Сделай Сам Свою Работу на 5

НОРМАТИВНОСТЬ МИФОЛОГИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ





 

Мифология — древнейшая форма духовной культуры, продукт коллективного творчества многих поколений людей родовой эпо-си, когда цивилизация только зарождалась и шел процесс «пер­воначального накопления» социокультурного опыта.

Мифы свидетельствовали о том, что древний человек созна­вал собственную зависимость от высших сил, признавал их без­мерное могущество и понимал, что обязан действовать в преде­лах заданных ими границ. Содержащиеся в мифах «первонормы» социального поведения включали представления о должном и за­претном, и в первую очередь о том, что человек — это не авто­номная единица, а часть своего рода, который является одним из элементов космического миропорядка.

Нормативно-регулятивная функция мифологии, нацеленной как на мирообъяснение, так и на поддержание социального по­рядка, имела тройственную направленность. «Первонормы» при­званы были регулировать отношения между индивидами, между индивидом и родом, а также между родом и Космосом.

В мифологической картине мира окружающая человека дей­ствительность представала как единое целое, где каждому элемен­ту, каждой частице, будь то растение, животное или небесное све­тило, отводилось свое определенное место. На этом основывалось ощущение и сознание устойчивости и законосообразности всего сущего. «Так было, так есть и так должно быть всегда» — вот характерное умонастроение, присутствовавшее в древних мифах народов мира.



Мифологическое сознание накладывало на картину мирозда­ния модель двоичных признаков и рассматривало реальность сквозь призму иритиворечии-иппозиции. хаос — космос, земля — небо, дневное — ночное, жизнь — смерть, мужское — женское, свои — чужие и т. д. Миропорядок представал в глазах первобыт­ного человека как совокупность бесчисленного множества различ­ных пар противоположностей.

В картине социального мира все люди делились на две катего­рии — сородичей-соплеменников и чужаков. Антитеза «мы — они» была исходной для архаического социального мышления. «Свои» при этом наделялись положительными признаками, а «чужие» — отрицательными. Отношение к «чужакам» было исполнено недо­верия, враждебности и страха оттого, что в них всегда виделся источник опасности. Если среди соплеменников следовало соблю­дать правила взаимоподдержки, взаимоуважения, поч i стельнос­ти к старшим, заботы о младших, то по отношению к «чужим» все они отменялись, а допускались коварство, жестокость, кровожад­ность.



Мифологические представления соотносились с глубинными, подсознательными уровнями человеческой психики, содержащи­еся в них нормативные предписания носили бессознательно-авто­ритарный характер и не предполагали сомнений в своей право­мочности, не допускали критики и не подлежали опровержениям.

Запас социального опыта, нормативно-регулятивный потен­циал древних мифов оказались столь значительны, что эпохи мат­риархата и патриархата не сумели израсходовать его полностью и передали, как эстафету, последующим векам. В последующие времена, в новых социально-исторических условиях многим «пер-вонормам» удалось обрести новую жизнь внутри разнообразных форм религии, нравственности и права.

Гераклит утверждал, что «огонь живет смертью земли». Пере­фразируя его мысль, можно утверждать, что право живо смертью мифа. Из тотального сикрезиса архаической мифологии, из рас­падающейся массы этой грандиозной целостности возникла куль­тура, которую можно сравнить с многоглавым фантастическим существом, одна голова которого — это религия, другая — искус­ство, третья — нравственность, четвертая — философия, пятая — право и т. д. Но у всех у них одно, общее туловище, не позволяю­щее им забыть о своем генетически изначальном родстве.



Последующие века истории цивилизации немало сделали для того, чтобы предать забвению и даже попросту захоронить арха­ическое тело мифа и сделать так, чтобы «головы», отделившись от «туловища» и обретя самостоятельность, забыли о родстве с ним и между собой. Тогда и возникло основание для предположе­ния, что право живо смертью мифа. Но исследования ученых XX века позволяют утверждать, что данное предположение неверно. Гораздо точнее было бы сказать: право живо вечной жиз­нью мифа. Во все времена право представляло собой одну из форм инобытия мифа. Нормативность мифологии, распределив­шаяся в различных степенях по разным областям культуры, в наи­большей мере сконцентрировалась в праве. Заручившись силой и авторитетом государства, она стала эффективным средством кон­солидации общества и поддержания в нем необходимого поряд­ка. Пафос устрашения, который был ярко выражен в архаических мифах, полностью был унаследован и стал старательно воспроиз­водиться механизмами государственного принуждения. Лишь в небольшой степени присутствующий в религии и нравственнос­ти, он в Максимально возможном объеме вошел в право. Так, из­вестная метафора государства как земного бога представляет со­бой не что иное, как мифологему. Архаическая мифологема Рока, означавшая абсолютную власть высших, надличных сил над че­ловеком, с наступлением «пост-осевого», постмифологического времени нашла для себя возможность существования не только в сфере религиозного сознания, но и в социальной области практи­ческих отношений. Обнаружился социальный субъект, который с готовностью присвоил себе уже накопленные нормативно-регу­лятивные резервы мифологемы Рока. Им оказалось государство.

Данные современных исследований позволяют констати­ровать, что различные компоненты мифа присутствуют во всех сферах общественной жизнедеятельности. Миф выступает как уни­версалия, как тотальность, охватывающая все человеческое бы­тие — психику, нравственность, идеологию, политику, социаль­ное поведение индивидов и масс. Правовая реальность в этом отношении не составляет исключения. Правда, степень присут­ствия в ней мифологического начала, характер и формы его про­явлений еще не стали предметом специальных научных исследо­ваний, но необходимость в них достаточно очевидна.

Тема «миф и право» может быть развернута в нескольких на­правлениях:

1) нормативное содержание древних мифов, выкристаллизо-вывание внутри них универсальных, архетипических норматив­но-ценностных структур, на основе которых в эпоху «осевого вре­мени» стали складываться законы и принципы писаного права;

2) обнаружение следов архаических мифологем в нормах и принципах естественного и позитивного права;

3) ценностно-ориентационное и нормативно-регулятивное воздействие живущих в подсознании современного человека ар­хетипов на его правосознание; (97)

4) влияние архетипов коллективного бессознательного на об­щественное правосознание;

5) логика и механизмы преобразования иррациональности мифологем в рациональное содержание нормативных моделей правомерного поведения;

6) структурно-содержательные признаки мифа и права; сход­ство и различия;

7) современные формы идеологического и политического ми­фотворчества как средства воздействия на общественное и инди­видуальное правосознание.

Миф притягивает к себе субъекта — носителя современного пра­восознания тем, что в условиях повсеместной «атомизации» социо-культурной жизни он позволяет ему ощущать причастность соб­ственной единичности к всеобщим первоначалам бытия. Сквозь призму мифа требования права выглядят как повеления высшего Закона. Через миф индивидуум воспринимает свое единичное «Я» не как автономную особенность, имеющую право на любую форму свободного волеизъявления, вплоть до вседозволенности, но как частицу великого целого, включенную в грандиозный космиче­ский круговорот, где не только человек, но даже планеты. Солнце и звезды не имеют права на своеволие, а обязаны строго следо­вать своим путем, предначертанным высшим, стоящим над всеми Законом.

Миф, подобно глубинным подземным водам, питающим над­земные источники, насыщает мотивационные механизмы обще­ственного и индивидуального правосознания энергией уверенно­сти в истинности и оправданности законопослушного поведения. При этом мотивационные структуры испытывают воздействие не извне, а изнутри, из глубин собственного бессознательного, где локализованы древние архетипы, переходящие от поколения к поколению по генетическим каналам наследственности. Там, в этих темных колодцах подсознания живут своей, скрытой от всех, тайной жизнью психические структуры-резонаторы, которые толь­ко и ждут возможности отозваться в ответ на нечто, зазвучавшее вне их. Социальная жизнь в ее политических, художественных, нравственных, моральных, правовых формах содержит бесконеч­ное множество возможностей воздействия на человеческое под­сознание. Имеется здесь свое место и у мифа. Опирающийся на то, что Великий инквизитор у Достоевского называл чудом, тайной и авторитетом, миф способен побуждать к активной социальной, практической и духовной, жизни дремлющие внутри человече­ского «Я» резервы. И когда эти резервы смыкаются с структурами индивидуального правосознания, происходит удивительное: право (98) становится могучим фактором развития цивилизованных отно­шений в современном обществе.

Наибольший вклад в разработку этих проблем внес в XX в. швейцарский исследователь К. Г. Юнг. Начинавший как ученик 3. Фрейда, он, подобно Аристотелю, ставшему оппонентом свое­го учителя Платона, выступил как оппонент основателя психо­анализа.

Для обоих ученых, 3. Фрейда и К. Г. Юнга, главным предме­том изучения было бессознательное. При этом 3. Фрейда интере­совали такие его проявления, как сексуальность, неврозы, сны, художественные произведения, а К. Г. Юнга — коллективные дей­ствия. 3. Фрейда привлекал индивидуально-биографический под­ход, а К. Г. Юнга — коллективно-родовой. К. Г. Юнг пошел в своих исследованиях дальше своего учителя, расширив предмет изучения: к индивидуальному бессознательному он прибавил еще и коллективное бессознательное.

Для К. Г. Юнга коллективное бессознательное — это продукт психической наследственности, историческо-генетической преем­ственности поколений. Это сверхличная память рода, его коллек­тивная душа, связывающая современного человека с его дальни­ми предками.

Коллективное бессознательное бесконечно богато по своему содержанию, которое лишь частично зафиксировано мифами, ре­лигиозными преданиями, легендами, искусством древних и совре­менных народов.

Согласно К. Г. Юнгу коллективное бессознательное идентич­но у всех людей и образует нечто вроде единой корневой системы, питающей психику, духовную жизнь, деятельность мифологиче­ского, религиозного, нравственного, художественного, метафизи­ческого сознания, творческие искания индивидов.

Элементы, из которых складывается содержание коллектив­ного бессознательного, были названы К. Г. Юнгом архетипами. Этим понятием он обозначил универсальные образы, занявшие свое место в человеческой психике в глубокой древности и пре­вратившиеся впоследствии в сквозные мотивы мировой культу­ры. К. Г. Юнг сравнивал коллективное бессознательное с грибни­цей, а индивидуальную психику и ее архетипы с отдельным грибом Локализованные внутри индивида воплощения коллективного бессознательного представляют сочетания универсального досто­яния с личным опытом человека, вытесненным из сознания и со­средоточившимся в пределах индивидуального подсознания. (99) К. Г. Юнг выделяе1 следующие архешлы. «Тень» — генетически унаследованное человеком от архаиче­ского прошлого темное, докультурное, животное, отвергнутое ин­дивидуальным «Я» и оттесненное в область бессознательного, где оно складывается в «анти-Я», «не-Я» или «тень» как темного двой­ника «Я». Это та часть человека, его психики, которую невозмож­но устранить и которая постоянно его сопровождает во всех его действиях.

«Анима» имеет двойной смысл. Во-первых, это образ души или глубинной, бессознательной мудрости. Во-вторых, это образ жен­щины в подсознании мужчины. «Анимус» — образ мужчины в психике женщины. Кроме них, существуют архетипы «самости», маски, бога, злого духа, мудреца, героя, дитяти, чуда, тайны, авторитета, аполлони-ческого и дионисийного начал и др.

Современные люди пребывают в различных степенях зависи­мости от коллективного бессознательного. На нижнем уровне пребывают те, кто живет преимущественно в дорефлексивном со­стоянии, мало чем отличающемся от первобытной бессознатель­ности. Над ними пребывают индивиды, чья психическая жизнь соответствует начальным этапам развития мировой цивилизации. Еще выше находятся те, чье сознание отвечает уровню цивилизо­ванности и культуры последних столетий.

Индивидуальное «Я» современного человека находится как бы между двумя огромными сферами. С одной стороны, это внешний мир современной цивилизации, а с другой — внутренний мир кол­лективного бессознательного. И «Я» вынуждено попеременно по­ворачивать то к одному, то к другому, воспринимая идущие от них императивы и отыскивая способы их согласования.

Архетипы заставляют человеческое сознание адаптироваться к внешней реальности, указывая нормативно-ценностные векто­ры требуемых от человека духовно-практических усилий. Оста­ваясь разомкнутыми в смысловую беспредельность, архетипы нашли свое воплощение в религиозном, художественном, нрав­ственном и правовом сознании. Глубинная, бессознательная по­требность в чуде породила религию и искусство. Могучее тяготе­ние к тайне способствовало возникновению метафизики и науки. Потребность же в авторитете привела к становлению систем мо­рали и права.

Архетипы с явно выраженным нормативным содержанием на­шли для себя соответствующие цивилизационные формы, благо­даря которым это содержание как бы всплыло из подсознатель­ных глубин на поверхность и стало оказывать соответствуют (100) регулятивное воздействие на coi [ьное поведение индивидов. О том, как это происходило на прям ике, достаточно красноречи­во показывает Г. Гегель на примере Сократа. Опираясь на свиде­тельства Платона, он пишет о том, что Сократа в ответственные моменты жизни посещала некая внутренняя решимость действо­вать строго определенным образом. Внутри него как бы звучал голос, который Сократ называл своим «даймоном» (демоном или гением). Этот голос погружал дух философа в полубессозна­тельное состояние, внушал ему определенное знание, обладающее большой самопринудительной силой. Сократ всегда ему повино­вался и многократно на протяжении жизни убеждался в правоте «даймона» или внутреннего голоса.

Архетипическое, бессознательное предзнание не нуждается в анализе, рефлексии. Предписывая определенные формы поведе­ния, оно сообщает своим требованиям статус необходимых, до­статочных, вполне авторитетных указаний. Это имел в виду Г. Ге­гель, когда писал, что «точкой зрения греческого духа была незадумывающаяся, бесхитростная нравственность, в которой че­ловек еще не определял себя к действию из себя, и еще меньше существовало то, что мы называем совестью, а законы по своей основе еще рассматривались как традиция... они носили форму установлений, санкционированных богами» '. Нормативные на­чала, содержащиеся в архетипах и мифах, освобождали от разду­мий и сомнений. Они же, подобно хромосомам в генетике, пред­определяли особенности возникающих на их основе норм морали и права. Разумеется, право как унифицированная знаковая систе­ма с достаточно однозначными формулировками своих требова­ний к индивиду и древний миф, ведущий, казалось бы, свободно и раскованно свое повествование о делах давно минувших дней, да­леко не всегда пересекаются своими нормативными сюжетами и смысловыми схемами. Но если двигаться по каузальной цепочке наследственных изменений вспять, к архаическим первоистокам, то в глубинах древнего, родового предсознания непременно об­наруживается общий пункт, из которого вышли и универсальные мифологемы, и первопринципы естественного права.

Если миф и право поставить друг против друга, то у них по­явится возможность, смотрясь один в другого, объяснять себе друг Друга. Правосознание сможет узнать в мифе свои младенческие задатки, а мифосознание будет прозревать в праве черты своей будущей возмужалости.

В правосознании живут своей вполне самостоятельной социо-культурной жизнью немало фигур мифомышления. Это, во-первых, апелляция к а б с о л ю т н ому авторитету В естествен ном праве таковым может выступать либо Бог, либо разум. В по зитивном праве это всегда государство. Для индивидуальногс правосознания абсолютной авторитетностью могут обладать тре бования законодательства, нормативные предписания существу ющих кодексов.

Во-вторых, это апелляция к чуду. Правосознание склоннс связывать его с идеей высшей справедливости, с верой в ее спаси тельную роль, в ее способность привести социальную жизнь к та­кой степени гармоничности и совершенства, что она станет ска­зочной и небывалой.

В-третьих, это апелляция к т айн е. На первый взгляд может показаться, что правоотношения достаточно прозрачны для их познания. Но эта прозрачность иллюзорна. На самом деле мир права можно сравнить с бездонным колодцем, в темных глубинах которого скрыто немало таинственного. Апофатизм как убежден­ность в существовании непостижимых загадок и тайн в мире пра­ва всегда будет доминантой в умозрениях естественно правовой философии. И причина этого — связь данного мира с коллектив­ным бессознательным.

 

РЕЛИГИОЗНЫЕ НОРМЫ

 

Человеческое бытие, протекающее внутри природы, цивили­зации и культуры, обставлено множеством явлений, отношений, вещей, которые дороги человеку и предстают в его глазах как цен­ности. Для того, чтобы эти ценности оберегались от разрушения, имели возможность сохраняться и приумножаться, возникли раз­нообразные социальные нормы, в том числе нормы религиозного характера.

Религиозное сознание издавна позволяло человеку постигать, что у его земного существования имеются сверхфизические истоки, что он — дитя не просто Земли, но всего мироздания. Ф. M Дос­тоевский писал в романе «Братья Карамазовы»: «Многое на зем­ле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное, сокровен­ное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высоким, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных... Бог взял семена из миров иных и посеял на земле и взрас­тил сад свой, и взошло все, что могло взойти, но взрощенное жи­вет и живо лишь чувством соприкосновения своего с таинствен­ным миром иным, если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взрощенное в тебе. Тогда станешь к жизни равнодушен и даже возненавидишь ее».(102) Нормативная структура религиозного сознания определяется содержанием и ценностной ориентированностью составляющих ее норм, которые имеют следующие признаки:

1 ) исходят от высшего, абсолютного авторитета, каковым явля­ется Бог;

2) имеют характер безапелляционных требований и запретов,

3) предписывают определенное внутреннее состояние души, веру, и соотносимое с ней столь же определенное внешнее пове­дение,

4) предполагают у верующего «страх Божий» перед их невы­полнением и «суд Божий» в качестве наказующей санкции за их нарушение;

5) распространяются только на тех, кто исповедует данную веру.

Бог, как единосущный творец и миродержец, является цент­ральной фигурой в таких мировых религиях, как христианство, иудаизм, ислам. Его именем называется высшая сила, правящая миром и наблюдающая за вселенским порядком. Бог — всесиль­ный и благой миродержец, который оберегает сущее от гибели посредством разнообразных очевидных и скрытых воздействий на логику естественных, социальных и духовных процессов.

Бог выступает творцом (демиургом) природного мира, утвер­ждая естественный порядок, размеренный ход небесных светил, закономерную смену времен года и многое другое. Он являет себя как творческое начало, противостоящее угрозе деградации, рас­пада и хаоса. Бог обеспечивает естественное сцепление вещей, включает в это единое целое и человека, воздействуя на него че­рез внешние причины и его внутреннюю субстанцию — душу.

По отношению к социальному порядку Бог выступает как законодательное начало, от которого производны все нормы человеческого бытия. В качестве верховного регулятивного прин­ципа он возводит нравственные требования в степень непререка­емой необходимости и абсолютных, непреложных истин. Запре­щая вседозволенность, он не дает социальной жизни утратить цивилизованные формы и тем самым выступает в роли воспита теля человеческого рода.

Устанавливая духовный порядок, Бог являет собой вые шее, абсолютное совершенство, предельное воплощение того иде ала, к которому должен стремиться человек. Как абсолютная сверхличность. Бог — это символ абсолютной нравственности олицетворение всего самого светлого, доброго и разумного. Он одухотворяет бытие людей, вкладывает в них стремление к гармонизации бытия, к следованию высшим нравственным и есте­ственно-правовым предписаниям.

Идея Бога как верховного законодателя несет в себе важный социокультурный смысл, который гласит: законы естественной нравственности и естественного права имеют объективный харак­тер. То есть они не зависят от человека, а напротив, человек пол­ностью зависит от них. Люди не вправе изменять их, подгонять под свои интересы, так как это сфера, над которой они не власт­ны. Пренебрежение этими законами чревато для человека неиз­бежной расплатой — возмездием либо в этом, либо в потусторон­нем мире.

Усилиями Бога законы естественной нравственности прони­кают в человеческую душу и обретают вид средств нравственной саморегуляции — совести, раскаяния, ответственности, вины. При их участии человек приспосабливает свое поведение к высшим этическим требованиям. Для него Бог выступает как высший нрав­ственный образец. «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный» (Мф„ 5, 48), — требует Священное писание.

В социальной практике существуют различные правила пове­дения, многие из которых носят альтернативный характер. Перед каждым человеком регулярно возникают задачи выбора среди них. Бог как высший судья оберегает своими заповедями людей от искушений ложного выбора, помогает им избирать пути, соот­ветствующие принципам естественной нравственности. В узако­ненной им иерархии норм и ценностей убийство, кража, преда­тельство, ложь, прелюбодеяние — всегда зло. Знание этого служит для религиозного сознания достаточным основанием для приня­тия верных решений в конфликтных ситуациях морально-юри­дического характера. Более того, для человека, который верует искренне и твердо, немыслима ситуация пренебрежения божествен ными заповедями, имеющими абсолютный и всеобщий характер Он глубоко убежден в том, что следование им является непремен ным условием поддержания миропорядка, установленного Твор цом.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.