Что произошло с Духом-Покровителем селения Нартов
Однажды Дух-Покровитель селения Нартов принял человеческий облик. Женщины начали к нему ходить и порознь, и по двое, кто за чем, просили для себя всяких благ. Пошла к нему и жена Батрадза:
— Прошу тебя, наш Покровитель, прими мои подношения и не обдели меня своей милостью.
А Дух ей и говорит:
— Нет у меня милостей для таких потаскух, как ты.
Что могла ответить на это женщина? В большой обиде вернулась она домой. К тому же и Батрадз на ее беду был в ту пору как раз в походе. Сидела она, думала о своей обиде и тут видит: на край дымохода опустилась ласточка. Жена Батрадза и говорит ей:
— Лети к Батрадзу что есть мочи. Если он сидит — пусть встанет, если стоит — пусть не садится и спешит сюда!
Полетела ласточка и передала эти слова. Батрадз вскочил на своего не знавшего устали коня и очень скоро очутился дома. Спрашивает он свою жену:
— Что случилось? Что у тебя за печаль?
— Дух-Покровитель нашего селения принял человеческий вид. Женщины идут к нему, чтобы испросить того или другого на счастье. Пошла и я. А он обозвал меня дурным словом и выгнал.
Батрадз пошел в лес, наломал там дубинок, взял их под мышку, подошел к дому дзуара и встал у дверей:
— Дух-Покровитель, выходи!
Дух вышел, думал — опять к нему пожаловал какой-нибудь проситель. Батрадз схватил дубинку и давай его лупцевать — только свист раздается. Дух бросился бежать со всех ног, а Батрадз за ним по пятам. Ломается одна палка — берет другую. Дух почти уж выбился из сил, едва добежал до дома Уациллы, божества грозы, и там укрылся.
— Эй, хозяева! — крикнул Батрадз, — моя гулящая корова к вам забежала, гоните ее, не то и самим не поздоровится!
Уациллата*, домочадцы божества, испугались и выставили духа. Побежал он дальше, а Батрадз за ним, лупит и лупит палками, ломается одна — берет другую. Дух бросился в дом божества домашнего очага Сафы. Выбежали Сафата к Батрадзу с уговорами:
— Прости его, Батрадз, ради нас! Он и так уже не оправится.
— Ради таких черноухих? Нет уж, лучше гоните его вон, не то самим не поздоровится!
Ну, разве могли они противиться? Выгнали дзуара. Снова побежал он во всю прыть, а Батрадз, следом, — знай, охаживает его по спине дубинками. Добежал дзуар до жилища Тутыра, Покровителя волков. Вышел к Батрадзу сам хозяин:
— Эй, Нарт Батрадз! Помилуй его, пожалуйста, из уважения к нам!
— Не хотел я его отпускать, да не могу не уважить твою просьбу. Прощаю его, Тутыр, ради тебя.
И Батрадз повернул обратно.
Как Батрадза продали в неволю
Тяжкий год выдался в краю Нартов, впали они в большую нужду. Однажды говорит Батрадз старейшинам:
— Подадимся-ка на чужую сторону, и там продайте меня в неволю. Может, хоть так я сумею вас выручить.
Продать Батрадза? Да как же это можно? Нарты и слышать о таком не желали. Но время шло, выхода не было, и им пришлось согласиться.
Подались Нарты в дальние края и продали там Батрадза одному алдару. Батрадз вел себя как обычный человек, зато работал он не так, как все люди. Он гнал в лес сотню упряжек по сотне волов в каждой, вырывал там с корнем деревья, обрубал ветки и приводил всю сотню упряжек обратно в село до того, как туда возвращались другие дровосеки. Хозяин не мог на него нарадоваться: «Хорошего работника я купил», — говорил он себе.
Однажды по воле Божьей в село пришел какой-то великан. Едва он показался там, как все разбежались. Батрадз спросил у хозяина, кто этот чужак, что всех напугал.
— Этот великан, — ответил хозяин, — насильник. Пока мы не заплатим ему дань, он будет нас притеснять.
Батрадз бросился на улицу и погнался за великаном.
— Не ходи! — кричал ему хозяин, но он не слушал.
«Великан его убьет, — подумал алдар, — и мне не найти уже такого честного и сильного работника». Он еще раз крикнул, чтобы удержать Батрадза, но тот не послушался, догнал великана, схватил его за руку и так ударил об землю, что тот и пикнуть не успел. А хозяин Батрадза, когда избавился от страха, вышел из дому, подбежал к Батрадзу и похлопал его по плечу:
— А ты, покупной, молодчина, — сказал он.
— Послушай, — сказал ему Батрадз, — неужели ктото из твоих родных мог умереть, не назови ты меня покупным?
На другой день Батрадз запряг сто пар волов и сказал алдару:
— «Покупной» решил вернуться домой. Я бы не ушел, если бы ты не назвал меня так. А теперь я не могу поступить иначе.
И сын Хамыца стальной Батрадз погрузил на сто воловьих упряжек все лучшее, что нашел у алдара, и погнал их в село Нартов. Алдар же смотрел ему вслед.
Батрадз и Уацамонга Нартов
Однажды Нарты заспорили у чаши Уацамонга. Все стали рассказывать о своих подвигах, не хотел говорить только Хамыц. А эта волшебная чаша была знаменита тем, что если кто-то хвастался своими подвигами, то она тут же показывала, говорит он правду или лжет. На этот раз она вспенилась немного лишь тогда, когда говорил Сослан, а при словах других Нартов никакого знака не подавала.
Хамыцу дали слово, но он не хотел говорить без сына своего Батрадза. А тот был в отъезде. Когда он возвращался, то встретил великана. Они поздоровались, и Батрадз спросил:
— Если ты был недалеко от Нартов, что хорошего скажешь мне о них?
— У Нартов одна новость, — отвечает ему великан: — собрались они на свое большое собрание у чаши Уацамонга и хотят, чтобы отец твой Хамыц говорил, а он не соглашается, тебя ждет, стоит, словно овчарка перед пастухом.
— Что? — вспыхнул гневом Батрадз. — Чей это отец, по-твоему, похож на овчарку? — и зарубил великана.
Когда пришел Батрадз домой, Ахсина его спрашивает:
— Где ты пропадал, парень? Нарты спорят у чаши Уацамонга, на отца твоего наседают, надо к нему поспешить.
— Да не тревожься ты так, нана, дай-ка мне лучше чего-нибудь перекусить, а там на все воля Божья.
Ахсина захлопотала и поставила перед ним фынг, полный снеди. Батрадз хорошенько подкрепился и отправился туда, где собрались Нарты. Как только вошел он, Нарты стали торопить Хамыца: скажи, мол, теперь то, что хотел.
Услышал это Батрадз и говорит им:
— Если можно, позвольте мне сказать вместо отца.
Нарты согласились, и он встал перед Уацамонга.
Едва он встал, Хамыц остерегает:
— Смотри, парень, говори, что можно, а чего нельзя — не говори.
— Какое там еще «можно» и «нельзя»? — сказал Батрадз. — Я убил семерых духов раннего утра, и если я говорю правду, пусть Уацамонга вскипит и поднимется до колен моего отца.
Чаша Уацамонга вскипела и поднялась на колени Хамыца. Тот снова сказал:
— Говори что можно, чего нельзя — не говори.
Батрадз продолжал:
— Из духов вечерних я убил восьмерых, и если это верно, пусть Уацамонга вскипит и поднимется до пояса моего отца.
Уацамонга вскипела и поднялась Хамыцу до пояса. И снова сказал Хамыц:
— Парень, говори, что можно, чего нельзя, того не говори.
А Батрадз продолжал:
—Я убил Бурхора-Али, сына Владыки Хлеба, и это так же верно, как то, что Уацамонга вскипит, поднимется до бороды моего старого отца, и он сделает три глотка.
А Владыка Хлеба сидел в самой чаше, в пузырьке напитка, и когда он услышал весть о своем сыне Бурхоре-Али, то выскочил из чаши с криком:
— Так это вы, Нарты, убили Бурхора-Али! Ладно!
Он схватил пшеничный колос, выскреб из него все зерна. На стебле их осталось совсем мало, и Уастырджи ему крикнул:
— Оставь хоть мне на лепешку!
Владыка Хлеба оставил немного зерен, потом взял колос ячменя, выскреб из него почти все зерна. И снова крикнул ему Уастырджи:
— Оставь хоть коню моему на корм!
Оставил Владыка Хлеба немного и ячменя. До этого и у пшеницы и у ячменя колосья росли на стебле с самого низу, а с того дня стали расти так, как теперь.
Ясно, что это не могло понравиться Нартам, но делать было нечего — пришлось им смириться и разойтись.
Так Нарты узнали правду о силе и мужестве Батрадза.
Сослан в Стране мертвых
Однажды Сослан отправился на охоту в степь. Он увидел издали Челахсартона, сына Хыза, тот шел, держа руку за пазухой.
«Что это он без оружия?» — подумал Сослан и подошел:
— Здорово, сын Хыза! Ты так ссутулился, словно семь лет пастухам соль носил!
— Ну, Сослан, если и ходит по моим пятам бес, так это ты! Снова ты мне повстречался! А со мной вот что: заметил я в степи спящую лань и только собрался взять ее на прицел, как все мои стрелы разлетелись из колчана в разные стороны, словно птенцы куропатки по репейнику. Я взял меч, но и он вывалился у меня из рук, упал на землю.
Выслушал его Сослан и сказал:
— Будь ты неладен, сын Хыза! Как я ни избегал встречи с тобой, а всетаки на тебя наткнулся. Стрелы и меч валятся у тебя из рук потому, что сердце колотится. Я храбрее.
И погнался Сослан за этой ланью. А у лани вся шерсть была из золота. Лежит лань себе спокойно, жует жвачку. Приблизился Сослан и только хотел прицелиться, как все его стрелы из колчана рассыпались. Он выхватил меч, хотел было пустить его в дело, но и меч вырвался из рук и опустился в ножны.
— Ах ты, рабское отродье! Не удираешь — значит, не боишься?
Тогда лань вскочила, пустилась наутек и в далеких Черных горах заскочила в черный железный замок. То была обернувшаяся ланью дочь Солнца Ацырухс*, воспитанница семи братьев-великанов. Сослан зашел в гостевую, уселся, взял кисын-фандыр* — его еще зовут кабаньей головой, — провел смычком по струнам, стал играть и петь, да так ладно, что дикие звери и птицы лесные собрались и слушали его, стены замка притопывали, а горы хлопали. А он пел:
— Я Нарт Сослан, подавай мне либо пир, либо битву!
Великаны услышали и послали к нему двух мальчиков:
— Живо ступайте и спросите его: «Чего ты желаешь? Коли кушать, мы позовем матушку, коли биться — то батюшку».
Прибежали к нему мальчики и спросили, а Сослан им говорит:
— Не надо мне еды! Хочу биться!
Тогда спустились во двор уаиги и давай точить кинжалы, с которыми родились, вышли из самой материнской утробы, — норовят Сослана зарезать. Выволокли его, распластали на длинном столе для убоя скотины и приговаривают:
— Ах ты, пес, песье племя! Так это ты не даешь нашей лани пастись?
Разят Сослана ножами — то один, то другой, только ножи его не берут.
Отпустили они Сослана и пошли к своей воспитаннице — дочери Солнца:
— К нам, — говорят, — один гость забрел, называет себя Сосланом. Хотели мы его прирезать, да ножи наши его не берут.
— Снимите-ка рубаху с этого гостя, — говорит Ацырухс, — и если на спине у него между лопатками родинка, это мой суженый.
Пошли уаиги, сняли с Сослана платье, увидали у него на спине родинку и сказали о том своей воспитаннице.
— Значит, это мой суженый Нарт Сослан, — сказала им Ацырухс. — Вы воспитывали меня с малых лет, а теперь не зазорно вам и взять с жениха хороший выкуп, он ведь Нарт, скупиться не станет.
Семеро великанов похлопали Сослана по плечу, — наш, мол, зять, — и показали ему свою воспитанницу Ацырухс. Расселись уаиги по креслам и говорят:
— Условия наши такие: выстроить на берегу моря железный замок, а при нем чтобы было по сотне туров, оленей, еще и сотня всяких других зверей и чтобы на углах замка были прилеплены листья дерева Аза*.
Сильно опечалился Сослан, даже сгорбился от огорчения и пошел домой. Навстречу ему вышла Сатана:
— Что за напасть на мой дом? С кем это ты у меня боролся, с деревом или с камнем? Отчего согнулся в три погибели?
— Ни с кем я у тебя не боролся, согнулся я от кручины: дочь Солнца Ацырухс, воспитанница семи великанов, согласна пойти за меня замуж, да слишком выкуп велик. Столько добра мне не найти, а как отказаться от такой красавицы?
— Ну-ка, шальной, присядь рядом да расскажи все толком.
— Уаиги требуют построить на морском берегу черный железный замок, пригнать туда сто туров, сто оленей и сто разных других зверей, а на углах замка прилепить листья Азова дерева.
— Построить черный железный замок, — говорит Сатана, — не так уж трудно: мне стоит только взять свою войлочную плеть да спуститься на берег моря, хлестну — и замок там появится. А коли попросить у самого Повелителя зверей Афсати свирель и заиграть во дворе, то и с гор и из степей все звери сами ко мне сбегутся, полон двор наберется, еще и Нартам часть перепадет. А вот Азовы листья достать будет непросто — их нет на белом свете, такое дерево растет лишь в Стране мертвых. И если Азовы листья не раздобудет для тебя твоя покойная жена Бедуха, найти их не удастся.
Не мешкая, Сослан вывел своего коня и сказал:
— Ну, счастливо оставаться, я еду к мертвым! — И отправился.
«Как бы узнать, — думает Сатана, — доедет туда этот сумасброд или нет?» Каждое утро она готовила для своих покойников лучшие яства, затем выходила за околицу и все, что находила там дрянного — дохлых псов, кошек, ослов и прочую падаль, — приносила домой и тоже посвящала умершим. И доброе и поганое. «Теперь-то я наверное узнаю, доедет ли мой сын до Страны мертвых».
А Сослан подъехал к воротам Страны мертвых и крикнул сторожу Аминону:
— Отвори!
— Ты что? Я не волен отворить тебе, не в моей то власти, когда умрешь, ворота сами перед тобой отворятся. Это тебе не забава! Живым сюда входить не положено!
— Про то я не спрашиваю, отворяй, говорю, да поскорей!
— Ты, родимый, могуч, тебе все по плечу.
Сослан выбил ворота и въехал в Страну мертвых.
Едва он переступил порог, как целая гурьба мужей с копьями набросилась на него.
— Чтоб тебе пусто было, чтоб погас твой очаг, Сослан! — кричали они. — Вот ты нам и попался, теперь не уйдешь!
Но они ничего не могли с ним поделать, не могли до него дотянуться. Сослан на них и не взглянул, только подивился и поехал своей дорогой.
Сначала он оказался в длинном узком ущелье и пробирался по нему много дней в темном тумане, потом ущелье кончилось, и мир озарился светом. Открылась широкая равнина, а на ней мягкая, ласковая мурава. Поглядел Сослан на небо, а там ни солнца, ни месяца. «О Боже, что же это за дивный край! — подумал он. — Но я очень проголодался».
Пустился в путь Сослан по неведомым местам, и понемногу все вокруг менялось. Вот очутился он у какойто поляны. Посреди поляны растут деревья, а на них висят люди — кто за ноги подвешен, кто за руки, кто за шею, кто за язык, — и под каждым камни горят, синим пламенем полыхают. И взывают эти несчастные:
— Избавь нас от мук, Сослан!
— У Сослана нет такой власти, — отвечал он им.
Глядь, а неподалеку в озере барахтается тьма тьмущая людей, и рядом с ними лягушки, змеи и прочие мерзкие твари.
— Сослан, мы — твои гости! — кричат эти люди. — Вызволи нас!
— В этой стране Сослан бессилен, — говорит он им.
Дальше едет он и видит прекрасное поле, где колосятся все злаки и бродят все животные, какие только есть на земле, и все они, и дикие и домашние, ходят и пасутся рядом, и одни не боятся других.
По этому полю протекает большая река, а на берегу ее сто молодых девиц держатся под руки и водят симд. Перед девушками стоят всякие кушанья, и видно, что либо к этим кушаньям никто не притрагивается, либо они не иссякают. Девушки очень обрадовались Сослану:
— Какое божество привело тебя к нам, Сослан? Верно, силой своей и доблестью проложил ты себе дорогу, ведь так просто сюда не попасть, да еще в шубе!
— Я голоден, — сказал Сослан, — дайте мне чего-нибудь поесть!
— А ты прежде вступи в наш хоровод, а потом мы дадим тебе поесть! — сказали девушки и потянули его в свой круг — симд водить.
Сослан встал между двумя самыми красивыми, — а ведь он был горяч! — и сжал руку одной из них. Она ничего не сказала. Он снова сжал ей руку, и тогда девушка схватила его за плечо и швырнула в широкую реку. Тяжелые доспехи потянули Сослана на дно, он высунулся из воды и закричал:
— Я худо поступил, простите меня!
Девушка — та, которую он обидел, — вытащила его из воды со словами:
— Ты здесь брось свои повадки, ты не в земном мире!
— Я голоден, дайте мне чего-нибудь поесть, — снова попросил Сослан.
— Оставайся с нами, не думай больше о белом свете и ты сможешь утолять свой голод всеми кушаньями, что стоят здесь перед нами, тебе не придется даже есть, будешь сыт одним их видом, — отвечали ему девушки.
— Что это за страна, где не принято есть! Нет, такой край не по мне, — сказал Сослан и покинул их.
Каких только чудес не довелось встретить ему по дороге, чего только он не насмотрелся! Что ни встреча — то загадка. Попадались несчастные старики (кому обледенелые бритвы лица бреют, кому вол бороду жует), разные супружеские пары (одни под бычьей шкурой лежат, но не могут ею толком укрыться, другим и под заячьей шкуркой лежать просторно). И замок серебряный он проезжал, где люди на золотых стульях сидят, за золотыми столами с прекрасными яствами да напитками. Немало перевидал Сослан по дороге и женщин-страдалиц: у одной на груди мельничные жернова вхолостую вертятся, у другой — ящерицы ползают, а третья в поте лица горные расщелины огромной штопальной иглой зашивает.
Дети, маленькие и большие, играют на зеленом лугу. Одеты они как попало: кто босой, кто без пояса или с поясом на шее, у кого арчи в подоле. Какие же они жалкие! Обрадовались дети, когда увидели Сослана: кто матерью его называл, кто отцом. Он от души пожалел ребят: спешился, приласкал их, одежонку на каждом оправил. Когда он снова сел в седло, дети его дружно благодарили:
— Счастливого пути, Сослан, и прямой дороги! Успеха тебе!
Покачал головой Сослан и поехал дальше, и то, что он видел вокруг, становилось все непонятнее. Он оказался вдруг у какой-то двери, за которой спала брюхатая сука, и когда Сослан приблизился, из ее утробы затявкала дюжина щенят. Он прямо-таки от удивления застыл на месте.
А загадки все не кончались: то останавливался он перед толстой веревкой, что протянута поперек дороги и не дает ни пройти, ни проехать, то мешки, торбы попадаются, то котлы какие-то на обочине кипят, то клубки ниток катятся. Один даже, из ссученной пеньки, подкатился под ноги Сосланову коню, потом стал хлестать коня по задним ногам и наконец остановился. «Ох, не миновать мне беды», — подумал Сослан.
И тут он увидел нартовских предков: они сидели за столом, полным яств и напитков, а с краю стола лежали дохлый пес и дохлая кошка. Старики-Нарты сидели и ни к чему не притрагивались. «Вот так притча!» — сказал себе Сослан и совсем приуныл.
Добрался он наконец до того места, куда попала жена его Бедуха. Но что это, о, Хуцау?! Глядит Сослан — а перед ним только тело Бедухи, а головы при нем нет! Слезы выступили на глазах у Сослана:
— Отчего у жены моей нет головы? — спрашивает он у мертвых.
— Скоро и голова вернется, — отвечают они. — Присядь пока, потолкуем.
И правда, голова Бедухи вдруг появилась и пристала к телу.
— Здравствуй, здравствуй, наш отчаянный муженек, — сказала Бедуха, — добро пожаловать к нам живым и здоровым! Я слышала отсюда, как ты собирался ехать и рассуждал об этом с Сатаной. Но что это с тобой? Отчего у тебя красные глаза?
— Не мог от слез удержаться! Когда я подъехал сюда, при твоем теле не было головы!
Очень обрадовались они друг другу. Бедуха спросила:
— В Страну мертвых живому не попасть. Какой же зэд, какой дауаг привел тебя сюда, да еще в полных доспехах?
Сослан ответил:
— Собрался я жениться на дочери Солнца Ацырухс, воспитаннице семерых великанов. И назначили они мне такой выкуп: три сотни туров, три сотни оленей, еще три сотни других диких животных и замок из черного железа с листьями Азова дерева по углам. Листьев таких нельзя найти на земле, они есть только в Стране мертвых, и мне не достать Азовых листьев, если ты не попросишь их для меня у Барастыра*.
— Листья такие я для тебя попрошу. А теперь расскажи-ка, что нового наверху.
— Какие у нас новости? Это в Стране мертвых нагляделся я на разные диковины.
— И что тебе показалось диковинным?
Сослан начал рассказывать обо всем, что видел по пути.
— Когда я подъехал к железным воротам Страны мертвых, Аминон не открыл мне, потому что живым сюда входить нельзя. Выбил я ворота и вошел силой. Едва я переступил порог, как на меня толпой набросились вооруженные люди. Они угрожали и кричали, что мне от них не уйти. Но руки их до меня не доставали, и я ничего им не сказал, словно и не заметил их.
— Тут нечему удивляться, — сказала Бедуха. — Это все те, кого ты отправил в Страну мертвых. Они не в силах тебе навредить, отомстить за себя, пока ты не умер. Зато после смерти тебе от них достанется.
— А после, — продолжал Сослан, — я долго ехал темным ущельем и вышел на равнину. Я увидел много людей, висевших на деревьях, — кто за ноги подвешен, кто за руки, кто за язык, кто за шею, а под ними источали жар раскаленные камни.
— Эти люди терпят такие муки по заслугам! Там, на земле, они причинили другим много зла, а сейчас грехи свои искупают — три дня в году или неделю, как решит Владыка Страны мертвых.
— Потом оказался я у озера. Там барахталось вперемешку с лягушками, змеями и другими гадами множество людей. Они захлебывались и кричали мне: «Спаси нас, Сослан!» Я отвечал, что в Стране мертвых бессилен. За что им такое, что натворили они?
— Ты видел адское озеро. Когда эти люди жили на белом свете, каких только краж они не совершали, какой напраслины не возводили на ближних! Теперь им воздается по закону Страны мертвых.
— После этого попал я на зеленый луг. Там была большая река, а на берегу ее сто девиц держались под руки и водили симд. Перед ними стояли прекрасные яства и напитки. Девицы завлекли меня в круг, но когда я попросил у них поесть, они сказали: «Оставайся с нами, забудь про земной мир, и мы тебя покормим: все яства, что здесь расставлены, будут насыщать тебя одним своим видом». Я им сказал, что мне не нужна страна, где заведен такой порядок — не есть. Что это значит?
— Ты видел райскую долину. Все эти девушки скончались, когда не были еще просватаны. Яства приносят им родные в земном мире, но ты сам теперь знаешь, что девицы насыщаются одним видом кушаний.
— Потом я увидел вконец озябших стариков: их брили обледенелые тупые бритвы, обдирая кожу с лица.
— Это бесчестные судьи, — сказала Бедуха. — Их выбирали, чтобы решать дела справедливо, но они держали только сторону сильных и решали не по совести, а в пользу тех, кто давал мзду. Вот и расплачиваются теперь, как положено в Стране мертвых.
— А что за серебряный замок я видел? Когда я проезжал мимо, заглянул туда: там на золотых стульях сидели люди, а столы перед ними ломились от яств и напитков, только никто ни к чему не притрагивался.
— Людям этим воздается за их доброту: на земле они никогда никого не обижали, помогали несчастным. Вот и сыты теперь одним видом яств.
— Потом засмотрелся я на такую диковину: старик взбирается на высокую гору и несет на плече в дырявой, почти без дна корзине камни и песок.
— Он менял местами межи на полях, и бедняки теряли свои крошечные наделы. За то и наказан.
— И вот еще диво: вол стоит в высокой траве, но не пасется, а жует бороду какого-то старика. Ну где это видано, чтобы скотина жевала человеческую бороду вместо зеленой травы!
— Не удивляйся! В пахотную страду этот старик нанимал вола, чтобы сопрягать его со своим, только своего вола он кормил сочной травой, а чужому давал сухую солому.
— А как понять такую невидаль: остров посреди реки, с него на берег перекинут мост не шире лезвия меча, и сидит на том острове старик в яичной скорлупе?
— И это неспроста. Он всю жизнь прожил бобылем, без друзей, никогда не принимал гостей, ни в будни, ни в праздники. Потому и в Стране мертвых суждено ему одиночество.
— Потом я встретил мужчину и женщину. Они сидели у обледеневшего трупа коня по разные стороны.
— В земной жизни эти муж с женой были скупцами, даже в еде себе отказывали, жадно берегли свое добро. Вот после смерти и утоляют голод мерзлой кониной.
— А что это за муж с женой, которые лежат на большой бычьей шкуре и такой же шкурой накрываются? Каждый из них тянет шкуру на себя, а укрыться не могут.
— Эти супруги, — сказала Бедуха, — не любили друг друга, то и дело ссорились, каждый тащил все себе. В Стране мертвых им суждено оставаться такими же.
— Неподалеку лежат другие муж и жена. Чудно: под ними заячья шкурка и такой же они укрыты, но этого им с лихвой хватает.
— Что тут непонятного? — сказала Бедуха. — На земле эти супруги очень любили друг друга и так же любят друг друга в Стране мертвых.
— Ну, а как понять такую кару: мужчина изрыгает раскаленные уголья, а женщина под них подставляет ладони?
— Эти муки им суждены по заслугам. На белом свете они жили среди большого рода, но потихоньку готовили себе еду на двоих. За то и наказаны. Владыка Страны мертвых обрек этих супругов на такие страсти.
— Поодаль от них не разгибая спины трудится женщина — зашивает большой штопальной иглой расщелины гор. Бедняжка, она давно уже выбилась из сил, но не может остановиться.
— При жизни она изменяла мужу. Любовнику своему она штопала одежду старательно, мелкими стежками, а мужу зашивала рубаху как попало, большими стежками.
— А женщины, которые делают сыр? У одной большая бадья молока, но сыр выходит с просяное зернышко, и тут же, почти рядом, другая женщина из чашки молока получает сыр с целую гору. Что это значит?
— У той, что из бадьи молока достает сыр с просяное зернышко, при жизни было сто коров и вдоволь всего молочного, но она жадничала, и в праздники, когда соседка просила у нее сыра, бывало, отвечала: «Нет у меня сыра, нет!». А у другой хозяйки была всего одна корова, но эта щедрая женщина ни в праздники, ни в будни никому не отказывала в такой просьбе. Ты и увидел, что сталось с ними в Стране мертвых!
— Дальше — и того чуднее: женщина лежит на спине, а на груди у нее вхолостую вертятся мельничные жернова.
— Она тайком молола свое зерно на чужой мельнице.
— А другая? У нее на груди жернова перемалывают осколки черных камней.
— Эта частенько присваивала чужую муку.
— Еще у одной женщины на груди сидят ящерицы. За что это?
— В земной жизни соседка поручала ей свое дитя, так она лишь прикрывала ребенка платком, но грудь ему не давала.
— Скажи, а какое зло причинила женщина, у которой из ноздрей ползут куски тканей, а правую руку прожигает синее пламя?
— Она была швеей и крала понемногу от всех тканей, что ей приносили заказчики. За то и расплачивается.
— Потом я встретил толпу детей, маленьких и больших. Они играют на лугу, одеты как попало: один босой, другой без пояса, а пояс на шее болтается, тот без шапки, а шапка за пояс заткнута, еще у одного арчи в подоле, у того подол на голове. Кто из них называл меня матерью, кто отцом. Какие же они жалкие! Сошел я с коня, приласкал ребят, оправил на каждом одежду. Когда я снова сел верхом и двинулся дальше, они кричали вслед: «Счастливого пути, Сослан, и прямой дороги! Да будет успешным твое дело!»
— Это сироты. Ты приласкал детей, благословение их исполнится.
— Потом я оказался близ какой-то двери, а за нею спала брюхатая сука. Когда я проезжал мимо, из ее утробы затявкали щенки. Такого чуда я еще не видывал!
— Это предвещает, что к концу времен младшие станут наставлять старших и поучать их.
— Поодаль на краю пропасти стояло корыто с просом, а рядом ссорились малая торба и мешок, спорили, кто из них вместимей. «Я больше вмещаю», — твердил мешок. «Нет, я! — отвечала торба. — «Давай измерим объем и поглядим». Мешок наполнился доверху и высыпал все свое зерно в торбу, но его хватило лишь на половину ее объема. Потом торба доверху набрала проса, пересыпала его в мешок, а в мешке для зерна места не хватило. Что это означает?
— Ты — Нарт и не можешь догадаться? — попрекнула Бедуха. — Придет день, когда люди станут ненасытными, в жадности своей не будут знать меры, малые начнут тягаться с большими и поглощать их.
— Видел я еще по дороге, как спорили, кто из них важнее, сафьяновый башмак и арчи из свиной кожи. «Что нам препираться? — сказал наконец тот арчи башмаку, — давай попробуем, — кто выше на дерево взберется, за тем и правда». И вот арчи из свиной кожи добрался до самой верхушки дерева, а сафьяновый башмак и на ствол не смог влезть.
— Понимать это надо так: придет время, когда знатные утратят силу и верх возьмет простой люд.
— Потом я оказался у места, где с гор до равнины была протянута толстая веревка, — и ни под ней, ни над ней нельзя было ни пройти, ни проехать. Но у меня на глазах один конец ее отвязался, и вся веревка смоталась в другую сторону. Что бы это значило?
— Да ты и вправду ничего не понял из того, что встретил по дороге! — сказала Бедуха. — Это предвещает, что к концу времен мир станет открытым, как распахнутая дверь.
— Еще одна веревка была протянута от равнины к горам, но потом смоталась в сторону гор.
— Это значит, что придет время, когда люди не будут знать, как прокормить себя, и поначалу спустятся на равнину, потом вернутся в горы.
— Дальше я увидел вот что: на вершине кургана стоят три медных котла, а под ними горит костер, сложенный из оленьих рогов. Два крайних котла перебрасываются кусками мяса, а в средний котел и капли похлебки не попадает, стоит он сухой и свистит. Как это понять?
— Настанет день, когда чужие станут друг другу ближе братьев, а кровное родство утратит прежнюю силу.
— А что означает такая невидаль: при мне на краю дороги дрались женский платок и мужская шапка, и то один брал верх, то другая. В конце концов, они помирились и пошли бок о бок по дороге.
— Придет время, — сказала Бедуха, — когда права мужчин и женщин сравняются, мужчин уже не будут ставить выше.
— Потом я заметил на дороге мешок, разделенный надвое, — продолжал рассказывать Сослан, — хотел поглядеть на него поближе и попробовал подцепить кнутовищем, не сходя с коня. Сама знаешь, что силы у меня довольно, на играх Нартов, бывало, не раз доводилось поднимать кнутовищем всадника вместе с конем. Но этот мешок не сдвинулся с места, а кнут мой переломился. Я сошел с коня, ухватил мешок рукой, но не смог его даже пошевелить. Тогда я взялся обеими руками, да не тут-то было — только сам по колени в земле увяз.
— Да как же ты мог его сдвинуть? — сказала Бедуха. — В том мешке, разделенном надвое, все свойства людей — и добрые и дурные.
— Смотрю — катится клубок из разноцветной пряжи. Дай, думаю, прихвачу нитки с собой. Стал я перематывать нить себе на руку, мотаю-мотаю, а клубок все не уменьшается. Пришлось его бросить.
— В клубке этом — все тайны мира. Как бы ты ни старался их постичь, поймешь лишь самую малость.
— Какой-то еще клубок, из ссученной пеньки, подкатился под ноги моему коню, потом стал хлестать его по задним ногам и наконец остановился. Я и подумал: неспроста это, не к добру.
— Не бойся, — сказала Бедуха, — эта встреча ничего не предвещает. Она только показывает, как ведут себя иные люди: в лицо тебе улыбаются, а сами готовы нанести удар в спину.
— Скажи, а что это с нашими предками? — спросил Сослан. — Я не смог разгадать эту загадку: сидят они за столами, столы перед ними ломятся от яств и напитков, а с краю лежат дохлый пес и дохлая кошка. Старики Нарты смотрят на кушанья, но ни к чему не притрагиваются.
— Да как же им притронуться! — сказала Бедуха. — Когда ты поехал в Страну мертвых, Сатана добавила к тем яствам, что обычно посвящает покойникам, разную падаль, — хотела проверить, правду ты скажешь, когда вернешься домой, или нет.
— Ладно, — сказал Сослан, — теперь я все понял, кроме одного: почему, когда я прибыл сюда, при твоем теле не было головы?
— А тебе невдомек? Ведь голова моя всегда идет вслед за тобой. В делах твоих я тебе помогаю. Когда ты задумал ехать сюда, это я открыла тебе путь, — а иначе разве удастся живому навестить мертвых? Когда ты в дороге и над головой твоей сгущается туман, это я защищаю тебя от палящего солнца. Когда ты сражаешься и в широкой степи врагов твоих настигает снежная лавина, это я помогаю твоему войску победить. Будут тебе и листья дерева Аза.
Бедуха пошла к Барастыру, выпросила у него листья Азова дерева и принесла их Сослану.
— Теперь подумаем, как тебе выбраться из Страны мертвых, — сказала она. — Сейчас я моргну — и подковы твоего коня повернутся задом наперед. Едва подъедешь ты к воротам, как мертвые ринутся за тобой, потому что каждый из них решит: если кто-то может отсюда бежать, почему и мне того не сделать. Но когда они увидят, что следы ведут в Страну мертвых, а не из нее, то вернутся. И еще скажу тебе вот что. Ты человек широкой души, неугомонный, ты никогда не дашь себе покоя, тебя не удержать. И хоть ты ни разу в жизни не послушался моих советов, все-таки помни: какие бы вещи ни попались тебе по пути, ценные ли, нужные ли в доме, ничего не подбирай, езжай мимо и даже на них не оглядывайся.
Бедуха моргнула, — и подковы Сосланова коня оказались подбитыми задом наперед. Сослан попрощался с ней, вскочил в седло и направился к воротам. Мертвые заметили, что кто-то собирается бежать, и бросились было за ним, но поглядели на следы коня и вернулись обратно. Сослан добрался до ворот Страны мертвых.
— Открой, — сказал он Аминону.
— Сослан, — говорит ему сторож, — тому, кто вошел сюда, выйти уже не дано.
Тогда Сослан стегнул коня, оттолкнулся тот могучими копытами и вышиб ворота.
Вырвался Сослан из Страны мертвых, едет, везет выкуп за невесту — листья дерева Аза, и вдруг видит на дороге груду золота. Но вспомнились ему слова Бедухи, и золота он не тронул, проскакал мимо и даже не оглянулся. Большой ли, малый путь он одолел, но вдруг заметил на земле золотой лисий хвост. И эту находку Сослан не тронул и на нее не оглянулся. Когда золото осталось далеко позади, ему больше ничего не попалось, и Сослан пожалел о том, что не взял золото: «Эх, Сослан, как же ты оплошал! Нет, ты не Нарт! Негодная баба, стерва, наплела тебе невесть чего, а ты ее болтовню к сердцу принял! Взял бы с собой хоть малую часть того, что видел!» Тут взгляд его упал на дорогу, где валялась в пыли старая шапка. Не удержался он, поднял шапку и сунул в карман: «Пригодится нашим невесткам обметать мельничные жернова».
Когда до селения Нартов оставалось рукой подать, призадумался Сослан, придержал коня и остановился. На ровном топком месте он спешился, привязал коня к дереву, расседлал его и начал лупцевать терновой веткой, хлестал, пока кровь на боках у того не проступила:
— Говори, в чем твоя погибель! Не то буду бить тебя, пока не скажешь!
Конь молчал. В сердцах Сослан вырвал с корнем огромное дерево и ударил скакуна по голове так, что дерево разлетелось в щепки. Тогда конь сказал:
— Моя погибель придет через копыта. Чтобы меня убить, надо пронзить их снизу. А тебе какая суждена погибель?
— Все мое тело стальное, — ответил Сослан, — все, кроме колен, они из плоти. И убьет меня Колесо Бал сага*, когда прокатится по моим коленям.
— Ну, а теперь, да не простит тебе Хуцау, — говорит конь, — глянь-ка, где шапка, что ты подобрал по дороге и положил в карман.
Опустил Сослан руку в карман за шапкой, а ее там нет. Оседлал он снова коня и двинулся домой. А шапкой той был сын Гатага коварный Сырдон. До этого он превращал себя и в те сокровища, что лежали на дороге, — хотел, чтобы Сослан на них польстился и взял его с собой. Напрасно пыталась Бедуха уберечь Сослана от коварных козней.
Едва узнал Сырдон, в чем погибель Сослана и его коня, как тут же ринулся в подземное царство на седьмую его глубину, к бесам. Пошел он к их царю Елызбару и говорит:
— Нарт Сослан — кровопийца, вконец людей замучил. Сила его в коне, а погибель коня в копытах. Дай мне лучников, чтобы подстрелили они Сосланова коня!
Сырдон повел с собой лучников, нагнали они Сослана по дороге. И принялись бесы стрелять из-под земли в копыта Сосланова коня.
— Да не простит тебе этого единый Бог, Сослан! — сказал конь перед смертью. — Ты и меня погубил и себя. Но как ты понесешь свое седло, бедняга? Сними с меня шкуру, набей ее соломой, и я все же довезу тебя до дому, на это моих сил еще достанет.
Снял с коня шкуру Сослан, набил ее соломой, и стал конь в семь раз краше и резвее прежнего. Сел на него Сослан, чтоб проехать остаток пути. А сын Гатага, коварный Сырдон снова ринулся к бесам:
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|