СВЯЗЬ СНОВИДНОЙ И ОБЪЕКТИВНОЙ РЕАЛЬНОСТИ

Язык непосредственного внутреннего чувствования-ощущения («язык нутра») – это в некотором роде «не-мысль». Трудно представить себе что-либо, что было бы в меньшей степени выразимо в языке мысли и подвластно диктату мысли, чем переживания-ощущения. Последнее обусловлено тем, что Эго предъявляет довольно жесткие требования к параметрам репрезентируемой и продуцируемой информации. Сущностное различие вышеупомянутых систем репрезентации («канал мысли» – «канал непосредственного чувства»), делает осознание глубинных внутренних переживаний весьма затруднительным. Вот почему так непросто в режиме гештальт-психотехник отслеживать непосредственные чувства, возникающие в теле человека в момент проживания им той или иной ситуации. Только самые отчетливые, самые ярко выраженные аспекты этого чувства-ощущения имеют наименования в языке мысли: радость, гнев, разочарование, печаль, тоска, раздражение, удовольствие и т.п. Тонкие чувства-ощущения – плохо осознаваемы и еще хуже выразимы. К ним будут относиться разного рода переживания движения энергии в физическом теле человека.

Вот как о своих открытиях в исследовании этого типа переживаний пишет Патриция Гарфилд, являющаяся одним из наиболее авторитетных специалистов в области исследования сновидений:

«Мое тело стало для меня учителем. По мере того как развивался процесс медитации, как воображение уступало место опыту, а представление о движущемся по каналам

– 166 –

потоке переходило в соответствующее ощущение, я делала множество открытий. Я всегда полагала, что термин «поток энергии» – метафора, подразумевающая жизненную силу вообще, а не что-то конкретное. Китайцы называли этот поток «ци», индусы – «прана», греки – рпеита, римляне – spiritus. Ядумала: если сосредоточиться на какой-то части своего тела, можно, наверное, ощутить тепло или понять по неким расплывчатым признакам, что эта материя «живая», – но не более того.

Благодаря открытию канала, описанному выше, я с изумлением обнаружила, что «поток энергии» существует в буквальном смысле. У него есть своя специфика. Его так же нельзя спутать ни с чем другим, как не спутаешь включенную лампу с выключенной. Когда мой язык принимает нужную для медитации позицию, я как бы втыкаю в розетку вилку электроприбора. Связь замыкается, и энергия в буквальном смысле начинает двигаться по моему телу. Она осязаема; она слышима; она почти что видима.

Я училась у себя самой. Ток упорно прокладывает себе дорогу, осваивая все новые закоулки и щели; у него есть собственный «разум». Как только я запускаю его по главным каналам (заднему и переднему), играющим роль центральной автострады, он сам начинает подсказывать мне, где можно свернуть в сторону – на большое шоссе или проселочную дорогу»[103].

Судя по всему, все эти вещи имеют самое непосредственное отношение к символике сновидений. В частности, Патриция Гарфилд, вслед за Успенским (и за многими другими, кто, в принципе, говорил о такой связи, начиная от древнекитайского трактата Мен Шу), полагает, что многие аспекты символики снов обусловлены именно переживаниями в теле. Но если раньше говорили о каких-то довольно грубых вещах (например, о том, что когда затекла нога, может присниться, что ты ступаешь по холодному снегу, если

– 167 –

заснуть на кушаке, то можно увидеть во сне змею и т.п.), то Патриция Гарфилд в силу особенностей своей практики демонстрирует более тонкие аспекты взаимосвязи символики снов с ощущениями в теле:

«Я, наконец, поняла, что осознанные сновидения последних нескольких лет были предвестниками потока, который сейчас протекает по моему бодрствующему телу. Неудивительно, что после осознанных снов я чувствовала себя обновленной: ведь когда ты находишься в состоянии осознанного сновидения, поток энергии циркулирует сам по себе. Сегодня я и в бодрствующем состоянии могу вызывать активизацию того же потока и – отчасти – управлять его обновляющей энергией. Неудивительно, что в осознанных сновидениях я ощущала зуд и слышала гудение. Это ток, передвигаясь внутри моего организма из одного места в другое, создавал ощущения покалывания и гудения – то в моих половых органах (и тогда во мне вспыхивала страсть), то в ногах (и тогда мне казалось, что я лечу), то в щеках (и тогда мне виделись водовороты и ветры), то в моем мозгу (и тогда я испытывала головокружительный экстаз), то на поверхности кожи (и мне грезился моросящий живительный дождь, проникающий во все поры), то вдоль центральной линии груди (и мне снилось, что я камнем устремляюсь с высоты на землю). Я уверена, что тот же самый поток, движение которого я ощущаю в состоянии медитации, естественным и беспрепятственным образом циркулирует во время наших обычных ночных снов. В состоянии осознанного сновидения мы обретаем способность слышать и ощущать его действие, а самые счастливые из нас научаются сохранять эту способность и при свете дня.

Наяву я испытываю те же ощущения, которые впервые испытала в своих осознанных снах. Например, когда очень мощный поток спускается вниз по моему горлу, «пришпиливая» кончик языка к небу и заставляя язык дрожать и вибрировать до самого корня, то иногда энергия «застревает» в выемке у основания шеи (там, где индуисты и буддисты

– 168 –

локализуют горловую чакру). Подобно большому крутящемуся комку, масса энергии втискивается в это место и не может прорваться наружу – из-за чего возникает ощущение удушья, как будто в горле что-то застряло (точно такое ощущение я испытала в сне «Рубиновая Птица»). Давление нарастает до тех пор, пока наконец ток не прорвется в грудь...

... Мои давние сны отражали те же физические ощущения, которые теперь рождались в моем теле. Значит, уже тогда, когда мне снились эти давние сны, в моем теле циркулировал энергетический поток.

По мере того, как я в бодрствующем состоянии все явственнее ощущаю энергетический поток, язык моих сновидений тоже проясняется. Во сне я танцую, кружусь и подпрыгиваю, исполняя балетные па, – а проснувшись, ощущаю, что «бурлящие ключи» в подошвах моих ног порождают неистовые вихреобразные потоки. Мне снится, что я ощупываю золотистый волосок, выросший у основания позвоночника, – а наутро я чувствую у себя в копчике покалывание. Перед тем, как я обнаружила, что ток циркулирует в устойчивом ритме между моей головой и тазобедренной полостью, мне приснился сон о сигарете, зажженной с обоих концов. С каждым сном язык моих сновидений становится более внятным. Я вижу, что «значение» моих снов, их символическое содержание – это поверхностный слой, накладывающийся на определенное физическое ощущение. Мои сны многослойны, но их основу образует движение энергетического потока. Теперь язык моих снов стал более прозрачным, и я понимаю почти все»[104].

Таким образом, можно сказать, что именно движение энергии: его особенности, интенсивность, места максимальной локализации и т.п., – является одним из важных источников сновидческих образов. То, что мы видим во сне, нередко репрезентирует особенности циркуляции нашей энергии. Поэтому верным можно считать прозрение древних о

– 169 –

том, что символы сновидений имеют диагностическое значение. Теперь мы можем понять, каким образом происходящее во сне репрезентирует состояние здоровья человека: образы сна соответствуют параметрам циркуляции энергии, и если в этом процессе есть проблемы, то, значит, на физиологическом уровне человек будет испытывать в этом месте те или иные трудности со здоровьем. Это и отразят символы снов.

Но верно также и другое: символы сновидений репрезентируют процессы в психике человека, так как и это тоже представимо в различных особенностях движения энергии, и именно поэтому верно, что возможна интерпретация сновидений как происходящего в психической жизни человека. Иными словами, традиция истолкования сновидений как выражения особенностей психической жизни человека, которая, возможно, наиболее полно представлена в психологии Юнга, а также в современных направлениях глубинной психологии, имеет под собой серьезные основания.

Итак, возвращаясь к вышесказанному, можно утверждать, что именно энергетические процессы, протекающие в человеческом теле, – это тот важнейший фактор, который обусловливает происходящее с ним не только наяву, но и в сновидении.

Код символов сновидений выстраивается по такой логике: особенности циркуляции внутреннего потока энергии определяют соответствующие им телесные ощущения. Параметры телесных ощущений вызывают вЬдение действий, образов, событий, в которых подобного рода телесные ощущения были бы органичны. Образными репрезентациями этого ряда и являются символы сновидений.

Все это верно, но вопрос в том, что причина, а что следствие? Иными словами, всегда ли специфические моменты движения энергии в теле сновидца вызывают соответствующие им образы-репрезентаты, или наоборот, характер происходящего во сне обусловливает специфические изменения в движениях потока? Ведь невозможно отрицать, что иной раз, проснувшись утром, человек ощущает себя не только не отдохнувшим и окрепшим, но, напротив, разбитым и больным.

– 170 –

И это особенно странно, если учесть, что сон – по всем параметрам – и по результатам исследований, и по свидетельствам авторитетных специалистов – целительная процедура. По крайней мере, лишение сна, как мы видели, губительно для организма.

В чем же дело? Если говорить коротко, то ситуация обстоит следующим образом: человек верит происходящему во сне. Значит, снящееся переживается в его теле так, как если бы происходило наяву, в объективной реальности. Но в таком случае все травматические переживания, которыми ночной сон не менее богат, чем дневная жизнь, находят воплощение в теле спящего.

Известно, что психотравмирующий материал вызывает блоки, зажимы, спазмы. Иными словами, разного рода нарушения в нормальном течении энергии. Но тогда именно конкретный «видео-, аудио-, кинестетический ряд» – причина особенностей динамики потоков энергии в теле человека.

Обратим внимание: даже в процитированном выше отрывке П.Гарфилд речь идет о ситуации, когда энергия скапливается в горле, пока не пройдет ниже. Но почему она там скапливается? По логике П.Гарфилд (и многих других авторов до нее) именно из-за ощущений в теле мы видим те или иные образы сна, в которые эти ощущения облекаются. Но откуда берутся эти телесные ощущения-чувствования, которые выражаются то в блокировке движения потока энергии в определенных частях тела, то в усилении потока?

В соответствии с телесно-ориентированными концепциями[105] все эти последствия как раз и являются результатом и выражением в теле человека психо-эмоциональных состояний, сопровождающих цепочки продуцируемых образов (будь то отражение реальных событий в дневной жизни человека, будь то интенсивное и полномасштабное проживание образных рядов сновидения). Вспомним такой феномен, как следующее за разрешением ситуации во сне

– 171 –

улучшение «дневной» жизни сновидца. Обычно за этим видят только психологическую составляющую, считая, что такое «ночное» разрешение ситуации дает человеку: а) уверенность в себе; б) актуализированный опыт решения проблемы, являвшийся ранее лишь потенциально возможным; в) изменение эмоционального состояния. Безусловно, все эти формы влияния валидны. Тем не менее, полагаю, ими не исчерпывается влияние мира сновидений на «дневную» реальность. Рассмотрим теперь негативные аспекты такого влияния, поскольку позитивные анализируются часто и отмечаются исследователями практически всегда.

Бывает, что именно после сна человек чувствует себя напуганным, встревоженным, нездоровым. Причем это ощущение нездоровья может быть совершенно реальным: ложился спать, все было хорошо, проснулся – «тут колет, там болит». Что же явилось причиной того, что – по всем проявлениям – человек травмировался тогда, когда должен был отдыхать и восстанавливать здоровье?

Здесь, как мне кажется, мы и видим подлинные, реальные основания того, почему в средневековье бытовало представление о «нежелательности» сна, да и в Новое время и теперь некоторые люди не жалуют сон. За что же? Аргументация может быть совершенно различной. Во времена активной веры в богов и демонов акцент делался на вредоносности снов из-за возможности насылания демонического (сатанинского) наваждения. Если говорить коротко, логика такова: «Не спи, – не увидишь ничего плохого, – не придется из-за этого страдать».

Протестантская этика (а также и вся культура, основанная на ней) делала акцент на «безделии» сновидца: это пустая и непродуктивная трата времени. Наиболее ярко, пожалуй, данная позиция представлена во взглядах великого изобретателя Эдисона. Даже свою миссию он видел в том, чтобы уменьшить «непродуктивную» трату времени на сон за счет искусственного продления светового дня. Как известно, Эдисон изобрел электрическую лампочку, которая, действительно,

– 172 –

не только сократила время, расходуемое человеком на сон, но сделала повседневной реальностью такие – ранее абсолютно невозможные и тяжело переносимые организмом человека – вещи, как двухсменная и трехсменная работа.

И, наконец, еще одно проявление боязни, недоверия к снам, представленное во всем богатстве традиции рассмотрения снов как некоторого опасного состояния, сродни тем или иным формам психических отклонений. Когда-то это были идеи о бесполезности и даже болезненности процесса сновидения (Бинц), о родстве сновидений и психозов (Ж.Бейарже, В.Гризингер, Моро де Тур и Мори Вольд). Но и в настоящее время «многие образованные и хорошо осведомленные люди считают сновидения чепухой, не заслуживающей внимания, а работу со сновидениями – даже опасной для умственного здоровья. Философ Эдвард Эрвинг замечает, что "вполне может оказаться, что анализ сновидений не только в клиническом отношении малоценен, но в действительности еще и вреден". Нобелевский лауреат Френсис Крик и ученый-невролог Грэм Митчисон утверждают, что "не стоит поощрять попытки вспоминать сновидения, поскольку воспоминания подобного рода могут способствовать сохранению типов мышления, которые лучше было бы забыть"»[106].

С чем связан такого рода скептицизм в отношении сновидений? Его истоки я усматриваю даже не в идеях подобия сновидных состояний и различных форм психических расстройств и не в том, что сновидение «может быть наслано», скажем так, недружественными силами. А в том, что любая работа, связанная с самопознанием, потенциально травматична и в некоторых аспектах опасна для психической и физической стабильности. «Просмотр сна» – это только на первый взгляд отдых и восстановление. По сути, это процесс не контролируемой человеком (за исключением чрезвычайно редких ситуаций осознанного сновидения) встречи с

– 173 –

миром своего бессознательного. Эта встреча может быть весьма неприятной. Человек, как существо, целостен: каков он в своих дневных оценках, решениях, реакциях, таков и в ночных. Но это значит, что все беды, трудности, конфликты бодрственной жизни, которые коренятся во внутренних диспозициях субъекта, в той или иной форме, в то или иное время появятся в его ночной жизни. И если днем он – в определенных пределах – способен контролировать происходящее, избегая травмирующих ситуаций и переживаний, ночью ему это сделать не удается. Он вынужден будет смотреть то, что покажет ему его бессознательное, то, что оно посчитает нужным ему показать. И единственная форма контроля, которая доступна человеку в этой ситуации, – бегство из сна, что каждый мог неоднократно пережить в собственном опыте.

Однако надо сказать, такое экстренное пробуждение не решает проблему, поскольку все травмы, которые сопровождали проживаемое во сне, вместе с их представленностью в теле в виде новых зажимов, блоков, обострений хронических процессов, человек уже получил. Поэтому, по сути, бегство из кошмара приносит лишь одно облегчение: «слава богу -это сон!», но все сопутствующее кошмару сопровождение в виде психоэмоциональных, психологических и физических состояний человек уже обрел.

Будет ли он после этого чувствовать себя отдохнувшим, удовлетворенным, физически окрепшим? Вряд ли. Это, на мой взгляд, и является подлинной причиной традиции глубинного недоверия к сновидению с ранних времен и до наших дней.

Можно ли что-то сделать с такой компонентой сновидческого опыта? Да, но это требует усилий и работы, а также знания определенных техник или хорошего чувствования своего внутреннего мира, хорошего контакта с телом.

Итак, наряду с генеративной обусловленностью (связью «по порождению») телесных состояний и сновидческих образов, существует и обратная зависимость: телесных и психоэмоциональных состояний от сновидческих образов.

– 174 –

Как же тогда быть с символикой? Что выражают, чем обусловлены символы сна, которые только породятспецифические корреляты потоков энергии?

Можно предположить такой вариант: они когда-то возникли как сопровождение телесных состояний (вариант: энергетических состояний в теле). А теперь они могут самостоятельно, вторично вызывать эти состояния, не будучи в данном конкретном сне ими обусловлены. И это, разумеется, возможный вариант. Более того, для обширного класса образов сновидений данного конкретного человека это так и будет. Проблема на самом деле в другом: существуют ли образы-символы, первичные по отношению к телесным (энергетическим) состояниям (первичные в том смысле, что у данного конкретного индивида никогда не было физических (телесных, энергетических) состояний, которыми они могли бы быть обусловлены)?

Глубокие исследователи феномена сновидений отмечают, что сны людей древних культур отличались не только некими внешними особенностями (допустим, отношением данной культуры к феномену сновидения, а также символикой), но и наличием такой составляющей сновидческого опыта, которая сейчас, в современной культуре, практически не представлена. Так автор замечательного и глубокого исследования об иррациональном начале в греческой традиции Е.Р Доддс пишет о том, что видения сейчас практически не представлены, живое переживание религиозного опыта в сновидении тоже. И делает вывод: «различия между древнегреческим и современным отношением к снам могут отражать не только различные способы интерпретации одной и той же разновидности опыта, но и существенные расхождения в характере самого опыта»[107].

В древности подобного рода переживания были довольно распространены и не вызывали удивления в обществе. Сейчас же тот, кто переживает такие видения, будет очень

– 175 –

рисковать, если надумает поведать о них окружающим. Здесь грань, отделяющая сновидения от шизофрении, действительно очень зыбкая.

Но почему сейчас это так, а раньше было по-другому? Возможно, дело в том, что сейчас такие формы переживаний, действительно, сильно смещены к полюсу болезненного патологического процесса (состояния). А раньше, вероятно, они по какой-то причине были достаточно привычными, не столь уж неординарными, в силу чего рассматривались сообществом как выдающиеся или исключительные, но не предполагающие нездоровья их реципиента (все-таки считалось, что такого рода сны насылались на человека богами или демонами). Специалисты в области исследования храмовых записей из Эпидавра Вайнрайх, Херцог и Эдельстайн полагают, что в них речь идет о подлинном религиозном характере опыта, пережитого теми, кто оставил эти следы в храмовых записях.

Так, Херцог считает, что отчасти эти записи основаны на подлинных вотивных табличках, посвящаемых храму отдельными пациентами. Отчасти же они принадлежат старой храмовой традиции, включавшей чудесные истории, почерпнутые из многих источников. Эдельстайн полагает, что записи являются, в некотором смысле, благочестивой фиксацией подлинного опыта пациентов.

Доддс в связи с этим отмечает: «Ясно, что узнать, как было на самом деле, в данном случае вряд ли возможно. Но концепция сна или видения, связанного со всей системой культуры, возможно, приблизит нас к пониманию возникновения таких документов, как храмовые записи из Эпидавра. Описанный опыт отражает систему верований, которые разделял не только тот, кому снился сон, но и все его окружение. Форма опыта определялась этими верованиями и, в свою очередь, подтверждала их справедливость. В результате данный опыт со временем становился все более и более стилизованным. Как заметил много лет назад Тэйлор, "перед нами порочный круг: во что спящий верит, то он и видит, а что он видит – в то он и верит"»[108].

– 176 –

Так почему же тогда этот опыт сновидений был хотя и исключительным, но ценным, нормальным, теперь же он с высокой долей вероятности патологичен? Наверное, ответы могут быть разными. Рискну предложить следующий. Человек того времени по параметрам своего взаимодействия с миром (и внешним, и внутренним) находился ближе к стадии реликтового мировосприятия, чем современный. Иными словами, контакт со своим внутренним миром был у него более полным. Соответственно, непосредственный опыт чувствования-ощущения происходящего был шире, чем у современного человека. Поэтому индивидуальные реальности людей того времени отличались от индивидуальных реальностей наших современников тем, что в них при нормальных условиях были представимы те «заигрывания» мира, о которых говорит Минделл, как о первопричине телесных симптомов человека и его сновидческого опыта. Сейчас люди малочувствительны к ним. Или, говоря точнее, в целом менее чувствительны к таким едва уловимым проявлениям мира Сновидения: и в силу логики эволюции человека, и потому, что его репрезентативные системы сильно перегружены в направлении мыслительных стратегий (одной из форм проявления которых являются принципы рационального восприятия мира). Мы не видим и не воспринимаем многое не только потому, что вообще не очень отчетливо ощущаем информацию, поступающую по каналу «непосредственное чувство», но и потому, что знаем, что «ничего такого» нет и быть не может.

Это и есть то базовое ограничение, которое делает практически невозможным при нормальных условиях восприятие подобного рода «заигрываний» мира. Так и оказывается, что в индивидуальных реальностях большинства современных людей при нормальных условиях нет подобного опыта. И, напротив, разного рода сенситивы имеют такую или подобную информацию. Но вспомним, как охарактеризовала М.-Л. фон Франц одну женщину: «Ей грозит перспектива стать ясновидящей, с неизбежной в таких случаях долей безумия» [109]

– 177 –

В условиях современного общества в структуре индивидуальных реальностей людей технократической культуры подобного рода опыт, действительно, оказывается в стандартных ситуациях при нормальных условиях не представлен. Так что существует, по крайней мере, одна сфера психических содержаний, которые, судя по всему, не имеют «внутренней подложки» в виде энергетических процессов, которые могли бы обусловить возникновение сновидческих символов, их репрезентирующих. Ближе всего к ним архетипические фигуры, которые выделял Юнг: Мудрый Старец, Старая Женщина. Могут сниться боги, ангелы, хотя, наверное, не часто. Но переживание сна как живого присутствия такой фигуры для нашего времени не характерно. Тогда как, например, Аристид Элий испытал, по собственному признанию, личное присутствие божества и описал это состояние в следующих выражениях: «Казалось, меня кто-то коснулся, и я понял, что Он присутствует здесь сам. То был ни сон и ни бодрствование. Хотелось открыть глаза, но было боязно – вдруг он сразу исчезнет. Я слушал и внимал, то ли наяву, то ли во сне. Наконец, не выдержав, я дал волю чувствам: я зарыдал и почувствовал себя счастливым. Сердце мое вознеслось высоко, но в нем не было и капли тщеславия. Разве способен человек выразить словами это состояние? Но всякий, кто испытал его, поймет, о чем я говорю»[110].

Иными словами, для современной культуры, по сравнению с прошлым, не характерен этот компонент живой, непосредственной веры в актуальное присутствие такой фигуры. И я думаю, здесь дело не только в специфике повседневного бодрственного опыта человека, не только в изменении параметров индивидуальной реальности, но и в действительно ином (на сегодняшний день) отношении человека с миром.

Человек и мир образуют пару, диаду. Когда меняется один компонент, меняется и другой, при этом изменение происходит по монаде «инь – ян»: нарастание одной

– 178 –

составляющей сопровождается убыванием другой. В данном случае увеличение активности человека в его осваивающей (по отношению к миру) деятельности может сопровождаться уменьшением активности мира по отношению к человеку. Поэтому вполне может быть, что человек не видит, не ощущает тех форм «заигрывания», которые воспринимались древними, не только потому, что плохо и мало их вообще ощущает, и не только потому, что считает, что здесь и ощущать нечего, но и потому, что их и в самом деле не стало: человек в своей осваивающей деятельности и так слишком активен. (Может быть, осознание именно этого глубинного аспекта взаимодействий человека и мира лежит в основе рекомендации духовных практик увеличить в своей жизни представленность созерцания.)

Вернемся к вопросу обусловленности символики сновидений: итак, у человека в настоящее время действительно имеется сфера символов, за которыми в его непосредственном ощущении-чувствовании ничто не стоит и которые, таким образом, не могут быть производны ни от телесных состояний, ни от внутренних энергетических процессов. Но тогда как же они возникают? Выражением чего являются?

Возможно, сейчас они приходят к человеку очень сложными опосредованными путями: через наши идеальные миры, через мир фантазий человека. Логика здесь такая: если человек – это образ, возникающий в Сновидении Создателя, то, вероятно, не единственный. Встречаются и такие, которые имеют статус фантазий. Они в нашем мире могли бы быть представлены как духи, феи, боги и богини. И это, вероятно, единственное, что осталось от мира, присутствие которого древние имели в живом ощущении: он с ними «заигрывал» и они это распознавали. С нами он не «заигрывает». Поэтому мы его – в непосредственном чувстве – не знаем (и совершенно справедливо!). Но миры, где человек является творцом, миры его сновидений, его фантазий, будучи созданы, развиваются по собственным законам. И поскольку в их основе скорее интуитивное чувство-ощущение, чем

– 179 –

рациональная мысль, они не подпадают под действие законов рациональности, а также стандартизованных норм и оценок современной культуры («хорошо – плохо», «разрешено – запрещено» и т.п.). Это значит, что в них ограниченно действует принцип непротиворечивости и менее активно представлено янское, наступательное начало. Поэтому вполне возможно, что в индивидуальной реальности современного человека мир «заигрывает» не с ним самим, а с его фантазиями, с его воображением. В результате соответствующие взаимодействия и будут человеком восприниматься-ощущаться как фантастические, придуманные, им самим созданные. Но тогда символы сновидений, которые по упомянутым выше причинам не имеют (действительно не имеют) предваряющей представленности в непосредственных переживаниях-ощущениях современного человека, производны от миров его фантазий, от созданных им идеальных миров, где он – творец-созидатель.

В связи с анализом логики обусловливания в символах сновидений (имея в виду и энергетический аспект процессов) можно сделать еще одно уточнение. Представители традиционных культур верят, что происходящее во сне реально. Так ли они наивны? На мой взгляд, у такого «детского» представления есть определенные основания, потому что физическое тело человека действительно переживает образы сновидения как реальные события. Иными словами, физически для человека и в самом деле сновидная реальность во многих своих компонентах совпадает с объективной. Известно, что мышцы во сне получают от головного мозга практически ту же импульсацию, которую они получали бы днем в результате подлинного опыта проживания снящейся ситуации. Единственное отличие – заблокирована реализация действий, но энергетические процессы протекают так, как если бы происходящее во сне совершалось наяву. Тогда получается, что в некотором смысле оно и в самом деле реально, а именно: снящееся обладает качеством подлинности для тела человека именно в плане реальности энергетических коррелятов происходящего в сновидении.

– 180 –

Таким образом, можно сказать, что сновидный и объективный миры связаны через энергетическое обеспечение процессов. Это означает, что для того чтобы нечто было для человека реальным, не обязательно, чтобы оно происходило в объективной действительности. Достаточно, чтобы оно имело энергетическую репрезентацию, соответствующую энергетической репрезентации реальных процессов. Это будет означать, что человек верит в происходящее. Но тогда, в некотором роде, это и в самом деле становится для него физически реальным (данное событие получает реализацию в физическом мире, как представленное в теле человека). Именно так фантазии обретают представленность в физическом мире через выражение в энергетических динамиках человеческого тела.

– 181 –

Память можно понимать как целенаправленное отыскание прежних следов в результате чего-то вроде рейда по закоулкам сознания. А можно как совершенно спонтанный, непроизвольный, ненасильственный пр оцесс свободного всплывания прежних, ранее не актуализировавшихся содержаний в связи с изменением состояния сознания. Т.е. вспоминание можно представить и как усиленный поиск утраченного (забытого), и как совершенно простой, легкий, практически автоматический процесс оживления прежних следов при изменении состояния сознания.

В отношении следов, полученных в другом состоянии сознания, метод усиленного вспоминания мало что дает по одной простой причине: содержания, являющиеся объектом поиска, размещены на других уровнях личности (пластах психики) человека. Это – все равно, что пытаться, находясь на одном этаже здания, отыскать некий предмет, помещенный на другом этаже здания, не пользуясь при этом ни лестницей, ни лифтом, чтобы попасть на тот этаж. Такой лестницей-лифтом для случаев памяти будет изменение модуса сознания с того, который характерен для нынешнего состояния человека (обычно бодрственное, сфокусированное), на то (или близкое к тому), в котором соответствующий след сформировался.

Почему человек не помнит (или помнит с трудом) многие ситуации детских психотравм? Мы считаем, что потому, что с такими воспоминаниями связаны боль и страдания. Это

– 182 –

правда. Но не вся. Дело в том, что эти следы получены в другом состоянии сознания, детском. Так что здесь действуют сразу два осложняющих фактора: сопутствовавшая боль и иное состояние сознания. При попытке оживления подобного следа человек снова переживет те драматические эффекты, которые возникли у него в момент получения переживания (психотравмы). Например, тошнота, рвота, температура, головная боль, боль в теле, в суставах, в горле, шум в голове, сердцебиение, спазмы в мышцах и внутренних органах и т.п. Это произойдет потому, что вспоминание сопряжено с возвращением тогдашнего состояния сознания, а вместе с ним восстановятся и сопутствовавшие проявления на всех уровнях организма.

Так почему же человек не помнит снов? Потому что состояние бодрственного сознания сильно отличается от состояния сновидноизмененного сознания, и чем больше такое отличие у данного конкретного человека, тем меньше он будет способен к легкому (спонтанному) вспоминанию сновидений или к удержанию их в памяти. Приемы, которые обычно при этом рекомендуют специалисты: продолжать некоторое время лежать спокойно и расслабленно, просто выжидая; попытаться припомнить последний эпизод сновидения и от него ненасильственно продвигаться к более ранним (предшествовавшим) моментам; удерживать перед глазами какую-то запомнившуюся деталь сновидения, какой бы незначительной она ни была (или ни казалась), и просто наблюдать за тем, что будет всплывать перед внутренним взором, и др., – вплоть до чисто физических: если не удается вспомнить ничего, лежа на боку или на спине, попробовать повернуться на другой бок или на живот (возможно, при этом тело человека примет такое положение, которое облегчит вспоминание) и т.п.

Это очень хорошие и совершенно правильные рекомендации. Но если попробовать им следовать, то очень скоро обнаружится следующее обескураживающее обстоятельство: иногда сон вспоминается практически самостоятельно (или

– 183 –

вообще при пробуждении помнится), а иногда, как ни старайся, какие техники ни применяй, ничего добиться не удается. Причем лично я ощущала эту ситуацию следующим образом. Когда ты предрасположен вспомнить сон, эта практика (эти приемы) помогает улучшить качество воспоминания, сделать его богаче и полнее. Если же человек не предрасположен, никакие техники не помогают.

Для меня оставалось неясным: если техники работают (а иногда они работают, в этом нет сомнения), то почему они работают не всегда? Какой более мощный фактор вклинивается в ситуацию, блокируя эффективность техник, в принципе, дееспособных? Конечно, можно сказать, что это внутреннее нежелание или неготовность (допустим, человек на уровне сознания ставит задачу расшифровки сновидения, а на бессознательном противится этому). Это будет правильный ответ, но он мало что проясняет: непосредственного доступа к бессознательному мы не имеем. Средств прямого воздействия тоже: если бы это было не так, осознанного желания – целеполагания хватило бы, чтобы бессознательное делало то, что ему приказывает сознание. Но так не происходит. Хорошо известно, что скорее бессознательное управляет работой сознания, за исключением тех случаев, когда осуществляется вмешательство воли.

Итак, попытка оказать волевое давление на бессознательное – особенно при усилии восстановить утраченное сновидение – не только не приносит положительных результатов, но вообще обрекает ситуацию на неудачу. Учитывая вышеизложенное представление о зависимости вспоминания от состояния сознания, в котором соответствующий след заложился, можно сказать, что сновидение не помнится при пробуждении (или быстро ускользает), потому что состояния сознания в бодрствовании и во сне сильно различаются. И здесь вступают в силу те же принципы, что и с памятью: ранние детские впечатления не помнятся не столько потому, что это было давно или травмирующе (ведь они не всегда были таковы, но все равно не помнятся), сколько потому,

– 184 –

что состояние сознания стало совсем другим. Человек оказался на другом уровне (слое) психики, и без специальных средств («лифт – лестница») туда не попасть. Все это означает только одно: для вспоминания информации из другого пласта психики, который характеризуется иным состоянием сознания (именно состоянием сознания, а не знанием и не опытом), необходимо вернуться в состояние сознания, переживавшееся в тот момент, когда данное впечатление закладывалось.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: