Функции познания в отношении практики

Познание, в свою очередь, имеет несколько функций по отношению к практике.

Информационно-отражательная функция является у познания, ко­нечно, ведущей. В отличие от базисной функции практики, состоящей в пре­доставлении исходных данных для последующей их обработки мышлением, здесь имеет место сама эта переработка, т.е. производство понятий, гипотез, теорий, методов. Если практика выступает средством для познавательной деятельности, то познание, в свою очередь, есть средство практической дея­тельности.

Существо регулятивной функции состоит в регулировании практики, в обеспечении управления практикой, практическими действиями.

Одной из подфункций регулятивной функции выступает корригирую­щая (по отношению к практике) функция.

В истории естествознания, в физике, химии, биологии такая функция теории по отношению к экспериментам, в частности, корректировка средств, методик их проведения, широко распространена. Эта функция присуща и со­циальным теориям.

Приведем примеры.

В ФРГ в послевоенные годы претворялась в жизнь экономическая теория, разрабо­танная Л. Эрхардом (он занимал с 1947 г. пост министра народного хозяйства в кабинете Аденауэра, с 1955 г. был заместителем федерального канцлера, а с 1963 по 1966 г. являлся канцлером ФРГ). Суть его концепции резюмировалась положением: «Народное хозяйство, основанное на конкуренции, является лучшей формой хозяйства как с точки зрения эко­номической, так и с точки зрения демократических принципов. Государство должно вме­шиваться в жизнь рынка только в той степени, в которой это требуется для поддержания работы механизма конкуренции или для контроля тех рынков, на которых условия вполне свободной конкуренции не осуществимы» (Эрхард. Л. Благосостояние для всех. М., 1991. С. 161; в ФРГ книга издана в 1956 г.). Из этого положения следовало: «законодатель дол­жен считать своей задачей устранение факторов, нарушающих ход рыночных операций, для чего необходимо: а) сохранять свободную конкуренцию в возможно большем объеме; б) на тех рынках, где конкуренция не может^[356] быть полностью осуществлена, препятст­вовать злоупотреблениям мощных хозяйственных групп; в) для этой цели учредить госу­дарственный орган контроля, а если необходимо, то и для оказания влияния на ход ры­ночных операций» (там же. С. 166). Такая открыто антимонопольная установка экономи­ческой концепции Л.Эрхарда вела к постоянной, последовательной борьбе с тенденцией к монополизму в экономике (т.е. была связана с «корригированием» экономической, произ­водственной практики), что явилось одним из важнейших факторов быстрого подъема экономики ФРГ.

Другой исторический факт (несколько иного плана) касается истории нашей страны после Октября 1917 года. Здесь осуществлялась экономическая концепция К. Маркса, согласно которой требовалось уничтожить частную собственность на средства производства и утвердить в экономике общественную собственность. В трактовке после­дователей К. Маркса понятие «общественная собственность» оказалось фактически под­мененным понятием «государственная собственность», т.е. той же частной собственно­стью, но возведенной в квадрат; на основе такой теории в экономику активно внедрялся чиновничий государственный монополизм. В результате народному хозяйству страны пришлось не раз испытать на себе «корректировку» со стороны этой теории и связанной с ней партийной политики. Наиболее драматичной была насильственная коллективизация сельского хозяйства, целью которой было уничтожение частной собственности в этой сфере производства. В результате таких «корректировок практики» идея социализма, весьма, кстати, привлекательная по обеспечению социальной защищенности трудовых слоев общества, оказалась нереализованной и во многом дискредитированной. В числе декларативных остались многие верные положения теоретиков социализма, и среди них положение: «Капитализм создал производительность труда, невиданную при крепостни­честве. Капитализм может быть окончательно побежден и будет окончательно побежден тем, что социализм создает новую, гораздо более высокую производительность труда» (Ленин. В.И. ПСС. Т. 39. С. 21).

Рассматривая философский вопрос о взаимоотношении практики и теории и отмечая воздействие практики на теорию, а теории на практику, мы приходим к представлению о приоритетности практики в одних отношениях и приоритетности теории (или знания) в других отношениях. Коснемся под­робнее данного момента.

Неоспоримо важная роль практики в жизни людей и познании послу­жила основой для ее фетишизации и мистификации. Практика стала обого­творяться в прагматизме, праксеологизме, среди сторонников марксизма. Та­кое отношение к практике дошло до наших дней. Е.А. Симонян утверждает: «Когда практика вступает в противоречие с теориями, взглядами, то пере­сматривается не практика... а теория» (Единство теории и практики (фило­софский анализ). М., 1980. С. 113). «Практика всегда опрокидывает все те теории, положения и выводы, которые не соответствуют жизни» (там же. С. 112), т.е. той же практике. Получается, что практика наделяется некоей мис­тической способностью быть всегда верной и всесильной; непонятно только, зачем ей вообще нужна теория,^[357] которая к тому же, как правило, отстает от нее, т.е. мешает ей. В этой ситуации положение о том, что теория освещает дорогу практике, становится пустой декларацией, прикрывающей далекие от науки интересы практиков, в том числе партийных политиков.

Практика, конечно, служит основанием развития теории. Но это — в принципе, а более конкретно — это верно в строго определенных отноше­ниях. Неоспорим, к примеру, приоритет практики в ее взаимоотношении с теорией (и познанием вообще) при определении истинности знания. Помимо этого, практика выступает в целом материальной основой развития всего че­ловеческого познания.

В то же время практика может не соответствовать теории, познанию. Но в каком плане? Практика ведь немыслима без познавательного, теорети­ческого компонента. В этом отношении теория никак не может отставать от практики; она — внутри самой этой практики; положение об отставании тео­рии от практики в данном случае — абсурд.

Практика всегда более ограниченна, чем хорошая теория. Практика «стеснена» материей, тем или иным составом средств, степенью их развития и т.п. В отличие от нее духовная деятельность человека, в том числе теорети­ческая, тоже, правда, не абсолютно свободная, имеет значительно больше возможностей для своего — независимо от конкретных условий — развития.

Теория способна предвидеть ход практической деятельности (в этом состоит ее прогностическая функция), выдвигать научно обоснованные цели перед практикой. «Хорошая теория» — всегда теория объективно значимая, улавливающая тенденции развития материальных систем, не только природ­ных, но и практических.

Теория — необходимейшая часть науки: ей присуща такая особенность науки, как относительная автономность в развитии по отношению к прак­тике, в частности, по отношению к производству. Чем объясняется эта отно­сительная самостоятельность? Прежде всего наличием особых внутренних законов развития науки, ее специфической (по сравнению с производством) природой, наличием особой внутренней логики развития. Важным фактором, детерминирующим ее относительную самостоятельность, является также взаимодействие с другими формами общественного сознания (мировоззре­нием, искусством, нравственностью), циркулирование в ней идей и принци­пов, не идущих прямо от практики, но способных влиять на движение науч­ного знания. Наконец, относительная самостоятельность обусловливается существованием преемственной связи данного уровня развития науки с зна­ниями прошлых времен, возможностью актуализации знаний далекого про­шлого, которые соответствовали практике совсем иного уровня.^[358]

Относительная самостоятельность теории (в аспекте практики) объяс­няется, помимо прочего, тем, что между нею и практикой имеются посредст­вующие звенья. Вспомним, какие это звенья: с одной стороны, это эмпириче­ское познание, с другой — духовно-практическое, или нормативно-регуля­тивное, методологическое звено. («Духовно-практическое» — это не «духов­ное» плюс «практика», а духовное, непосредственно нацеленное на практи­ческую реализацию. Здесь «практическое» — в сопоставлении с теоретиче­ским и эмпирическим в границах абстрактного мышления).

Как уже отмечалось, цикл познавательной деятельности протекает по следующей схеме:

Здесь П₁ — исходный рубеж практики, Э — эмпирическое знание, Т — теоретический уровень познания, ДП — духовно-практическое звено позна­ния, П₂ — новый уровень практики.

В результате происходит сдвиг в практике: П₁ — П₂; практика с одного уровня поднимается на другой, более высокий.

Возможность неоднозначной связи теории с эмпирическим познанием, а духовно-практического знания – с теоретическим объясняет неоднознач­ную связь теории с практикой, а тем самым и ее относительную самостоя­тельность по отношению к практике.

В сфере теоретического достигается свободный (т.е. независимый от конкретного уровня практики) пробег мысли, ее выход за пределы границ этой практики.

Анализируя историю науки, B.C. Степин убедительно раскрыл эту не­избежную и очень ценную для науки свободу теоретического познания по отношению к физическому эксперименту. Он показал, что наука может по­лучать новые знания и без непосредственного обращения к эксперименту, минуя непосредственную практику (простейший пример: применяя правила сложения, можно было бы получить даже такое большое число, как миллион, хотя отсчет реального миллиона предметов оказывается в практике весьма затруднительным, а подчас и невозможным делом). Научному познанию свойственно опережающее отражение практики. В развитой науке складыва­ются различные слои познания, каждый из которых обладает своими воз­можностями прогнозирования предметных отношений будущей практики. Чем дальше от^[359]стоит соответствующий слой от реального производства, тем менее конкретным становится прогноз будущего, но за счет этого дости­гается большее опережение наличной практики» (Научное познание как «опережающее отражение» практики // Практика и познание. М., 1973. С 226).

Достаточно убедительно возможность расхождения теории и практики (в плане отставания практики от теории и появления практических заблуж­дений) в нашей литературе показана Б.А. Вороновичем (см.: Философский анализ структуры практики. С. 181—199). Причины такого расхождения он делит на объективные и субъективные. Касаясь последних, он пишет, что они выражаются в воздействии личности, ее воли и знаний на течение практиче­ского акта, оценку его результатов. Субъект может совершать негативные для практики и теории иррациональные действия. И развитие практики свя­зано с преодолением ошибок, с дальнейшей рационализацией бытия.

Если практика есть критерий истинности теории, то подлинно науч­ная теория есть критерий правильности практики.

Приоритетность теории не следует, однако, понимать как абсолютиза­цию роли теории в отношении практики. Если и был сделан акцент на ее про­гнозирующей, корригирующей функции, то для того, чтобы лучше увидеть необоснованность позиции, мистифицирующей и обоготворяющей практику в ущерб теории.

Теории бывают разные. Когда мы вели речь о теориях, то имели в виду, конечно, подлинно научные теории, т.е. отвечающие комплексу критериев научности, в первую очередь принципу объективности (что означает и сво­боду от политических и иных субъективных влияний). Возможны, однако, и весьма рационалистичные теории с серьезной заявкой на глубокое раскрытие объективной диалектики предмета исследования, но в то же время по-своему интерпретирующие какие-то важные моменты этой диалектики; в экономи­ческой теории К. Маркса такая участь постигла закон отрицания отрицания, из содержания которого применительно к экономическому развитию было элиминировано отрицание-синтез. Теории создаются живыми людьми, жи­вущими порой в очень сложной социальной обстановке, и от нее полностью отвлечься ученому бывает не так просто. К тому же сама теория непосредст­венно вырастает не из практики, а из эмпирического знания.

Теория как относительно свободная мыслительная конструкция может, конечно, идти впереди своего эмпирического основания. Но она может и не улавливать глубинных процессов, скрывающихся за эмпирическим материа­лом. Ненаучные или антина^[360]учные теории вообще оторваны от реальной практики и в этом смысле действительно отстают от практики.

Практика и познание, практика и теория взаимосвязаны и воздействуют друг на друга. Их взаимоотношение содержит в себе противоречие. Стороны противоречия могут находиться в состоянии соответствия, гармонии, но мо­гут приходить и в дисгармоничное состояние, доходящее до конфликта. Одна из сторон может отставать от развития другой, что является естественным выражением противоречия между ними; преодоление этого противоречия может вести к новому уровню их соотношения. На этом пути достигается развитие и теории, и практики.^[361]

Глава 18. Творчество

На основе познавательных способностей человека и его практики раз­вертывается творческая деятельность индивида, раскрывается его созида­тельная сущность.

Творческие компоненты имеются у человека и в составе чувственных представлений, и в системе понятийных образов, как в живом созерцании, так и в эмпирическом и теоретическом познании. В мышлении человека функционируют многие понятия типа идеального, нацеленные на будущее. Но имеются и чувственные представления, являющиеся продуктом абстракт­ного мышления, которые содержат образ будущего, выступают как представ­ления-цели; они тоже идеальное, т.е. представления-идеальное. На них замы­каются многие представления только отражательного типа; иначе говоря, чувственное отражение в немалой степени определяется практикой, буду­щим, теми новыми творческими представлениями, в которых воплощается будущее.

Мы разделяем мнение о том, что в познании нет двух параллельных, не зависящих друг от друга механизмов, один из которых обслуживает отраже­ние, а другой — творчество; выделить подобные «механизмы» оказывается невозможным, поскольку творчество пронизывает весь познавательный про­цесс. Нельзя назвать ни одной формы познания, которая была бы чистым от­ражением, копированием объекта.

Итак, творчество и отражение — разные, но взаимосвязанные фено­мены.

Распространенным является понимание творчества как деятельности человека, преобразующей природный и социальный мир в соответствии с це­лями и потребностями человека и человечества на основе объективных зако­нов действительности.

По-видимому, последнее («на основе объективных законов действи­тельности») будет необязательным признаком; во-первых, он содержится в указании на преобразование природы, и, во-вторых, его включение оставляет за бортом творчества то, что имеет место в религиозных, мифологических конструкциях, в ряде областей искусства, на обыденном уровне сознания.

Иногда считают, что творчество — это создание такого нового, которое имеет положительную общественную значимость, способствует прогрессив­ному развитию человечества. По поводу такого определения справедливо выдвигается возражение: общественной значимости не имеет ни творчество детей, ни решение взрослым человеком головоломки; в истории известно не­мало случаев, когда^[362] блестящие достижения творческой мысли людей дол­гое время не обретали общественной значимости. К этому нужно добавить, что если различается общественная и индивидуальная значимость, то нет сколько-нибудь веской причины (кроме желания обезличить картину творче­ства, безостаточно растворив индивида в «общественном») для игнорирова­ния индивидуальных интересов и индивидуального творчества. И еще одно соображение: «привязывание» творчества только к прогрессу, как в приве­денном выше определении, даже при научно-объективном понимании про­гресса (а прогресс до сих пор трактуется неоднозначно и даже произвольно) дает повод для очерчивания излишне узкого круга явлений, относимых к творчеству. Даже тех деятелей науки и культуры, которые создавали новое в интересах реакционных социальных групп, вряд ли следует считать нетвор­ческими личностями. Точнее будет избрать угол зрения на творчество, кото­рый мог бы охватить многообразные его проявления — и прогрессивное, и реакционное, консервативное, и нейтральное по отношению к прогрессу. Это скорее виды или типы творчества, нежели само его существо.

Можно принять в качестве рабочего, требующего, как мы полагаем, коррективов, следующее определение, встречающееся в философской лите­ратуре: творчество — это процесс человеческой деятельности, создающий качественно новые материальные и духовные ценности.

Творчество изучается многими науками: философией, психологией, науковедением, кибернетикой, теорией информации, педагогикой и др. В по­следние десятилетия встал вопрос о создании особой науки, которая иссле­довала бы творческую деятельность человека, — эвристики (считается, что термин «эвристика» происходит от «эврика» — «Я нашел!» – восклицания, приписываемого Архимеду при неожиданном открытии им основного закона гидростатики; «эврика» — слово, выражающее радость при решении какой-либо проблемы, при появлении удачной мысли, идеи, при озарении). Круг ее проблем широкий: здесь и вопрос о специфических чертах творческой дея­тельности, и о структуре, этапах творческого процесса, типах творческой деятельности, о соотношении научного и художественного творчества, о роли догадок и случая, о таланте и гениальности, стимулирующих и репрес­сирующих факторах творческого процесса, о роли мотивационных и лично­стных факторов в творческой деятельности, влиянии социальных условий на проявление творческих способностей и на творческий процесс, о творческой продуктивности возраста, роли научных методов в продуктивном мышлении, стиле мышления в науке и творчестве, диалоге и дискуссиях как средствах и формах научного творчества и т.п. Философия изучает миро­воз^[363]зренческую сторону творческой деятельности человека, проблемы гносеологического и общеметодологического характера. В ее компетенции такие проблемы, как творчество и сущность человека, отражение и творче­ство, отчуждение и творческие способности, гносеологическая специфич­ность творческого процесса, творчество и практика, соотношение интуитив­ного и дискурсивного, социокультурная детерминация творческой деятель­ности, соотношение индивидуально-гносеологического и социологического уровней творчества, этика ученых и творческая деятельность, гносеологиче­ский и этический аспекты научных дискуссий и др.

В разработке проблем творчества философы опираются на результаты других наук, на обобщение их результатов. В то же время специалисты-пси­хологи (как и специалисты иного профиля) в своих исследованиях ориенти­руются на результаты исследования мировоззренческого и гносеологиче­ского аспектов творческой деятельности. Здесь — взаимодействие, анало­гичное взаимоотношению философии и частных наук вообще.

Учитывая тот факт, что ряд вопросов творчества уже освещался в пре­дыдущих разделах (о сущности идеального, о чувственно-сенситивном и аб­страктно-мысленном, об интуиции и соотношении интуитивного и дискур­сивного и т.п.), мы затронем здесь лишь несколько моментов, касающихся феномена «творчество».

Творчество неоднородно: многообразие творческих проявлений подда­ется классификации по разным основаниям. Отметим лишь, что существуют разные виды творчества: производственно-техническое, изобретательское, научное, политическое, организаторское, философское, художественное, ми­фологическое, религиозное, повседневно-бытовое и т.п.; иначе говоря, виды творчества соответствуют видам практической и духовной деятельности.

Структура творческого процесса. Все еще встречается представле­ние, ограничивающее научное творчество нахождением решения проблемы. Но в этом случае не учтено само начало творческого процесса, начало его развертывания. Осознание потребности, постановка и формулирование про­блемы — это начальные рубежи процесса поиска решения проблемы. Фикси­руя конкретную проблемную ситуацию и цель исследования, проблема на­правляет весь творческий процесс в его сложном движении к результату. Идеальное, как центральное звено творческого процесса, рождается под не­посредственным воздействием проблемности и для удовлетворения соответ­ствующей потребности субъекта.

Техническое творчество, например, имеет следующие звенья: раскры­тие технического противоречия, формулировка технической задачи, выра­ботка технической идеи, создание идеальной модели, материализация иде­ального образа, отработка и внедрение^[364] работоспособного технического объекта, его дальнейшее совершенствование. Для характеристики этапов (или фаз) научного творчества приведем несколько близких друг к другу трактовок. Д. Маккиннон выделяет пять этапов: 1) накопление знаний, навы­ков и умений для четкого формулирования проблемы; 2) этап «сосредоточе­ния усилий», который иногда приводит к решению проблемы, а иногда вы­зывает усталость и разочарование; 3) уход от проблемы, переключение на другие занятия (этот этап называют периодом инкубации); 4) озарение, или «инсайт»; 5) верификация. А.М. Селезнев выделяет в творческом процессе следующие фазы: 1) обнаружение научной проблемы, выбор предмета иссле­дования, формулирование цели и задач исследования; 2) сбор информации и выбор методологии исследования; 3) поиск путей разрешения научной про­блемы, «вынашивание» новой научной идеи; 4) научное открытие, рождение научной идеи, создание идеальной модели открытого ученым явления; 5) оформление полученных научных данных в логически стройную систему. По мнению И. Тейлора (Канада), творческий процесс имеет этапы: 1) формули­рования проблемы; 2) трансформации, когда проблема трансформируется с помощью метафоры, аналогии, реверсирования и т.д.; 3) внедрения и исполь­зования творческого продукта, т.е. преобразования какой-то части окружаю­щей среды.

Приведенные трактовки структуры творческого процесса фиксируют проблему как исходную фазу (или этап) творчества. Этим подкрепляется и наше представление о творчестве. Наряду с данным общим моментом приве­денные трактовки творчества различаются в нескольких отношениях. С од­ной стороны, это показатель дискуссионности вопроса, с другой — сложно­сти самого явления. Мы предлагаем студентам самим взвесить степень обос­нованности каждой из приведенных точек зрения и либо принять одну из них как наиболее обоснованную, либо сформировать другое представление о структуре творческого процесса в науке.

Среди разработок по вопросам творчества большой интерес в плане их использования учеными в своей деятельности представляют исследования, посвященные стимулированию процесса научного творчества. Эти работы могут привлечь внимание специалистов-философов, стать предметом гносео­логического анализа. Но они любопытны и сами по себе, как методы или способы, приемы активизации творческих способностей в любой отрасли на­учного познания. Коснемся некоторых из них.

В литературе по творчеству нередки обращения к «синектике Гордона» (см.: Gordon W.J.J. Synectics. // The development of creative capacity. N.Y., 1961; Процесс творчества. ИНИОН АН СССР. М., 1977. С. 149—150). Сам У. Гордон определяет теорию синектики как операционную теорию, предназна­ченную для со^[365]знательного использования подсознательных психологиче­ских механизмов, действующих в процессе творчества. Группа ученых, кото­рой предлагают решить задачи, пользуется, по наблюдениям Гордона, анало­гиями четырех видов — прямой аналогией, когда, например, технический объект сравнивают с биологическим; символической, когда для предложен­ной проблемы удается дать общее определение, которое вызывает некоторые необходимые ассоциации; фантастической, когда мысленно создается иде­альная ситуация, пусть даже противоречащая законам природы, в которой задача легко решается; наконец, личной аналогией, когда члены группы вооб­ражают себя элементами предложенной ситуации.

Последний момент, по-видимому, представляет собой то, что Жак Моно называет субъективным уподоблением. Когда ученый заинтересовался каким-либо феноменом или проблемной ситуацией, пишет Ж. Моно, он пы­тается, не всегда осознавая это, субъективно промоделировать ситуацию, чтобы достичь внутренней репрезентации самого феномена, а затем и других составляющих данной ситуации. Недаром многие физики рассказывают, что, размышляя над своими проблемами, они воображают себя электроном или другой элементарной частицей и задают вопрос: как бы я вел себя, будь я этой частицей.

А. Осборн предложил для стимулирования научного творчества «брейнсторминг» — «мозговой штурм», или «мозговую атаку» [см.: Научное творчество. ИНИОН АН СССР. Вып. 4. М., 1979. С. 39. (Анализ данного ме­тода, а также синектики У. Гордона и изложение еще одного метода — алго­ритма изобретения Г.С. Альтшуллера см. в кн.: Альтшуллер Г.С. Алгоритм изобретения. М., 1973)]. Суть его — в особой форме воздействия группы на индивида, решающего проблему. А. Осборн приводит примеры, когда про­блемы, не поддававшиеся индивидуальным усилиям, были успешно решены во время сессии «брейнсторминга». Стимулирование творческой активности достигается, по его мнению, благодаря соблюдению четырех принципов: 1) принципа исключения критики: можно высказывать любую мысль без бо­язни, что ее признают плохой; 2) поощрения самого необузданного ассоции­рования: чем более дикой покажется идея, тем лучше; 3) требования, чтобы количество предлагаемых идей должно быть как можно бóльшим; 4) призна­ния, что высказанные идеи не являются ничьей собственностью, никто не вправе монополизировать их; каждый участник вправе комбинировать вы­сказанные другими идеи, видоизменять их, улучшать и совершенствовать. В основе этой методики лежит уверенность в том, что творческое мышление требует свободы, раскрепощенности, устранения всяких внешних торможе­ний. У каждого человека есть способность генерировать идеи^[366] и критиче­ски оценивать их. Критическая оценка тормозит генерирование идей, сковы­вает мысль. Поэтому желательно, по А. Осборну, чтобы в момент рождения идеи способность к критической оценке была отключена. Критическое рас­смотрение и оценка идей должны быть отсрочены, перенесены на будущее; это следующий этап работы. Таким образом, две стадии творческого про­цесса — выдвижение идей и их оценка — искусственно отделяются друг от друга.

Проблема стимулирования творческого процесса имеет выход в широ­кий спектр социальных факторов. Даже приведенный исторический пример свидетельствует не только о важности сопоставления и столкновения разных идей и установок, но и о внутренней потребности творческого ума в демо­кратизме и свободе обсуждений, толерантном отношении к оппонентам, что неотрывно от демократизма и человечности всей общественной жизни.

Изначальной сущностью человека является творчество, или, что то же, — творчество в труде. Труд должен быть не самоотчуждением, а самоутвер­ждением человеческой личности. Слишком часто и даже почти для всех в ис­тории труд был преимущественно средством для поддержания элементар­ного существования, а не проявлением творческих способностей человека. Труд должен быть не только и не столько средством к жизни, сколько ее сущностью, процессом, в котором человек полностью и всесторонне разви­вает свои склонности и задатки. Стимулом к труду должно быть не внешнее принуждение, в том числе и стремление к заработку, а прежде всего глубокая внутренняя потребность в творчестве. Если для какого-то отрезка историче­ского становления цивилизации характерно отношение к труду как к прокля­тию, участие в трудовой деятельности с отвращением, если от труда бегут (по Марксу), как от чумы, то при разумной организации общества он может и должен стать первой потребностью личности, источником полнокровной жизни и счастья. Если бы труд был свободным проявлением жизни, человек наслаждался бы жизнью. Творчество становится активным фактором труда и всей человеческой жизни. В обществе будущего мерилом производимого бо­гатства должна стать степень творчества, степень развития и применения че­ловеческих способностей, знаний, науки. Формы собственности, с этой точки зрения, есть лишь средство; самоцелью общества становится человек, разно­стороннее развитие его способностей, свободный труд и творчество, т.е. са­моутверждение человеческой личности, счастье человека.

Как видим, творчество является отнюдь не рядовой проблемой гносео­логии, а неразрывно связано с судьбами цивилизации, со смыслом человече­ской истории, это одна из центральных проблем^[367] мировоззрения; она должна рассматриваться в широком контексте общечеловеческой культуры.

Вернемся, однако, к научному творчеству, к его социальной детерми­нированности.

Фокусируя внимание на способах получения новых идей, представле­ний и понятий, мы убеждались в их индивидуальном, неповторимом харак­тере, в их случайности и непредсказуемости. Мы видели также, что иррацио­нальные скачки в научном познании после заполнения «логического ва­куума» дискурсивными компонентами снимались, благодаря чему процесс познания обретал вид логичности, закономерности и непрерывности. Но в еще большей мере закономерность научного познания выступает, когда с ин­дивидуального уровня субъекта познания приходится переключаться на уро­вень общества, на социокультурный фон развития науки.

Спрашивается: так ли уж индивидуальны и неповторимы открытия Г. Менделя и А. Эйнштейна, что без этих личностей не было бы и соответст­вующих открытий? Настолько ли велика роль индивидуальной интуиции, чтобы всецело направлять движение научного прогресса?

Вопрос не из простых, если вспомнить все многочисленные факты оза­рений и случайных догадок.

Но сопостáвим эти факты со столь же многочисленными случаями от­крытий одного и того же явления разными учеными примерно в одно и то же время. Мы говорим о Г. Менделе, но должны вспоминать также о «переот­крытии» его законов в разных местах Э. Чермаком, К.Э. Корренсом и Г. Де Фризом в 1900 г. Мы знаем открытие А. Эйнштейна, но вместе с тем знаем и аналогичные результаты А. Пуанкаре (1905). А совпадение открытий Ч. Дар­вина и А.Р. Уоллеса? Справедливо отмечается, что фундаментальные откры­тия всегда исторически подготовлены; подготовленной оказывается не только сама проблема, но и компоненты ее решения. Этой подготовленно­стью и объясняются те факты, которые квалифицируются как «переоткры­тия». В данной связи небезосновательно положение, высказанное психоло­гом из Калифорнии Гоуэном: «То, что гениям открывалось в одной вспышке озарения, может прийти к менее ярким людям в результате длительных и на­пряженных усилий» (Проблемы научного творчества. С. 183). Вместе с тем был все-таки и Г. Мендель, опередивший свою эпоху на несколько десятиле­тий. Для его открытия еще «не пришло время», хотя ряд предпосылок уже был. В целом оно не было случайным, а закономерность и логичность исто­рии познания не настолько абсолютна, чтобы умалять заслуги отдельных личностей – творцов открытий. «Это не должно создавать иллюзию, будто^[368] авторы открытий не являются авторами. Все дело в том, что именно они устанавливают проблему, понимают ее суть, находят ее решение, вос­принимая лучше других людей потребности культуры» (Купцов В.И. При­рода научного открытия. С. 22).

Итак, рассмотрение научного творчества показывает его глубоко инди­видуальную природу, большое значение в нем профессионализма и таланта исследователя, его нравственных качеств, интуиции и случайностей; в то же время творчество не является таинственным явлением. Приближается раз­гадка механизма интуиции и роли случайных факторов. Процесс научного познания на уровне индивидов интуитивен и дискурсивен, в нем сливается необходимость со случайностью, случайность оказывается доминирующей для «запуска» механизма интуиции, вероятностный результат дополняется последующей дискурсивностью. На уровне общества и культуры в целом доминирующей оказывается необходимость, подчиняющая себе случайность. Деятельностная и социальная природа познания обеспечивает его рацио­нальный в целом характер и закономерное развитие в соответствии с логикой объективного мира.

Человечество никогда не довольствовалось случайностями и стихийно­стью в познании мира. Всегда, на всем протяжении развития науки шел по­иск средств направленного и эффективного воздействия на научное творче­ство. Как показывает опыт развития науки, научным творчеством в извест­ных пределах можно управлять. Это касается как условий проявления инди­видуальных способностей исследователя, в частности интуиции, условий, благоприятствующих встрече со счастливой случайностью, повышающих степень вероятности решения проблемы, так и, с другой стороны, условий социокультурного характера, социально-экономических, политических и об­щекультурных предпосылок, также поддающихся (особенно при исключении социальных антагонизмов) определенному регулированию. Нисколько не умаляя роли интуиции и случайности в научном творчестве, ученые ориен­тируются прежде всего на рациональные способы исследования, действую­щие относительно автономно от той же интуиции, способные давать крупные научные результаты в этой своей автономии и в то же время подводящие процесс познания к интуитивным скачкам.^[369]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: