СИСТЕМЫ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ И КОДИРОВАНИЯ ИНФОРМАЦИИ 7 глава

Таким образом, можно заметить, что в основании идеи существования глубинной реальности, проявляющейся в телесных симптомах человека, в явлениях материального мира, а также в сновидениях, лежит нечто общее, что в разных традициях именуется по-разному.

К этой же идее значимого, виртуального, слабо выразимого опыта приходят исследователи сновидений, работающие в рамках различных психоаналитических направлений и традиций.

– 101 –

2.4. Сны и творчество

На протяжении многих веков творческий потенциал сновидений обычно связывали с занятиями искусством: литературой, живописью, музыкой. Однако и в плане научных открытий роль сновидений нельзя недооценивать. Так, Фридрих Кекуле долго ломал голову над химической загадкой – молекулярным строением бензола. Ответ был найден однажды вечером, когда он задремал у камина. (В 1890 году он сам рассказал об этом на заседании Немецкого Химического Общества.) Ему привиделись атомы, складывавшиеся в длинные цепи, которые извивались, как змеи. На глазах Кекуле одна из таких змей укусила себя за хвост. Он проснулся в восторге: благодаря сну он понял, что молекулы бензола являются углеродным кольцом. Это прозрение вызвало революцию в химии. Оно было названо «самым блестящим предвидением в области органической химии», и принесло ему Нобелевскую премию[65].

Еще пример: в начале своей карьеры немецкий ученый Отто Леви предположил, что нервные импульсы могут передаваться химическим путем. Ему не удалось доказать эту гипотезу экспериментально, и на восемнадцать лет он забыл о ней. Однажды он проснулся среди ночи после сновидения, в котором увидел способ опытной проверки давнего предположения. Леви торопливо нацарапал основные идеи эксперимента, снова лег спать и заснул. Проснувшись утром, он с огорчением обнаружил, что не может разобрать собственные каракули. Однако его источник сновидений оказался удивительно великодушным. На следующую ночь Леви снова увидел во сне тот эксперимент. На сей раз он не поленился отправиться в лабораторию в три часа ночи и, следуя приснившимся рекомендациям, провести опыт на сердце лягушки. Этот эксперимент стал началом большого открытия, за которое Леви получил Нобелевскую премию[66].

– 102 –

Русский химик Дмитрий Менделеев говорил, что открытие периодической системы химических элементов приснилось ему. Однажды он лег спать чрезвычайно уставшим после очередной безуспешной попытки систематизировать элементы. Впоследствии он сообщал: «Во сне я увидел, как элементы сами становятся на нужные места, образуя при этом таблицу. Проснувшись, я незамедлительно записал ее на листке бумаги. Исправление потребовалось потом только в одном месте»[67].

В 1893 году антрополог Герман Хилпрехт пытался расшифровать надпись на двух небольших осколках агата, предполагая, что прежде они находились в перстнях вавилонского вельможи. На осколках были клинописные знаки, относившиеся к касситскому периоду Вавилона. Уже за полночь усталый и измученный Хилпрехт уснул и увидел во сне вавилонского жреца, который и объяснил ему, каким образом соединить осколки вместе, доказывая тем самым их принадлежность к одной и той же цилиндрической печати с текстом молитвы. Проснувшись, Хилпрехт последовал полученному во сне наставлению, и ему действительно удалось получить осмысленный текст и сделать перевод. (Здесь мы видим еще одну творческую функцию сновидения: иной раз оно создает и вводит в творческий процесс живой образ помощника.)

Еще один интересный пример. В середине XIX века Элиас Хоу работал над созданием машины, которая могла бы сшивать два куска ткани. Он пробовал одну конструкцию за другой, но у него ничего не получалось. Однажды, заснув за работой, Хоу увидел кошмарный сон: жестокие африканские воины преследовали его и, в конце концов, поймали, связали и проткнули своими копьями. Несмотря на ужас, он обратил внимание на одну странность, связанную с копья

– 103 –

ми: в наконечниках были проделаны овальные отверстия. Проснувшись, он сообразил, что нашел решение проблемы: ушко можно разместить на кончике швейной иглы. Так появились современные швейные машины, и промышленная революция получила мощный импульс[68].

Многие композиторы признавались в том, что идеи своих лучших творений они почерпнули из снов. Так, Бетховен сочинил во сне канон. Тартини услышал однажды, как «дьявол» играл прекрасную сонату для скрипки. Проснувшись, композитор сделал все возможное, чтобы восстановить услышанное. Вагнер рассказывал, что услышал «Тристана и Изольду» во сне.

Судя по всему, самое продуктивное время для творческих озарений – это сумеречная зона, именуемая «дремотой», а также период сна со сновидением. Многие творцы, стараясь избежать погружения в глубокий сон, придумывали разные хитрости для того, чтобы сохранить это неотчетливое состояние между бодрствованием и сном. Например, Роберт Льюис Стивенсон, находясь в полудреме, поднимал одну руку вверх, чтобы не заснуть глубоко. У Сальвадора Дали была привычка дремать с монеткой или мелким предметом в руках. Если он засыпал, то предмет падал, и Дали просыпался.

Эйнштейн не раз признавался, что придумал теорию относительности в таком же сумеречном промежуточном состоянии. В частности, на вопрос о том, когда и где у него впервые возникла идея теории относительности, он ответил, что не может вспомнить более ранних ассоциаций, чем сон, увиденный им в юности. Во сне он ехал на санях. Сани разгонялись, двигаясь все быстрее и быстрее, покуда не достигли скорости света. И тогда звезды начали искажаться, превращаясь в удивительные узоры поразительных цветов, ослепляя его красотой и мощью своего превращения. Во многих отношениях, заключил он, всю его последующую научную карьеру можно рассматривать как дальнейшее размышление над этим сновидением.

– 104 –

Кекуле, совершивший открытие бензольного кольца во сне, также советовал своим коллегам: «Джентльмены, давайте учиться видеть сны!»

Эти эмпирические данные о существовании взаимосвязи между сновидением и творчеством подтверждаются также экспериментально.

В частности, Майкл В.Барриос и Джером Л.Сингер опросили 48 человек об испытываемых ими творческих затруднениях, длившихся в течение трех и более месяцев. Проблемы этих людей были связаны с завершением литературных или живописных произведений, с реализацией профессиональных проектов, с решением научных или технических задач. Участники эксперимента прошли тестирование и были разделены на четыре группы по 12 человек. Для каждой из групп случайным образом выбирался один из четырех вариантов проведения эксперимента.

Испытуемым из группы «фантазирование наяву» предлагалось десять упражнений на управляемое воображение, а затем они последовательно создавали три воображаемых сюжета, имеющих отношение к их творческой деятельности. Испытуемые из группы «гипнотические сновидения» (им внушалось, что ночью они увидят сон, где будет содержаться решение их проблемы) последовательно продуцировали три гипнотических сновидения, касавшихся их творческих проблем. Испытуемым из группы «рационального обсуждения» давались инструкции по решению их проблем с опорой на рационально-познавательные усилия мысли. Они проходили весьма концентрированную логическую обкатку их творческих проектов. В ходе обсуждения полностью исключались любые отвлекающие и «не относящиеся к делу» соображения. И, наконец, испытуемые контрольной группы просто косвенным образом поощрялись к обсуждению своих творческих планов.

Результаты эксперимента показали, что «состояния „фантазирования наяву" и „гипнотического сновидения" более всего способствуют снятию блокировки с творческого

– 105 –

процесса. Когда были изучены данные психологического тестирования, то выяснилось, что люди, умеющие управлять своим вниманием и обладающие низким уровнем негативных грез (включающих в себя фантазии вины и враждебности), оказались более других участников способны продемонстрировать положительные сдвиги... Иными словами, обе техники, связанные с образными представлениями, оказались наиболее успешными. Именно образность является тем, что приводит к творческому прорыву в сновидениях. Некоторые фильмы Ингмара Бергмана вдохновлены образами его сновидений. У Уильяма Стайрона идея романа «Софи делает выбор» появилась в сновидении... В XIX столетии сэр Френсис Гальтон, занимаясь изучением образов, установил, что иногда формирование абстрактных теоретических концепций сопровождается цветовыми сочетаниями или пространственными построениями. Теоретические концепции зачастую оформляются в зрительные построения, располагающиеся как бы в пустом пространстве. Альберт Эйнштейн заметил как-то: «Слова обычного языка, сказанные или написанные, видимо, не играют никакой роли в моем мыслительном процессе» (Einstein, 1952). Судя по всему, для него важными реалиями были зрительные либо кинестетические образы, которые можно было комбинировать и воспроизводить по желанию»[69].

М.Е.Майе разослал специальные анкеты 80 математикам с вопросом о том, какую роль сыграли сновидения в решении ими творческих проблем. Четверо непосредственно изложили сновидения, приведшие к решению математических задач. 8 человек ответили, что правильный вариант решения начинался со сновидения. 15 математиков сообщили, что им доводилось просыпаться с полным или частичным решением проблемы, хотя они и не помнили конкретного сновидения. Еще 22 человека отметили, что они

– 106 –

осознают важность интуиции в решении математических задач, хотя и не помнят специфических сновидений, связанных с их проблемами[70].

Многие писатели, художники, композиторы зачастую преднамеренно используют в своей работе сюжеты и образы сновидений. Еще большее число людей утверждает, что своими научными, техническими, спортивными или художественными достижениями они обязаны сновидениям, которые им удалось увидеть и к месту вспомнить.

– 107 –

ГЛАВА 3.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ АНАЛИЗА ФЕНОМЕНА СНОВИДЕНИЯ[71]

Человек изучается целым рядом различных дисциплин. В результате накапливается множество данных, сформулированных на разных языках и относящихся к разным аспектам его жизнедеятельности. Эти данные говорят, вроде бы, об одной и той же реальности – человеке, тем не менее производят впечатление слабо между собой увязанных и не дающих удовлетворительной общей картины. Здесь и язык биохимических процессов, и молекулярных, и физических, и энергетических, и психоэмоциональных, и духовных. Исследователь теряется в таком многообразии неупорядоченных, неструктурированных фрагментов знания. Ясно, что все они имеют отношение к общему феномену, но как соотносятся между собой, какие общие закономерности высвечивают – далеко не всегда понятно. Путаница, на мой взгляд, приводит к тому, что зачастую мы не воспринимаем как взаимосвязанные те вещи, которые в принципе описывают один и тот же феномен, но на разных уровнях и разными средствами. А иной раз наоборот: мы не воспринимаем как различающиеся те вещи, которые в нашей категориальной сетке привязаны к одному и тому же феномену, тогда как на самом деле они имеют отношение к разным его пластам. В результате анализировать более или менее сложные вопросы на такой методологической основе становится практически невозможно.

– 108 –

Чтобы продолжить исследование феномена сновидения, я предлагаю приложить некие дополнительные – логико-методологические – усилия, позволяющие отнести все многообразие информации и всю логику рассмотрения к разным уровням (пластам) организации такой реальности, как «человек».

3.1. Разные уровни человека

Как известно, наш организм формируется в период внутриутробного развития. В это время в нем существуют отдельные системы, которые определенным образом координируют свою деятельность, в частности, используя возможности нервной системы и мозга взаимодействовать с остальными органами, получая от них информацию и направляя ее к ним. И до рождения человека это единственный срез, план взаимодействия организма со своими подсистемами. Однако после рождения добавляется еще один уровень общности: организм как самостоятельно действующая в мире новая единица. Поэтому можно говорить об общности в двух смыслах: общее – как новая сущность и общее как совокупность подсистем.

Вместе с тем, общность – это не только какой-то более высокий уровень, чем то, что входит в нее, но и новые возможности самостоятельно действовать в мире. Значит, важно разделить две характеристики: 1) разные уровни общности и 2) разная степень самостоятельности. И если с точки зрения первого параметра, можно выделить два уровня: организм, как совокупность своих субсистем и субсистемы, составляющие организм, то с точки зрения второго можно говорить об общем как совокупности подсистем и общем как новой самостоятельно действующей сущности.

Тогда, фактически, имеем следующие уровни анализа организма, для которых будут действовать свои связи и закономерности: а) субсистемы, составляющие организм, и

– 109 –

б) организм как совокупность субсистем. При этом б) может жить в двух режимах: 1) как множество, состоящее из частей, и 2) как новое целое.

Иначе говоря, высвечиваются три ракурса рассмотрения происходящего в организме: 1) на уровне отдельных систем, входящих в него, 2) на уровне организма как совокупности составляющих его систем и 3) на уровне организма как нового целого.

Как видим, предлагаемое разграничение достаточно сложно описывается и воспринимается даже в том случае, если само является предметом рассмотрения. Тем более сложно отследить эти аспекты анализа реальности «человек», если конкретным объектом рассмотрения выступает какой-либо частный вопрос. И не надо давать сбивать себя тому обстоятельству, что во всех этих случаях речь идет о человеке. Очень важно, какой пласт рассмотрения мы выбираем, т.к. у каждого из них – свои возможности, свои потребности, свои законы оперирования и свои уровни принятия решений.

Обычно, когда мы анализируем происходящее в человеке, мы смешиваем все эти пласты информации и подчас пытаемся говорить о процессах, происходящих в организме как совокупности субсистем, как о процессах в рамках организма как целого. Причина такого положения вещей, как мне кажется, в следующем.

В мироощущении современного человека технократической культуры его я соотнесено с ним как с целым, собственный же внутренний мир для него – это нечто такое, что лишь служит целому, обеспечивает выполнение им его функций. Такое представление находит отражение не только в самоощущении, но и в теоретическом видении отношений человека с миром: и внешним, и внутренним. Например, хотя мы признаем за нашим организмом определенные собственные функции (пищеварение, выделение, дыхание, обменные процессы и т.п.), мы их рассматриваем с точки зрения целого: что при этом происходит такого, что помогает намжить,

– 110 –

обеспечивает нашу жизнедеятельность? Нам не приходит в голову взглянуть на жизнь организма так, как если бы совершающееся в нем как в совокупности систем и в каждой отдельной субсистеме, было историей и логикой жизни его как отдельного самостоятельного существа. А почему? Ведь если мы воспринимаем свою жизнь в мире как жизнь относительно независимого существа, имеющего свои цели и задачи и реализующего их в своем поведении, то и жизнь нашего организма может быть представлена как подобная же история побед и поражений, поисков благоприятного и избеганий неблагоприятного и т.п. Для этого всего лишь надо сдвинуть фокус рассмотрения: поместить его не в целое, а в организм как совокупность систем или даже в отдельную систему. И тогда мы увидим, что все, происходящее на тех уровнях, – это тоже жизнь, в которой есть и подчинение законам, за рамки которых система не может выйти, и установление взаимовыгодных (взаимоприемлемых) или конфликтных отношений с другими, и попытки обеспечения наилучших условий для собственного функционирования, и жертвование собой ради интересов целого, и игнорирование интересов системы в случае, если собственное положение оказывается трудно выносимым и т.п. Рассмотрение всех этих процессов только с позиции целого -что это дает мне, как целому, – не единственная возможность. Не все в нашем организме совершается ради нас и с целью обеспечить нас чем-то. Основная жизнь нашего организма, нашего внутреннего (физически) мира происходит ради него самого. Но поскольку он сам – это и есть мы, то понятно, что все, осуществленное ради него, будет осуществлено и ради нас. Однако акценты надо расставить правильно: это иллюзия целого, что все внутри совершается ради него. Внутренняя жизнь тела осуществляется, преимущественно, ради него самого, и уж только тем самым, для нас, как целого.

Поясню: человек живет в мире, удовлетворяя собственные нужды, потребности, желания. Но ведь он, кроме того, что является относительно независимой единицей, еще и член социума, и природный объект. Поэтому все, что он делает для себя, в соответствии со своими побуждениями и потребностями,

– 111 –

как-то отзовется в мире и в социуме, в который он непосредственно включен. Однако это не значит, что субъект предпринимает каждое свое действие ради того, чтобы что-то сделать для социума и для природы. Так же и с нашим внутренним (физически) миром: в наших системах идет собственная жизнь, развивающаяся по собственным законам и реализующая собственные интересы. То, что все эти изменения и процессы представлены и на уровне целого (отзываются в целом) не значит, что они осуществлены ради целого и должны рассматриваться только с точки зрения целого.

Итак, во всех случаях речь идет об объединенном субстрате, об организме, но в первом – с точки зрения происходящего в его субсистемах, во втором, с точки зрения происходящего в нем самом, как в совокупности своих подсистем, в третьем – в нем самом, как новом самостоятельном образовании – целом, возникшим из совокупности субсистем. Эти три взгляда на организм отражают три разных стадии его формирования и три разных плоскости его функционирования, которые вполне равноправны.

Но почему сами мы так не воспринимаем происходящее в нас, в границах нашего тела? Почему мы постоянно выносим фокус рассмотрения в сферу «я как целое»? (Можно даже сказать, что это оказывается своего рода выделенным режимом функционирования современного человека.)

Как мне кажется, подобное происходит потому, что человек достаточно плохо (скудно, слабо, ограниченно) взаимодействует со своим внутренним миром. Причину этого я вижу в том, что человек как целое, пережив диссоциацию[72], оказался иной природы, чем его собственные субсистемы и чем он же – как их совокупность. Однако разве может быть так, чтобы один и тот же субстрат имел разные характеристики в зависимости от режима функционирования?

– 112 –

Чтобы стало понятнее, как такое возможно, приведу случай диссоциативного расстройства по типу множественной личности. Женщина, страдающая этим нарушением, была аллергиком (аллергия на розы): не только от вдыхания их аромата, но и от одного вида картинки, на которой изображен этот цветок, она могла начать задыхаться. Одной из парциальных личностей, которая периодически захватывала власть, оказался мальчик десяти лет. Так вот, будучи мальчиком (ощущая себя мальчиком), она не только начинала говорить другим голосом и иначе вести себя. Самое интересное, что у нее совершенно пропадала аллергия: она могла не только спокойно видеть изображение цветка, но и вдыхать его аромат, и ничего с ней не происходило.

Как видим, ситуация иллюстрирует наш теоретический вывод: субстрат один и тот же – в примере это организм женщины. Когда он функционирует на уровне целого, на уровне я, ее тело демонстрирует острые аллергические реакции. Когда власть переходит к одной из парциальных личностей, тело (организм) начинает функционировать как-то по-другому, и аллергических реакций вообще не возникает. Это значит, что фокус активности, фокус размещения я влияет на параметры функционирования субстрата.

Иными словами, человек субстанциально – один и тот же, но функционально он разный в зависимости от того, с каким уровнем собственного существа он себя отождествляет. Это означает, что процессы в организме будут протекать по-разному в зависимости от того, с чем именно, с каким именно из своих аспектов он себя отождествляет, что принимает за «я». А современный человек, безусловно, помещает фокус понимания собственной природы (я, самость) в плоскость «я как целое». Однако вследствие диссоциации оно оказывается иной природы, чем мир. Причем, что особенно важно, не только внешний, окружающий его, но и мир внутренний. Это связано с тем, что последствия диссоциации локализованы на уровне «целое». В результате на двух других уровнях человек оказывается иной природы, чем тогда,

– 113 –

когда он функционирует в режиме «я как целое». Примечательно, что в этом случае для него становится невозможным переживание происходящего в другом (в нашем случае: в нем же, но на уровне двух других пластов) как во-мне-самом-совершающегося.

Невозможность пережить нечто в непосредственном восприятии, недоступность в непосредственном, прямом переживании-усмотрении формирует ощущение барьера, границы, отделяющей «я как целое» от «я как совокупности подсистем» и тем более от собственных отдельных субсистем.

3.2. Сознание, подсознание, бессознательное

Итак, субъект-объектное членение реальности – фундаментальная характеристика человеческого бытия после проживания им диссоциации на уровне «я как целое». Однако само это обстоятельство существования барьера, разделяющего человека и мир, делает достаточно непростой ситуацию с восприятием и репрезентацией информации, циркулирующей в мире человеком уровня целого. Попросту говоря, с момента диссоциации целого они «говорят на разных языках»: происходящее в мире больше не является резонансным, созвучным тому, что происходит в человеке (как целом). Как следствие, возникает ощущение: то, что вне меня, – иное, другое, чужое, отличное от того, что есть я сам (я как целое, которое для современного человека технократической культуры и олицетворяет подлинное я, самость).

Так появляется переживание барьера, границы, разделяющей я и внешний мир. И поскольку, как уже говорилось, из-за диссоциации целого аналогичное ощущение формируется и в отношении внутреннего мира, я человека оказывается сосредоточенным (локализованным) в тонкой прослойке, представляющей собой тот пласт реальности под названием «человек», который был мною обозначен «человек как целое». Отношение ко всему остальному миру у

– 114 –

такого «я» по вышеописанным причинам будет как к чему-то, что отделено от него барьером, границей, не дано в непосредственном переживании-усмотрении. Иными словами, остальной мир для я как целого оказывается чем-то отличным от него в глубинной своей основе, т.е. другой природы. И, как мы видели, интуиция не обманывает его: после диссоциации, затронувшей я как целое, окружающее (внешний мир) и внутренний мир (первый и второй пласт) действительно иной природы, чем я на уровне целого. Все это приводит к тому, что когда человек функционирует в выделенном режиме, основной объем информации регистрируется вне сферы сознания.

Разумеется, данные о происходящем в мире воспринимаются во всех пластах: отдельных систем, их совокупности и на уровне целого. Это означает, что на всех этих уровнях существуют репрезентации воспринятого. Но так как фокус самоидентификации помещен в я как целое, то и в сфере досягаемости оказывается только та часть информации, которая фиксирована на этом уровне. Все остальное, что получило репрезентацию на двух других уровнях, субъектом не осознается и не воспринимается без специальных усилий или особого стечения обстоятельств.

Но что значит «ему доступна только та часть информации, которая фиксирована на уровне целого»? Что является тем средством, которое используется целым для постижения мира? Это способность сознания, которая и родилась, и развивалась как адаптивно ценная компенсаторная способность, призванная сгладить негативные последствия нового отношения человека к миру после диссоциации. Иными словами, непосредственно доступной человеку оказывается информация, которая извлечена в результате применения сознания и средств постижения, основанных на его использовании. Остальная же часть информации, которая была воспринята индивидом на двух других его уровнях (отдельными системами и их совокупностью), оказывается вне сферы достижимости сознания. Это и значит, что она не осознается человеком. Тогда

– 115 –

получается, что неосознаваемое – это то, что было им воспринято на тех двух уровнях, с которыми он себя не отождествляет, которые оказались (в силу диссоциации целого) отделены от него барьером инаковости, и, как следствие, не данности в непосредственном переживании-усмотрении. Причем, я бы сказала так: бессознательное – это та часть воспринятого и переработанного человеком, которая репрезентирована на уровне отдельных систем. Подсознание – на уровне субъекта как совокупности подсистем.

Выражения «подсознание» и «бессознательное» часто используют как взаимозаменимые. Однако, возможно, имеет смысл принять, что бессознательное – это уровень информационных процессов, содержания которого особенно трудно достижимы для целого из-за своей укорененности в том слое внутреннего мира человека, который я назвала уровнем отдельных субсистем. А подсознание доступнее человеку как целому вследствие того, что его сферой локализации является уровень человека как совокупности подсистем.

Тогда получается следующая иерархия: сознание – это то, что имеет своей областью определения человека как целое, подсознание – человека как совокупность подсистем и бессознательное – человека как отдельные системы, входящие в его организм.

Поэтому-то ситуация и оказывается следующей: неосознаваемая информация обычноне доступна субъекту, поскольку обычным (выделенным) для представителя современной культуры является режим функционирования на уровне целого. И так как между целым и двумя другими уровнями (по описанным выше причинам) существует барьер, граница, хранящееся там знание непосредственно не дано сознанию, т.е. является неосознаваемым. Условно говоря, коды размещения информации разные. Целое, владеющее только собственным языком, без специальных усилий ничего не может сказать относительно информации, циркулирующей на других уровнях: эти языки непосредственно им не читаются, они организованы по другим принципам, элементарные единицы в них не те, что у него.

– 116 –

Итак, человек на уровне целого воспринимает внешний мир как нечто, отделенное от него барьером не-данности в непосредственном переживании. Но человек как совокупность субсистем и отдельные его системы не подверглись диссоциации и соответственно не утратили возможности непосредственно воспринимать-переживать-знать происходящее в мире как во-мне-самом-совершающееся. Поэтому у этих пластов реальности «человек» нет ощущения барьера, границы, отделяющей, изолирующей их от внешнего мира. На этих уровнях человек той же природы, что и мир. Отсюда и некоторые особенности функционирования неосознаваемого. И в частности, общая с внешним миром природа этих пластов человеческой экзистенции делает проживание происходящего в мире как во-мне-самом-совершающегося на этих уровнях ненасильственным, спонтанным и вполне естественным. Отсюда – огромный объем фиксируемой информации, недискретность восприятия, недвойственность кодов.

Инаковость человека (на уровне целого) и мира (как внешнего, так и внутреннего – на первых двух уровнях) не изначальна, не первоприродна. Она обусловлена логикой событий, является естественным следствием совершенного на одном из этапов эволюции выбора. Но если это так, то вследствие нового выбора она может быть снята. Человек не имел бы шансов вернуться к гармонии с миром (внешним и внутренним), если бы его природа (как целого) изначально была иной, чем природа окружающего его мира и мира его внутренних систем. Но ведь это не так. Значит, и возможности восстановления гармонии существуют.

3.3. Понятие внешней и внутренней границы

Рассмотрим теперь некоторые конкретные параметры, связанные с феноменом границы. Как именно она возникает и где в точности проходит? Эти вопросы затрагиваются в психологии телесности.

– 117 –

В частности, согласно представлениям А.Ш.Тхостова, механизм становления границы телесности и место ее локализации связаны с измерением «автономность-предсказуемость» и «управляемость-независимость» объекта: «Феноменологическое существование явление получает постольку, поскольку обнаруживает свою непрозрачность и упругость. Сознание проявляет себя лишь в столкновении с иным, получая от него «возражение» в попытке его «поглотить» («иное» не может быть предсказано, и именно граница этой независимости есть граница субъект-объектного членения). Все, что при этом оказывается по одну сторону этой границы, есть Я, а то, что лежит по другую, – иное... Плотность внешнего мира определяется степенью его «предсказуемости», придающей его элементам оттенок «моего», т. е. понятного и знакомого, или, напротив, «чуждого», т. е. неясного, «непрозрачного». Становясь «своим», внешний мир начинает терять свою плотность, растворяясь в субъекте, продвигающем свою границу вовне»[73].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: