древнему обычному праву, но увидим также, что законодатель при этом принимал все меры к тому, чтобы дать возможность проникнуть в этот порядок вещей новым началам и незаметно преобразовать его в духе нового законодательства. В данном случае подобное же обновляющее отношение к древнему обычному праву представляется в том обстоятельстве, что законодатель древний закон наследования дочерей после сыновей связал с сохранением имени отца от исчезновения*(67). По внешности это обстоятельство не изменяло древнего правового обычая: порядок наследования оставался тот же самый, сестры не наследовали при братьях и наследовали только при отсутствии братьев; но оно давало возможность проникнуть новым началам и тем мало-помалу могло совершенно преобразовать древнее право обычая в новое право разума и идеи равенства полов. Если, по закону Моисея, право наследования (недвижимого земельного владения) имеет главною целью сохранять от исчезновения имя отца, то этим самым дается возможность при известных обстоятельствах пользоваться наследством и сестрам при братьях. Так, при физической или нравственной неспособности сына к сохранению имени отца, естественно, право наследования родового участка по этому закону могло, да и должно было переходить к дочерям, обладавшим и нравственными и физическими способностями. А раз дана возможность сестрам пользоваться наследством при братьях, дальнейшая практика, под влиянием родительской и братской любви, не замедлит исключительные случаи возвести на степень обыкновенного правила. Трудно с определенностью утверждать, что именно таково было постепенное развитие идеи равенства (в наследстве) сестер с братьями, - но, во всяком случае, последующая история еврейского народа представляет нам несколько примеров, в которых наследование сестер при братьях, немыслимое прежде, представляется как бы обыкновенным явлением, как бы правилом. Вот несколько фактов. Богатый Верзеллий, имевший возможность продолжительное время содержать войско Давида, имел сына, как это видно из 2 Цар. XIX, 35-41; несмотря на это, мы видим, что он и дочь свою сделал наследницей, которая к тому же вышла в замужество за человека из другого колена. В Неем. VII, 63 ст. генеалогия одной священнической семьи низводится к Верзеллию Галаадитянину*(68), что обыкновенно бывает только в таком случае, если от предков было получено наследство, и текст выразительно поясняет это: "из священников сыновья Верзеллия, который взял жену из дочерей Верзеллия Галаадитянина, и стал называться их именем". Дело, очевидно, не иначе было, как так, что человек вступил в семейство старого Верзеллия Галаадитянина, принял его имя и записался его сыном, что ясно предполагает, что он и наследовал ему (при посредстве взятой им в замужество дочери-наследницы). Другой случай. Махир из колена Манассиина имел сына по имени Галаада, но у него, как видно из 1 Пар. II, 21, была также и дочь, которая вышла замуж за Есрома из колена Иудина. От этого брака родился Сегув, у которого был сын Иаир (ст. 22). Но этот Иаир причисляется не к колену Иудину, как бы того требовало происхождение его отца, но по стороне матери к колену Манассиину и у Моисея называется - Иаир сын Манассии*(69). Он, следовательно, по матери-наследнице стал числиться в колене Манассиине. Халев дал своей дочери Аксе, при выходе ее замуж, не только большое поле (землю полуденную), но, кроме того, дал ей и так называемые верхние и нижние источники*(70), но из 1 Паралип. II, 18 ст. видно, что у Халева были и сыновья. Иов дал наследство своим дочерям вместе со своими сыновьями*(71). К подобной же мысли приводит и то обстоятельство, что в родовых списках рядом с сыновьями-наследниками упоминается и дочь*(72). Это явление можно объяснить только тем, что и дочь наследовала вместе с сыновьями*(73). Определяя общий смысл приведенных фактов, Михаэлис говорит: "Те, которые женились на наследнице, должны были переходить в род своего тестя и записываться ему в сыновья. Только в таком случае и можно было воспользоваться наследством, потому что оно давалось дочери с тою целью, чтобы имя отца ее не изгладилось из родовых таблиц; следовательно, сыновья, рожденные от этого брака, должны были числиться под именем деда с материнской стороны"*(74).

Из этих фактов с достаточною ясностью видно, что женщина по Моисееву законодательству была не низшим человеческим существом, каким она считалась другими законодательствами древнего мира, а почти равноправным существом, вполне стоящим на высоте библейского воззрения на женщину как "помощника" мужчине, "соответственного ему" (Быт. II, 18), и неравного лишь настолько, насколько по обыкновенному естественному порядку вещей неравен "помощник" главному делателю. Исключением является только известное узаконение Числ. XXX, 4-6, по которому женщина в юности своей, "в доме отца своего" и даже в замужестве, не имеет права самостоятельно давать обеты Богу, так что отец или муж может запретить их исполнение. В этом узаконении исследователи*(75) обыкновенно видят верх ограничения прав женщины на самостоятельное распоряжение собою. Правда, в этом узаконении нельзя не видеть уступки*(76) со стороны законодателя общему восточному воззрению на женщину, но, с другой стороны, такое узаконение оправдывается в значительной степени и самою сущностью предмета закона. Обет - настолько серьезное дело, что всеми мерами должен быть огражден от легкомыслия и необдуманности, могущими профанировать возвышенную святость его, и потому согласие или несогласие на него со стороны другого более зрелого ума представляется не излишнею стеснительностью для женщины, особенно молодой, а делом разумной необходимости.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: