Отдел первый. Законы о семейных отношениях 2 глава

Соответственно такой цели союза и законодательство, как главное посредство союза, представляет собою соответственную сущность и содержание. По своему внутреннему характеру законодательство является вполне теократическим. Таким оно является не столько по своему происхождению, сколько по своему назначению и сущности. Библейский теократизм представляет собой две стороны, которые и должны быть различаемы при исследовании. Одна сторона, которую обыкновенно исследователи принимают за полное выражение теократизма, состоит в том, что Иегова находится в особенных отношениях к израильскому народу, есть его царь и сообразно с таким положением "соединяет в себе все государственные отношения", являясь непосредственно или посредственно чрез свои органы - особых избранников - законодателем, судией, предводителем*(36) и пр. Но это только одна сторона теократизма, и притом, можно сказать, внешняя. В этом смысле теократизм есть общее явление для известного периода в историческом развитии народов (отличаясь только степенью истинности или ложности) и потому не представляет собой чего-либо особенного, свойственного исключительно избранному народу. В отношении к этому народу имеет особенное значение другая сторона теократизма - внутренняя и, можно сказать, философская. Она определяется указанным уже выше особенным положением израильского народа во всемирной истории. Иегова избрал его для того, чтобы сделать его хранителем начал истинного нормального развития, не находивших места в остальном человечестве, всецело отдавшемся принципам естественно-греховного развития. Начала эти, проникнув в сознание и жизнь избранного народа, по идее теократизма должны были выработать историческую почву, на которой бы всего лучше могли развиваться и сохраняться великие истины, долженствовавшие привести человечество к осуществлению его назначения. Поэтому Иегова своим союзом с избранным народом изъял его из круговорота естественно-греховного развития; освободил от влияния темных исторических сил и дал ему закон святости, исполняя который народ действительно мог осуществить возложенную на него всемирно-историческую миссию. Этот закон святости в своей основе представляет все данные, подтверждающие представленное понимание внутреннего смысла библейского теократизма. Моисеево законодательство в своих общих началах действительно представляет собою норму истинно человеческого развития, которая одна только могла привести человечество к осуществлению его назначения и до которой не возвышалась законодательная мудрость ни одного из мудрецов древнего мира. Эту мысль всего яснее доказывает то замечательное явление, что и в новейшее время законодательная мудрость или государственно-юридическая наука в своем поступательном развитии, совершаемом на независимой почве научного исследования, в своих лучших результатах представляет не что иное, как только приближение к принципам Моисеева законодательства. Поражающая со внешности прогрессивность этих наук, как будто выработавших неизвестные дотоле истины, уясняющие сущность, а следовательно, и норму государственных и общественных отношений, есть в сущности только разъяснение и применение к данным новым условиям древних, ветхозаветных начал Моисеева законодательства. Здесь невольно представляется другое параллельное явление - в области естественных наук. Как ни далеко, по-видимому, они ушли в своем развитии от древнего, только что зарождавшегося и потому, естественно, слабого, младенческого естествознания, как ни гениальны открытия, сделанные ими в области природы, а между тем все эти открытия суть не что иное, как только разъяснение и подтверждение Моисеевой космогонии, в сжатой простой форме представляющей высшую истину естественнонаучного знания. Этот факт признан и не нуждается в доказательствах. То же замечательное явление имеет место и в отношении государственно-общественного знания, которое также свою высшую истину находит в принципах государственно-общественного устройства по законам Моисея. Все лучшее, к чему стремятся новейшие социологические науки и что считают своим лучшим плодом в определении нормы в социальных отношениях, - все это заключалось в принципах Моисеева законодательства и в большинстве случаев осуществлялось на практике государственно-общественной жизни Моисеева государства. Этот взгляд находит себе полное подтверждение в определении отношения Моисеева права к состоянию общественно-государственной жизни в настоящее время. "В Моисеевом праве, - говорит глубокий исследователь его, Зальшюц*(37), - мы с изумлением встречаемся со многими из тех важнейших вопросов, которые волнуют наше время, грозят потрясти весь установившийся веками строй нашей государственно-общественной жизни, пред которыми недоумевает новейшая наука, и которые, однако же, в Моисеевом праве находили свое удовлетворительное разрешение на мирном пути законодательной мудрости. В этом праве много поучительного и для нашего времени, и мы давно бы уже воспользовались его указаниями, если бы рядом с римским правом, с его хотя удивительно величавыми задачами и стройностью расположения, но в то же время с его стеснительным формализмом, с его жестокими семейными законами, носящими на себе неизгладимую печать рабства, не признающего и попирающего всякое достоинство человеческой личности, если бы рядом с ним также тщательно изучали и благородные, простые черты Моисеева законодательства, которое, как единогласно признают все глубже вникавшие в его содержание исследователи, отличается истинно возвышенным и свободным духом".

Этот дух проникает и оживляет все формы общественной жизни Моисеева государства, начиная от самой государственной формы до формы семейных отношений. Вот как тот же исследователь группирует и характеризует основные начала государственно-общественной жизни по Моисееву праву, имея притом в виду отношение их к началам этой жизни в настоящее время*(38).

В древности у большей части народов личность поглощалась государством. Даже представители наивысшего развития духа человеческого, философы, как, напр., Платон, не возвышались до того, чтобы оценить личность в ее собственном достоинстве, независимо от ее отношения к государству, и потому в своих идеальных обществах отдавали ее и семейство в жертву государству. В средние века, напротив, личность получила незаконное преобладание над государством: каждый, полагаясь единственно на свое оружие, с рыцарски смелым, независимым духом шел своей собственной дорогой. Такое положение вещей с точки зрения истинной социологии ненормально: как то, так и другое, не имеющие для себя оправдания крайности. Истинная социология находит норму в таком соединении этих крайностей, в котором бы каждый отдельный индивид принадлежал одинаково и себе самому, и обществу, сам, пользуясь свободой, согласовывал бы ее в то же время с законом, со свободой всех, составляя часть целого, не поглощался им, а оставался самостоятельным и притом находился в таких условиях жизни и деятельности, которые, давая все средства для достижения личных целей, в то же время приводили бы эти личные цели в согласие с целями всего общества, так что удовлетворение первых было бы в то же время удовлетворением и последних. Над решением такой общественной проблемы трудится настоящее время, но счастливое решение ее до сих пор еще остается только благочестивым желанием (pia desideria) политико-социальных наук. Между тем такое решение представляется уже готовым в государственно-общественном строе Моисеева государства, хотя, конечно, под свойственной ему по времени форме древних, патриархальных отношений. Здесь основным зерном общественных форм является "община", в которой весь народ при посредстве своих глав находил полное выражение всех своих нужд и потребностей; каждый член ее находил в ней полную защиту и обеспечение своих прав и свободы. При своей крепкой, органической связи община не поглощала и не подавляла личную самостоятельность отдельных членов ее, как это было во всех древних государствах, напротив, служила обеспечением этой самостоятельности против незаконных притязаний некоторых отдельных членов, осуществляя тем главную цель Моисеева законодательства - наибольшее развитие чувства свободы в народе. Отсюда и происходит то замечательное, наблюдаемое в истории израильского народа явление, что в нем часто неизвестные личности вдруг являлись во главе народа и делались героями исторических событий. Здесь пророки - эти великие деятели в истории израильского народа - находили защиту свободы слова и беспрепятственно бичевали пороки и преступления не только обыкновенных людей, но даже и царей. Здесь способный человек - в каком бы он положении до того ни находился - мгновенно мог приобрести историческое значение; простой земледелец делался предводителем ополчения и освобождал народ от иноземного порабощения. Для нас были бы совершенно непонятны эти факты, было бы непонятно, как личность, даже женщина, вдруг становилась во главе народа, получала всеобщее признание в народе, если бы мы не знали устройства того живого общественного организма, в котором все члены находились в органически нормальном отношении как к целому, так и между собою. Конечно, такое патриархальное народное представительство было удобнее в немногочисленном народе, чем в больших нациях, но для нас в данном случае имеет главное значение идея этого представительства, а не применение ее в новейших государствах. В тесной связи с такой основной идеей общественного строя стоят другие учреждения Моисеева государства, составляющие и в настоящее время предмет стремления для социально-политических наук. Сюда относятся - всеобщая воинская повинность как выражение равного участия всех членов государства в важнейших случаях его жизни; отсутствие сословных различий и привилегий, как выражение равенства всех пред законом и государством. Идея равноправия в Моисеевом государстве находила такое широкое применение, что даже и чужеземцы не исключались из пользования его наравне с членами государства. Это политическое равноправие находило для себя прочную опору в экономическом равенстве, в равном распределении материальных благ. Это последнее вместе с другими учреждениями, имевшими целью сохранять экономическое равенство, препятствовать его нарушению, есть замечательнейшее явление вообще в истории человеческих обществ, и ввиду того, что многие законодатели тщетно стремились к его установлению, даже рассматриваемое только как опыт законодательной мудрости, имеет глубокий интерес. На почве этого установления не имело места ненормальное явление нашего времени - крайности богатства и нищеты, и страшный вопрос нашего времени - устранение развития пауперизма, угрожающего потрясти и ниспровергнуть весь общественный строй, там находил счастливое разрешение. В общественно-семейных отношениях в Моисеевом государстве осуществлен также принцип новейшей социологии - равенство полов и нормальных отношений родителей к детям. Особенно обращает на себя внимание юридическое определение положения женщины. Здесь она не была бесправной рабыней деспота-мужа, не заключалась в гаремы, а считалась полноправной госпожой дома наравне с мужем и потому была так же самостоятельна, как и муж, открыто принимала участие в торжественных собраниях народа и даже в политических событиях, - вообще пользовалась беспримерною на Востоке свободою, почти такою, какую новейшая социология считает нормальною для новейших государств. И ряд замечательных фактов еврейской истории показывает, как благородно и с какою пользою для государства пользовались они этой свободой. Наконец, Моисеево законодательство единственное на Востоке, которое не знает рабства в собственном смысле (древнем и новом) этого слова, - рабства, которое унижало человеческое достоинство, отвергало естественную равноправность людей, создавало из людей целые массы каких-то средних существ между людьми и животными, вообще представляло собой вопиющую несправедливость, полное попрание достоинства и прав человеческой личности. Божественный гений законодателя сумел это позорное явление рабства возвысить до нормальных, необходимых в общественной жизни служебных отношений, почти до той степени, как они существуют теперь. Все эти замечательные по времени права личностей и классов народа находили для себя крепкую опору во всеобщем законоведении, которое достигалось самыми простыми средствами, как, напр., публичным чтением закона на народных собраниях. Такое широкое по тогдашнему времени юридическое образование делало всех членов народа не только способными отстоять свои права, но и давало возможность образованию и существованию чисто народного суда, суда присяжных заседателей в его простейшей форме. Отсюда Моисеево законодательство и в судебном отношении является выразителем истинно человеческого суда. Оно, начиная с глубокой древности вплоть до прошлого столетия, представляет единственный пример суда, не знавшего пыток и вообще жестоких, позорных казней. Полнейшее беспристрастие и строжайшая неподкупность были высшим долгом и достоинством этого суда, - следовательно, и здесь Моисеево законодательство служит представителем нормы, имеющей вечное значение и потому усвоенной новейшей социологией. Одним словом, все начала этого законодательства, в их общих идеальных выражениях, суть начала нормального развития общественных отношений, и как такие неизменно сохраняют и сохранят свое значение и для новейшей социологии.

Из представленного очерка основных форм Моисеева законодательства (подробное рассмотрение их будет дано ниже) с ясностью вытекает то заключение, что принципы Моисеева законодательства, ввиду того, что они совпадают с принципами новейшей социологии, действительно представляют собой норму истинно человеческого развития, каким оно должно быть, чтобы человечество могло осуществить свое назначение, и потому в этом смысле они универсальны*(39). Эти начала живут до сих пор и лежат в основе новейшей цивилизации, хотя последняя и не всегда сознательно пользуется ими. Сущность новейшего культурного развития и состоит именно в том, что она восприняла в себя начала, положенные в основу развития Моисеевым законодательством, в их одухотворенной христианством форме, выведшей из их узкого одностороннего применения к жизни одного замкнутого народа. Собственно европейская (греко-римская) культура имеет значение лишь как придаточная сила, заложившая только материальную основу для новейшей цивилизации: а все, что выше материи, в чем выражается господство духа - главной движущей силы истинного развития, - все это заимствовано из начал Моисеева права, на что, между прочим, указывает обязательное значение десятословия, признанного всеми нравственно-юридическими кодексами Европы. Такая универсальность начал Моисеева законодательства, оказавшихся в полном согласии с наивысшею ступенью религиозного мировоззрения - христианством, окончательно восстановившим для всего человечества начала истинного развития, всего яснее доказывается их указанною выше ролью во всемирной истории, как нормы среди всеобще заблуждавшегося человечества, которая одна только могла привести человечество к осуществлению его цели - восстановления потерянного первобытного состояния. В этом заключается и философская сторона библейского теократизма, одухотворяющего законодательство Моисея.

Таким Моисеево законодательство является в своих идеальных началах. В этом отношении оно универсально. Но эти идеальные начала предназначены были к осуществлению в жизни одного народа, который во всемирной истории, кроме своего общего значения, имеет и свой специальный характер, отличающий его от всех других народов, - народ со своеобразной историей, своеобразными местными обычаями и нравами, народ, носящий на себе неизгладимую печать временных, местных и племенных условий и особенностей. Поэтому естественно, что и идеальные принципы, осуществляясь в жизни этого одного народа, в своем применении терпели соответственное особенностям народа изменение: по идее оставаясь всеобщими, на практике принимали форму временных, местных, исключительных законов. Отсюда Моисеево законодательство, кроме рассмотренной общечеловеческой стороны, имеет другую сторону, с которой оно представляется частным законодательством, имеющим условное, местное, национальное значение.

Рассматриваемое с этой последней стороны, оно, прежде всего, имеет близкое отношение к состоянию еврейского народа в тот момент истории, когда оно его застало. Это был момент перехода Израиля от состояния племени к состоянию нации, когда он определенно выступил на сцену всемирной истории, принял на себя определенные задачи и занял определенное положение. В жизни народа, как и в жизни личности, сменяется несколько ступеней нравственного и физического возрастания и развития. Для Израиля патриархальный период был периодом детства, когда он главным образом управлялся чувствами и силою естественного родства с прибавлением немногих, простых и отрывочных законов. Национальный период был периодом юности, в который законы родственного чувства уступают место определенным постановлениям права, системе точных законов, необходимых для того, чтобы контролировать кипучую и порывистую деятельность юности. Пятьдесят дней странствования по безмолвной пустыне наедине с Богом могли служить достаточным средством для пробуждения в народе сознания важности момента жизни, в который он вступал, и, таким образом, он мог сознательно вступить в период национального бытия. Законодательство со строгими юридическими формами является, таким образом, знаком и печатью перехода израильского народа в состояние национального бытия.

Вместе с тем законодательство Моисея имеет близкое отношение и ко всей прошлой жизни израильского народа. Разделяясь на периоды, история каждого народа есть тем не менее один нераздельный организм, для нее различные периоды суть только различные состояния одного и того же организма. Поэтому предшествовавшие состояния по необходимости обусловливают последующие, служат основою, на которой и под влиянием которой вырабатывается дальнейший момент развития. Отсюда в истории народа немыслима какая-либо непоследовательность в развитии, - не может явиться что-либо такое новое, которое не имеет для себя опоры и соприкосновения в старом прошедшем. Моисеево законодательство не представляет в этом отношении исключения. Являясь новым в своих принципах и форме, оно не вполне ново в своем содержании, которое часто заимствует из прежнего, выработанного прошлой историей, обычного права. Как ни проста была история израильского народа до Синайского законодательства, она тем не менее имела свое право, свой закон, выработанный и утвержденный обычаем. В истории есть на него ясные указания. Так, задолго до Моисеева законодательства в истории встречаются указания на определенные наказания за убийство, за прелюбодеяние, на существование закона деверства, на различие чистых и нечистых животных и, по-видимому, на почитание субботы*(40). Все это такие факты обычного права, которые потом целиком вошли в Моисеево законодательство, составив из себя ту историческую почву, на которой легче могло привиться новое законодательство. Мудрый законодатель не мог оставить без внимания это древнее обычное право потому, что только то законодательное или государственное учреждение крепко, которое заложено на прочном историческом основании. Отличительная черта законодательного гения и состоит в том, чтобы произвести преобразовательную работу уже над готовым, но сырым, необработанным материалом, выработать для него основные принципы и оживить новым, высшим духом. В таком именно отношении к обычному праву стоит Моисеево законодательство. Законодатель пользуется данным материалом обычного права, полагает его в основу своей законодательной работы и на этой основе созидает чудное новое законодательное здание. При дальнейшем исследовании мы часто будем встречаться с законодательными постановлениями, которые или вполне, без изменения, заимствованы из обычного права, или с некоторыми изменениями и ограничениями, соответственно новым высшим началам законодательства. Факты обычного права часто находятся в такой связи с новым законодательством, что без них совершенно непонятно было бы это последнее, так как оно часто служит лишь разъяснением или дополнением их и выражается в соответственной форме, предполагая известным тот факт обычного права, разъяснением или дополнением которого оно служит.

В тесной связи с таким отношением к древнему обычному праву и вообще к прошлой исторической жизни израильского народа, а большей частью и вследствие такого отношения к древности, Моисеево законодательство по необходимости стоит в тесной зависимости от этнографических, исторических и других особенностей народа, выражающейся в приспособлении законодательства к этим особенностям, часто вопреки интересам чистоты и возвышенности закона. На такую зависимость и приспособление к особенностям народа указывает известное выражение Иисуса Христа о законе Моисеевом о разводе*(41), который в той форме, как он дан в законодательстве Моисея, не соответствует цели и святости брачного союза и основным принципам Моисеева законодательства, а составляет прямую уступку характеру народа, низкому уровню его нравственного развития, одним словом, его "жестокосердию". Влияние этих условий на законодательство настолько значительно, что во многих случаях оно скорее приспособляется к древним обычаям, чем вводит новые законы, и вообще они так обусловливают тон и характер самого законодательства, что без отношения к ним часто остались бы непонятными истинный смысл и значение того или иного закона. Так, наказание за сыновнее неповиновение родителям кажется жестоким*(42), но если мы примем во внимание вообще силу родительской власти в период патриархального состояния народа или вообще в ранние периоды национального существования (как, напр., в Риме), то закон Моисеев является уже значительным шагом вперед в области гуманности и справедливости, так как он ограничивает произвол родительской власти перенесением дела на общественный суд. Закон деверства также в прежнее время существовал, по-видимому, в более широких размерах у азиатских народов, и в законодательстве Моисея скорее терпел ограничение, чем освящение. Закон кровавого отмщения представляет собой также пример разумного ограничения и ослабления древнего варварского обычая, который настолько укоренился в обычаях и нравах народа, что не допускал возможности совершенного уничтожения. Не менее замечательно то явление, что степень выработанности и законченности в системе законодательства в каждой его части соответствует тому периоду, в котором находился народ. Так, обрядовая часть отличается наибольшею ясностью, полнотою и законченностью; нравственный и судебный законы точны и определенны; даже гражданские законы, насколько они относятся к отдельным личностям, систематичны и полны: все эти законы имеют для себя прочную опору в прошлой истории народа и теперь нуждались только в упорядочении и более полном раскрытии и обосновании. Напротив, государственные законы не имеют такой полноты и состоят только из общих начал без применения их к действительности. И это понятно: эти законы для народа, только что впервые вступавшего в период государственно-национального существования, были вполне новы и притом давались в то время, когда народ еще не составлял из себя государства, в котором бы законы могли найти себе практическое применение, а только готовился образовать из себя государство. Поэтому Моисеево государственное право, определяя общие начала будущей государственной жизни народа, устанавливает и определяет только различные органы государственной власти, почти не касаясь их деятельности. Но и здесь оно частью признает уже существовавшие власти, как, напр., главы колен и семейств, частью установляет новые, как судей, царя и пророка. На них лежала обязанность выработать политическую систему для народа, пользуясь указаниями и руководством данных законодателем общих начал. От уяснения такой зависимости и приспособленности законодательства к историческому развитию и характеру народа (а равным образом к физическим условиям страны) зависит истинное понимание сущности законодательства и точное разграничение в нем того, что в нем временно и местно и что универсально, т.е. имеет значение для всех времен и народов.

Наконец, Моисеево законодательство, рассматриваемое с его обыкновенной исторической точки зрения, не дано сразу в том виде, как оно теперь представляется в Пятикнижии. Оно образовалось постепенно и потому имеет свою историю развития. На Синае дано было не все законодательство, со всеми его подробными применениями к практической жизни, а только основные начала законодательства. Эти начала Синайского законодательства изложены в книге Исход, XX-XXXI главы. Дальнейшая разработка законов производилась на основании этих начал по требованию выдвигавшихся историей обстоятельств. Таковы постановления относительно наказания хулителей имени Господня, данное народу по поводу частного случая (Лев. XXIV, 10-16), относительно нечистоты от прикосновения к трупам (Числ. IX, 6-12), законы о наследстве, данные по частному случаю с дочерьми Салпаада (Числ. XXVII, 1-11) и пр. Отсюда самый порядок изложения законов у Моисея не систематический, а исторический: законы не связаны между собою в строгий порядок по внутреннему их содержанию, а, за исключением немногих глав, разбросаны по всему Пятикнижию, обыкновенно привязываясь к частным случаям, вызывавшим потребность в том или другом законе. Нечто похожее на систему впервые встречается в книге Второзакония. Эта книга по самому своему назначению должна была служить полным, систематическим воспроизведением исторически накопившихся законов, отвлечением их от частных случаев и соединением в общий кодекс права.

Таковы характеристические черты Моисеева законодательства в его содержании и форме.

Как видно из изложенного, Моисеево законодательство в своей основе и по своему назначению носит в себе глубокий богословско-философский смысл, или лучше, имеет глубокий теократический характер. Оно является представителем мировой идеи истинного развития человечества, которая вверена была народу Израильскому для хранения и распространения на все человечество с целью привести его к забытому им своему назначению. Это общая, принципиальная сторона. С этой стороны Моисеево законодательство вечно и универсально, оно до сих пор живет в наших понятиях, действует в нашей жизни и, как указано выше, до сих пор служит тем, чем оно служило в древнее дохристианское время, - нормой истинного развития, хотя в ее просветленной и очищенной христианством форме. С другой стороны, рассматриваемое в его приложении к жизни одного народа, как частное, местное законодательство, - оно было связано с временем и местом и для нас теперь представляется археологическим мертвым явлением. Этими двумя сторонами законодательства, а равным образом и формой его изложения в Пятикнижии определяется характер исследования его. Исследователь должен систематизировать находящиеся в разных местах законы известного отдела, подвести их под общий теократический принцип законодательства и указать соответствие или несоответствие каждого частного постановления с общим принципом. Такой порядок исследования вызывается интересом стройности изложения и возможно ясного понимания каждого отдельного закона.

Основным источником для исследования Моисеева законодательства, конечно, прежде всего служат те книги Пятикнижия, которые по преимуществу заключают в себе изложение законов, именно книга Исход с XX главы и три остальные книги Моисея. Но одних этих книг было бы недостаточно для полного изложения и ясного понимания законов. Мы выше сказали, что Моисеево законодательство во многих случаях ссылается на древнее обычное право, часто предполагает его известным и свои постановления дает только в качестве разъяснения или дополнения постановлений древнего обычного права. Поэтому для ясного понимания таких законов необходимо знать смысл того обычного права, которое лежит в их основе. Отсюда источником для исследования Моисеевых законов может и должна по необходимости служить и предшествовавшая законодательству история, сохранившая факты, выражающие дух древнего обычного права, - следовательно, вся книга Бытия и первая половина книги Исход. Обычное право в тех отношениях, когда Моисеево законодательство не давало для них своих определений, естественно, сохраняло свое значение и после издания законодательства и заявляло себя в последующей исторической жизни народа. Поэтому для определения юридического состояния таких отношений (а они, как увидим ниже, иногда очень важны и определение их часто необходимо для точного понимания того или другого писаного закона) можно пользоваться книгами и последующего времени, т.е. всеми остальными книгами библейской литературы. Между ними особенное значение для этой цели имеют книги поэтические и пророческие. За неимением положительного закона относительно известных отношений, в них можно найти изображение идеального состояния этих отношений, вполне соответствующего духу законодательства. И в других случаях для определения известного юридического отношения важны не все факты, представляемые историей, а только те, которые носят на себе печать идеальности, потому что жизнь всегда ниже закона, и только те факты этой жизни ближе к закону, которые выражают идеальное состояние. В этом отношении юридическое исследование отличается от археологического: в то время как для последнего имеют значение все факты, представляемые историей, для первого только те, которые выражают собою закон, идеал. Археологическое исследование изображает факты и состояния так, как они представляются историей и жизнью, юридическое, напротив, изображает их так, как они должны быть. Такое различение имеет важное значение в нашем предмете, так как может удерживать исследование в должных, свойственных предмету границах.

Важным пособием при изучении законов Моисея могут быть талмудические определения по разным юридическим вопросам. Правда, их определениям не всегда можно доверять безусловно и не всегда можно считать их твердо стоящими на почве древнего Моисеева закона, так как, несомненно, на них отражается влияние тех различных условий различных времен, мест и народов, при которых они составились в кодекс; тем не менее нельзя назвать основательным пренебрежительное, вполне недоверчивое отношение к ним, например, Михаэлиса*(43). Еврейская нация так привязана к древнему преданию, так упорно сохраняет до сих пор свою национальную особенность, что нет оснований думать, чтобы она когда-либо значительно уклонялась от древнего законодательства. Евреи до сих пор считают Талмуд верхом законодательной мудрости и предпочитают его всем новейшим, более усовершенствованным и развитым законодательствам, поэтому нет оснований предполагать, чтобы составители Талмуда в сравнительно древнее время иначе отнеслись к Моисееву законодательству. Они могли иначе толковать закон, могли не понимать его возвышенной цели и низводить на степень бездушного формализма (как это было с фарисеями), зато тем крепче могли сохранять отдельные частные постановления, носящие на себе печать древнего предания. А в этом-то отношении талмудическое право и может служить пособием к уяснению Моисеева права на почве предания. Не имея у себя под руками раввинских юридических сборников (Галахот, Мишна, Гемара и Талмуд), мы будем пользоваться их постановлениями из вторых рук, преимущественно из сочинений Пасторета (Moyse considere comme legislateur et moraliste, 1788) и Зальшюца (Mosaisches Recht, 1846).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: