Проблема значения и понятие «предельного осуществления» в феноменологии Гуссерля

Проблема, рассматриваемая в данной статье, несмотря на ее, казалось бы, чисто технический и даже «схоластический» характер, является одной из важнейших как для прояснения гуссерлевского феноменологического метода, так и для понимания первичных интенций феноменологии в целом. Введенное во втором томе «Логических исследований» различие «предельного» (letzte) и «предварительного» (vorläufige) осуществления (Erfüllung) образует ядро «исследовательской программы» феноменологии. В работах, посвященных феноменологическому методу, оно, однако, по ряду причин остается в тени проблематики феноменологической и эйдетической редукции, различия имманенции и трансценденции, проблемы данности и других, несомненно, ключевых методических понятий и проблем феноменологии Гуссерля. Прояснение этого различия не является для меня самоцелью, но в известной мере позволяет пролить свет на мотивацию тех «поворотов», которые неоднократно претерпевала гуссерлевская феноменология, прежде всего, конечно, поворота от дескриптивной психологии к чистой феноменологии, соответственно, на мотивацию центральных методических «решений» Гуссерля, таких, как введение феноменологической редукции. Отталкиваясь от указанного различия, я попытаюсь раскрыть его методическое значение для феноменологического анализа различных видов опыта.

В феноменологии Гуссерля с достаточной степенью условности можно выделить два аспекта тематизации проблемы значения, в контексте которой изначально вводится различие интенции и ее осуществления. Это, с одной стороны, «семантический», и, с другой стороны, теоретико-познавательный или «собственно» феноменологический аспекты.

В семантическом плане (первое исследование второго тома «Логических исследований») Гуссерль, прежде всего, акцентирует различие интенции значения и осуществляющего смысла, демонстрируя независимость «бытия» значения от его возможного осуществления или неосуществления в созерцании, т.е. от отношения к действительно данному в созерцании предмету. Для того чтобы выражение[211] вообще обладало значением, достаточно пустой интенции значения[212], иначе говоря, достаточно посредством слова или выражения вообще «хотеть сказать» что-либо, иметь что-либо в виду, причем тому, что имеется в виду, может не соответствовать не только действительный, но даже и возможный «опыт». Например, выражение «круглый квадрат» имеет значение, хотя соответствующий ему предмет не может быть дан не только в восприятии, но и в фантазии[213]. Акты осуществления значения, актуализирующие предметное отношение значения и придающие ему созерцательную полноту той или иной степени, несущественны для выражения как такового, но состоят с интенциями значения в фундаментальной связи[214]. С известной долей упрощения это можно переформулировать следующим образом: значение слова или выражения не заключается в непосредственном указании на предмет восприятия или образ предмета в фантазии, хотя только на основании «интуитивных» актов (вроде восприятия и воображения) можно ответить на вопрос, является ли значение «всего лишь» пустым значением, или оно обладает также «познавательной ценностью» (отсылает к опыту в широком смысле слова). Различение интенции значения и осуществления значения позволяет Гуссерлю, в частности, обосновать независимость значения от предмета[215]. Впрочем, «осуществление значения» также понимается Гуссерлем достаточно широко, что хорошо видно из следующего фрагмента:

«Там, где речь идет о познании, которое «проистекает из анализа одних только значений слов», как раз имеется в виду нечто иное, чем дано в этих словах. Здесь имеется в виду познание, для очевидности которого требуется лишь воспроизведение «понятийных сущностей», в которых находят свое полное осуществление общие значения слов, тогда как вопрос о существовании предметов, соответствующих понятиям или подчиняющихся понятийным сущностям, остается вне рассмотрения. Однако эти понятийные сущности никоим образом не есть сами значения слов, поэтому оба оборота «основываются только на понятиях (соответственно, на сущностях)» и «возникают только из анализа значения слов» только благодаря эквивокации могут выражать одно и то же. Скорее эти понятийные сущности суть не что иное, как осуществленный смысл, который «дан», когда значения слов (точнее, интенции значений слов) результируются (terminieren) в соответствующих простых наглядных представлениях и в определенной мыслительной обработке или мыслительном оформлении этих представлений».[216]

Акты осуществления значения не предполагают с необходимостью, как явствует из вышесказанного, чувственного созерцания, эмпирической верификации и т.п. Они, скорее, представляют собой акты, в которых предмет дан именно так, как его подразумевает значение[217], причем предмет, подразумеваемый значением, может быть и идеальным. Так как в актах осуществления значения речь идет не просто о данности предмета, но о том, что предмет дан так, как он подразумевается, то и в отношении этих актов необходимо, утверждает Гуссерль, различать значение (смысл) и предмет[218]. Однако даже априорная невозможность осуществления не наносит ущерба значению как таковому, соответственно, осмысленности того или иного выражения[219].

Таким образом, в «семантическом» измерении анализа Гуссерль, отделяя значение от предмета (одному и тому же предмету – например, Наполеону – могут соответствовать разные значения – «победитель при Иене», «проигравший при Ватерлоо»), стремится также продемонстрировать несущественность отношения к созерцанию (восприятию, воображению и т.п.) для значения как значения. В то же время обратное отношение – отношение созерцания к соответствующему значению – понимается Гуссерлем как внутреннее для созерцания: созерцание всегда есть созерцание и что-то «значит» лишь по отношению к значению. Созерцание, с этой точки зрения, возможно только как «наполнение» (соответственно, «разочарование») первоначально «пустого» значения.

Будет нелишним пояснить эти отношения и различия на используемом Гуссерлем примере Наполеона в качестве «победителя при Иене». Первоначально «пустой» интенцией значения» будет здесь то, что под этим выражением вообще подразумевают нечто большее, чем просто чувственно воспринимаемый комплекс звуков (в данном случае победу Наполеона в сражении при Иене), причем неважно, кто и при каких обстоятельствах использует это выражение. В соответствии с основным тезисом Гуссерля, понимание выражения «победитель при Иене» не предполагает, что Наполеон действительно выиграл это сражение, т.е. что мы, скажем, были свидетелями этой победы, воспринимали Наполеона в качестве победителя при Иене, или даже воображали его в качестве такового. Предпосылкой Гуссерля является абсолютное интерсубъективное тождество значения: любой возможный «субъект» понимает, что означает то или иное выражение, причем принципиально одинаковым образом, даже если предмет или положение дел, к которому отсылает значение, является совершенно фиктивным. Образы фантазии, которые в последнем случае можно было бы допустить в качестве первичного значения, не могут быть таковыми уже из-за постулируемого тождества значения: при индивидуальных различиях образов у различных субъектов значение нисколько не изменяется. Осуществлением значения в данном случае было бы, в частности, восприятие, в котором был бы не просто дан Наполеон, но в котором он был бы дан в качестве победителя в сражении при Иене, как, например, в том случае, если бы «мы» были непосредственными свидетелями этой победы. Но и «представление» Наполеона в воображении в качестве победителя при Иене также было бы уже осуществлением этого значения, правда, «недостаточным». По отношению к «пустому» значению Гуссерль говорит о «подразумеваемом», по отношению к его интуитивной реализации (в восприятии, воображении, фантазии и т.п.) о «данном», фиксируя независимость подразумеваемого от данного и зависимость данного от подразумеваемого.

Теоретико-познавательный аспект тематизации значения предполагает противоположное направление анализа. Важнейшим становится отношение интенций значения к актам их осуществления. Уже в первом исследовании второго тома Гуссерль указывает, что

«…любая очевидность акта суждения (всякое познание в строгом смысле) предполагает созерцательно осуществленные значения».[220]

Очевидность является, как известно, главной темой и проблемой гуссерлевской феноменологии. Принцип всех принципов феноменологии заключается в необходимости предоставить слово не убеждениям, аргументациям, интерпретациям и теориям, а исключительно «изначально дающему созерцанию»[221]. Очевидность в строгом смысле, согласно Гуссерлю, - это не просто нечто данное, а полное совпадение подразумеваемого и данного[222]. Очевидность есть, таким образом, не что иное, как абсолютное единство интенции значения и осуществляющего смысла, а принцип этого единства полностью совпадает с принципом беспредпосылочности и лозунгом феноменологии «К самим вещам!»:

«Логические понятия, как обладающие значимостью единицы мышления, должны иметь свой источник в созерцании; они должны вырастать благодаря абстракции на основе определенных переживаний… Иначе говоря, мы безусловно не хотим удовлетвориться “просто словами”, т.е. просто символическим пониманием слов. Значения, которые оживлены только достаточно удаленными, расплывчатыми, несобственными – если вообще какими-то – созерцаниями, не могут нас удовлетворить. Мы хотим вернуться к “самим вещам”. На основе развернутых во всей своей полноте созерцаний мы хотим прийти к очевидности того, что данное при актуально осуществленном здесь абстрагировании постине и действительно таково, каковым его подразумевают значения слов, выражающих закон…»[223]

Лозунг «К самим вещам!» имеет у Гуссерля не реалистический, онтологический или метафизический смысл, а исключительно методический. «Сами вещи» указывают, строго говоря, даже не столько на традиционное соответствие мысли предмету, сколько на полное совпадение двух значений, или смыслов – интендируемого и осуществляющего. При этом может оказаться, что значения, имплицированные в опыте вещей в обычном смысле этого слова, как раз не получают полного осуществления. С другой стороны, на первый взгляд кажется, что полное совпадение подразумеваемого и данного может быть лишь регулятивным принципом, в то время как опыт сознания позволяет выдвинуть лишь требование частичного совпадения, постоянно «расширяющегося», но никогда не достигающего абсолютной полноты.

Эта абсолютная полнота совпадения подразумеваемого и данного фиксируется Гуссерлем в понятии «предельного осуществления» (letzte Erfüllung) и в различении предельного и предварительного осуществления (vorläufige Erfüllung):

«Принимая во внимание ни учитывавшиеся до настоящего момента качества актов, мы рассмотрим затем относящиеся к полагающим актам различие предварительного и предельного осуществления. Предельное осуществление (die letzte Erfüllung) представляет собой идеал совершенства (Vollkomenheitsideal). Оно всегда заложено в соответствующем “восприятии” (при этом, однако, предполагается необходимое расширение понятия восприятия за границы чувственности). Синтез осуществления в этом случае есть очевидность или познание в точнейшем смысле этого слова. Здесь реализуется бытие в смысле истины, правильно понятого “соответствия” (Übereinstimmung), “adaeqatio rei ac intellectus”, здесь истина дана сама (selbst gegeben), [и] должна прямо быть прямо созерцаема и схватываема. Различные понятия истины, которые должны быть конституированы на основе одного и того же феноменологического положения дел (Sachlage), получают здесь полное прояснение. Аналогичным образом проясняется коррелятивный идеал несовершенства (Unvollkommenheit), тем самым, случай абсурдности, и притом в отношении «противоречия» (Widerstreites) и переживаемого в нем небытия, неистинны».[224]

Различие предельного и предварительного осуществления есть различие полного и частичного совпадения подразумеваемого и данного. Как видно из приведенной цитаты, прелельное осуществление не является лишь идеалом в смысле идеальной границы или актуально недостижимой «цели» познания, но, напротив, оно само может быть актуально осуществлено в восприятии определенного рода. Таким образом, прояснение сущности познания в строгом смысле означает, в первую очередь, тематизацию тех «исключительных» случаев, в которых достигается предельное осуществление. Лишь исходя из этих случаев может быть прояснены познание и очевидность в нестрогом смысле, требующие лишь частичного совпадения подразумеваемого и данного.

Экстраполяция различия интенции значения и осуществления значения на все акты сознания, или, по крайней мере, на «полагающие» акты нуждается, конечно, в ряде оговорок. В начале VI исследования Гуссерль рассматривает вопрос, все ли акты сознания могут быть носителями значения.[225] Ответ является отрицательным: носителями значения могут быть лишь особые «выражающие» (ausdrückende) акты[226]. Это призван продемонстрировать пример с «выражением восприятия»[227]. Если я смотрю в сад и говорю: взлетает черный дрозд, то, на первый взгляд, я лишь выражаю «содержание» моего восприятия. Однако на основе того же самого восприятия можно сформулировать различные по значению высказывания.[228] Точно так же можно было бы сказать: это черное, это черное животное взлетает, машет крыльями и т.п.[229] Кроме того, восприятие содержательно изменяется в зависимости от положения воспринимающего и т.п., тогда как значение высказывания о воспринимаемом может оставаться тождественным[230]. Равным образом, слышащий высказывание «черный дрозд взлетает» точно так же понимает, что оно означает, когда он сам не обладает соответствующим восприятием, и даже, возможно, не обладает представлением взлетающего дрозда в воображении. Это позволяет Гуссерлю сделать вывод, что не все акты сознания могут быть носителями значения. В собственном смысле таковыми могут быть лишь «выражающие» акты, такие, как «суждения восприятия» или высказывания о восприятии. И все же, сколь бы ни менялось «значение» высказываний о восприятии, они все находятся во внутреннем отношении к восприятию, «направлены» на его содержание. Поэтому восприятие, хотя и не содержит в себе значение, полагает все же определенные границы дляотносящихся к нему возможных значений (даже если мы предположим потенциальную бесконечность способов «выражения» восприятия). Восприятие в этой связи можно рассматривать как акт, определяющий значение, но не содержащий его в себе[231].

В соответствии с VI исследованиям, о сознании вообще как формировании смысла, придании значения можно говорить лишь по аналогии. Интенциональные переживания рассматриваются Гуссерлем так, «как если бы» они заключали в себе интенцию значения, и, возможно, ее частичное или полное осуществление. Либо речь должна идти о «расширении» понятия значения, распространении его на «допредикативный» опыт, которое действительно составляет одну из основополагающих новаций феноменологии. В то же время несомненно, что «тождество» восприятия, на основе которого выстраиваются различные высказывания о воспринимаемом, оказывается не более чем абстракцией, когда предметом анализа становятся различные (не только выражающие) акты сознания и заключенный в них «смысл». Тогда обнаруживается, что различные высказывания о восприятии возможны только в том случае, если сами восприятия уже различны, хотя бы «содержание явления» восприятия оставалось бы одним и тем же. Восприятие «взлетающего черного дрозда» и «черного животного», «машущего крыльями», «черного» и т.п. является отнюдь не одним и тем же, уже здесь следует говорить о различных восприятиях, и, соответственно, о различном воспринимаемом. Такого рода различия, пожалуй, в самом деле являются отправными пунктами феноменологического анализа различных модусов сознания. Восприятие не заключает в себе суждение, но имеет свой «смысл». Фактически, в феноменологии Гуссерля различие интенции значения и осуществления значения не столько переносится на все акты сознания по аналогии, сколько становится исходным пунктом для проведения различия между различными по своей сущности переживаниями (безотносительно к тому, являются ли они выражающими актами или нет) и их интенциональными коррелятами. Каждое переживание заключает в себе «интенцию значения», полнота осуществления которой является важнейшей темой феноменологического исследования сознания.

Во втором томе «Логических исследований» полнота (Fülle) является термином, фиксирующим интуитивное (репрезентированное в созерцании – восприятии, воображении и т.п.) содержание интенционального акта[232]. Возможны два пограничных случая: полное отсутствие интуитивного наполнения (пустая интенция) и его абсолютная полнота, достижимая в таком представлении, «которое бы целиком и полностью заключало бы свой предмет в своем феноменологическом содержании»[233].

Сумма чисто интуитивного и сигнитивного (не осуществленного в созерцании) содержания акта условно приравнивается Гуссерлем к единице, соответственно, в случае пустой интенции сигнитивное содержание (s) = 1, интуитивное (i) = 0,тогда как в случае достижения абсолютной полноты представления дело обстоит наоборот – i = 1, s = 0. В последнем случае мы имеем дело с чистым созерцанием в гусселевском смысле:

«Во втором случае представления совершенно не имеет сигнитивного содержания. Все в нем есть полнота; нет такой части, стороны, определенности его предмета, которая не была бы интуитивно представлена, которая бы лишь опосредованно со-подразумевалась (mitgemeint). Не только все, что представлено (dargestellt), подразумевается (что является аналитическим положением), но также и все подразумеваемое представлено. Эти доселе еще не встречавшиеся нам представления мы называем чистыми созерцаниями».[234]

В противоположность вышеописанным случаям большинство актов сознания содержат в себе смесь дополняющих друг друга сигнитивных и интуитивных содержаний. Типичным примером здесь для Гуссерля становится обычное внешнее восприятие с его оттенками. В единстве с актуально воспринимаемой во внешнем восприятии стороной предмета «со-подразумевается» его не воспринимаемая сторона. Поэтому каждое такое восприятие представляет собой «смесь осуществленных и неосуществленных интенций».[235] При этом неверно было бы полагать, что интуитивные компоненты внешнего восприятия (актуальное восприятие тех или иных сторон или определенностей предмета), взятые сами по себе, являются чистыми созерцаниями. Как и предмет в целом, его актуально воспринимаемая сторона дана в перспективе, «вблизи» или «издалека», в определенной ориентации и т.п. Присущий обычному восприятию перспективизм создает возможность бесконечно многообразных, содержательно различных восприятий одного и того же предмета[236]. В «частичном» восприятии стороны предмета актуальная перспектива точно так же отсылает к потенциальным, как актуальное восприятие «передней» стороны предмета к потенциальным восприятию его «задней» стороны[237]. Между тем,

«если бы восприятие во всех своих моментах (überall), на что оно претендует, было бы действительной и подлинной (echte) самопрезентацией (Selbstdarstellung) предмета, то тогда для каждого предмета существовало бы только одно-единственное восприятие, поскольку его собственная сущность исчерпывается в этом самопрезентировании (Selbstdarstellen)»[238].

«Одним-единственным» подобное восприятие, является, конечно, не как индивидуальное неповторимое событие, а лишь в отношении своей сущности. Сущность подлинной самоданности предмета, согласно Гуссерлю, исключает перспективизм, равно как и смешение осуществленных и неосуществленных интенций в восприятии.

Вышесказанное в известной степени позволяет прояснить вводимое Гуссерлем различие между объективно полным (objektiv vollständig) созерцанием (и, соответственно, восприятием), с одной стороны, и чистым созерцанием, с другой.[239] Объективно полное созерцание означает согласованность (Anpassung) сигнитивных актов (интенций значения) с соответствующими им созерцаниями, чистое созерцание предполагает согласованность сигнитивных актов посредством объективно полного созерцания с самим предметом (an den Gegenstand selbst)[240]. Первое возможно уже в сфере обычного внешнего восприятия: в результате процесса непрерывного синтеза различных восприятий одной и той же пространственной вещи в различных положениях, с различных точек зрения «в конце концов» может быть достигнуто ее «всестороннее» восприятие. В таком случае всем смысловым компонентам направленного на пространственный предмет интенционального акта будут соответствовать интуитивные компоненты (если это не имеет места, восприятие именуется «неполным» (lückenhaft)[241]. Однако это объективно полное созерцание все же не является чистым, поскольку оно представляет собой результат синтеза восприятий, каждое из которых содержит неосуществленные частичные интенции. Каждое из подобных восприятий (если речь идет о простом чувственном восприятии) направлено на предмет в целом, а не только на его актуально данные стороны или свойства, и необходимо содержит пустые интенции. Наполнение пустых интенций предшествующих восприятий в последующих идет бок о бок с «опустошением» ранее осуществленных, соответственно, восприятие постоянно сохраняет характер синтеза интуитивных и сигнитивных моментов. Но чистое созерцание не может содержать в себе неосуществленных интенций в каком-либо виде, и поэтому недостижимо посредством непрерывного последовательного синтеза «нечистых» созерцаний. Объективно полное созерцание составляет необходимое, но недостаточное условие чистого.[242]

Тем не менее, Гуссерль разделяет, равным образом, адекватное и чистое созерцание.[243] Чистое созерцание не должно достигать идеала адекватности, оно может носить характер всестороннего оттенения (einer allseitigen Abschattung)[244], хотя эту «всесторонность» все же следует отделять от всесторонности объективно полного внешнего восприятия. Чистое созерцание, со своей стороны, составляет лишь условие возможности предельного осуществления:

«Поскольку предельное осуществление вовсе не может содержать каких-либо неосуществленных интенций, оно должно происходить на основе чистого восприятия; объективно полное восприятие, которое, однако, осуществляется способом непрерывного синтеза нечистых восприятий, для него недостаточно».[245]

Один из парадоксов предельного осуществления заключается в том, что предельное осуществление не есть предельное в некотором ряду осуществлений. Оно является предельным лишь в том смысле, что осуществляет интенцию значения таким образом, что эта интенция больше не нуждается в дальнейших осуществлениях или «подтверждениях». В представлении «более не имплицированы какая-либо частичная интенция, которой недоставало бы осуществления».[246] Интуитивное содержание этого акта представляет собой «абсолютную сумму возможной полноты»[247], но абсолютный характер этой суммы означает также, что она недостижима каким-либо суммированием. Интутитивным репрезентантом в этом представлении оказывается «предмет, поскольку он есть в себе»[248] и «репрезентирующее и репрезентируемое содержание здесь идентичны»[249]. Это, в частности, означает, что в предельном осуществлении не могут присутствовать оттенки (Abschattungen), исключающие как раз эту идентичность[250]. Поэтому предельное осуществление в известном смысле есть также первое, и, более того, единственно возможное осуществление.

Тем не менее, если объективно полное восприятие и даже чистое восприятие сами по себе составляют необходимые, но недостаточные условия адекватного (в рассмотренном выше смысле «подлинной самопрезентации» предмета), и, соответственно, предельного осуществления, то что делает возможным адекватное восприятие и в какой сфере опыта его следует искать? Ранний Гуссерль дает на этот вопрос следующий ответ: восприятие может быть адекватным лишь тогда, когда оно не просто подразумевает предмет как сущий, но и содержит в себе его действительное существование, или, говоря более осторожно, приводит его к действительной, а не только подразумеваемой самоданности. Это, со своей стороны, возможно лишь тогда, когда предмет восприятия переживается, а не просто воспринимается, или, как говорит Гуссерль в вышеприведенной цитате, когда восприятие заключает предмет в своем феноменологическом содержании.[251] Сфера опыта, в которой следует искать предельное осуществление и, следовательно, познание и очевидность в строгом смысле, тем самым уже очерчена. В ее роли, начиная с «Логических исследований» выступает «внутренне переживаемое, схватываемое, как оно есть, в рефлективном восприятии».[252]

Здесь я вынужден пока отвлечься от проблемы осуществления интенций, направленных на всеобщие предметы, и категориальных моментов высказывания в Логических исследованиях (ради решения этой проблемы Гуссерлем, собственно, и задумано расширение понятия восприятия за границы чувственности) ограничиваясь рассмотрением вопроса, какие из лежащих в основе актов категориального восприятия актов чувственного восприятия[253] могут, с точки зрения Гуссерля, выполнять функции предельного осуществления.

Если мы временно ограничимся этим вопросом, то, на первый взгляд, различие предельного и предварительного осуществления сведется к традиционному различию внешнего и внутреннего (рефлективного) восприятия. Однако уже в первом издании «Логических исследований» Гуссерль предупреждает, что, хотя и всякое адекватное восприятие по своей сущности может быть лишь «внутренним», не всякое внутренне восприятие eo ipso является адекватным[254]. Внутреннее восприятие, как и внешнее, может содержать в себе переплетение осуществленных и неосуществленных интенций, и в этом случае оно оказывается неадекватным[255]. Лишь методически очищенное от любых «сигнитивных» примесей «внутреннее» (рефлективное) восприятие может быть адекватным. Метод подобного очищения, делающий возможным чистое восприятие сознания, как выяснится в дальнейшем, есть не что иное, как феноменологический метод в смысле раннего Гуссерля. «Акты» предельного осуществления поэтому есть акты феноменологической рефлексии. Другими словами, феноменологическое исследование – это не теория познания, а его действительная реализация. Вне феноменологической рефлексии мы не можем говорить о познании и очевидности в строгом смысле, хотя и можем говорить о них в «нестрогом» значении, которое, однако, должно получить свое прояснение из сферы «предельных осуществлений». Кантовская стратегия – допущение некоторых «данных» познаний (скажем, математики и естествознания) с последующей экспликацией «условий их возможности» здесь исключена. Феноменологическая рефлексия и есть тот «исключительный случай» совпадения подразумеваемого и данного. Тематизируя его, она его впервые осуществляет.

Соответственно, Гуссерль различает очевидность в широком (im laxen Sinne) и строгом (im strengen Sinne) смыслах.[256] Это различение коррелятивно различению предварительного и предельного осуществления. Достаточным условием очевидности в широком смысле является подтверждение (Bestätigung) мыслительной интенции посредством соответствующего созерцания, т.е. предварительное осуществление[257]. В обыденном и научном опыте, основанном на «наивной» объективисткой установке, мы постоянно имеем дело с очевидностью такого рода. В таком случае, по Гуссерлю, мы с полным правом можем говорить о степенях и ступенях (von Graden und Stufen) очевидности. Речь идет здесь о бесконечном приближении к идеалу адекватного восприятия, а именно к полной самоявленности (Selbsterscheinung) предмета[258], причем предельное действительно оказывается лишь идеей в кантовском смысле, направляющей движение опыта, но не могущей быть актуально данной. С очевидностью в строгом смысле дело обстоит принципиально иначе:

«Но очевидность в строгом критико-познавательном смысле (der erkenntniskritisch prägnante Sinn von Evidenz) касается исключительно этой последней, [далее] не превосходимой (unüberschreitbare) цели, акта полнейшего синтеза осуществления, который дает интенции, например, интенции суждения, абсолютную содержательную полноту, а именно полноту самого предмета. Предмет не просто подразумевается, но в строжайшем смысле дан так, как он подразумевается и в единстве с подразумеванием (Meinen); в остальном же безразлично, идет ли речь об индивидуальном или общем предмете, о предмете в более узком смысле или о положении дел (корреляте идентифицирующего или различающего синтеза)».[259]

Как видно из приведенной цитаты, телеологическое понимание познания налицо уже в «Логических исследованиях». Телос познания – это предельное осуществление, но лишь познание, достигающее этой цели, может быть названо познанием в строгом смысле. По отношению к очевидности в строгом смысле более не имеет смысла говорить о степенях. Абсолютная содержательная полнота предельного осуществления исключает осмысленное сомнение, и объективным коррелятом этого акта является бытие в смысле истины.[260] Предельное осуществление может быть достигнуто в рефлективном описании сознания, фундаментом которого является рефлективное восприятие.

Однако структура рефлективного восприятия в качестве характерного примера предельнего осуществления и исходного пункта феноменологии нуждается в более подробном рассмотрении. Это позволит лучше понять смысл изначального ограничения феноменологической сферы реельным содержанием потока сознания и ту роль, которую играет рефлексия в феноменологии Гуссерля, начиная с «Логических исследований». В чем заключается методическое преимущество рефлективного восприятия и почему только рефлексия может быть несомненной? Является ли чистое рефлективное восприятие самодостаточным, или «основания» его достоверности заложены в «дорефлективном cogito»? Одну из первых попыток тематизации этой проблемы мы находим в лекционном курсе зимнего семестра 1902-1903 «Общая теория познания»[261].

Отправной точкой здесь, как и впоследствии, является картезианская несомненность cogitatio.[262] Картезианский опыт универсального сомнения достигает своей границы в виде несомненности самого сомнения: можно усомниться во всем, но невозможно одновременно усомниться в бытии самого акта сомнения. Это рассуждение распространяется далее Гуссерлем не только на собственно интенциональные акты, но и на их неинтенциональные моменты (ощущения). В то же время противопоставление очевидности бытия акта и сомнительности «подразумеваемого» в нем предмета не распространяется на случай адекватного рефлективного восприятия. Несомненность существования самого переживания в процессе переживания позволяет нам, утверждает Гуссерль, зафиксировать целый класс случаев, где познание действительно осуществляется.[263] Однако несомненность cogitatio не имеет ни логического, ни эмпирического характера. Гуссерль, опять-таки, перенимает картезианское толкование основания этой достоверности – ясное и отчетливое восприятие, clara et distincta perceptio[264]. Структура этого восприятия есть не что иное, как полное совпадение подразумеваемого и данного, т.е. предельное осуществление.

Описание ясного и отчетливого восприятия осуществляется за счет противопоставления его неадекватному восприятию. В качестве характерного примера последнего опять-таки выбирается внешнее восприятие. Как и любое восприятие, оно подразумевает свой предмет как сущий, «в живой телесности» - такова, по Гуссерлю, внутренняя структура восприятия. Но в случае внешнего восприятия предмет только так подразумевается, но «на самом деле» так, как он подразумевается, не дан:

«Каждое подразумевание (Meinen) подразумевает предметность, каждое представление представляет предмет. Это относится также к обычному внешнему восприятию. Но во внешнем восприятии имеет место одно лишь подразумевание (blosses Meinen), которому предмет в истинном и подлинном смысле не присущ (nicht einwohnt)».[265]

В приведенном отрывке «в подлинном смысле не присущ» означает «не переживается», т.е. не является реельной частью акта восприятия. Если бы, с точки зрения Гуссерля, сам «внешний предмет» был бы переживанием, т.е. действительно содержался бы в акте восприятия, то внешнее восприятие eo ipso означало бы существование предмета восприятия и сомнение в это существовании было бы немыслимым[266]. Немыслимость сомнения, соответственно, предельное осуществление предполагает, что интенция не просто находит осуществление, но находит это осуществление в собственном содержании (в феноменологическом смысле слова, т.е., в данном случае, для раннего Гуссерля, в «реельном» содержании). Восприятие, иначе говоря, может быть адекватным только тогда, когда предмет не просто воспринят, но и пережит, следовательно, когда воспринимаемое и переживаемое, интенциональное и реельное содержание полностью совпадают.

Это имеет место в случае адекватного рефлективного восприятия. Подразумевание предмета в качестве сущего и существование предмета неразрывно связаны, в силу чего достигается не просто соответствие «мышления» созерцанию, но соответствие мышления «самим вещам»:

«Когда я говорю: “Я подразумеваю это, чувствую эту боль, желаю” или когда я безотносительно к моему Я говорю: “Это подразумевание, это чувство, это желание существует, имеет место”, то я не просто это говорю; я переживаю, созерцаю это в то же время, оно само присутствует».[267]

Переживание как предмет рефлексии поэтому

«не есть нечто наряду с подразумеванием (neben dem Meinen), нечто, существующее безотносительно (etwas zu ihm Beziehungsloses) к подразумеванию или только внешне с ним сосуществующее или связанное, но это чувство есть предмет, который подразумевает это подразумевание, и как его предмет он охватывается подразумеванием (von der Meinung umspannt) и един с ним».[268]

Как мы видим, различение между реельным и интенциональным содержанием сознания позволяет Гуссерлю переосмыслить картезианскую достоверность. Своей достоверностью направленная на cogitatio рефлексия обязана тому факту, что cogitatio переживается. «Быть переживаемым» и «внутренне содержаться в акте сознания» есть, по Гуссерлю, одно и то же, поэтому адекватное восприятие адекватно не через уподобление трансцендентной ему «вещи», а в силу своей внутренней структуры. Но точно так же обстоит дело с неадекватным восприятием:

«Не специфика (Besonderheit) объектов восприятия определяет характер восприятия относительно очевидности или не-очевидности, но все зависит от того, как устроено само восприятие, находит ли оно в своем собственном содержании то, что осуществляет его интенцию, или со своим подразумеванием (Meinen) оно выходит за пределы (hinausgeht) того, что присуще ему в действительном и подлинном смысле. В первом случае восприятие имеет характер ясной и отчетливой перцепции, характер очевидности, во втором нет».[269]

Таким образом, адекватность и неадекватность, равно как и имманентность и трансцендентность, характеризуют не предметы или предметные области, но совпадение или несовпадение интенции и осуществления в имманентной структуре определенных актов сознания. В адекватном восприятии, строго говоря, нельзя отделить друг от друга интенцию и осуществление – восприятие адекватно, если его интенция есть одновременно ее собственное осуществление. Рефлексия, следовательно, обладает имманентным преимуществом перед восприятиями иного рода, преимуществом, которое, как должно явствовать из вышесказанного, не заложено в специфике ее объекта – дорефлективного сознания:

«Когда мы актуально переживаем представление, суждение, умозаключение, предположение, сомнение, воление или избегание, желание или отвращение, и рефлектируем на них, обращаем на них взгляд в восприятии, тогда это восприятие имеет характерное преимущество, которое обнаруживает не каждое восприятие. Каждое восприятие (Wahrnehmen) подразумевае

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: