Сделай Сам Свою Работу на 5

Жизнь Стаса Свидригайло с раннего детства до момента гибели при разминировании минного поля, 1924-1943 гг., Россия (8 сессий). 6 глава





...

Вижу себя перед зеркалом, усердно скребу, хотя скрести и нечего, я светленький. Пытался отрастить усы. Смотрюсь в ма­ленькое кругленькое зеркальце, заворачиваю в газетку, чтобы не болталось по мешку. В связке три-четыре письма из дома с марками, у нас-то треугольнички. Две банки тушенки, бумажная упаковка галет, тут же индивидуальный пакет, марля, бинты. Новенький скрипучий планшет на левом боку таскаю, в нем карандаши, бумага, документов же еще не водилось. Приходится отбрехиваться - докладываться. Есть документы отчетности: сос­тав, отчет о выбывших, сколько единиц питания, о здоровье. Обычные фразы: "Рота в таком-то количестве находится на такой-то дислокации. Больных и раненых нет". В последнем отчете у меня 12 человек. Указывал, что необходимо подкрепление. Писанины достаточно. Иногда пишу чернилами, обычным пером, чаще карандашом. В нормальных условиях писанина обеспечена. На правом боку в кобуре небольшой плоский ТТ. Здесь уже этакий петушок, на фронте уже пообтерся. Полотенце типа рушника, мамой еще данное. К газетке мыло прилипло, мочалка.

- В баньку захотелось.

Когда отводят с передовой, ходим в баньку.



...

Первое ранение 3 августа 1943 г.

Давно сидим, окопались. Я взводный. Комдив пригласил на обед:

- Зайди ко мне, делишки обсудим. Не смущайся, заходи по-соседски. Давай тащи, кружечку опрокинем.

Захожу, низко косяк, наклонился. Я парень развернутый, хорошего роста. Очень только белобрысый, простая русская мордашка, розовые щечки пухленькие еще. Увалень, тугодум, потом стану шустреньким. Вошел, фураньку повесил на гвоздь слева. Потолок скатом, выше, в сторону противника, щель смот­ровая, бинокль висит у этой стены. Стол посередине у средней балки. Помещение просторное, из бревен, метров 16, у меня ниже и поменьше. Полати вдоль стен. У него даже есть одеяло шерстяное. Здесь ведь командный пункт. На гвозде ви­сит портупея. Комдив Чепурной... Борисович (Александ­ро­вич?). Он бритый, здоровый, шрам над левым виском, нос картошкой, пухлые губы, темноволосый, лет за 50, немножко об­рюзгший.

- Товарищ полковник.

На нем гимнастерка болтается, широкая, без ремня. Сапоги (смотрю на них с завистью) мягкие. Про себя: "Хорошо бы сапожки офицерские". Что тут еще из быта? Часы - большой будильник. Планшеты с картами закрыты. Карты видеть не положено. С младшими по званию это не обсуждается. Когда обучался, нас учили тактике ведения боя в наступлении и в обороне в разных родах войск, старались заложить много. Уставы, книжку уставов дают в коленкоровом переплете, русско-немецкий разговорник. Я в школе учил немецкий. Цветные карандаши "Тактика" рядом с картами, нормальная писчая бу­мага (удивляюсь). Около стола лавки с двух сторон. Переступил одну, сажусь. Стоит котелок с кашей, большой, с ручкой, как кастрюля. Принес ординарец. Щи в индивидуальном котелке, плоском. Ординарец рядом режет хлеб, на грудь положив. Накрыл и вышел. В углу еще сидит низко на рации молодой парнишка.



Разговор довольно сдержанный. Спросил, как приняли ребята, не допекают ли.

- Ты с ними построже. Только дай слабинку. В панибратство не входи, это не той стороной оборачивается. А так что чего - заходи. Родные-то живы?

- Да, в Москве. Сестренка есть.

- Богатенький, да еще москвич. Должно, парень образованный, семилетку кон­чил.

- Нет, десятилетку в 41-м.

Поговорили, познакомились. Он меня пригласил неофициально первый раз. Заходил вестовой, обращался к радисту.

- Иди отдохни, пока я здесь, - это радисту.

- Заходи, Петрович, мы тут с Малининым обедаем. Оприхо­дуешь с нами стопочку? Кружка есть? Давай кружку.

Булькает во фляжке. Меня это мало соблазняет, но чтобы не назвали щенком... Разлил. Кружка у меня самая новенькая. Плоский котелок, алюминиевая ложка, но есть и деревянная.

- Что на обед? Он с присказкой:



- Щи да каша - радость наша.

Разлили в тарелки, у него есть из чего угощать.

Щи густые, удивляюсь, что теплые. Ординарец, видимо, та­щил в телогрейке. Комдив - есть кому быть на посылках. Мои ребята не любят быть рядом с начальством. Их тогда используют, могут туда-сюда отсылать.

Каша хорошая, разваристая, без масла, правда. Что-то вроде котлеты.

- Возьми, лучок припас.

- У вас какие новости? Чего новенького?

- Вторую неделю без перемен, стоим, окопались.

- Ты как, полностью укомплектован?

- Да откуда же, одной трети не хватает. Обещали отвести на некоторое время на пополнение.

- День-два, приказ придет. А мы только заступили. У вас тут простор, а мы, как брянские волки, в лесочке. Дороги хорошие, хоть боеприпасы подвезут. Вторую неделю обещают уси­лить боевые расчеты. Мы поистрепались. Опять придет мо­лодежь необстрелянная, уж их. В нашем деле сноровка нужна.

Петрович - артиллерист, его пушки на пригорке севернее нас, на мысу высоты, а мы ниже.

- Не хочется об этом говорить. Не идет.

Разговор о том, что меняют форму, вводятся знаки различия.

- Разведка доносила, готовится удар не на нашем направлении. (Крутится... С хода взяли город Брянск.) Глядишь, на несколько дней передышка затянется, а там опять. Вы-то покатили, а мы все пехом да на пузе. Уж сколько прошли, в каких переделках ни перебывали.

- Да что тут говорить, всем достается. Нам мало на себе тащить приходится? Лошадям достается. Живая сила, перебили. Хорошо сейчас на тягачах. Этой-то осенью с ними легче будет, не то что наши лошаденки несытые.

Развеселились.

- Спел бы что ли.

- А чего, разве праздник какой? Чего ребята подумают.

- Ну чего, затишье, гуляем. Немец далеко. На хвост наступили. Чего-то скучно, ребята. Уж лучше делом заниматься, чем так сидеть.

- Нашел тоже дело. Руки по настоящим делам чешутся. То ли дело до войны. Я на Путиловском слесарил.

- Ты чего, питерский?

- Да, рабочая косточка. К технике с малолетства приставлен, почему и в артиллерии. Нам без технической жилки нельзя. Не всякого обучишь. Тут и талант требуется, и интуиция.

Хотел сказать, что я тоже токарь, но в разговор старших не вмешиваюсь.

- Скажешь тоже, интуиция, - математический расчет.

- Ну да другой раз и не знаешь, чего срабатывает больше. Ну я пойду к своим, чего-то засиделся. Почты чего-то давно не было.

- Чего, письма ждешь?

- А кто не ждет.

- От жены?

- И от нее тоже. У меня мать в деревне болеет. Пишут, урожай собирать некому, мужиков нет, одни бабоньки. Достается им, бедным. А мужиков коса косит. Будь она проклята, распроклятая.

- Ну чего, я тоже пойду.

- Ну а ты чего, Петро, посидел бы еще, тебе рядом. Твои молодцы небось не соскучились по тебе. Давно не видели что ли.

- Да нет, пойду проветрюсь, чего-то развезло малость.

- Да брось ты, со ста граммулечек, так только для аппетита и выпили. Ты еще слабак по этой части. Ничего, война ко все­му приучит, с наше повоюешь. Не смущайся. Все когда-то на­чинали.

Телефон, он снял трубку. Я кручу самокрутку, чтобы себя за­нять.

- Понятно, будет сделано.

Нельзя обращаться ни по имени, ни по званию, только пароль. Звучит "Со­сенка". Прислушиваюсь, с кем разговаривает, не понятно, не из чего сделать вывод. У меня связи нет, хотел выведать что-то новенькое. Сердечко замирает, что будет со мной, как первый бой. Так ничего и не выведал. Пока тут тихо, где немцы, не понятно. Вроде за полем у леса. Сидят тихо. На этом плацдарме ничего пока не готовится. В каком-то ожидании.

- А ты чего махру-то куришь, не получил что ли?

- Да нет, все кончились, ребята расстреляли.

- Чего даешь, дешевый авторитет заработать хочешь? Ну бывай. Дверь не закрывай, тут чего-то душно стало.

Думаю, да, душно, он раскраснелся, да и мне на воздух хочется. Он сидит красноморденький, сытенький, боевой. Я на них посматриваю с завистью. Мне по­хвастать пока нечем. Курсы подготовки младшего комсостава. Толком боев-то и не было. Недавно после выпуска. Состав опытный. Меня прислали к ним вместо убитого. Назначают старшим, а ре­бята поопытней меня, поучить могут.

Дверь досчатая, грубо сколоченная, на кусках кожи, за мной захлопнулась. Мне стыдно перед ребятами: они сидят, а я в гости хожу к старшим по званию, но отказать нельзя, когда старший по званию приглашает. Справа пистолет бьет по правому боку, полевая сумка по левому, но еще "люминевую" круж­ку приладил на пояс. Выхожу из блиндажа, этакий молодой петушок. Приятственно. Фуражка за­дела за притолоку, при­держал ее рукой, снял, жарко. Теплый августовский день. Глотнул воздуха, расправил плечики.

- Чего пить...

Недоволен собой, жарко, да чего еще ребята скажут. Всегда важно, а чего ребята скажут. Иду по щели, они тут недалеко сов­сем. Ход извивается. Штабной блиндаж, а мы ближайшая к нему рота. За нами связисты, потом у леска артиллеристы. До своих дошел, они обедали. Сидят, балагурят. В мой адрес ничего не сказали. Стараюсь идти молодцевато. Хотел прошмыгнуть, мой блиндаж дальше. По­сторонились, продолжают разговаривать.

- Сидите, сидите.

Кто-то рыпнулся встать по армейской привычке.

- Сидите, обедайте.

Слышу звуки моторов, прислушиваюсь, как они тяжело урчат. Это бомбардировщики, звук знакомый. Приближаются, один спустился ближе к нам. Их тройка.

- "Мессеры" летят. Точность, по ним можно часы проверять.

- Сейчас будут бомбить, никуда от этого не скроешься.

- Каждый день прилетают эти стервятники.

Наши вскакивают, начинается суета.

- Авиация. Боевой расчет!.. Залпом пли!..

Пуляют по ним. Винтовки старые, со штыком. Ничего боль­ше нет против самолетиков-то.

Свистит отвратительно.

Вижу взрывы - сначала далеко справа на открытом поле северо-западнее, там нет наших, следующий ближе, а третий уже с перелетом за спиной справа. Наклонился, присел. Ребята стре­ляют. Мне-то что стрелять, не из пистолета же, они-то из винтовок. У меня каска в блиндаже осталась, нестреляный во­робей. Схватился за голову, присел. Вообще-то положено быть в каске в таких случаях, а я в фураньке. Звук фугаски, поднимается земля. Сползаю по краешку на донышко.

- Ой, срезала.

Тут чувствую... Что же я тут чувствую? Да уже ничего не чувствую.

Рассматриваю сверху. Лежит на дне окопа безусый лейтенантик лет двадцати (30 сентября 19 должно исполниться), белобрысенький, безусый. Детская мордашка еще пухленькая.

Двое солдатиков высказываются:

- Нашего лейтенанта накрыло.

- Чего ж он без каски?

Я про себя:

- Был бы еще трезвый.

Без выпивки на войне невозможно, но выпьешь - контроль снижается. Пьяному и море по колено. Дозы еще не привычны. Щенок. Училище, опыт есть, но небольшой, а тут старший по званию предложил. Отказаться стыдно, подумают, что... Хо­чется казаться этаким бравым парнем.

- Посмотри, живой.

- Живой, без сознания. Ранен в голову и, видно, контужен. Достань его инпакет. Надо перевязать.

- Подержи, перевяжем.

У меня сумка на боку, индивидуальный пакет, бинты, вата. Вижу со стороны: бинтуют неумело, проложили ватой, так как кровь сочится. Ранение по касательной осколком, контузия от взрывной волны.

- Поверхностно. Зови санитаров с носилками, надо срочно эвакуировать. Контузия.

- Только из блиндажа вышел, а тут накрыло.

Оглушенный, вялость, стону. Ничего не вижу. Голова болит, тошнит, а санитаров все нет, а я все валяюсь. Что-то подстелили. Санитары, два бугая, с трудом пробираются по узкому ходу.

На носилках. Вижу со стороны: сапоги, галифе, гимнастерка, повязка на голове промокла. Носилки очень удобные, мягкие. Я никогда не задумывался, что носилки такие удобные, что можно пролазить по всем местам. Раскачиваюсь на носилках. Они рысцой, трусцой.

- Не будет ли сейчас второго налета?

- Не боись, они должны загрузиться. Они тут все, что могли, поскидали.

Матерится...

- ...тудыть его в качели.

Наслушался... Но сейчас я тут ничего не слышу. Куда-то они меня тащат, раскачиваюсь в "качелях". Все тащат, тащат... Тошнит, болит. Кладут на край бруствера. Открытое место. К лесу, к лесу, дотащили до палатки оказания первой помощи, положили на травке. Притащили к машине санитары, а тут де­вочки-санитарки. Готовят к отправке, есть раненые после бомбежки.

...

Везут на открытом грузовике в кузове. Трясет здорово, голова болтается, шинель моя под головой, вещмешок рядом. Неудобно голове на скатке. Один сидит, рука на перевязи. Все, кто лежит, дохлые, как и я. Мы все рядком. Сопровождающая сестричка Ольга сидит в углу и держится за два борта, они скрипят, грузовичок потрепанный. Посматривает на нас, толком не знает, что делать. Рядом го­лос:

- Пить, пить.

- Подожди, милок, скоро приедем. Терпи, терпи.

Вижу сверху и тело свое, и машину. Соломки на дне жидковато. Дорожки фронтовые дай Бог, все кочки наши. Подъехали к небольшой речушке, песчаный берег. Через брод машину шатает, бросает. Переехали. По камням сильно трясет. Противоположный берег местами повыше, корни березки обнажились при последней наводке. Въезжаем на горку, за рекой желтое поле ржи. Урожай созревает. Едем по его краю до виднеющегося за полем низкорослого лиственного перелесочка. А там небольшая русская деревенька, через которую проходит проселочная дорога. Домов немного - хатки маленькие, с палисадничками, окна с наличниками. Медицинский пункт на дальнем краю села. Под него занят один дом, и рядом развернуты палатки. Село Дубровицы... Дубровка...

Вижу как карту сверху: Брянщина в переходе в Белоруссию - юго-западнее Москвы, севернее Смоленщина, западнее Белоруссия.

...

Тут есть врачи, хирурги, идет сортировка, оказывается первая врачебная помощь. Сгрузили, есть кому. Я не в своем теле. Вижу со стороны. Когда возвращаюсь в тело, то больно. Боль усиливается, тошнит. Вне тела боль исчезает. Глаза закрыты. Уже вылететь не получается. Лежу на травке. Раненых много, до меня еще очередь не дошла. Суетливый, с бородкой старичок-врач, щупленький, интел­лигентный, проводит сортировку, кому куда. Живым сюда, неживым туда.

- Я еще живой, еще поживем.

Когда в теле, жарко. Был жаркий день.

- Куда же вы его ставите, отнесите в тень. Сейчас я подойду.

- Где сопровождающий? Я хочу у Вас узнать, где и как произошло.

- В четвертом часу. Младший лейтенант Малинин.

- Повязки промокли. Сколько часов прошло?

- Четыре.

- И что, в себя не приходил?

- Не знаю, как до меня, но во время транспортировки нет, в себя не приходил. Периодически что-то бормочет. Все коман­дует: "Боевой расчет... залпом пли... Авиация, "мессеры" летят...". Некогда было, принесли, когда уже уходила машина.

Голова ватная, уплываю, прямо что-то на тебя наваливается. Доктор осматривает, задирает гимнастерку.

- Живот мягкий. Отследите как невропатолог. Не приходил в сознание более четырех часов.

- Глазные рефлексы отсутствуют, зрачок расширен, дерматоглифика по вялому типу. Кожные покровы тоже бледные. Контузия.

- Оперировать будем на месте. Он без сознания, обойдемся без наркоза. Повяз­ки намокли несильно, можно надеяться, что крови немного потерял, переливания не потребуется, а то у нас крови немного. Есть жар, нужно измерить температуру и в опе­рационную, нет ли мелких осколков.

- Ревизия раны. Необходимо побрить. Машенька, обрейте его наголо, осторожнее края, побрейте вокруг.

- Осторожнее. Он так и не приходил в сознание? Готовьте к операции. Несите, я сейчас приду. Ассистировать будет Акимов.

Руки моют на улице.

- Карболку. Опять эта холодная вода. У нас вообще бывает теплая вода? Чего там с титаном? Тогда грейте на керосинке.

Сестра доктору из кувшина поливает. Халат завязывается сзади.

- Перчатки.

Я на операционном столе в форме, даже сапог не сняли.

- Снимите сапоги.

Палатка оборудованная как операционная, предбанника нет. Один стол посередине. Интересно, стол металлический, склад­ной. Лампа на ножке типа торшера установлена сзади от меня. Хирург не доволен, что тень от правой руки, переставил.

Закрывают простынями, на голову простыню с окном. Рана рваная, края неровные, плохо побрито. Хирург сидит на металлическом крутящемся стуле. Врач-здоровячок. Сестра подтащи­ла столик слева с двумя полочками. Сверху лежат инс­тру­мен­ты, завернутые в рыжие от стерилизации салфетки. Простыни белые, халат у доктора очень белый, а у сестры застиранный.

- Фиксируйте голову.

Смотрит рану пока один, промокает, сочится сукровица. Выр­ван фрагмент ткани, видна оголенная черепушка.

- Сейчас промоем рану. Перекись. Ранение поверхностное, кости целы, а жирок наползет.

Обработка перекисью водорода.

- Тампон.

Врач держит в левой руке тампон, сестра льет перекись. В правой пинцет. Промокает, осматривает, расправляет участки ко­жи. Стягивает, фрагмент не закрывается.

- Дефект мягких тканей, потребуется аллопластика, лоскут возьмем с бедра. Подготовьте поле. Следите за пульсом.

Стягивают брюки.

- Он даже промывку не прошел.

- Обработайте бедро спиртом, йодом. Лоскут будет небольшим, берем тонкий слой эпидермиса.

- Да быстрее вы, у нас еще народа сегодня... Какой тяжелый день оказался.

- Волосы запутались. Ножницы, тампон. Подсачивается. Про­мокните, сушите.

- Клавочка, не так, осторожнее.

- Еще один мелкий осколочек. У нас магнита нет?

- Шовный материал, иглу. Давайте кетгут, здесь нежные ткани. Рваные края, как бы не было инфицирования. Присыпь­те стрептоцидом.

- Зажим, кетгут, игла. Прихватывайте конец. Подержите здесь. Не загораживайте свет, Аркадий Борисович.

- Ну вот и все в порядке.

- Устал, к вечеру большой поток раненых, многие требуют первичной обработки. Класть некуда. Еще много там сегодня?

- Последняя машина.

Лежу на травке. Хорошо, теплое время года. Ну вот и все в порядке.

- Да, не транспортабелен, но оставить его здесь я тоже не мо­гу. Надо отправлять по назначению, он должен попасть в нев­рологический госпиталь. Там ему окажут специализированную помощь. Здесь лежать негде. Аккуратно, будем эвакуировать. Ничего, молодой организм, справится. Скоро пойдет машина. Сколько у нас раненых?

- Набралось семь.

- Будем отправлять. Семен, малой скоростью. Один сопровождающий, нам здесь люди тоже нужны. Положите сопровождающие документы под голову.

...

Доставили по этапу в офицерский госпиталь, он уже в городе, где есть медицинский институт (звучало "под Лугой", по­том вертится "Смоленск"). Неврологическое отделение. Большая госпитальная палата размером с классную комнату, много рядов коек. Передо мной маячит фигура - рука в гипсе, у другого голова перебинтована. Я лежу на койке у стены, головой к стене, где-то в середине ряда. Обычные металлические кровати и тумбочки. Противоположная стена, в которой дверь, наполовину застекленная.

- Обезвозживание (дегидратация - звучит). Глюкоза внутривенно...

Голову поднять не могу. Вижу рядом молоденькую медсестру. Халатик спереди глухой, завязывается сзади, волосы пол­ностью убраны под косынку.

- Сестричка, что же со мной-то?

- Товарищ лейтенант, Вам нельзя разговаривать, Вы после тяжелой контузии.

- А где я?

- Вы в неврологическом госпитале.

- И чего со мной произошло? Я ничего не помню.

- И не мудрено, после контузии бывает ретроградная амнезия. Были долго без сознания. Думали, Вы не выкарабкаетесь. Осколочное ранение в голову. Само ранение не тяжелое, а вот контузия серьезная. Не надо сейчас напрягаться и вспоминать, это может усугубить Ваше состояние. Вам предписан строгий постельный режим, не вставать.

Слабость, сонливость, меня подташнивает, голова тяжелая, ватная, еле ворочается язык. Лежу весь размазанный. Голова гудит, звуки, как будто голова в котел засунута.

- Сестричка, дай мне попить, губы пересохли.

- Осторожненько, сейчас.

Голову приподнимать нельзя, из чашки неудобно. Простой беленький чайничек, пью из носика. Высокая подушка. Голова обмотана бинтом.

Тошнота усиливается, тело все затекло.

Взяла мою руку, щупает пульс.

- Вам лучше поспать, товарищ лейтенант.

...

Шманаются по палате ребята, духарят. Кто-то на костыле в гипсе. Почти у всех головы перебинтованы.

Валяюсь и валяюсь. Тело все затекло, вставать нельзя. Вообще мне здесь надоело, скучно, завидую ходячим. Читать нель­зя. Если тебе читают, то быстро устаешь, начинает болеть голова. И болит и тошнит.

Обход профессора. Докладывает ординатор:

- Лейтенант Малинин, доставлен пятого августа. Осколочное ранение мягких тканей головы. Контузия третьей степени.

- Ничего, молодец, живы будем, не помрем. Медикаментозное лечение. Обезболивающие прекратить, продолжайте внутривенно глюкозу и комплекс витаминов. Обезвозживание, кожа сухая. Желтизна склер. Периферические рефлексы вялые.

Стучит молоточком по рукам и ногам. Чертит на груди в разрезе рубашки чем-то острым.

- Дерматоглифика по вялому типу. Тоны глухие, частит, везикулярное дыхание, легкие чистые.

- Жить будем, молодой человек. На этот раз все обошлось. Вот Вас подлечим - и в строй. Первое время могут беспокоить головные боли, потом, органон молодой, сильный, справитесь. Жить будете, сражаться будете.

- Зрение и слух проверяли?

- Все в порядке. Зрение единица.

- Отлично.

...

- Ну что, молодой человек, скоро будем выписываться? К строевой службе годен, товарищ лейтенант. Еще повоюете. Фронтовыми граммами не увлекайтесь. Я бы Вам не рекомендовал.

- А курить можно?

- Курите, что с Вами сделаешь.

Я очень счастлив, что годен к строевой службе. Скорее бы из госпиталя.

...

Зима. В полушубках, мы тепло одеты. Окопы, блиндажи, землянки. В окопах дежурные, отдых в землянках. В тылу чело­веческие условия. Если квартируемся в поселках, то там овины. Офицеров приглашают в дома. Солдаты в более суровых условиях. Обязательно горячая пища. Котел может быть на бензиновом подогреве, а так костровое. На обед первое, второе, чай, хлебушек. Выдается ротными по количеству живых.

