ПОЧЕМУ У ЛИСЫ ХВОСТ ЧЕРНЫЙ 21 глава

«рассматривали инков как просто выскочек… Гарсиласо писал, что чанкас считали себя потомками пумы и носили кошачьи головы поверх собственных. Они заплетали свои длинные волосы во множество крошечных косичек и применяли свирепую боевую раскраску, наносившуюся киноварью /парна/ из ртутных месторождений Уанкавелики. В течение многих лет вожди чанкас — один из них называл себя Властителем Всей Земли — все ближе продвигались к инкской столице, поглощая нацию кечуа на своем пути. Наконец военачальник чанкас потребовал «капитуляции Куско взамен на то, чтобы он не окрашивал свое копье инкской кровью».

В большинстве версий эта война осуществлялась и была выиграна Инкой Пачакути, проложившего путь к учреждению империи Солнца.

Фундаментальной проблемой, выявившейся в различных версиях этого рассказа, явился характер двух Инков. Согласно Гарсиласо, Муруа, Сиесе де Леону и Монтесиносу, Инка Виракоча был великим человеком. Гарсиласо, в отличие от большинства других, утверждает, что именно Инка Виракоча нанес поражение чанкас. Сиеса просто говорит, что он был слишком стар, чтобы сражаться, когда возникла угроза со стороны чанкас. Пачакути Ямки и Сармьенто де Гамбоа, с другой стороны, изображают Инку Виракочу слабым, трусливым и нерешительным перед лицом надвигавшегося вторжения. Кипукамайокс, информанты Ваки Кастро, категорически заявляли, что Инка Виракоча был самым великим воином, государственным деятелем и лидером из всех, кто когда-либо правил инками, в то время как анонимный хронист писал, что при Инке Виракоче жречество, которое он одобрял, было повинно в измене, подняв восстание. По версии Бетансоса, сын Пачакути, ставший самонадеянным от своей победы над чанкас, довел своего отца до полного унижения, заставляя его пить из грязных сосудов и называя его женщиной. Пачакути Ямки пересказывал истории о другом таком оскорблении старого Инки, когда его сын Инка Пачакути отказал своему собственному отцу в соответствующих привилегиях при похоронах.

Истоки этой печальной ссоры следует искать в динамике социальных делений среди доимперских инков. Классовое деление было наследием Века Воинов. Поскольку эта картина по всему высокогорью Анд была результатом институционализации войны, инки разделились на высшее (анал) и низшее (урин) сословия. Инка Виракоча принадлежал к низшему сословию, связанному с покоренной группой, коренными жителями долины Куско. Согласно Зуиде-ме, «из других данных о прелюдии к войне против чанкас выявляется, что связь между сословиями выражалась так же как родственная связь [между Инкой Пачакути и Инкой Виракочей], которая, кроме того, символизировала противостояние мирской власти (высшего сословия) и духовной власти (низшего сословия)». Демарест кратко обобщил представления Зуидемы, сказав: «Зуидема доказывает, что [бог] Виракоча как культурный герой был покровителем неинкских покоренных народов и низшего сословия Куско».

Наконец, Зуидема показал, что Инкская империя функционировала как диархия; то есть каждое сословие имело своего собственного царя, очевидно, в качестве отражения до-имперской ситуации, в которой каждое сословие обладало своими собственными руководящими органами. Высшее сословие было в большей мере связано со светскими, военными и административными вопросами, в то время как низшее — в большей мере с традиционными земледельческими и религиозными, то есть обладали оттенками Уари и Тиауанако. Поэтому сведения о противоречиях между Инкой Виракочей и Инкой Пачакути можно понимать как противоречие между точками зрения класса воинов и класса крестьян в Доимперском Куско. Сармьенто де Гамбоа, стремясь понять противоречивую информацию, прекрасно осознавал необходимость принимать во внимание сословие или, как он говорил, «партию» информанта:

«Расспрашивая во всех социальных слоях самых старых и самых умных из них, которые вызывали наибольшее доверие, я собрал и скомпилировал данную историю, касающуюся высказываний и характеристик одной партии в отношении их антагонистов из другой партии, так как они делились на партии, и исследующую воспоминания каждой из них о своем происхождении и о происхождении противостоящей партии».

Хотя сословные деления Куско дают определенное представление для понимания противоречивых мнений об Инке Виракоче и Инке Пачакути, причина их глубокой и ожесточенной ссоры становится очевидной не сразу. Причины этой ссоры коренятся в состоянии нескончаемой войны, в котором пребывало все андское общество в начале 1400-х годов. Перестройка андского общества, предпринятая в течение Века Воинов и оправдывавшаяся обещанием воинов защищать местное крестьянство от грабительских нападений, не достигла желаемого результата. Ныне непокорное, крестьянство жаждало возвращения Виракочи.

Первым вопросом, требующим пояснения, является то, что имя Инки Виракочи, как предполагается, самым определенным образом связывает его с богом Виракочей и, следовательно, с представлениями крестьянства. И Гарсиласо, и Сармьенто — оба рассказывают о том, как этот царь получил свое имя из-за наблюдения видения бога. Муруа, кроме того, отмечает, что Инке Виракоче принадлежала особая роль в престиже жречества Виракочи и что он даже старался одеваться по образу мифологического бога. Кроме того, большинство оценок Инки Виракочи приписывает ему черты бога Виракочи, как, например, то, что этот Инка был бородатым. Гуаман Пома утверждал, что этот Инка «неистово» поклонялся Виракоче. Длинное описание подвигов Инки Виракочи Сиесой проводит множество параллелей с подвигами бога, включая предрасположенность к милосердию и способность поражать метанием огня.

Из-за такой трактовки жизни Инки Виракочи в ранних оценках большинство авторитетов предпочитает наделять его преемника, Инку Пачакути, тем отличием, что он был первым подлинно историческим персонажем из списка инкских царей. Приняв имя «Опрокидывателя Пространства-Времени» и создав, согласно всем повестям, имперский культ солнца с обслуживающей его политической организацией, Пачакути стал по-настоящему исторической личностью, потому что он представляет разрыв с прошлым и начало империи. Напротив, жизнь Виракочи склонна обрастать легендой, хотя очевидцы, видя то, что считалось его мумией — которая была сожжена испанцами, — утверждали, что у нее были белоснежные волосы, что совпадает со всеми имеющимися мнениями о том, что Инка Виракоча дожил до глубокой старости. Так, даже если Инка Виракоча никогда и не существовал (хотя он, вероятно, существовал в действительности), легендарная фигура под этим именем, как предполагается, символизирует власть религии Виракочи в том виде, в каком она осуществлялась не только крестьянами или низшими сословиями Куско, но общинами нагорья в целом. Эта власть воплощалась жречеством, которой Инка Виракоча покровительствовал. Представления этой группы почти всегда изображаются в инкской мифологии противоположными, в положительном или отрицательном смысле, представлениям замышлявшего реформы Инки Пачакути.

Сведения о противоречиях, связанных с переходом от царствования Инки Виракочи к царствованию Пачакути, говорят поэтому о разрыве с социальным договором, заключенным столетиями раньше между крестьянами и воинами. Как представитель древних устоев крестьянства, Инка Виракоча должен был каким-то образом занять противоположную позицию в отношении сословия воинов, довольно опасную для социальной ткани Куско. Изображение грубых и унизительных оскорблений Инки Виракочи его сыном говорит об обществе на грани гражданской войны. Но такой конфликт был бы убийственным для обеих сторон, потому что, как и все племена Анд, инки были окружены врагами, как фактическими, так и потенциальными.

Чтобы понять, какую угрозу представлял Инка Виракоча для сословия воинов и сколь фатальными последствиями грозило требование возвращения разгневанного Виракочи, необходимо осознать только один простой факт: как класс — независимо от племенной принадлежности — воины в целом были заинтересованы в том, чтобы война не затухала. Война оправдывала существование воинов, гарантировала терпеливость крестьянства и оправдывала выдвигавшиеся воинами притязания на землю и привилегии. Инквизиторы испанского вице-короля Франсиско Толедо, изучавшие характер андского правления до возвышения инков, выявили, что без войны воины были явно не в состоянии сохранять свое господство:

«Не существовало никакого иного правительства, чем доблестные капитаны, именуемые синчис, которые командуют и управляют, когда они вели войну друг с другом, вторгаясь на территорию друг друга, чтобы захватить фураж, древесину и другие вещи. Как только заканчивалась война, эти капитаны становились такими же, как и все остальные индейцы. Они не стремились и не имели никакой возможности командовать людьми».

С другой стороны, с тех пор, как война, похоже, приобрела бесконечный характер еще до возвышения инков, крестьянство привыкало к осуществлению власти военными правителями. Сиеса де Леон, например, упоминал общее глубокое сожаление крестьян по поводу того, что до инков «они не имели никаких Властителей, а только капитанов», что говорит о систематической и все более нараставшей напряженности между крестьянством и классом воинов в Куско. Такая обстановка наблюдалась повсюду. И археологические, и этноисторические данные подтверждают эту картину противоположных форм правления по всем Андам в годы, предшествующие инкской экспансии.

Люди, похоже, устали от войны: И даже больше: они устали от воинов. Крестьянство могло надеяться изменить эту ситуацию только численностью своих членов по традиционным племенным делениям. С другой стороны, у воинов не было иного выбора, кроме как противиться возникновения любой гражданской или религиозной власти по племенным границам, так как это могло бы привести к государству мира и, следовательно, бессилию. Конфедерации, существовавшие до инкской экспансии, были конфедерациями воинов. Они были «устрашителями», наследственной группировкой, сохранявшей монополию на бронзовое оружие.

Согласно анонимному хронисту, угроза, представляемая чанкской конфедерацией, усугубила эту проблему в Куско. То, что делало угрозу со стороны чанкас особо опасной, заключалось в том, что она совпала с народным восстанием. Мнение анонимного хрониста относительно роли Инки Виракочи в этом восстании, к сожалению, лишено четкости, но одна вещь все же ясна: это была война, начатая крестьянским жречеством. И она привела Куско на грань гражданской войны.

«Кроме того, во времена Инки Виракочи многие из этих жрецов явились главной причиной, почему народ поднялся и восстал, и в особенности Анта у айлью [Андауайлас] вместе с чинчас, откуда произошли великие войны и [Инкское] царство было почти утрачено; по этой причине… [Инка Пачакути] победил своих врагов и захватил великое множество жрецов и идолов /уак/ и доставил их в Куско, а во время торжества навсегда лишил их своих должностей. И теперь, когда он стал абсолютным царем, он создал новый слой жрецов и священников, распорядившись, чтобы отныне и вовеки они происходили из класса простого и бедного люда и чтобы в случае измены или восстания они подвергались наказаниям по закону, а именно предавались жестокой смерти».

— Существенный момент в вышеупомянутой оценке — это то, что восстание народа [el pueblo] означает, что равновесие сил, которое воины сохраняли в верхах андского общества, нарушилось. Согласно анонимному хронисту, в «древние времена» — под которыми он имел в виду эпоху до развенчания жречества Инкой Пачакути — высший жрец обладал юрисдикцией над царем или военными вождями, что означает своего рода контроль за военными устремлениями высшего сословия со стороны низшего сословия. Теперь же, похоже, духовенство жаждало заполучить следующую прерогативу: руководство в войне. Успешная попытка вождей/жрецов низших сословий занять активную военную позицию означала бы хаос — классовую войну поверх племенных линий.

Позиция воинов в этой тревожной ситуации выражена во второй части пророчества Инки Виракочи: неизбежное разрушение религии крестьянства. Как мы сейчас увидим, вся система поклонения крестьян предкам, с ее предназначением для благополучия и умножения, снова оказалась предметом нападок со стороны сословия воинов, как это было, согласно уарочирийским мифам, и во время катаклизма 650 года н. э. И причины опять-таки были теми же самыми: давление на землю вследствие роста населения.

«Официальная» версия истории инков, как она написана, например, Гарсиласо и Сиесой де Леоном, подчеркивает смысл необходимости и мессианства инков, которые произрастали из отчаянных условий, созданных нескончаемым состоянием войны. Мародерство, грабеж и даже каннибализм, как говорилось, были нормой. Ряд источников сообщает о времени великого голода, засухи и чумы в начале господства Инки Пачакути. Хотя эти события описываются как часть зловещей, беспокойной атмосферы, сопровождавшей вступление на престол и политику этого архитектора Инкской империи, есть ряд оснований утверждать, что они в действительности произошли только теперь. Например, утверждают, что одна из первых акций, предпринятых Инкой Пачакути после обретения царского сана, состояла в расширении угодий пахотной земли посредством программы строительства террас. Кроме того, одной из главных целей империи являлось создание эффективной схемы перераспределения земли посредством создания и поддержания достаточных запасов продовольствия и одежды, дабы оградить любую группу в империи от возможных лишений и голода. Такие великие свершения должны предприниматься в ответ на реальную потребность.

Другой показательный факт, приводившийся выше, зафиксировали инквизиторы Толедо: фураж и дрова были настолько дефицитны, что стали целью военных набегов. Уничтожение лесов всегда является признаком давления на землю от возрастания населения, и везде, где уничтожение лесов начинает происходить в крупных масштабах, так, как мы теперь научены, неизбежно наступают экологические последствия, особенно в форме засух.

В описании Сиесой войны инков с чанкас фракция, лояльная Инке Виракоче, хотела ретироваться перед лицом чанкской угрозы и вернуться, когда нападение окончится.

Именно пассивность, также очевидная и по пророчеству Инки Виракочи, прогневила его сына. Однако ответ Виракочи подчеркивал, что характер этой войны заключался в грабеже и, возможно, извлечении дани, но не в завоевании или оккупации. Как отмечал Масон, «победитель в войнах между племенами или между городами грабил побежденных и, возможно, облагал их данью, а затем оставлял их в покое, пока, быть может, они снова не обретали достаточно мощи, чтобы превратиться в угрозу». Орехонес, или военная знать высшего сословия, в отличие от последователей Инки Виракочи, сделав вождем Инку Пачакути, желали отбросить чанкас, но не смогли собрать достаточно рекрутов, чтобы защитить город. Согласно Сиесе де Леону, орехонес вышли из этого затруднения, предложив землю добровольцам. Войско быстро увеличилось.

Вышеназванные примеры указывают на зловещую динамику того времени. Война предполагала организацию набегов на соседей ради приобретения ресурсов, недостающих на собственной территории. В случае с Куско капитуляция перед чанкас подразумевала, что и без того недостаточные ресурсы станут утекать в качестве добычи и дани на запад. С другой стороны, просто сдерживать чанкас значило бы гарантировать себя от будущих разногласий посредством «экспорта» голода. В мире сокращающихся ресурсов должно было возникать искушение сделать войну более смертоносной, в смысле доведения победы до максимума, стремясь уничтожить вражеских воинов, чтобы избежать будущего возмездия и обеспечить будущую дань. Кроме того, именно это состояние постоянной вражды делало невозможным обдумывание какой-либо интеграции в использовании ресурсов, которое могло бы преодолеть проблему дефицита.

Поэтому последователи Инки Виракочи, многие из них, очевидно, не имевшие земли, которую надо было бы защищать от опустошительных набегов, не имели интереса заниматься чанкас. Если бы предлагалась земля, то они желали бы бороться. В войнах вблизи дома, как между мифологическим [то есть до Инки Виракочи] Инкой Майта Капаком и Алькавикисой, практиковалось уничтожение и присвое-ние земли. Подозрительность, ненависть и страх стали общими для племен, некогда объединявшихся чувствами иного рода. По крайней мере два источника упоминают, что во время коронации Инки Пачакути все мосты в Перу были перерезаны.

Согласно различным источникам, в обстановке смутного времени культ предков снова стал козлом отпущения. Согласно Гуаману Поме, еще Инка Виракоча предлагал отказаться от поклонения уакам, но его отговорила жена, которая сказала, «что он не должен произносить такое предложение, потому что сам окажется под угрозой смерти, если забудет обычай своих предков…» Сохранилось мнение Пачакути Ямки об унижении Инки Виракочи его сыном Инкой Пачакути. Отказавшись соблюсти обычаи при похоронах своего умершего отца, Инка Пачакути вызвал волну гражданского неповиновения со стороны женщин Куско, которые поддержали традицию поклонения предкам. Самой зловещей была явно нарастающая физическая угроза уакам и пакаринам. Как указывал анонимный хронист, Инка Пачакути захватил уаки чанкас во время своей победы над ними. Все древние обычаи, включая обычаи войны, оказались нарушенными. При избытке безземельного и отчаявшегося люда, жаждавшего служить в войске за землю в других областях, могло случиться что угодно. Чем большие обороты набирал этот процесс, тем больше вырезалось населения льякта ради захвата его земель, их пакарины покрывались забвением, а уаки лишались кормивших их людей. Длинная тень Виракочи простерлась по земле. Момент расплаты — оттягивавшийся в течение Века Воинов — проделал полный круг. Снова древние обычаи подверглись нападкам, и на этот раз, казалось, не было выхода.

III

Похоже, что в начале царствования Инки Пачакути инки не сформулировали последовательный план по утверждению империи. Скорее похоже на то, что путь к их судьбе открывался перед ними постепенно, начиная с решения Инки Пачакути подняться против чанкас. Согласно большинству мнений, первая фаза господства Инки Пачакути предполагала попытку стабилизировать примыкающие к Куско окрестности строго жесткими военными средствами. Дж. Элден Масон подытожил эту фазу следующим образом:

«Очевидно, Пачакути собрал инкские силы с намерением поставить все соседние народы под свой контроль. Те, кто покорялся не сразу и не платил ему дань, подвергались нападению. Первыми жертвами были группы в радиусе приблизительно двадцати миль от Куско. С этими старыми традиционными врагами обращались явно не с той мягкостью, которая сопровождала последующие завоевания на более отдаленных территориях; очевидно, здесь имелись давние счеты, по которым надо было расплатиться».

Но империю невозможно создать и поддерживать на основе одной лишь силы. Очевидно, потребовалось некоторое время, чтобы эта истина дошла до Инки Пачакути. Мы видели, например, что, возрождая древнее положение воинов, которые стремились возложить вину за демографическое перенаселение на религию крестьян, Инка Пачакути первоначально думал воздействовать деспотически на чувства класса крестьян. Силверблат обратил внимание на многие такие факты, включая весьма интересный отрывок из Поло де Ондегардо, в котором мать Пачакути критикует его одержимость культом Солнца и заявляет, что его неприятности с чанкас — это результат его игнорирования поклонения Виракоче.

«Его мать рассказала ему, как увидела во сне, что причиной чанкской победы было то, что в Куско имело место в большей мере поклонение Солнцу, чем Вселенскому Творцу [то есть Виракоче], и что впредь ожидалось, что они будут наносить больше убытков ему и тем статуям [то есть уакам/ и более регулярно, и что впоследствии над чанкас даст ему победу и пошлет ему людей с небес тот, кто ему поможет».

Постепенно инки стали осознавать, что путь к господству состоял не в том, чтобы пытаться, как это столетиями было присуще Андам, сокрушить всю оппозицию на поле боя, а в том, чтобы развивать тягу к миру и порядку не только у низшего сословия Куско, но и среди андских крестьян в целом. Путь военного господства завел в безвыходное положение могущественные военные конфедерации. Путь к империи пролегал через бога Виракочу. Пользуясь враждебностью, скрытой в сословных делениях вверх и вниз по Андам, инки — теперь уже отделившиеся от воинов в соответствии с притязаниями на происхождение от Солнца и Луны — разобьют психологические оковы страха, надетые на крестьян военной аристократией, предложив мир вместо войны, пищу вместо голода и религиозную терпимость вместо враждебности к культу предков.

Инка Пачакути проявлял гораздо более милосердное поведение после завершения первого раунда завоеваний, призванного обезопасить окрестности Куско. Похоже, что инки начали понимать, что могли завладеть действительно огромной властью, если сумеют убедить крестьянство не быть «пушечным мясом» для своих локальных военных вождей. Таким образом, либеральная доза милосердия к побежденным, приправленная в редких случаях беспощадным обращением с особенно упорным врагом, вскоре ясно показала, что инки были из другого теста, нежели воины старого образца. Инки быстро подкрепляли завоевание всеми административными методами, необходимыми для налаживания адекватного продовольственного обеспечения в каждой области. Они давали то, что воины больше не могли, а быть может, больше и не стремились обеспечить: продовольствие и освобождение от нашествий.

Далее, только иногда инки угрожали религии крестьянства. Масон отмечал, что в качестве общей политики «не осуществлялось никакого принуждения местного населения с тем, чтобы заставить его отказаться от своего древнего языка и религии». Язык кечуа навязывался только классам воинов и администраторов. С другой стороны, если группа вела себя таким образом, что инки считали особенно коварным или мятежным поведением, то ее членов могла ожидать участь хуже смерти в виде их сгона с родины, места пакарины, и переселения на какую-нибудь отдаленную землю. С религиозной точки зрения, эта инкская практика была эквивалентной уничтожению идентичности группы.

Рассказ о событиях, приведших к основанию Инкской империи, подсказывает, что зло замыкалось на андских племенах, в том числе на инках. Во времена дефицита, при интенсивном и безжалостном военном давлении извне и недовольстве, граничащем с изменой, со стороны жреческих представителей крестьянского класса изнутри, класс воинов исчерпал свой запас вариантов. Они не могли захватывать земли в других областях, не вызывая неизбежного возмездия. Они не могли защищать родину без рекрутов, но в этих рекрутах нуждалась земля. В присутствии врагов на границах ни одно сословие не могло себе позволить тотальную гражданскую войну, но воины, тем не менее, возлагали вину за ситуацию на склонность простолюдинов к «сверхразмножению». Крестьянское сословие находилось на грани восстания. В этом нарастающем хаосе инкский жрец-царь Виракоча и произнес — для внутреннего потребления своей семьи — свое страшное пророчество.

Будь это пророчество простым подведением итогов очерченных выше сил, оно было бы вовсе и не пророчеством, а простой констатацией того факта, что Инка Виракоча прекрасно разбирался в очевидном. Хотя силы распада, действовавшие в андском обществе в начале пятнадцатого столетия, были огромны, никто пока не описал, кто мог бы стать или станет субъектом пророчества. Разумеется, само время создавало плодородную почву для предвидения гибели, но свершение пророчества не начинается или не заканчивается текущими событиями. Если имелось пророчество, то ни его существование, ни его воздействие на Инку Пачакути не могут быть поняты с точки зрения традиционной истории.

IV

Хотя большинство информации, которой мы обладаем о доколумбовой жизни Анд, относится к инкам, множество андских мифов повествует о еще более древних временах и событиях. За исключением нескольких историй, как, например, о роковой встрече Виракочи с отцом Манко Капака, немногие инкские мифы принадлежат к этим более ранним временам. Кроме того, как и ацтеки, инки известны своим «переписыванием» истории или по крайней мере мифологической летописи прошлого в политических целях. Нигде эта склонность не проявляется более откровенно, чем в некоторых версиях андского мифа о сотворении, в которых послушный долгу Виракоча избирает инков из числа всех других племен как группу, предназначенную для гегемонии над Андами.

В этом смысле инкская мифологическая летопись абсолютно не заслуживает доверия. Таким же образом, каким ацтеки, взывая к духу легитимности, возводили свои корни к мифологической Туле десятого столетия тольтекского бога-царя Кецалькоатля, инки представляли себя законными хозяевами наследия Тиауанако, переданного Манко Капаку. Интенсивность, с которой инки прибегали к эксплуатации мифологической «базы данных» в политических целях, демонстрируется прочным сохранением мифологического наследия в андском мышлении.

На мой взгляд, инкское пророчество подняло вопрос о степени, в которой инки действительно «контролировали» мифологическое наследие Анд. Конечно, если бы пророчество являлось обманом, то этот вопрос не имел бы смысла. Но если действительно имелось тайное пророчество, хранимое царской семьей, то это означало, что Инки находили слишком опасным для общего потребления то, что им было известно. Следуя этой логике, я подозревал, что инки увидели — или, вернее, предвидели — нечто в небесах. Как и другие андские народы, они тысячелетиями обучались интеллектуальной дисциплине постижения истории с точки зрения синхронности земных и небесных событий. Теперь же, с проецированием на небеса принципов войны и господства и приближением к Куско чанкас, инкский император будто бы произнес пророчество о гибели. Если это действительно имело место, то не указывает ли это на то, что Инки были сторонниками астрологического предсказания в такой же мере, в какой они манипулировали небесной метафорой? Этот взгляд, конечно, не противоречил Гуаману Поме, который определял развитие астрологической мысли как характерную особенность Века Войны: «Наблюдая за звездами и кометами, они узнавали, что должно было случиться».

Я нашел свой путь в эти проблемы, исследуя характер одного небесного объекта, который, хотя и был известен под иным именем в других местах Анд, получил от инков многозначительное и чрезвычайно специфическое название.

Это было инкское «созвездие», известное хронистам как мама миркук, которое буквально означает «некто, кто пожирает свою мать и отца». Если повреждение, причиненное техническому языку мифологии в течение Века Воинов, должно было спроецировать силы зла на саму ткань космоса, тогда, конечно, переименование инками этого объекта надо связывать с таким процессом.

Лексикограф Ольгин определил этот объект как «некие звезды вблизи Южного Креста [cruzero], а в отношении значения глагола миркунни пришел к следующему выводу: «Поедать отца или мать есть величайший грех; поэтому они назвали это своим собственным термином и тем утверждали, что в небе есть звезда, которая противостоит этому греху, которая пагубно воздействует на тех, кто предается ему, и которую они называют Маман мирку куильюр, что означает «Звезду тех, кто поедает своих отца или мать».

Первоначально я втянулся в изучение этого объекта потому, что его терминология напоминала инкские «официальные» оправдания создания империи. Как отмечалось выше, Инки утверждали, что на Анды опустился кровопролитный хаос. Среди мерзостей, которые они перечисляли, был каннибализм. Ритуальная практика людоедства, потребление останков предков была общей практикой того времени у племен Амазонки. В инкском представлении, эти племена всегда приравнивались к нецивилизованной дикости. Действительно, во времена инкского господства они производили опустошение на восточных границах империи. Кроме того, постулируя существование на небесном своде мама миркук — то есть космической силы, каравшей пожирание предков, — инки, казалось, отразили как раз ту часть инкского пророчества, которая была самой разрушительной: разрушение андской религии. Религия андского крестьянства покоилась на основополагающем принципе кормления предков. Именно здесь была та сила, возведенная на уровень космической реальности, которая предвещала абсолютную отмену всего священного, поедание предков. Это и привлекло мое внимание.

Зуидема идентифицировал мама миркук (без комментариев) как Южный «угольный мешок», скопление черного облака, известное по уарочирийским мифам как льюту или андское тинамоу, похожая на куропатку птица. Этот объект находится на юго-востоке от квадранта Южного Креста (рисунок 3.5). Ольгин также помещал мама миркук «вблизи Южного Креста», но говорил, что он состоял из звезд. С другой стороны, Ольгин не знал о существовании в Андах системы скоплений темных облаков.

Аналогичным образом современный лексикограф. Отец Хорхе Лира высказался о представлениях кечуа о целительной силе небесного объекта, известного как «таϊ ladrom, «злой вор», и наблюдаемого провидцами, когда они желают поймать вора. Провидец смотрит, находится ли «злой вор вблизи или вдалеке от [Южного] креста. Подобно Ольгину, Лира не знал об объектах темного облака. Поскольку ни один объект в глубоких южных небесах не «движется» по отношению к своим соседям, то описание Лирой представлений, помещающих «злого вора» то вблизи, то вдалеке от Южного Креста, вероятно, упоминает общеизвестную андскую практику наблюдений. Как полевое исследование Уртона, так и мое собственное показали повсеместное распространение у современных коренных народов Анд способа предсказания по звездам посредством наблюдения их вида в зависимости от влажности атмосферы. Когда уровень влажности в атмосфере достаточен для формирования ледяных кристаллов, свет рассеивается и наблюдаемый объект несколько затенен. В случае с темными облаками, объект выглядит сокращающимся или расширяющимся, в зависимости от атмосферного льда, перемещаясь поэтому дальше или ближе к соседней звезде.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: