|
|
Как ты можешь мне помочь?Есть только миг между прошлым и будущим Автор: Б.А. Дробышевский
«Есть только миг между прошлым и будущим….» Часто в профессиональной среде можно услышать заявление, что краткосрочной психотерапии вообще не бывает, а если и бывает, то это консультирование. Частично я согласен с этим утверждением. Мне посчастливилось в своем терапевтическом опыте «побыть» в краткосрочных отношениях. Что это? Консультирование, краткосрочная психотерапия или профессиональные ошибки автора? Может, это не столь важно, главное, чтобы встреча состоялась? 1-я сессия Клиентка (назовем её Вера) социальный работник по образованию, работает в одном из областных центров нашей республики. Приехала в Минск на краткосрочные курсы по повышению квалификации. Вера получила мой телефон от своей подруги –моей знакомой.. На сессию пришла симпатичная женщина лет 28, с виду очень расстроенная и практически сходу стала рассказывать о своей проблеме и плакать. Так как она временно в Минске, поэтому количество наших рабочих часов ограничено –контракт заключен всего на 3 сессии. Проблема Веры заключалась в следующем: вышла замуж, муж очень покладистый, мягкий (назовем мужа Андреем). Была довольна своим браком, казалось, вот тот семейный очаг, к которому стремилась. Недавно стала замечать, что муж стал выпивать, причем понемногу, но несколько раз в неделю. Вера из семьи, где отец всю жизнь пил. Сейчас она боится, что Андрей может повторить точно такую же судьбу. Она этого очень боится, так как отношения разрушатся, тем более семья ожидает ребенка. Я с трудом остановил на минуту её полный боли рассказ, для того, чтобы спросить, чего же она ожидает от психотерапии? «Найти ответ на вопрос, сколько ему следует выпивать (количество)». Обратилась ко мне, так как я занимаюсь созависимостями. Меня удивил запрос, вроде как Вера пытается контролировать другого ‑‑ своего мужа, сколько ему выпивать. Хотя, учитывая семейную историю Веры, это вполне «нормальное» желание. Вера понимает, что она не может контролировать своего мужа, но желание остается. Спустя некоторое время говорит, что живут вместе со своей родительской семьей, в одном доме, отец с матерью живут за стенкой. Она боится, что отец может пригласить Андрея за стол, и они станут вместе выпивать. Т: ‑ Ты можешь это проконтролировать? К: ‑ Нет Т: ‑ А что будет, если ты это увидишь? К: ‑ В этот момент Андрей перестанет для меня существовать (Рассказала про свои отношения с мужчинами. Она встречалась с парнем, которого затем увидела без меры пьяным, после этого с ним рассталась. Этот парень сейчас запойный алкоголик. Андрей знает об этой истории). Я спросил её, знает ли она, что дети из семей, где есть зависимый, повторяют семейный паттерн, находят такого же мужа и делают все возможное, чтобы он стал алкоголиком (механизм травмы). Она ответила, что в курсе, и поэтому беспокоится, что такого делает. Т: ‑ Что с тобой происходит, когда видишь его пьяным? К: ‑ Ну… у меня все внутри переворачивается Т: ‑ А что тебе хочется сделать? К: ‑ Чтобы он больше никогда не пил Т: ‑ А что тебе хочется сделать в тот момент? К: ‑ Отвернуться и уйти, чтобы его не видеть, я ему обычно говорю, чтобы шел спать.. Т: ‑ А он что? К: ‑ Он просит у меня прощения… Затем они на следующий день начинают разговоры, которые не приносят Вере удовлетворения. Она хочет добиться у Андрея твердого обещания, когда и сколько он будет пить.. Т: ‑ А сколько он может по твоему выпивать? К: ‑ Ну там раз в год… Т: ‑ Ужас, я бы от такой женщины убежал бы на второй день или запил «по-черному» (здесь механизм идентификации с её мужем играет ключевую роль, так как на все три сессии избрал стратегию «зеркала», говорить о своем отношении к происходящему) Вера долго смеется, а затем молчит.. Рассказывает о семье. Андрей часто относится к ней как к сестре, а она видит в нем отца. Т: ‑ Что ты хочешь сделать с мужем, что не сделала с отцом.. К: ‑ Я не хочу, чтобы он от меня отдалился, как отец после переезда, теперь я понимаю, что у отца на то время были проблемы, он просто ушел в себя, в пьянство.. Т: ‑ А спасти от пьянства как отца? К: ‑ Нет, я думаю нет… У меня были две наиболее яркие реакции на рассказ Веры: с одной стороны ‑ сильное желание помочь, с другой (путем идентификации с мужем) протест и злость за то, что меня контролируют.. «Иногда ведь так хочется выпить».. Вера за эту фразу зацепилась и сказала, что хочет продолжить в следующий раз с неё. Т: ‑ Что полезного ты вынесла из этой сессии? К: ‑ То, что у Андрея есть то же свои желания.. Вера мне очень нравиться, она хочет изменить свою жизнь. Нравиться её активность и чувство юмора.
Я сессия Вера пришла вовремя. Выглядела достаточно довольной, улыбалась. Сказала, что обострять проблему как в прошлый раз не хочет. Сегодня хочет узнать, что ей конкретно делать, как себя вести, когда приедет домой, чтобы не повторялись выпивания мужа. Она не понимает какое вообще удовольствие в алкоголе, «может быть потому что я не употребляю и мне нельзя». Далее я рассказал, какое удовольствие получаю от потребления небольших доз коньяка и не могу ей передать на словах это удовольствие… К: ‑ Да, я понимаю, удовольствие от алкоголя наверное какое-то особенное. Когда я покупаю мороженое и ем его, то же получаю удовольствие. Однако Вера все равно не знает, что делать, если муж будет пить. Т: ‑ А что хочется делать? К: ‑ Уйти в дальнюю комнату, никого не видеть, сжаться от всего навалившегося Т: ‑ А что наваливается? К: ‑ Как будто тяжелые, тяжелые камни…Я не хочу, чтобы он пил, что мне делать? Т: ‑ Просто перестать быть ответственной за пьянство мужа, дать право ему самому отвечать за свои поступки. К: ‑ Это, что мне игнорировать то, что происходит? Т: ‑ Нет, просто, если твой муж вменяемый и любит тебя, он сам вправе отвечать за свои поступки, пить или не пить. Вера плачет…. А что же мне делать с чувствами? Т: ‑ Какими? К: ‑ Горе, отчаяние, беспомощность…. Т: ‑Я понимаю, это тяжело принять, но здесь ты правда беспомощна, уберечь своего мужа от алкоголизма К: ‑ Да, сейчас я это понимаю (плачет)….Я не буду допускать ту ошибку, которую допускал моя мать и до сих пор допускает. В процессе сессии выяснили, что Вере важно от мужа получать заботу и доверие, что кто-то рядом. Она не получала заботы от своего отца, но при этом она сильная по жизни (старший ребенок) и не позволяет себе быть слабой. В этом контексте столкновение со своей беспомощностью в борьбе с алкоголизмом мужа –новый для неё опыт. В конце сессии, подводя итог, Вера плакала, сказала, что беспомощна и ей трудно сфокусироваться. Когда подошли к тому, что она беспомощна в этой ситуации, Вера сразу захотела уйти от этих переживаний, я сознательно удержал её в этом состоянии. Ушла очень расстроенная Словил себя на том, что спешу, во многом это обусловлено тем, что всего 3 сессии. Но, таким образом, можно проигнорировать все достигнутое, в сессии, тем более, что Вера сразу переходит к фазе действия, игнорируя переживания и желания. А что со мной? Благодаря ей осознал, что в своей жизни то же многое не могу изменить, например, других людей, и это моя беспомощность. Её я то же не смогу изменить, могу только указать на выход из сложившейся ситуации. Хочу, чтобы у неё всё было хорошо… Я сессия, несостоявшаяся Клиентка не пришла, непонятно почему, позвонила за 10 минут до начала и сказала, что у них перенесли лекцию, на что я ответил, что готов её принять в другое время, она сказала, что подумает.. Не пришла.. Что я чувствую? Злость, сожаление и беспомощность, как у неё с мужем. Этот случай еще раз показал мне , что «ловушки созависимости» присутствуют и в терапевтических отношениях. Я как бы «проиграл» её отношения с мужем, только я был в роли спасителя, а Вера в роли жертвы, на все нужно время… Если дальше заниматься самобичеванием, то, возможно, не обеспечил должной поддержки в переживаниях (я никогда не прочувствую, что она чувствовала ребёнком в своей семье, у меня, к счастью, благополучная семья). Но если б это было так, могли бы мы заниматься психотерапией? Думаю, что нет. На протяжении наших встреч «кожей» ощущал её отчаяние и беспомощность. Может, она не пришла, потому что получила ответ на свой вопрос? Или ей невыносимо было сталкиваться со своей беспомощностью? Это все мои догадки, хотя, может, некоторые из них имеют право на существование… Лучшей наградой за терапию, был её привет, который она передала мне через полтора месяца. Привет и благодарность за работу, она начала осознавать и понимать всё то, о чем мы говорили на наших встречах. Я специально дал ей такое имя – Вера, верю, что все у нее будет хорошо…. Случай опубликован в Вестнике Гештальт-терапии, Минск, 2006.-С. 71-75
Как ты можешь мне помочь? Автор: Андрющенко Д. Первый опыт психотерапевтической работы. Как ты можешь мне помочь? Вопрос, который в явной или скрытой форме можно услышать почти от любого клиента обратившегося за психотерапевтической помощью. У этого вопроса есть свой двойник со стороны психотерапевта: « - Чем я могу тебе помочь?» Обдумывая свою практику и наблюдая за работой коллег, я заметил, что этот прямой вопрос часто вызывает наибольшее замешательство, как у клиента, так и у психотерапевта. В данном случае почти вся работа вращалась вокруг моих попыток ответить на этот вопрос. Только в конце у меня появилась возможность задать его клиенту: «Чем я могу тебе помочь?». Максим, 25 летний инженер, был моим первым клиентом. Страдальческий взгляд, согнутые плечи, мягкая походка, тихий голос, интеллигентное поведение - весь его облик говорил о кротости и безобидности. И обратился ко мне Максим в связи с тем, что у него неоднократно возникали картины, в которых он выжигает сигаретой глаза своей девушке и другим близким ему людям. Стоя на балконе, он представлял себе, что выбросится вниз, а наличие рядом ножниц вызывало мысли о том, чтобы воткнуть их в горло рядом стоящему человеку. Многое из того, что мне удалось узнать из первого интервью, говорило не в пользу психотерапии. Максим имел семилетний стаж лечения у разных специалистов по поводу одних и тех же симптомов. По дурости новичка я не дал себе времени внимательно подумать о безрезультатности усилий своих предшественников. Родители водили его к экстрасенсам - «ужас, какой - то»; на холотропное дыхание - «сломал руку, когда стучал кулаком об пол»; к психиатру - «поставил шизофрению и дал таблетки и капли, от которых только хуже», к рациональному психотерапевту - «что- то объяснял, стало совсем тоскливо». Когда Максим произнес свое «совсем тоскливо», я стал допытываться, что это значит. Узнал. За месяц до прихода ко мне настроение Максима ухудшилось настолько, что он стал думать о самоубийстве. Он сомневался в том, что сможет противостоять этому желанию: «- А вдруг я возьму и сделаю это?» - Нет, никогда не было, ну а вдруг? Максим вообще во многом сомневался. Даже самый незначительный выбор совершался Максимом мучительно долго. Он долго решал, стоит ли ему идти на очередную встречу со мной. Он сомневался в правильности выбора маршрута, которым едет на работу. И сомневался надо ли ему говорить то, что он только что сказал. Почти все свои сомнения он оформлял фразой «А вдруг….?», произносимой особым тоном. По каждому случаю находилось подходящее «А вдруг?». На одной из сессий мы как- то подсчитали, что он тратит на сомнения две третьих своего активного времени. Ко всем своим навязчивым состояниям Максим относился весьма критично. Ко всем, кроме сомнений. Он страдал от навязчивых сомнений и сознавал это. Но Максим сомневался, не обернется ли большая решительность какой-нибудь катастрофой. Максим всячески убеждал меня, что у него отсутствует воображение и особенно способность к творческой визуализации. И это притом, что навязчивые образы были достаточно яркими, отчетливыми, живыми. Такое заявление здорово меня удивило. Через некоторое время выяснилось, что Максим может легко и точно вращать в уме сложные трехмерные фигуры и с некоторым трудом может визуализировать реальные события, которые он сам видел. Но предложение представить на потолке желтую мышь, или предложение дать образную метафору для какого-нибудь понятия, вызывало у Максима приступ беспомощности или глухоты. Его типичный ответ такой: Или другой куплет той же песни: - «Простите, что вы сказали?». Точно таким же были ответы на тест креативности – половина ответов крайне стандартные, другая часть ответов – отказ. Репродуктивное воображение было доступно Максиму на достаточно высоком уровне, а вот продуктивное воображение было парализовано. Самым ужасным испытанием для Максима оказалась детская игра «Чего на свете не бывает». Я попросил Максима рассказать свое последнее сновидение, и он ответил, что не видит снов. На вопрос как давно он не видит снов, Максим ответил: М: - «родители рассказывали, что в детстве я видел какие-то сны, но я уже не помню». На предварительное интервью и соглашение о работе ушло первые четыре встречи. Психотерапевта для Максима «нашел» его отец, который был знаком с другом моих родителей. Максиму и его семье меня представили как «толкового, опытного специалиста» В классических психотерапевтических руководствах такие двойные отношения считаются противопоказанием для работы . Дело в том, что двойные отношения постоянно вторгаются в терапевтический процесс и могут помешать непредвзятому отношению психотерапевта. Меня с некоторой натяжкой можно было назвать специалистом, но никак не «опытным» и не «по трудным случаям». Мои родители и их знакомые уже до начала работы внесли в наше взаимодействие ложь - не самое лучшее начало для доверительных отношений. Работа с Максимом показала, что авторы классических текстов правы почти во всем. История этого случая - во многом история различных последствий, к которым приводят двойные отношения. Однако и в таких случаях, оказывается, есть возможность для глубокой, плодотворной работы. Во время первой встречи я колебался, нужно ли рассказывать Максиму, что он первый клиент в моей практике, если не считать отдельных консультаций в школе и тренировок, когда учащиеся одной группы поочередно играют друг для друга роли клиента и психотерапевта. Не напугает ли такая правда клиента, который уже имеет значительный опыт неудачной психотерапии? Максим огромное значение придавал формальным авторитетам, мнение «специалиста» было для него важнее всего, что он думал и говорил в любой момент времени. Если я скажу, не будет ли это слишком обескураживающим? Как видно, уже на первой встрече я обнаружил себя в процессе пережевывания сомнений подобных тем, что заполняют жизнь Максима. Это явный знак, что надо набраться смелости, и начать работать. Я поделился информацией о своей психотерапевтической подготовке (3 годичная программа подготовки по интегративной групповой психотерапии). Так же я сказал, что не являюсь специалистом по таким случаям как у него, однако обладаю знаниями и навыками для того, чтобы способствовать развитию личности клиента и надеюсь, что смогу помочь Максиму стать уникальным специалистом по своему собственному случаю. C учетом сказанного мы договорились, что работа со мной не отменяет в случае необходимости, консультации у психиатра. Я решился на то, чтобы рассказать ему, что опыт моей работы довольно небольшой - два года на телефоне доверия и один год в консультирования в школе. Но я так и не стал говорить Максиму о том, что он первый психотерапевтический клиент в моей практике. Во-первых, потому, что Максим меня об этом не спрашивал. Во вторых, потому, что эта правда может больше запутать происходящее, чем прояснить. Совершенно непонятно какое значение будет иметь для клиента статус исключительности. Максим проявлял стремление создать подчеркнуть исключительность: «Такого случая у вас, наверное, никогда не было». На что я отвечал: « - Да, это так. Я не работал с людьми, у которых точно такие же симптомы как у вас, Максим. Однако мне хорошо знакомы переживания, о которых вы говорите, конечно же, я знаю, что такое страх, тревога, досада и негативное отношение к самому себе. Я так же знаю, что большинство людей, включая меня, хотят, чтобы их мысли и чувства принадлежали им самим. Я был собой доволен – мне удалось восстановить правду и в то же время не напугать клиента. - Максим, я предлагаю первые четыре встречи отвести для того, чтобы разобраться подходим ли мы друг другу, это очень важно для успеха психотерапии. Перелом наступил в тот момент, когда каждый из нас открыл для себя цель психотерапии, той, которая могла состояться между ним и мной. Вот один из диалогов этой стадии. Я: - Не мог бы ты мне поподробнее рассказать о своих фантазиях? М: - То, что со мной происходит ужасно. Я не могу больше с этим жить. Я: - Что же в этом такого ужасного? М: - Ну, как разве можно жить с такими мыслями? Я: - Какие из них тебя больше всего огорчают? М: - Ну, как у меня не должно быть таких ужасных мыслей, я не имею право так думать…. Вот так. «Я не имею право думать неправильно, чувствовать неправильно». Потом это я не раз еще слышал от самых разных людей. За время нашей работы Максим научил меня выявлять ядовитую идею о том, что есть такие недопустимые мысли или неправильные чувства. «Ты должен думать так и не думать так». Сколько времени и душевных сил разные люди тратят на бесплодные попытки разложить по полочкам правильные и неправильные чувства, мысли, желания… С моей точки зрения недопустимыми могут быть только поступки и действия, но никак не мысли и уж тем более не чувства. Я: - Кто тебе запретил иметь разные мысли? М: - Это не правильно? Я: - ? М: - Неправильно так думать? Вот я и попался. Мысль о том, что бывают непозволительные мысли непозволительна.… В своих попытках быть хорошим психотерапевтом я попал в дурацкий парадокс. Я сам оказался носителем и проводником ядовитых идей. Что же я теперь могу сказать? Похоже, я в этот момент не осознавал свое отношение к Максиму и решил, что могу решать, как ему следует думать. Такая позиция полностью дополняла позицию Максима, который не упускал шанса ввернуть в разговор фразочку о том, что специалистам должно быть виднее, как людям следует думать и жить. Получилось так, что я оказался психотерапевтом для Максима благодаря той же системе отношений, что привела его на место клиента. Проблема заключается в том, что именно от этого контроля над внутренним миром он пытался освободиться, с помощью своих симптомов. Навязчивости Максима были непроизвольны, своевольны, иррациональны и асоциальны – прямая противоположность «правильных мыслей хорошего мальчика», продолжая в том же духе, я рискую только усугубить положение, в котором находится Максим. - Не знаю, правильно ли это, но я лично не имею желания, чтобы ты думал иначе, не хочу рассказывать тебе как ты должен мыслить. Максим в ответ глубоко вздохнул, расправил плечи и расслабился. Это резко отличалось от всего, что я видел раньше. Обычно он сидел в скрюченной позе и слегка вздрагивал в ответ на любое послание. И тут вдруг, после того как я сказал, что не желаю контролировать его мысли, он сел свободно и расслабленно. Я внутренне возликовал - что-то стало меняться! То, что Максим сказал дальше, сразу обескуражило меня. М: - Я не понимаю. Я: - Чего ты не понимаешь? М: - Значит, помочь мне невозможно? Я: - Как ты это решил? М: - Не понимаю вопрос. Я: - Как ты пришел к выводу, что тебе нельзя помочь? М: - Если даже специалист отказывается от меня, значит - мне уже никак нельзя помочь… Ну, вот тебе и раз. Казалось, что Максим только и ждет отношений, в которых никто не будет пытаться повлиять на его мысли, а он решил, что я его отвергаю. Я почувствовал тревогу. Известно, что без надежды на исцеление психотерапия неэффективна, и тут прямо на моих глазах эта драгоценная надежда исчезает как песок сквозь пальцы! Хотелось тут же сказать ему: «что ты, тебе, конечно же, можно помочь!» и начать расписывать различные техники, которые годятся для этого. Но почему я так забеспокоился? Не потому ли, что боюсь потерять свою надежду? Может быть, я сам почувствовал себя отвергнутым? Я спросил Максима, не считает ли он моей единственной обязанностью оценивать его мысли. Максим посмотрел на меня с удивлением. Конечно же, я знаю лучше, но он, Максим, всегда думал, что психолог должен оценивать, какие мысли у человека правильные, а какие нет. И если я отказываюсь это делать, то значит все очень запущено и пациент безнадежен. Или нечто противоположное, - сказал я, психолог совсем безнадежен, если таких элементарных вещей не понимает. Максим ужаснулся: «Нет, нет! Ничего подобного я сказать не хотел, извините, если это так прозвучало!» Ни тени юмора, да еще и перешел на «вы» хотя мы уже месяца два общаемся на «ты», Господи, что мне делать? Видимо Максим не готов обсуждать наши с ним отношения. Я: - Хочешь узнать, как ты существуешь для меня? М: (вздрогнув) – Да, это интересно. Я: - Для меня ты существуешь как раз не в виде мыслей, вот я вижу как ты сидишь, как ты закинул руки за спинку стула, скрестил Максиму было очень трудно обратить внимание на что- либо кроме своих мыслей. То, что он видел, казалось ему слишком банальным, чувств по его словам он и вовсе не переживал. Но в ответ на последнюю реплику он вдруг опустил голову, на его лице отражалась внутренняя борьба, напряжение, кажется, достигло максимума. Было видно, что Максим старается скрыть какие-то очень сильные чувства. Возможно, что-то в данной ситуации или что-то из моих слов сильно его задело. Интересно что? Максим явно хотел скрыть от меня свои переживания. Весь его вид говорил, что сейчас мне вряд ли удастся узнать больше. В таких случаях очень помогает принцип, согласно которому важнее принять то, что происходит на поверхности, чем искать то, что скрывается в глубине. Я: - Мне кажется, что ты переживаешь какие- то сильные чувства. Хорошо, если ты хочешь сохранить это в секрете. Мне не обязательно чтобы ты все рассказывал. И тут Максим расплакался. Его тело обычно такое скованное теперь с каждым вздохом двигалось как будто изнутри, словно тяжелые, соленые волны. Самым большим грехом в семье Максима была ложь. Точнее то, что в семье сочтут ложью: «Секреты и тайны это тоже ложь, а с лгунами нельзя разговаривать». Вместе с тем чувства членов семьи друг к другу оставались самой большой тайной. Наказанием было отчуждение, а иногда – бойкот. Максим поведал мне историю о том, как его отец не разговаривал с ним неделю, пока он, ребенок восьми лет, не рассказал, где они с мальчишками прячутся от неусыпного взора родителей. Вскоре штаб – квартира на чердаке соседнего дома была закрыта, а Максима не принимали больше ни в какие секретные затеи дворовой компании и называли «маменькиным сынком» и «стукачиком». Максим говорил долго. «- Не понимаю, почему я все это рассказываю?» Затем после некоторой паузы: «Кажется, понимаю. Я могу тебе всего не говорить. Но если ты не будешь знать все, то, как ты можешь мне помочь?» Я почувствовал смятение. В этом вопросе переплелось несколько посланий: «Если ты узнаешь всю правду, то будешь как отец и навредишь мне, но если ты не будешь допытываться правды, то это значит что ты бросишь меня и опять будешь как мой отец». Я был в растерянности, оставалось, только, вернутся из блуждания в скрытых смыслах и перейти непосредственно к тому, что я услышал: «- Отец требовал от тебя всю правду, а если ты не рассказывал свои секреты, то объявлял бойкот…» Максим ответил: «- Да, не разговаривал». Аналогия с тем, что происходит между нами сейчас, была столь очевидна, что я решил: пора брать быка за рога: Я: - Может, ты опасаешься, что я не буду с тобой разговаривать? М: - Что будешь разговаривать как с ненормальным… Здесь на язык так и просилось прояснение, что означает «разговор как с ненормальным». Однако я не стал спрашивать потому, что уже из первого интервью знал, что попытки прояснения приводят Максима в состояние глубокого замешательства. Только потом, спустя значительное количество времени, я узнал, что именно проясняющие вопросы Максим воспринимает как «разговор с ненормальным» и только в самом конце нашей работы он стал благодарить меня за прояснение непонятных сторон его речи и поведения. Тогда же я понадеялся на то, что изменение наших с Максимом отношений могут стать началом изменений в его отношениях со значимыми для него людьми. Я объяснил Максиму, что мне и, скорее всего ему будет легче, если он будет отвечать только на те вопросы, на которые хочется ответить. Я так же сказал, что могу не замечать каких – то сторон своего поведения и предложил обсудить моменты, где «все похоже на дурдом» (в кавычках слова Максима). Далее последовал разговор о характере отца Максима, о том, какой он человек. В разговоре мы подошли к тому, что именно отец больше всех в семье искал специалистов для лечения, можно сказать, привел Максима ко мне. Максим стал упрекать себя, говоря, что специалисты были высокого класса. Я ответил, что это здорово, что они ничего не смогли сделать, потому, что теперь точно известно что, даже взяв в союзники самых именитых специалистов, его отец не может контролировать внутренний мир Максима и вытягивать из него правду. В этом отношении я тоже очень слабый специалист и точно не могу хитрым способом вытянуть «настоящую подноготную». Было видно, что Максим стал более энергичным, распрямился, подался вперед, он был явно заинтересован разговором. Однако в последний момент он опустил глаза и беспокойно заерзал на стуле. Я: - Что ты сейчас чувствуешь? М: - Ну …. (Резким толчком подался назад, дыхание замерло). Я:- Ты точно хочешь раскрывать это? М: - Ты не обидишься? Я: - Не обижусь. М: - Я не хочу говорить. Я: - Но сам ты знаешь, что чувствуешь? Важно, чтобы ты сам внутри себя знал. Вот оно искушение - в последней моей фразе так и сквозит нежелание мириться с секретом Максима. «Поумерь свое давление!», сказал я себе. М: (после некоторой паузы). Да я знаю. Я: Мне кажется, что сейчас ты делаешь очень важную работу. Лично мне гораздо легче с тобой общаться, когда ты сам решаешь что мне говорить, а чего не говорить. М: - Да и мне сейчас гораздо лучше, весело даже как – то стало. Опыт, полученный в этот день, мы обсуждали еще много раз. Так, например, где- то в начале следующей сессии Максим начал со своего коронного номера: М: - Так значит это неправильно? Я: - Что именно? М: - Ну «мыслю, следовательно - существую» Я: - Я не знаю, правильно ли это вообще, но лично я существую не только в виде мыслей, у меня есть чувства, я вижу, слышу, и ты для меня существуешь как человек из плоти и крови, а не как говорящая голова. -А как для тебя существую я? На этот раз Максим усмехнулся: - В виде ухмылки… Вспоминая о Максиме после этой сессии, я нашел сборник «философия», и обнаружил, что человек провозгласивший «мыслю, следовательно - существую» категорически не доверял своим чувствам и телесному опыту: «Итак, я допускаю, что все видимое мною ложно; я предполагаю никогда не существовавшим все, что являет мне обманчивая память; я полностью лишен чувств; мои тело, очертания, протяженность, движения и место – химеры. Но что же тогда остается истинным?» 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|