У ротного много писанины для статистики, представление живых, письма родственникам погибших. Есть всех адреса. Сержусь, бюрократия, отчетность, ру­ки в чернилах. Трудно пи­сать: зима, обогреться негде, в землянке холодно.

...

Бой. Вижу танки по полю. Мы бежим за танками. Взрывы. Слева наш танк подбит, загорелся. Танки перескакивают через окоп, мы врываемся в окоп противника. Я бежал с автоматом Калашникова. В окопе вижу себя с пистолетом. Озира­юсь: сле­ва мертвый, справа поднял руки, губы трясутся, молодой. Я ему связываю руки. Наши тут же. Мы взяли их окоп. Большое поле. Туда уходят флеши. Наши танки проскочили туда. Штаб брал кто-то другой.

Ничего страшного в этом нет. Ну свищут пули, ну взрывы. Бежишь в ажиотаже. Ура, вперед, за мной! Вперед на врага! Взять вражеские позиции!

...

Кормим вшей. Есть головные вши и платяные. Одежда сда­ется в санобработку. Есть подразделение санобработки. Форма выгоревшей выглядит и от этого. Девочки стирают. Банно-прачечный комбинат, связь, почта - они располагаются в тылу, в населенных пунктах. Приказы - не приносить беспокойства мирным жителям. Идем уже по бывшей занятой территории. Много разрушенных домов. Взяты города. В городе нам воевать сложнее, больше воюем на природе. В лесах борьбы нет, больше на открытых местах, где разворачиваются коммуникации.

Небольшой поселок, двухэтажное каменное здание школы, склад тоже каменный, остальные частные деревянные дома. Вывеска на немецком языке на двухэтажном разрушенном до­ме. Здесь был немецкий штаб. Наша артиллерия постаралась. Вхожу. Разбито все артиллерией. Бумаги разбросаны.

- Все собрать для архива.

Все сдается.

...

Вижу похороны. Пять могил, на них каски, масляной краской - Сомов Александр Тимофеевич, Фомин, Абуладзе, Тимчик и Тимошенко. Зима, могилы темные на белом снегу. Хороним их, они в шинели закутаны с головой. Ордена и медали сдали. (Если сейчас находим с медалями, то не похоронены. Награды сдаются для отправки родственникам.) Закапыва­ем. Дали салют автоматными очередями.

- Прощайте, товарищи.

Как часто это случается... Политрук, это входит в его задачи. Он понимает и не устраивает из этого политического мероприятия.

...

Сцена: поднимаю бойцов в атаку.

Ты убиваешь по необходимости. Нас заставили обстоятельства, необходимость защищать свою Родину. Я не хотел убивать. Я не хочу убивать. Я никогда не хотел убивать людей. Я не хочу! Фашисты нас вынудили убивать, мы не хотели, никто не хотел, даже Сталин, нас не готовили к этому. А то мы были бы как фашисты, но мы защищали нашу Родину. Они пришли на нашу землю. Они жгут и убивают советских людей. Это вра­ги. Или ты его, или он тебя. Это фашисты, грязные, злобные псы. Их надо убивать. Нас готовили не к завоеванию, мы знали, что нам придется защищать наш народ. По-другому не мог­ли, мы должны были остановить. Ценой своей жизни я должен остановить врага. Я готов к этому. Ценой своей жизни. Я готов защищать Родину, мир, жизнь мирную для всех. Не хочу войны, не хочу никаких войн на Земле. Мирная жизнь на Земле, никаких войн. Остановить войну, остановить войны на Земле. Нельзя убивать людей, никого нельзя убивать.

- Бей фашистского гада. Враг не пройдет. Очистим от них нашу территорию.

Красная армия начала наступление. Освобождаются города и селения. Мы перешли в контрнаступление. Затяжные бои.

- Вперед, в атаку!

Я выскакиваю на бруствер из окопа. В шинели. Очень гряз­но. Призываю, но понимаю, насколько трудно из укрытия... Пули свищут. Как трудно выйти из ук­рытия, бросить себя на эти пули. Все еще молодые. Всем бы еще жить да жить. Каждый день смотреть в лицо смерти. Война. Какое все бесчеловечное - мясорубка человеческих тел, человеческих судеб. Мясорубка с обеих сторон.

Мы должны взять эту высоту. Надо взять. Она небольшая, но укреплена мощно. Внизу дзот. Оттуда всполохи.

- Мы должны взять высоту, подавить огневую точку противника.

Атака захлебнулась, мы отступили на свои позиции, понеся большие потери. Враг не пройдет. Мы не прошли. Взять высоту. Ну как же ее взять-то? Огневая точка мощная, а перед ней поле голое.

Мы опять в траншее, смотрим в поле: лежат несколько наших трупов. Высота недалеко, но перед ней совершенно открытая местность.

- В лоб здесь не возьмешь, нужен обходной маневр. Кто пойдет? Есть добровольцы?

- Командир, я пойду.

- Благодарю Вас, Иванченко. Как Вы думаете, что можно сделать в этом положении?

- Я подберусь с тыла. Если сделать большую петлю, можно подобраться, забросать гранатами.

Связки из четырех противотанковых гранат. Он берет одну, другую, засовывает в вещмешок, перекидывает за спину.

В шинелях все. Грязь. Дождь пошел.

Мысль мелькнула, что у комбата есть дети, двое мальчишек. У меня никого нет, мне легче. Перед глазами семья - мама, сестричка, но о них не беспокоишься. Они живы. Отец жив. Пишут, что все хорошо, хорохорятся. Отец и мать работают. Мать сейчас формовщицей на отцовском заводе. Тяжелая работа в формовочном цехе. Сейчас уже лучше, пишут, Москва оживает. Праздничные салюты. "Мы гордимся вашими победами. Береги себя, Петенька. Мы все очень волнуемся за тебя. Как ты там, отошел ли от ранения?"

Их адрес: Москва, Б...ский пер., дом 34, кв. 18.

В руках у меня треугольничек, вижу на нем: полевая почта 34-283.

...

Строй. Идет награждение. Меня награждают первым моим орденом. Вручают орден в коробочке.

- Сразу давай привинтим.

...

Весна ранняя 44-го, слякоть. Поднимал в атаку, ранение в живот. Госпиталь.

...

Боль и холод в середине живота.

В синем халате с белым воротничком, щупленький, можно сказать, худющий. Перед первым ранением был пухлее. Светло-русые волосы отросли, должны подстричь. Пока расчесываю их пальцами. Очень доволен, что часто моют, можно принимать душ, когда хочешь. Мыло есть даже не хозяйственное. С сестричками мур-мур есть. Усики небольшие отрастил.

Исследование. Стройненький, 176 - измерили. Спирометрия 4800. Выжимаю правой кистью 48, левой 43.

- Так, хорошо. На головные боли не жалуетесь?

- Не жалуюсь.

На самом деле бывало, когда голова раскалывалась, но это можно скрыть.

- Была ли потеря сознания?

- Не было.

А на самом деле бывает, уплываю, и подташнивает, буквы расплываются, когда читаю, но никому не говорю об этом, жаловаться не принято.

- Жалоб нет, никогда ничего не болит, я всегда здоров, - на все отвечаю, хотя они есть. Я привык, умею держаться и терпеть любую боль. Ни в чем не призна­юсь, как партизан.

Мы идем партизанским краем, они нам помогают. Мы встречаемся с нашими героическими партизанами. Я всегда го­тов к защите нашего отечества, я всегда готов погибнуть за свою Родину. Только так мы могли победить, без этого настроя мы бы не победили. А кто, как не мы?! Даже такой ценой. Накачка идеалами была нужна. Мы готовы были гибнуть, сражаться, защищать. Кто, как не я? Готов на амбразуру, в любой бой. Готов. Я защищаю Родину.

...

Как бы извиняясь передо мной, товарищ полковник:

- Конечно, в разведку не за чинами ходят. Мы хотим рекомендовать Вас в разведроту. Не возражаете? Как здоровье?

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.