Глава 1. НАЧАЛО СГРАНСТВОВАНИЯ. ПРИБЫТИЕ В ЧЕРНИГОВ. ЖИЗНЬ В ЛЮБЕЧСКОМ МОНАСТЫРЕ. ПЕРВОЕ ИСКУШЕНИЕ. БЕГСТВО В ПРАВОБЕРЕЖНУЮ УКРАИНУ

Оставляя родной дом, академию, родину, спокойную и обеспеченную жизнь, обрекая себя на нищету и странничество, юный Петр ясно сознавал, что он делает. Он видел страшную силу "мира" и боялся, как бы этот "мир" не связал и не опутал его душу своими обычаями и требованиями, не угасил в нем святого огня любви к Богу. Решительно и навсегда разрывая узы "мира" и освобождаясь от всякого рода притязания с его стороны на свою внутреннюю свободу, Петр поступил по примеру святого Алексия, человека Божьего, в уверенности, что Господь не оставит его на этом пути, как Он не оставил и святого Алексия, и что в душе его сторицею возгорится тот святой огонь любви к Богу, который он сделал главной целью своей жизни. Последуем же за юным нашим странником и посмотрим, что он встретил на своем скитальческом пути, и в какой мере исполнились его заветные думы и желания.
Когда Петр раздумывал, куда ему направить свои стопы, ему пришла в голову мысль посетить Чернигов, где жил тогда духовный наставник иеросхимонах Пахомий. От него он надеялся получить совет и благословение на дальнейший свой путь. Петр нашел себе попутчика, одного из воспитанников академии, который собирался отправиться через Чернигов к своему отцу. Они нашли старика-лодочника, который согласился за некоторую плату довезти их водою до Чернигова. Купив все необходимое для дороги, они двинулись в путь. Проплыв немного по Днепру, они вошли в Десну и, плывя вверх по течению, с большим трудом достигли через десять дней небольшого города Остра. Плавание их было сопряжено с большими лишениями. Был уже октябрь и время было суровое. Петр, не имея теплой одежды, дрожал от стужи, особенно когда шел дождь со снегом, и ветер пронизывал насквозь. С наступлением ночи путники вытаскивали свою лодку на берег, разводили большой огонь и отогревались, сколько могли. Но и тут Петру приходилось хуже всех. Не имея достаточно одежды, он, согреваясь с одной стороны, замерзал с другой и, поворачиваясь всю ночь с боку на бок, едва мог уснуть. Большим затруднением было для них и то, что все время приходилось плыть против течения и непрерывно работать веслами. Спутники Петра были сильнее его. Петр же от природы слабый и с детства не знавший телесного труда, работал сверх сил, отчего у него сильно болело все тело, особенно руки и ноги. В довершение трудности лодка их была до такой степени мала, что едва выдерживала трех человек, поднимаясь над водою всего на три или четыре пальца. Когда же на реке начиналось волнение, вода заливала лодку и нужно было ее непрерывно вычерпывать, чтобы не потонуть. Однажды они попали посреди реки на мелкое место и лодка их едва не перевернулась. Они выскочили на песок и стоя по колена в воде удерживали лодку, выливая из нее воду. Вследствие быстроты течения песок ускользал из под их ног и увлекал их с собою вниз по течению реки. Петр от испуга едва не лишился чувств, но кое-как с большими усилиями им удалось удержать лодку и, выливши из нее воду, они снова продолжали свой путь. Когда они подплыли к Остру, то увидели на берегу человека, который смотрел, как их лодка едва не погружалась в воду. Когда же они подплыли к берегу и вышли из лодки, этот человек с упреком сказал лодочнику: "Как же это ты не побоялся Бога и повез в такой маленькой лодке этих молодых людей по такой опасной реке! Ты сам уже стар и тебе не страшно умирать, но ты взял бы тяжкий грех на душу, погубив этих юношей. За это ты не заслуживал не только никакой платы за труд, но тебя следовало бы еще и наказать". Сказав эти слова, добрый человек пригласил молодых людей к себе в дом и несколько дней заботился о них. По его совету они расстались со своим лодочником, причем товарищ Петра заплатил ему только половину условленной платы, а Петр, чтобы не огорчать старика, отдал ему плату за весь путь до Чернигова. После этого их заботливый хозяин подыскал для них другого лодочника, заплатив ему за их провоз и содержание до Чернигова. Поблагодарив своего доброго покровителя, юные путники отправились в дальнейший путь. На этот раз от них уже не требовали никакой помощи и предоставляли им пищу и полный покой. Через несколько дней показались покрытые густым лесом Болдинския горы, где когда-то подвизался преподобный Антоний Печерский, и засияли кресты Черниговских церквей и монастырей. Путники радостно возблагодарили Бога за благополучное прибытие в Чернигов. Простившись со своими спутниками, Петр отправился в архиерейский дом, где и нашел своего духовного отца иеросхимонаха Пахомия, который очень ему обрадовался. Прожив у Пахомия несколько дней, Петр рассказал ему о своих планах и просил у него совета, где и как ему лучше перейти границу и начать свое странствование. Пахомий сказал ему: "Тебе лучше всего идти в монастырь, который находится недалеко от Любеча, родины преподобного Антония Печерского. Там ты найдешь иеросхимонаха Иоакима, который и научит тебя, что делать. Любечский монастырь стоит над Днепром на польской границе и тебе удобно будет оттуда уйти заграницу. Поживи у меня до базарного дня, а тогда ты легко найдешь человека, который отвезет тебя до Любеча". Петр так и сделал. Но, не найдя человека, отправлявшегося в Любеч, он нанял крестьянина из села, находившегося на полпути до Любеча, который согласился взять его с собою. Переночевав в селе, Петр просил своего возницу везти его и дальше, но тот отказался. Тогда Петр, помолившись Богу, пошел один с большим страхом, потому что дорога шла густым лесом и он, странствуя в первый раз в жизни, очень боялся диких зверей. Однако все обошлось благополучно и, пройдя лес, Петр увидел вдали Любеч и монастырь, отстоявший от города не далее трех верст и очень обрадовался. Когда Петр стал подходить ближе к монастырю, то заметил, что от города к Днепру были поставлены рогатки и около них стояла стража, а монастырь находился по ту сторону рогаток. У Петра не было никакого письменного вида и он боялся, что стража его задержит. Молясь внутренне, Петр приблизился к рогаткам. В это время из города по направлению к монастырю по ту сторону рогаток показался монах. Остановившись около стражи, монах стал смотреть на приближающегося Петра, когда стража окликнула его, монах, не давая ему ответить, воскликнул: "Что же вы спрашиваете, кто он? Разве вы не видите, что это инок-послушник возвращающийся в монастырь?" Стража тотчас же пропустила Петра, а он, подойдя к монаху, попросил у него благословения, так как догадался, что это был иеромонах.
Иеромонаха, которого звали Аркадием, привел Петра в монастырь и до прибытия игумена, находившегося в отлучке, поместил его в своей келье. Заметив, что отец Аркадий муж духовный, Петр очень обрадовался своей встрече с ним и хотел остаться при нем. Когда возвратился игумен, отец Аркадий, указывая на него Петру из окна своей кельи, сказал: "А вот и наш отец игумен стоит посреди монастыря. Посмотри, брат, так ли и у вас в Киеве игумены ходят?" Посмотрев в окно, Петр увидел почтенного седовласого старца в толстой, черной свитке и очень удивился его простоте и смирению: ему в первый раз в жизни пришлось увидеть так бедно одетого игумена. Отец Аркадий вывел Петра во двор и подвел его к игумену. Благословив Петра, игумен по обыкновению спросил: "Откуда ты, брате, как твое имя, и зачем ты пришел в нашу обитель?" Петр отвечал: "Я пришел сюда из Киевской страны, на послушание, и имя мое Петр". Услышав его ответ, игумен обрадовался и сказал: "Вот и слава Богу, что Он послал тебя к нам. У нас недавно был послушник Петр, бывший у нас келарем; но вот уже два дня, как он ушел из обители. Ты носишь его имя, поручаю тебе и его послушание. Будь у нас келарем". Услышав эти слова игумена, отец Аркадий с удивлением сказал: "Отче святый, этот брат только что пришел в обитель и совсем еще не знает монастырского порядка: пусть он сначала хоть немного поживет у меня в кельи и присмотрится к нашей жизни, а потом уже ты определишь ему и послушание, какое найдешь нужным". На это игумен ответил: "Я был бы рад исполнить твой совет, если бы у меня был человек, пригодный к келарному послушанию. Но ведь ты сам знаешь, что у нас нет людей и я поневоле должен, не откладывая, определить его на эту должность". Сказав это, игумен сейчас же повел Петра в келарню и, показав ему все, что там было, объяснил ему его обязанности, и передал ему ключи. Обязанности Петра состояли в том, чтобы выдавать поварам в определенном количестве необходимые для трапезы припасы: муку, масло, крупу, рыбу и проч. Петр поклонился настоятелю в ноги и принял благословение. Так началась жизнь Петра в монастыре. Петру отвели келью недалеко от помещения игумена. Она состояла из двух комнат: в меньшей жил тот самый иеромонах Иоаким, к которому послал Петра о. Пахомий, а в большой помещался Петр с одним старым монахом и одним послушником. Петр усердно стал исполнять свое послушание, хотя это и было ему не легко, так как ему приходилось по несколько раз в день снимать и накладывать тяжелые камни, которыми покрывались кадки с припасами и это его очень утомляло. Он не смел никому сказать об этом, и терпеливо исполнял свою обязанность, прося Бога укрепить его силы. На первых порах Петр оставался в своей мирской одежде, но ему скоро дали свитку из грубого, черного сукна и он не помнил себя от радости. Спустя немного времени умер старый монах, живший в одной келье с Петром, и игумен отдал Петру подрясник умершего монаха из грубого, серого сукна, сказав: "Если эта одежда тебе нравится, возьми и носи ее". Петр с благодарностью принял монашеское одеяние и, придя в свою келию, прежде всего несколько раз поцеловал его, как святыню и носил до тех пор, пока оно совершенно не изорвалось. Послушание Петра начиналось во время заутрени и оканчивалось поздно вечером. После этого, Петр должен был еще читать келейное правило иеросхимонаху Иоакиму. Живя так близко от этого старца, Петр имел полную возможность обратиться к нему с вопросом, его занимавшим, но природная застенчивость и робость мешали ему заговорить с ним. Между тем игумен назначил отца Иоакима на жительство в монастырский скит, в пяти верстах от монастыря, и Петр потерял возможность попросить у старца совета. Келью отца Иоакима игумен передал Петру. Заботясь о внешней жизни Петра, игумен не оставлял без руководства и его внутренней жизни. Он дал ему книгу Иоанна Лествичника и сказал: "Возьми, брат, эту книгу, читай ее со вниманием, и наставляйся на святое послушание и на всякое доброе дело, так как эта книга весьма душеполезная". Петр взял книгу с большой радостью и тотчас же начал читать ее. Книга до такой степени понравилась Петру, что он решил, пользуясь свободным ночным временем, переписать ее для себя. Не имея свечи, Петр заготовил лучину, длиною не менее сажени, и втыкая такую лучину в расщелину стены, списывал при ее свете книгу, испытывая при этом большое неудобство, так как дым от лучины наполнял комнату, ел глаза и мешал дышать. Тогда Петр открывал на некоторое время окно, выпускал дым и снова принимался за работу.
Со временем Петру удалось достать лампочку и тогда переписка пошла быстрее, так что к уходу своему из монастыря он успел переписать более половины книги. Жизнь в монастыре очень нравилась Петру, но, к сожалению, его душевный мир продолжался недолго. Скоро его постигло большое искушение, крайне смутившее его душу. Присмотревшись к Петру, братия обители заметили его мягкий характер и неспособность отказывать в просьбах. И вот они стали чуть ли не все, не только простые монахи, но и иеродиаконы и иеромонахи, приходить к Петру и выпрашивать у него, кому что было нужно: пшеничной муки, пшена, крупы и т.д. Не имея распоряжения от игумена, Петр не знал, как ему поступать. Спросить игумена он боялся, думая, что если игумен запретит, а он по слабости не сумеет отказать, то окажется еще более виноватым. В то же время совесть не позволяла ему раздавать припасы без ведома и благословения игумена. Видя как самые уважаемые и почетные отцы приходят к нему, последнему в обители, и выпрашивают у него нужное для них, он стыдился даже взглянуть им в лицо и, заглушая совесть, не смел им отказать в их просьбе. Повара со своей стороны, пользуясь слабостью Петра, уговаривали его давать им двойную порцию припасов, уверяя, что от этого получится более вкусная пища. И действительно пища оказывалась гораздо вкуснее, так что вся братия были очень довольны, хвалили и благодарили Петра за то, что он так заботится о них, а некоторые даже говорили, что за его доброту Господь посылает обители изобилие во всем. Петр притворно радовался вместе с ними, в глубине же души не имел покоя, и совесть постоянно мучила его. Игумен продолжал относиться к Петру с неизменным расположением. У него был обычай приглашать к себе на ужин кого-нибудь из иноков обители. Нередко приглашал и Петра. Входя в келью игумена и видя его сидящего в трапезной с кем-нибудь из старшей братии, Петр скромно становился у двери и не смел подойти к сидящим. Но по зову игумена он робко садился за стол и принимал участие в трапезе. Пища за игуменским столом была самая простая: какое-нибудь варево и гречневая каша. Из напитков подавался квас кисличный или грушевый, тот самый, который подавался и всей остальной братии. Не один раз игумен поручал Петру читать в трапезной. И когда случалось какое-нибудь особенно трогательное житие, и Петр читал его тем способом, какому научился в школе, то многие из братии приходили в умиление, плакали и переставали есть. А некоторые даже вставали из-за стола и, окружив Петра, слушали его со слезами. Все это очень трогало Петра. Но более всего его трогало, когда он видел, с какою любовью, кротостью и смирением и с каким долготерпением, игумен, как истинный отец, управлял братией. Если случалось кому-либо из братии погрешить в чем-нибудь, игумен тотчас же прощал его, если только видел его раскаяние, наставлял его полезными словами и давал ему правило по силе его. Имея такого мудрого и кроткого наставника, братия жили в глубоком мире и благодарили Бога.
Но вот пришел и конец этой мирной и счастливой жизни. Через три месяца по прибытии Петра в монастырь преосвященный Антоний, митрополит Молдавский, правивший тогда Черниговской епархией, назначил в Любечский монастырь нового игумена, ученого мужа, некоего Германа Зогоровского, который, прибыв в обитель, стал управлять ею не по примеру кроткого Никифора, но "властительски", как выражается жизнеописатель старца Паисия. Распознав нрав своего нового начальника, братия затрепетали, а некоторые даже разбежались из обители неведомо куда. Петр, исполняя свое послушание, все время трепетал, как бы ему не погрешить в чем-нибудь и не прогневать нового начальника. Опасения его в скором времени оправдались. Однажды, великим постом, новый игумен приказал Петру выдать повару к своему столу какой-то капусты. Не расслышав хорошенько слов игумена и не смея переспросить, Петр позвал повара и велел ему самому взять для игуменского стола капусты. Когда капуста была приготовлена и подана игумену, тот, взглянув на нее, приказал позвать Петра. Петр явился. Игумен, встав из-за стола, подошел к Петру и сказал: "Разве я этой капусты приказал тебе выдать к моему столу?" И не ожидая ответа, ударил Петра по щеке так, что тот едва устоял на ногах. Потом игумен с силою вытолкал его за порог кельи, крикнув ему вслед: "Вон, бездельник!" Дрожа от страха, Петр пришел к себе в келью и стал думать: "Если за такой ничтожный проступок, игумен так жестоко поступил с ним, то что же будет, если он провинится в чем-нибудь более серьезном?" Случилось в это время, что и игуменский келейник, живший в одной кельи с Петром, так же чем-то рассердил игумена. И игумен уже похвалился кому-то, что он с ними обоими разделается по своему. Братия, по расположению к Петру, передали ему игуменские слова. Келейник, хорошо знавший своего начальника, решил бежать из обители, и пригласил с собою Петра. Петр, не ожидая для себя ничего доброго от игумена, согласился бежать вместе с ним. Удобный случай к побегу представился на шестой неделе великого поста. Ночью, когда братия спали, беглецы, помолившись Богу, вышли потихоньку из обители и спустились к Днепру, на берегу которого повсюду стояла пограничная стража. Высмотрев удобное место между караульными, беглецы с большим страхом пошли через Днепр, опасаясь, как бы их не заметили и не поймали, тем более, что ночь была лунная. Лед на реке был еще крепкий и они, никем не замеченные, благополучно перешли на другую сторону Днепра. Так как до утра оставалось еще не мало времени, а идти по незнакомой дороге они не решались, то, найдя удобное место, они расположились провести здесь остаток ночи и собраться с силами для дальнейшего странствования.

Глава 2. СТРАНСТВОВАНИЕ ПО ПРАВОБЕРЕЖНОЙ УКРАИНЕ. ЧЕРНОБЫЛЬ. РЖЫЩЕВ. ПОВЕСТЬ О ЗАМУЧЕННОМ УНИАТАМИ ПРАВОСЛАВНОМ ДЬЯЧКЕ. ПУСТЫННИК ИСИХИЙ. ПРЕБЫВАНИЕ В МЕДНЕДОВСКОМ МОНАСТЫРЕ. ПОСТРИЖЕНИЕ ПЕТРА В РЯСОФОР. ПРИТЕСНЕНИЕ ОТ УНИАТОВ. УХОД В КИЕВО-ПЕЧЕРСКУЮ ЛАВРУ.

Как только рассвело, беглецы отыскали дорогу и скоро пришли в какое-то селение. Отдохнув и подкрепившись пищею, двинулись дальше на юг. Они проходили огромными лесами, ночуя в попутных селах или просто в лесу под открытым небом. Через несколько дней они подошли к реке Припяти, на другом берегу которой увидели город Чернобыль, но колебались идти туда, так как лед на реке был уже ненадежен. Когда они стояли и раздумывали, подходят к реке еще несколько человек и смело идут по льду на ту сторону. Тогда и наши спутники последовали за ними, однако с большим страхом, потому, что во многих местах лед уже провалился. Дойдя до середины реки, они увидели перед собою глубокую трещину, шириною в аршин. У Петра замерло сердце от страха. Чувствуя как бы неминуемую смерть перед собою, он перешагнул через пропасть. Дальнейший путь не представлял трудностей. Выйдя на другой берег, они сели отдохнуть. Когда они сидели и смотрели на только что пройденный путь, вдруг раздался страшный шум: лед затрещал и стал ломаться по всей реке. Льдины, как высокие стены напирали одна на другую и плыли вниз по течению. Пораженные этим необычайным зрелищем, Петр и его спутник со слезами благодарили Бога, проведшего их через реку за один момент до ее вскрытия. Город Чернобыль не имел вокруг себя ни ограды, ни стражи и Петр со своим товарищем свободно вошли в город и скоро нашли себе пристанище.
Была Лазарева суббота. На другой день, утром, когда они шли по городу, кто-то сзади позвал Петра по имени и фамилии. Петр страшно испугался. Оглянувшись, он увидел земляка-полтавца, сына одного зажиточного горожанина, который, приветливо поздоровавшись с Петром, пригласил его вместе с товарищем к себе в гости. Дорогой он рассказал Петру, что приехал в этот город по поручению полтавского полковника Кочубея для покупки леса. После этого он рассказал Петру о его матери, которая все время плачет о нем, да и все жители Полтавы вместе с нею жалеют о нем. Сказав это, он стал уговаривать Петра вернуться к матери. Петр до такой степени растерялся от этой неожиданной встречи, что не мог выговорить ни одного слова. В его голове была только одна мысль, что если этот человек захочет, он может задержать Петра и увезти его на родину. Между тем знакомый, продолжая приветливо разговаривать, привел их к себе на квартиру и приказал подавать обедать. От страха Петр за обедом ничего не ел. После обеда прощаясь с гостями, знакомый просил Петра заходить к нему почаще. Таким образом тайна Петра стала известна его товарищу. Узнав о его бегстве от матери, товарищ не переставал восхищаться им за его решимость покинуть мир. При этом он рассказал, что до своего приезда в Любечский монастырь, он долго жил в Полтаве, в школе при соборной церкви Успения Пресвятой Богородицы, и хорошо помнит мать Петра и его родных, и даже его самого, но ему и в голову не могло придти, что Петр скрывается в Любечском монастыре. Все эти похвалы и разговоры товарища были очень тягостны Петру. Он видел, что ему не удалось скрыться от людей. Боясь, что его задержат и отправят в Полтаву, он решил в тот же день покинуть Чернобыль. Не теряя времени, он пошел в ближайшую церковную школу разузнать, нет ли там человека идущего на Украину. Такой человек нашелся: это был монах, уходивший в тот же день на юг. Петр стал упрашивать его взять с собою и его с товарищем. Монах с неохотою согласился и велел им приходить поскорее. Петр поспешил на свою квартиру, но товарища там не было. Подождав его немного и видя, что время идет, Петр поспешил вернуться в школу один и застал монаха уже выходящим в дорогу. В течение многих дней они проходили сплошными лесами, приближаясь к Украине.
В это время правобережная Украина находилась в очень печальном состоянии. Ей приходилось много терпеть от религиозного фанатизма и иезуитов и униатов. "Трудно вообразить, пишет в своей истории церкви архиепископ Черниговский Филарет, все жестокости, какие в то время причиняли православным. Православных священников привязывали к столбам, били плетьми, сажали в тюрьмы, морили голодом, рубили саблями пальцы, ломали руки и ноги. Кто и затем еще оставался в живых, но не хотел унии, того выгоняли из домов. На монастыри днем делали нападения, грабили и жгли их, монахов терзали, как могли, часто убивая. Деревенских обывателей и мещан мучили бесчеловечными пытками, чтобы сделать униатами. Православный народ, как овец, гоняли в костел или в униатскую церковь. Во время самого чтения Евангелия, входил в православный храм приказчик, бил народ плетью и гнал его как скот из хлева. Многие претерпевали разорение домов, мучительные побои, а другие и саму смерть. В Киев, в центре религиозной жизни края, ежедневно поступали жалобы насильно обращаемых в унию православных жителей юго-западного края. Туда приезжали под защиту митрополита изгнанные из приходов униатами, лишенные крова и имущества, часто жестоко оскорбленные, или изувеченные сельские священники; являлись на поклонение киевским святыням, несмотря на запрет властей и мимо польских военных кордонов, многочисленные толпы богомольцев, приводившие в ужас рассказами о страданиях, претерпеваемых ими на родине из-за верности православию. В защиту веры и народности поднялись гайдамаки. В начале 18 века гайдамацкое движение в правобережной Украине было уже в полном ходу, все более и, более усиливаясь к половине столетия. Для поимки и усмирения гайдамаков польское правительство посылало войска. Эти военные команды были тяжелым бременем для народа и еще более усиливали смуту". Одно из самых сильных гайдамацких движений было в 1734 г., т.е. всего только за пять или шесть лет до описываемого нами странствования Величковского. Вот по какой стране, и при каких тревожных обстоятельствах приходилось совершать свое путешествие юному искателю истинного монашества.
Через несколько дней странствования Петра постигло несчастье: от долгой и непривычной ходьбы у него разболелась левая нога и опухла от ступни до самого колена, так что он двигался с большим трудом и должен был часто останавливаться для отдыха. Его спутник сердился и не раз хотел бросить его и только слезные мольбы Петра удерживали его от этого. Так мучились они много дней, пока больная нога не окрепла.
Наконец, они пришли в один "скиток", расположенный над Днепром, ниже Киева и называвшейся Ржищев. Здесь постигла Петра новая и очень тяжелая болезнь. Стоило ему только поесть чего-нибудь, как у него начиналась сильная рвота. Через месяц он так исхудал и ослабел, что едва мог ходить. Тогда он стал горячо молиться Богу, чтобы ему не умереть в этом месте. В это время три странника монаха, проживавшие в этом скиту, задумали идти в Молдавию. Петр стал просить взять и его с собою. Видя его слабость, монахи не хотели брать его, но наконец уступили его неотступным просьбам. С большим трудом вышел Петр из скита, но как только поднялся в гору, где было открытое место и свежий воздух, сразу же почувствовал себя здоровее. В тот же день их застигла в поле страшная гроза. Спутники Петра побежали вперед, чтобы поскорее добраться до какого-нибудь жилья. Слабый Петр не поспевал за ними и был застигнут проливным дождем с громом и молнией. При этом выпал еще и крупный град, величиною с орех, и покрыл все поле и на четверть аршина. Промокнув насквозь, Петр только поздно ночью добрался до того села, где укрылись его товарищи.
Переночевав в одной хате, Петр на другой день отыскал товарищей, остановившихся в школе у дьячка. Увидев Петра здоровым и невредимым, они очень обрадовались. Затем они стали расспрашивать дьячка, каким путем им надо идти в Молдавию? Услышав этот вопрос, дьячок сказал: "Не советую вам, святые отцы, идти туда. Теперь по всем дорогам ездят у нас солдаты для поимки разбойников и, если вы попадете им в руки, они могут вас жестоко обидеть из ненависти к нашей православной вере. В нашем селе недавно был такой случай. Бывший передо мною дьячок, опасаясь доноса со стороны гонителя православной веры, читая за литургией символ веры, произносил в восьмом члене так: И в Духа Святого, Господа животворящего, иже от Отца истинна исходящего, - и этим произношением некоторое время вводил униатов в заблуждение. Однако со временем на него все-таки донесли помещику, что он читает символ веры не по их обычаю. Узнав об этом, помещик пришел в ярость и, взяв с собою солдат, вошел в церковь незадолго до чтения символа веры. Когда же тот блаженный дьячок вышел на середину церкви и стал читать символ веры, помещик подошел к нему вплотную и со вниманием вслушивался в каждое его слово. Дьячок понял, с какою целью помещик подошел к нему и стал читать особенно громко, медленно и торжественно, и когда дошел до слов: " И в Духа Святого", то, сам исполнившись благодати Духа Святого, еще громче и отчетливее возгласил: "И в Духа Святого, Господа животворящего, иже от Отца исходящего", откинув то слово истинна, которое он раньше по малодушию прибавлял. Помещик вскрикнул, как дикий зверь и тут же в церкви кинулся на дьячка, схватил его за волосы, бросил его на землю и стал топтать его ногами, а затем приказал вытащить его из церкви и беспощадно бить его палками. В это время кто то успел сбегать к матери дьячка и сообщить ей о случившемся. Прибежав к сыну и обливаясь слезами, она уговаривала его не падать духом, но отдать самую жизнь свою за православную веру. "Не бойся, говорила она, этого маловременного мучения, но претерпи за нее и саму смерть, да сподобишься получить от Христа мученический венец в царстве небесном".
В ответ на эти слова страдалец проговорил: не сомневайся во мне, дорогая мать, я не только эти раны, но и в тысячу раз лютейшие готов претерпеть за веру, в которой одной только заключается несомненная надежда спасения. Слушая эти слова, мать радовалась духом и благодарила Христа Бога за то, что она сподобилась быть матерью страдальца за веру. Мучитель, видя и слыша все происходившее, рассвирепел еще больше и приказал солдатам еще беспощаднее бить страдальца. Под этими ударами страдалец Христов предал, наконец, душу свою в руки Божии".
Выслушав этот рассказ, наши странники ужаснулись и не решились идти в Молдавию, но по совету дьячка, направились вниз по Днепру, к находившимся там православным монастырям. На пути, в одном селении, они встретили иеромонаха, от которого узнали, что недалеко оттуда на уединенном острове одной реки спасается благочестивый пустынножитель Исихия. Заинтересованный рассказом странника, Петр отстал от своих товарищей и решил не только побывать у этого отшельника, но если удастся, то и пожить с ним. Это было как раз то, чего искала его душа. Он попросил иеромонаха проводить его к Исихию и тот охотно согласился на это. Пустынник встретил их с большой любовью. Оставив здесь Петра, иеромонах ушел, а Петр был очень рад тому, что нашел, наконец, человека, какого ему было нужно.
Это, действительно, был истинный раб Божий, прилежно исполнявший все заповеди и имевший великую любовь к священному писанию. Он постоянно и усердно трудился в списывании отеческих книг. Следующий случай показывает, до какой степени он был ревностен в этом деле. Услышав однажды об одной редкой и полезной книге, находившейся в дальнем монастыре Черниговской епархии, он не поколебался отправиться туда пешком и, выпросив у игумена и братии эту книгу, возвратился с нею в свою келью, тщательно переписал ее и отнес обратно, поблагодарив игумена и братию за оказанную ему милость. Такова была его любовь к книгам. Замечая высокое духовное настроение этого отшельника, Петр горячо хотел остаться при нем. Однако к величайшему его огорчению старец ни за что не хотел взять его к себе в ученики. "Чадо, говорил он, я человек грешный и недостойный и не в состоянии направить на путь Божий мою собственную бедную душу. Как же я осмелюсь принять тебя? Это дело не моей меры. Прошу тебя не отягощай меня твоей просьбой!" Думая, что пустынник отказывается по смирению, Петр еще настойчивее просил его, падая перед ним на колени; но тот оставался непреклонен. От постоянных слез лицо Петра опухло. Но старец, всей душой соболезнуя ему, упорно отказывался принять его и говорил: "Молю тебя, не скорби Господа ради о том, что я не принимаю тебя, ибо я это делаю, не презирая твое спасение, но ради немощи души моей. Возложи же свою надежду на Господа, который не оставит тебя, от всей души ищущего спасения, но благодатно Своего наставит тебя на путь твой!"

***
Петр не знал, что ему делать и приходил в крайнее уныние. Иеромонах, приведший его к старцу, не являлся, идти куда-нибудь одному Петр по природной своей робости не смел, остаться при старце не было возможности. Наконец, пришел к старцу вышеупомянутый иеромонах. Старец стал просить его взять с собою Петра и отвести его в какой-нибудь монастырь, иеромонах согласился. Когда наступила минута последнего расставания со старцем, которого Петр полюбил всей душой, он припал к ногам старца и горько плакал, что не может пожить у него в святом послушании. Старец утешал его, советуя положиться на единого Бога, который устроит его жизнь по его желанию. Горячо поблагодарив старца за его любовь, Петр простился с ним и вместе с иеромонахом отправился в новое странствование. Посетив несколько монастырей, они пришли, наконец, в монастырь святителя Николая, именуемый Медведовским. Этот монастырь находился в области Киевского митрополита и имел своим настоятелем иеромонаха Никифора, но не того, при котором Петр поступил в Любечский монастырь.
Отец Никифор ласково принял Петра, поселил его с другим послушником и велел ему ходить на общее послушание со всею братией. Монахи убирали сено. Петр работал вместе с другими. Посылали его также и хлеб жать. Когда же увидели, что он по своей неопытности порезал себе пальцы, то назначили ему возить снопы на ток. Но и здесь постигла его неудача. Не умея управлять волами, он опрокидывал воз и рассыпал снопы. Не зная, что делать и как поправить беду, он садился на землю и плакал. Братия приходили к нему и упрекали его за то, что он не умеет ничего делать. Наконец, поручили ему возить на тока глину и воду. Хотя это новое послушание было ему тоже не по силам, он исполнял его с радостью. Так трудился он от раннего утра до позднего вечера. Но этим не ограничивалась его работа. Настоятель назначил ему еще ходить на клирос, резать в трапезе хлеб, подавать братии кушанья, убирать и мыть посуду, мести трапезную, и все это Петр делал с большою охотой, радуясь тому, что он может послужить братии. Когда настал Успенский пост, начальник сказал Петру: "Я хочу на праздник Преображения Господня постричь в рясофор того брата, который живет с тобою в одной кельи, и тебя. Поэтому пойди к духовнику, исповедуй ему все грехи твои, и, получив от него разрешение, будь готов к причащению святых Христовых Таин. Сходи также к иеромонаху Никодиму и попроси его быть на постриге твоим восприемником". Поклонившись начальнику в ноги и приняв благословение, Петр вышел из кельи, радуясь и ужасаясь тому, что так скоро удостоился облечения в первый монашеский чин. Он немедленно пошел к духовнику, исповедал ему свои грехи, и получил разрешение и благословение готовиться к принятию святых Таин. Затем он отправился к отцу Никодиму и Никодим спросил: "Ты сам от себя просишь меня об этом, или по приказанию начальника?" И когда узнал, что Петр пришел к нему по приказанию начальника, обещал исполнить его просьбу, приказал ему вымыть голову ко дню пострига, что было очень кстати, так как Петр с самого выхода из Любечского монастыря, уже около пяти месяцев, не имел случая не только вымыть голову, но даже и волосы причесать.

***
В праздник Преображения Господня, по прочтении часов, совершилось пострижение Петра в рясофор. При этом произошло следующее обстоятельство. Начальник назвал товарища Петра Платоном, а Петра Парфением. Когда же по окончании обедни все вышли из церкви, то монахи, не расслышав хорошенько слов настоятеля, стали называть Петра Платоном, а его товарища Парфением. Огорченный этим Петр пошел к начальнику. Начальник ему сказал: "Если братия переменили ваши имена, то так тому и быть. Отныне называйтесь: ты - Платоном, а он Парфением, и ты об этом не мало не скорби. Такова, значит воля Божия". Спустя немного дней после этого приходит к Платону один монах и спрашивает его: "Услуживаешь ли ты чем-нибудь тому старцу, который при постриге был твоим восприемником?" "Нет", отвечал Платон. "Как же это так, говорит монах, тебе следует услуживать ему чем-нибудь, например, нарубить дров, принести воды, развести огонь, подмести келью и тому подобное". Платон поблагодарил за совет и пошел к своему старцу. Поклонившись ему до земли, он извинился, что до сих пор по своему невежеству ни в чем не послужил ему. Старец ответил: "довольно с тебя, брат, и того, что ты ходишь на общее послушание. Мне от тебя никаких услуг не надо. Я еще, слава Богу, могу и сам себе послужить". Немного времени спустя Платон снова встретился с вышеупомянутым монахом, и тот, узнав, что старец не захотел принимать никаких услуг от Платона, сказал ему: "Ты пойди еще раз к старцу и попроси его дать тебе келейное правило". Платон поблагодарил монаха за новое наставление, пошел опять к своему старцу и просил его дать ему келейное правило. Старец сказал ему: "Ты брат - ученый, поэтому я не определяю тебе правила, а как Бог тебя вразумит, так и содержи правило в кельи твоей". Через неделю после этого разговора старец ушел из Медведовского монастыря неизвестно куда и Платон никогда уже не встречался с ним. Рассказав об этом случае в своих записках, старец Паисий прибавляет: "Таким образом я остался как овца заблудшая без пастыря и наставника. И нигде не пришлось мне пожить в повиновении у какого-нибудь отца, хотя, как вижу, устроение моей души в юности было весьма удобопреклонно к повиновению, но не получил я такого божественного дара за свое недостоинство". Недовольствуясь назначенными ему послушаниями, Платон присоединил к ним еще и особые труды. Он по своей охоте помогал повару, привозил ему воду, колол дрова и много другое делал с радостью. В то же время он старался приучить себя к малоспанию. "Когда я был молодым, рассказывал он впоследствии, и полагал начало монашества, то я решил в душе своей никогда не лежать, но весь день проводить на послушании, а ночи на правиле и, стоя, принимать немного сна. Через некоторое время у меня разболелись ноги так, что я ходить не мог. Тогда я нашел лубяную коробку, вырезал с одной стороны часть ее и, сидя на ней, засыпал ненадолго. Когда же я засыпал крепко, коробка опрокидывалась и я с нею. От этого я просыпался и бежал в церковь смотреть, не проспал ли я утреню и, когда видел церковь запертою, с радостью возвращался в келью". В другой раз, он еще рассказывал: "В молодости я молился Богу сорок дней, чтобы мне не спать много, и получил от Господа, что мне было достаточно три часа в сутки на сон. Теперь же в старости, если случится мне заснуть три часа, я считаю это за великую милость Божию. Много же раз желаю хотя один час уснуть, и не могу".

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: