|
|
ВРАГИ ГЛАВНЫЕ И НЕГЛАВНЫЕТалицкий вальс Слова и музыка Юрия Ляпина.
Живёт, растёт — не старится Пусть этажи вздымаются Целебные, богатые,
ПРОЛОГ Морозным осенним днём 1774 года, кутаясь в серые арестантские халаты, звеня кандалами, устало шла колонна ссыльных каторжан. Остановились на берегу небольшой речки с прозрачной водой. Густой сосновый бор подступал к самым ее берегам. Конвойные зорко смотрели по сторонам. — Места-то какие благодатные! — воскликнул один из ссыльных с обожжённым лицом. Называли его Иваном. — Лес, речка... Тишина! И помещиков в этих краях, будто, нет. Свобода! — Эх-ма! — усмехнулся другой и вполголоса запел песню пугачёвцев: Божья церковь — небо ясное, — Молчи! — нахмурился третий, поглядывая на конвойных. — Живо на сосёнку вздёрнут вместо дыбы. Слышал я, и здесь он гулял... — Опоздали, значит? — вздохнул Иван. — Схватили Емельянушку, а на смену ему идёт новый атаман под именем Григория, Рябова. Вот бы не опоздать! Сгрудились ссыльные. Гуляет между ними торопливый говорок про славного атамана Емельяна Пугачёва и про то, как долго придётся им тут маяться, терпеть издевательства от приставленных стражников и умирать тут же, если не выручит новый радетель за обездоленных. И не стало, вроде, тишины, затмилось слово «свобода». Прежний помещик или нынешний приказчик, казалось им, — не всё ли равно? Там, в России, каторга и здесь, за Уралом, на заводских работах — тоже каторга.
Смотритель вновь строящегося казённого винокуренного завода Кутышкин в это время осматривал чуть выше по речке заброшенные полусгнившие строения прежнего частного завода, разрушенную плотину, бьющие из-под земли светлые талые ключи, которые дали название речке — Талица. На другой день по его приказу начались строительные работы. Торопился Кутышкин начать закладку завода и сообщить об этом своему начальству. Велено строить «как возможно с поспешностью». Первые сорок каторжан, переспавшие в наспех изготовленных шалашах, рубили близкий лес для жилья и большого амбара, расчищали место под плотину, копали глину для изготовления кирпича, вколачивали сваи па низком правом берегу, с которого сочилась в речку ключевая вода. С трудом таскали тяжелые носилки с землей. Им торопиться было некуда. Работали медленно, сохраняя силы. Глухо звякали кандалы. Вечером Кутышкин писал директору вновь заводимых в Сибири казённых винокуренных заводов Норману: «Площадка, на которой началось строительство Талицкого завода, представляет собой казённое место, на котором в прежние годы винный поставщик купец Перевалов имел винокуренный ныне запустелый завод...» Норман же, спустя месяц, написал подробный рапорт в Санкт-Петербург сенатору Мельгунову, ведающему винными заводами России, о том, что новый винокуренный завод длиною двадцать шесть и шириною тридцать сажен строится в Беляковской слободе подле самой лежащей дороги от сёл к Тобольску, от Пышмы-реки расстоянием не более трехсот сажен, на самой речке Талице, которая течение свое имеет из двух маленьких колодцев в ту же Пышму-реку, где прежде был винокуренный же завод Перевалова...». Далее он сообщал, что «в брёвнах недостатка нет, поскольку в близости леса строительного есть довольное число», заготовлено несколько тысяч кирпичей, «а впредь по имению близ завода глинистых мест и в тех недостатка не будет». Сообщал он также о том, что «по уверению тамошних жителей, когда плотина запираться будет, то воды для заводу довольно быть может». Тамошние жители — это пятьдесят семей «не ссыльных, но поселян с жёнами и детьми», которые жили тут к началу строительства завода. Из числа этих поселян вели строительные работы тридцать пять наёмных плотников. Сенатор Мельгунов, прочитав рапорт, поспешил к императрице Екатерине Второй... Об истории края, куда занесла судьба строителей завода, ни Кутышкин, ни ссыльные не знали, но о предприимчивых тюменских купцах Переваловых и прежнем заводе Кутышкин был наслышан. Ему даже показали жалобу священников Верхотурского Никольского монастыря на Переваловых, успевших захватить до них припышминский лес, который они просили для себя. Где Верхотурье, а где Талица — расстояние немалое, — удивился Кутышкин. Священники доносили губернатору о том, что купец Перевалов имеет «винокуренную поварню», с неё поставляет вино в Тобольск, «а по какому указу построена и откуда лес берёт на винокурение неизвестно». Время появления этого документа — 8 августа (19-го по новому стилю) 1732 года — и стало считаться датой основания Талицы. Что же касается истории заселения русскими края, то началось оно более двухсот лет назад.
НА ТАЛЫХ КЛЮЧАХ Первые русские поселенцы Зауралья шли по пути, проложенному дружиной Ермака, покорившей Сибирское ханство. Вначале по рекам Тавде, Туре, а потом по небольшим речкам вглубь зауральских земель.
Казаки и другие «охочие люди» устремлялись в Сибирь по «государевой дороге» вдоль Туры. «Та дорога крива, летом водяна и грязна, рек на ней много... а в осень... лошади с воды и грязи озябают», — сообщали очевидцы. Иные останавливались, строили первые города, слободы, деревни по берегам речек, продвигаясь к Нице и Пышме. Другая волна заселения катилась вдоль «Казанской тропы», дороги в Сибирь из казанских земель по берегам Исети и ее притоков. Обе волны схлестнулись в пойме Пышмы, в среднем её течении, в середине XVII века. В 1646 году появились здесь первые слободы — Пышминская и Беляковская, потом основались Куяровская, Уецкая, Буткинская, Юрмытская и Вновь-Юрмытская. К слободам же относились починки и деревни, «тянувшие к ним». Места, на которых строились слободы, считались «пустопорожними». Потому и писалось в царской грамоте в 1658 году: «А есть-де по Пышме-реке вверх по обе стороны пашенные земли пустые, никто ими не владеет, лежат впусте...». И ещё в царской указной памяти: «та земля порожняя вверх по Беляковке... и русские люди и татарове на той земле на предь сего не живали и никаких ясашных промышленных и вотчинных татарских мест нет, а та земля лежит впусте изстари...» А это не совсем так. Жили люди на этих Беляковско-Пышминских землях и прежде. От них сохранились остатки древних поселений (городище возле деревни Мохирёвой) и загадочные названия озер, рек и деревень — Бахтубай, Речелга, Балаир, Терсюк, Катарач, Ретин, Суеть... Около Беляковки, впадающей в Пышму, как сообщал в XVII веке историк Миллер, жили беляковские или белаковские татары. Появлялись в этих краях и башкиры, и «колмаки» (калмыки), и киргизы, и иные племена. Наведывались с севера ханты и манси, потомки древних угорских племён. Остались от тех времен и легенды. Одна из них о татарском городище возле деревни Мохирёвой, которое ранее было стоянкой первобытного человека. Будто бы пришли сюда, где жили татары, русские дружинники, стали завоёвывать татар, а они, не желая подчиниться, заживо похоронили себя, подрубив столбы большого жилища, в котором находились. Так что не «впусте изстари» лежали указанные в царской грамоте земли. Но правда в том, что постоянных поселении местных жителей ко времени прихода русских поселенцев и этих краях не было. Припышминские земли оказались благодатными. Летописцы писали: «...довольно земли удобной для хлебопашества и лугов; есть рыбная ловля на Пышме и хмелевые угодья. А красивее-де того места и пахотными землями и сенными покосы и хмелевыми угодьи и далеко такого нет». Радуясь плодородным непаханым землям и нетронутым лесам, поселенцы рубили избы, расчищали леса, огораживали выгоны для скота. Привезли они с собой в мешочках, не растеряв в многовёрстной и малоутоптанной дороге, семена ржи, ячменя, овса, пшеницы, полбы, редьки, репы, огурцов. Было у них умение мастерить сохи, вилы, грабли. И занялись исконным своим делом — хлебопашеством, огородничеством, разведением скота. Ницинские, пышминские, исетские земли вскоре стали житницей огромного сибирского края от Урала до верховьев Иртыша и далее. Обеспечив себя хлебом, поселенцы, а теперь уже государевы крестьяне, повезли зерно в Сибирь. «Ходили» по рекам на барках, шитиках, яликах, а чаще всего на больших лодках — дощаниках, вмещавших до трех тысяч и более пудов, а, бывало, и «тыщев двенадцать пудов, а то и все пятнадцать». За сотни и тысячи верст везли муку, зерно, толокно, крупу, а обратно — «сладкую» соль с соляных озёр Прииртышья. Крестьяне Беляковской слободы направляли по обильной, судоходной в то время Пышме, муку и крупу в южносибирские поселения. «На казенных дощаниках с провиантом до Тобольска, — писали они, — а из Тобольска до Верх-Иртышских крепостей работных ходят человек по двадцати и более». С расширением земледелия и появлением товарного хлеба начало развиваться винокуренное производство. Винные кабаки или кружечные дворы появились вскоре после основания первых городков и слобод. Продавали в них вино, привезённое из центральной России или изготовленное «по уговору» служилыми, посадскими людьми и пашенными крестьянами. В 1627 году в Верхотурье были «устроены» первые «винные и пивные поварни» (винокуренные кухни). Потом — другие. Помимо государевых кабаков имелись и откупные, они принадлежали посадским людям, купцам или дворянам, откупившим у казны право на изготовление и продажу вина. Откупная плата на определенное количество лет складывалась из стоимости вина по заготовительным ценам с прибавлением цены откупной. Продавать же вино откупщик мог по любой установленной им цене. Разница, и немалая, оставалась у него в кармане. Сооружение и оснащение винокуренного завода (поварни) не требовало больших капиталовложений, производственный цикл занимал небольшой срок, а подряд на поставку вина (или откуп) приносил надёжный доход. Все это привлекало откупщиков. Для изготовления вина использовалась главным образом ржаная мука, а также хмель. С четверти (5–6 пудов) выкуривалось 7 вёдер вина. Стоимость ведра вина обходилась в 40 алтын (алтын равен 3 коп.). Варили вино в котлах (казанах) или кубах, из-под них постоянно курился от поленьев дым, отсюда и название производства — винокурение. Строились винокуренные заводы обычно на берегах небольших рек, окруженных лесом для изготовления дров и жилья. Поблизости должна быть глина, подходящая для выделки кирпича. На речке сооружалась плотина, которая образовывала пруд. Падающая на него вода использовалась для охлаждения винокуренных труб. Тюменский купец Григорий Перевалов был одним из первых винных откупщиков в Зауралье. Вместе со своим братом Петром он до этого выгодно занимался торговлей, имел капитал. Дощаники Переваловых ходили из Тюмени вниз по Туре и Тоболу до Тобольска, а оттуда вверх по Иртышу до Ямышской крепости, расположенной на границе русских владений в верховьях Иртыша. Туда доставлялся барочный лес, а с Ямыш-озера — хорошего качества соль. Имелись у Перевалова Григория свои наемные рабочие. Брат Григория Пётр вёл крупную торговлю разными товарами: китайскими и европейскими тканями, табаком, красками для кожевенного производства. В 1732 году Григорий Перевалов подрядился на поставку казне 500 вёдер вина со своего винного завода на сумму 250 рублей. Завод стоял на речке Талице. К 1774 году он «запустел». На месте его и начал строиться казённый завод. На территории Буткинско-Пышминского края имелись еще два крупных винокуренных завода — Ертарский, построенный Тимашевым в 1767 году, и Буткинско-Боровлянский, дата основания которого относится к 1760 году. Основал его купец Коротков. Оба завода в дальнейшем стали собственностью казны. К востоку от Ертарского действовал ещё Успенский завод, а к югу — Исетско-Боровлянский. Стекло винокуренным заводам поставлял стекольный завод Мекке (Мака), он находился между Талицей и Буткой. Строительство казённого винокуренного завода на Талых ключах началось по указанию императрицы Екатерины Второй. «Её императорское величество высочайше повелеть соизволила для поставки в Тобольскую губернию с 1776 года вина завести тамо казённые винокуренные заводы, поруча исполнение по оному господину сенатору и кавалеру Алексею Петровичу Мельгунову», — вынес постановление Правительствующий сенат. Он указал также тобольскому губернатору найти «к заведению тех заводов способные места, одно, на котором в прежние годы винной откупщик купец Перевалов имел винокуренный завод, а другое по течению Тобола-реки близ Царева Городища» (ныне город Курган). Сенатором Мельгуновым, получившим высочайшее указание, «рассуждено... двум падежным, в винокуренном деле знающим, в тех отдаленных местах бывалым людям Михаиле Сергееву сыну Голикову, Дмитрию Иванову сыну Лобанову... выдать... на построение тех заводов 50000 рублев и 500 пудов меди. Велено им произвести в Талицком заводе «на выкурку» не менее 100 000 вёдер вина в год. Мощность по тем временам большая. Такого крупного завода нигде ещё не было, по крайней мере в Сибири. Директором новых заводов назначался коллежский советник Норман. Строительство Талицкого завода началось через три месяца после решения Екатерины Второй. Небывало короткий срок, если иметь в виду огромное расстояние от столицы до Талых ключей и многие другие препятствия. Смотритель Голикова Кутышкин тоже начал строить завод «с поспешностью», наказы императрицы надлежало исполнять безотлагательно и спешно. Отнесён был завод к слободе Уецкой Краснослободского дистрикта (уезда) Тобольской губернии. За каторжан, обследовав окрестности, Кутышкин бояться не стал: места тут глухие, далеко в кандалах не убежишь, крестьяне Уецкой и других слобод ухватились за землю крепко, надёжно, покорны императрице, сочувствовать каторжанам не будут, озоровать им тоже не дадут. Народ смирный, к бунту несвычный. А так ли?
За 15 лет до начала строительства завода государственные крестьяне ближних к Талому ключу слобод, приписанных к горным заводам, подняли восстание против произвола заводских властей и царских чиновников, которым дозволялось «делать всякие дела по своему высмотру и как бог на душу положит». Положение приписных крестьян было невыносимо тяжелым. Месяцами оторванные от своих семей, они, кроме обычных крестьянских повинностей, обязывались выполнять «уроки» заводских приказчиков, которые их нещадно эксплуатировали. «Многое число причитается на тех заводах перерабатывания», — жаловались они. Приказчики Каслинского, Кыштымского заводов, к которым были приписаны пышминские слободы, часто без всяких причин («незнамо за что») жестоко истязали крестьян. Подающим жалобы навязывали на шею колодки и водили по улицам, подвергая при этом побоям. Приписные крестьяне бежали из слобод («домишки покинули впусте»), с заводов, но их ловили, подвергали наказаниям и снова направляли выполнять заводские работы. В июле 1759 года крестьяне Куяровской и Юрмытской слобод «по общему между собой согласию» бежали с Кыштымского завода, куда были приписаны. Заводская администрация перехватила 137 беглецов и направила их на завод, но по дороге 60 крестьян снова бежали, а прибывшие на завод работать не стали. Они «собрались все скопом и заговором в одну артель» и стояли целый день, «вооружившись дубьем, к себе никого не подпускали». «Мы все готовы умереть, но на завод не пойдем», — заявили бунтари и разбежались по своим слободам. К восставшим примкнули крестьяне Уецкой и Чубаровской слобод. Для наведения порядка в Куяровскую и Юрмытскую слободы прибыла воинская команда во главе с поручиком Ивановым с наказом «за то их огурство и непослушание наказать всех по жребию десятого плетьми, а других батожьем». Часть крестьян вышла на работу, а часть разбежалась по лесам. Восстание только еще разгоралось. В декабре 1759 года сто крестьян Юрмытской слободы, явившись в «мирскую» избу «единогласно сказали, что в завод не идут, и его Иванова не слушают». Когда Иванов хотел схватить непокорных, они, «скричав друг другу, чтобы не выдавали», вооружились поленьями и прогнали солдат. Куяровцы поддержали юрмытских крестьян и тоже не пошли на работу. К восставшим примкнули крестьяне Буткинской и нескольких слобод на Исети. Сибирская губернская канцелярия выслала на подавление бунтарей сначала одну крупную команду, потом — другую, но их тоже прогнали. Восставшие заявили: если против них будет ещё направлена воинская команда, то они, «всех перевязав и нещадно бив», отошлют её обратно в губернскую канцелярию. В дело вмешался Правительствующий сенат и направил дополнительно более тысячи солдат, драгун и казаков. Карательная команда драгун под Куяровской слободой встретила «зборище всех приписных дворянина Демидова крестьян более трёх тысяч человек», вооруженных копьями, дубинами, ружьями. Произошел большой бой, в результате которого мятежники были разбиты. Чтобы завершить разгром восстания, Екатерина Вторая направила на Урал карательную экспедицию под командованием генерала князя Вяземского с наказом: «Ежели будут сопротивляться — употребить оружие даже до пушек». В августе 1765 года куяровские и юрмытские бунтари снова не вышли на работу, их поддержали крестьяне Буткинской, Ольховской и Исетских слобод. И опять мятеж был подавлен. Зачинщиков «наижесточайше» наказали кнутом, им выдрали ноздри, поставили на лбу и щеках «указные знаки» и сослали на каторгу. Наказали и крестьянина Буткинской слободы Сергея Тельминова. И всё-таки мятежный дух бунтарей не был сломлен. В 1774 году они приняли активное участие в крестьянской войне под руководством Емельяна Пугачёва. В январе она охватила Шадринский и Окуневский уезды. Поддержали пугачёвцев буткинцы, которыми руководил Никита Печенкин. В феврале поднялись крестьяне Краснослободского, Верхотурского и Тюменского уездов, к которым относились слободы, расположенные на Пышме и её притоках. Жители прежде бунтовавших слобод Куяровской, Юрмытской и Уецкой письменно заявили о своём повиновении Пугачеву. Они повстанцам «во всём вспоможение делали». Хлебом с солью встретили отряды Пугачева жители Балаирского погоста (слободы). Примкнули к восставшим беляковцы. Присоединившись к отрядам пугачевского атамана Василия Сергеева, крестьяне «имели намерение ударить на Краснослободск, где управительская канцелярия». Их поддержали работные люди Ертарского и Буткинско-Боровлянского винокуренных заводов. Управителя Ертарского завода «благородного господина майора Полякова ис квартеры усильно вытащили» — сообщал правительственный комиссар в Тюмень. Восставшие подошли к Тугулыму, где была «учреждена» засека и поставлена застава. До Тюмени оставалось сорок верст. В ночь на 24 февраля под Тюменью появился конный разъезд. Его приняли за пугачевский и сообщили коменданту, который тотчас приказал ударить в набат. Город охватила паника. Тревога оказалась напрасной: дальше Тугулыма пугачёвцы не прошли. Не сумели овладеть пугачевские отряды ни Краснослободской слободой, ни Ирбитом, хотя отдельные крупные села поддержали пугачевские отряды. Хлебом-солью встретили их байкаловцы, свой отряд создали зайковцы. Всеми отрядами на территории Камышловского, Ирбитского, Тюменского и Краснослободского уездов руководил пугачевский полковник Пытасьев, основавший свой лагерь в Куяровской слободе, которая стала центром восставших. Под Ирбитом отрядами руководил тоже пугачевский полковник Ерушев, обосновавшийся в селе Зайковом. После поражения главных сил Пугачева под крепостью Татищевой, восстание крестьян в Зауралье пошло на убыль. Правительственные карательные отряды начали преследование участников крестьянской войны. В некоторых населённых пунктах установлены «ради кары преступников по одной виселице, для колесования по одному колесу и к вешанию за ребро по одному глаголю». Одним из таких пунктов стал Тугулым, где пугачёвские отряды были остановлены. Между деревней Марковой и Тугулымом до сих пор сохраняются остатки рва и вала, служивших преградой для пугачёвцев. И все же мятежные крестьяне Куяровской, Юрмытской н Уецкой слобод остались непокорными. Издавна историки отмечали такие качества русских поселенцев за Уралом как решимость, отвага, неустрашимость, «склонность к простору, воле и равенству». В 1797 году, когда казённый Талицкий завод был построен, они опять, поднявшись «скопом», бросили работу и пошли в Екатеринбург искать правды. ...Не знал всего этого ни Кутышкин, ни стражники. Напрасно рассчитывали они на помощь крестьян в слежке за ссыльными. Их и самих впору было услать куда-нибудь подальше в ссылку вглубь Сибири. Не узнали и того, что пришедшие с ними, а потом и другие каторжане, осевшие после отбытия наказания в Талице и окрестных деревнях, тоже принесли с собой мятежный дух и любовь к воле, что потомки первых поселенцев и каторжан наследуют эти качества.
2. «БЫТЬ ПО СЕМУ...» Из хмурого, нависшего над строительной площадкой неба вот-вот повалит сыпучий снег. Холодный ветер обшаривал наспех срубленные избы, пронизывал худые арестантские халаты, студил изможденные тела первых строителей завода. Стражник сжалился над ними, загнал в недостроенный амбар с узенькими окошками. Отогреваясь, каторжане неторопливо переговаривались. — Сибирские морозы... Ударишься в бега — околеешь в лесах. — Ловят всё ещё пугачёвцев. Какого-то Ивашку Волкова из Куяровской слободы схватили. Держат в остроге скована и в рогах. — Судьба... — Держаться скопом надо. Резко скрипнула дверь, стражник хрипло крикнул с порога: — Живо на работу! Глину месить, чаны ставить пока не застыло. Господин Кутышкин гневаются... Холодный воздух вползал в открытую дверь, выстуживая амбар. Каторжанин Иван плотнее запахнул затасканный зипун, поёжился. Обмотал щеки старым шарфом — обожженное лицо не терпело холода — и понуро поплёлся вслед за товарищами.
Строился завод споро. К сорока каторжанам, пригнанным на завод первыми, прибавилось еще шестьдесят семейств из Екатеринбургского завода. Новые каторжане прибывали из Шадринска и других мест. Рабочей силы на первых порах хватало. Вода, лес, глина были рядом, деревянные чаны, ушаты, трубы, бочки изготовлялись тут же. Железные изделия, медь ковались в заводской кузнице. Более сложное оборудование и измерительные приборы завозились по первому требованию из Екатеринбургского и других горных заводов Урала. В ноябре 1775 года, через год с начала строительства, получена ранее намеченного срока первая заводская продукция — 30 бочек простого вина в количестве 1196 и 2/8 вёдер. Установлена продажная цена — 2 рубля 99 с половиной копеек ведро. Строительство завода, однако, продолжалось ещё несколько лет и окончательно закончилось в феврале 1779 года. «Выкурка вина» установилась согласно ранее установленному заданию — 100 000, а иногда и более вёдер ежегодно. Другой ближний завод, Петровский, (близ Царева городища) выпускал 85 000 вёдер. На строительство завода израсходовано 32 260 рублей и 42 с половиной копейки. Ко времени окончания строительства завод имел плотину, винницу, смажную избу, подвалы, хлебные магазейны (склады), амбары, магазейны разные, солодовню, бочарню, мельничное и плотничье имущество, дом для директора, конюшню и дома жилые. В 1781 году жили в них 2 унтер-офицера, 12 солдат, 67 поселенцев, 1 присыльный, 7 польских конфедератов. Всего с семьями — 225 человек. Это почти столько же, сколько жителей имелось в Уецкой слободе с шестью «тянувших к ней» деревнями. Население в дальнейшем постоянно прибывало. Через год из Екатеринбурга и Тобольска прибыла большая группа мужчин и женщин, «утвержденных к заводу указом Правительствующего сената», а вместе с ними недостающий заводской инвентарь. Количество домов в поселке перевалило за сотню. К 1800 году завод превзошел намеченный ранее объём продукции. «Сверх положенной до 100 000 вёдер пропорции выкуривается ещё от 17 000 до 20 000 вёдер», — сообщал строитель завода Голиков. Хлеб закупался в соседних селениях, хмель в Казанской губернии и на Ирбитской ярмарке, лес и дрова поставлялись вольнонаемными крестьянами Камышловского, Ирбитского и Шадринского уездов. Транспортировка вина проходила не всегда гладко, находились любители поживиться даровым угощением. По поводу одной из краж состоялось судебное разбирательство. «Ехав с винокуренного завода Талицкого с вином, — записано в следственном материале объяснение служащего Верхотурской питейной конторы, — зашёл он во время остановки в питейный дом для корму лошадей и употребления своей пищи — хлеба и немного квасу...». А в это время крестьяне одной из деревень шилом провернули дыру в одной из бочек и отлили три ведра вина. Крестьян обнаружили и судили. Случаи краж в те времена, к слову сказать, были редкими и каждый из них рассматривался как событие значительное. Михайло Голиков, доверенный сенатора Мельгунова и строитель Талицкого завода, слово своё сдержал, построил завод быстро, как хотела императрица, но сам разорился. У него оказалось 60 тысяч рублей долга, который он не мог оплатить до конца своей жизни. Часть долга ему простили, «поскольку доимки взыскать состоит безнадежно», часть переложили на детей. Кто-то из чиновников или ловких дельцов хорошо погрел руки на строительстве завода. Передал завод Голиков в 1782 году. Наряду с «разной медной, железной и деревянной посудой и тому потребных инструментов» было принято от него 152 поселыцика мужского рода и 182 женского рода. Тогда же была сделана опись завода, а в ней записано: «Плотина на речке, называемой Талица, длиной 32 сажени, шириной от шести до задних стенок четыре сажени один аршин, вышиной в прорезе от сливного моста шесть аршин... Ниже плотины винокурня, по углам рубленая, а по длине и ширине забранная в столбы из бревен посредственной толстоты, по длине с обеих сторон по семи, а по ширине по пяти звеньев, длиною двадцать шесть сажен и одна четверть аршина, шириной тридцать сажен и одна четверть аршина, мучная мельница, состоящая на реке Пышме, которая стояла на плотине длиной 28 сажен о двух амбарах. Для житья главного командира рубленный в одну связь о, двух этажах дом». В заводском посёлке уже имелись первые улицы: Бутырки первые, Бутырки вторые, Бутырки третьи. На левом берегу речки, чуть ниже плотины, определилось и место, на котором, как скот, клеймили каторжных раскаленным железом. Ставили на виске буквы «СК» (ссыльно-каторжный) и «СП» (ссыльно-поселенец). Надолго осталось в памяти таличан это место. В дальнейшем тут, на площади, будет поставлено здание земской управы, а напротив неё — церковь. Начал вырисовываться обычный на Урале заводской посёлок с плотиной, прудом, площадью возле плотины, улицами, разбегающимися от центра к окраинам. Назывался «Талицкий завод», волостное село или просто «Талица». Согласно нового административного деления, Талица в 1781 году стала волостным центром Камышловского уезда. К этому же времени закончилось строительство Большого Сибирского тракта, который соединил Урал с Сибирью, заменяя прежнюю «государеву дорогу», проходившую через Верхотурье. Он прошёл в семи верстах от завода. Тракт улучшил транспортировку сырья и заводской продукции, оживил край и его население. Хозяйственное значение завода возросло. К тому же увеличилась его мощность за счёт передачи в 1788 году заводского оборудования Ертарского завода, принадлежащего в то время тоже казне. Поступило в Талицу оборудование и Буткинско-Боровлянского завода. Талицкий завод поглотил все винокуренные заводы Зауралья и был самым крупным в Сибири и на Урале. «Из винокуренных заводов один только сей в действии», — записано о нём в 1801 году. По количеству населения он тоже намного превосходил некоторые заводские посёлки, а в Камышловском уезде был самым многолюдным населенным пунктом после Камышлова и Каменского завода. Каторжане, у которых оканчивался срок наказания, переводились в разряд поселенцев, но с прикреплением их к заводу. Они постоянно пополняли число жителей поселка. Отпускали с завода только тех, кто не мог по состоянию здоровья работать на нём. Таких приписывали к деревням и сёлам, зачисляя их в разряд государственных крестьян.
Каторжанина Ивана по истечению срока каторги определили в ссыльно-поселенцы на жительство в Талице, но к «пьяной фабрике» приписали навечно. Теперь он имел право поставить себе домик, завести хозяйство, семью, но отлучаться от заводских работ запрещалось. За этим по-прежнему следили приказчик и стражники. На каждого стражника приходилось по пять каторжан и поселенцев. На родине у Ивана не осталось ни кола, ни двора. Была невеста, но над ней надругался барин, и она утопилась. Рассчитался тогда с ним Иван — спалил имение, за что и на каторгу в Сибирь угодил. Сам чуть не сгорел на пожаре, с той поры и лицо обожжённое. Некуда ему бежать с завода, если бы и захотел. Да и года не те, чтобы бегать. Сколотил избушку, поставил её на вторых Бутырках, подальше от начальства, женился на вдове из недалёкой деревни Зотиной, хозяйство завёл. Дети пошли. И стал первый строитель завода каторжанин Иван полноправным жителем Талицы. Все бы ничего, да работа как была каторжной, так и осталась. Вместе с каторжанами и работал. Нет-нет да и вспоминал свои родные Тамбовские места. Уходил тогда подальше от людей на высокий песчаный берег Пышмы и подолгу глядел на её воды. Куда она течет и откуда? Проплывёт свалившаяся с подмытого берега коряга и нет её, затеряется вдали. Так вот и его, Ивана, жизнь затерялась в Сибири, вдали от Тамбовщины.
К началу XIX века Талицкий завод намечено было расширить, но через несколько лет оказалось, что не только расширить, но и сохранить прежний уровень производства невозможно. Требовалось заменить устаревшее оборудование, увеличить объём поступающей на завод воды, а для этого перестроить и поднять выше плотину — чего нельзя было сделать из-за условий местности. Мешал высокий уровень грунтовых вод, постоянно пополняемый многочисленными ключами. Пермский генерал-губернатор сообщал в Санкт-Петербург о заводе: «вообще от весьма тесного его устройства и маломерности винокуренной посуды нет никакой надежды к успешному выгоднейшему впредь производству винокурения». Вопрос стал так: закрыть завод или перенести его на другое место. Обеспокоенные возможной потерей крупного источника дохода в казну, вмешались в дело высшие государственные чиновники. Министр финансов направил в 1811 году в Государственный Совет России записку такого содержания: «В 1804 году Талицкий завод найден был тогда ещё в совершенной ветхости и к дальнейшему винокурению неспособен, да и само местоположение невыгодным, почему и назначалось вместо него построить новый завод на другом месте, и именно на реке Урге, в расстоянии от старого в двух верстах». По представлении министра финансов, именуемому «О постройке вновь Талицкого винокуренного завода, в Пермской губернии состоящего», Государственный Совет на Общем Собрании 19 мая 1811 года, «уважив необходимую надобность оную постройку привести в действо», вынес своё решение: «исчисленную на сей предмет сумму пятьдесят три тысячи восемьсот двадцать рублей отпустить из общих государственных доходов». На решении Государственного Совета, подписанном его председателем графом Румянцевым, император России Александр Первый собственноручно начертал: «Быть по сему». Строительство завода на Урге, небольшой речке, тоже впадающей в Пышму и позволяющей построить более высокую плотину для обширного пруда, началось не сразу. Потребовались более значительные денежные средства. В 1820 году «на действие завода» отпущено еще 760 997 рублей. Началось возведение плотины. Окончательно завод на Урге построен в 1838 году. После завершения строительства он стал ежегодно выкуривать около 200 000 вёдер вина, в два раза больше, чем на прежнем месте. С него поставлялось вино в Санкт-Петербург, на Ладожский и Шлиссельбургский питейные дворы, Нижний Новгород, Березовск, Енисейск, Красноярск и многие крупные населенные пункты страны. Никакие другие винокуренные заводы столько вина казне не поставляли. Завод обосновался в устье Урги, которая питалась двумя притоками — Буранцами и Буранчихой. Воду брал из пруда, образованного плотиной высотой 14 метров (более чем в два раза выше прежней плотины на речке Талице). От плотины до завода (семьсот сажен) протянулись шесть деревянных, из лиственницы, труб для снабжения заводского производства. Выполняли они свое назначение, кстати, до середины 80-х годов нашего столетия без потери прочности и замены. В 1804 году на берегу Ургинского пруда заложен каменный одноэтажный храм, построенный «тщанием прихожан» при деятельном участии мастерового Онисима Трофимовича Маркова, и в 1807 году освящён во имя Святых Первоверховных Апостолов Петра и Павла. «Зданием каменная с таковою же колокольней, — записано после окончания строительства церкви, — и кругом оной ограда каменная, клажею окончена, но решетка ещё не окончена; утварью снабжена порядочной, притча положено по штату с 1804 года — священник один, диакон один и два причетчика». В 1848 году храм сгорел, через десять лет отстроен заново. В приход вошли деревни Белоеланская, Тарасова, Езовкина, Истоур. Прежнее заводское место на реке Талице, которую жители уже давно окрестили Бардянкой, осталось центром Талицы. В нём сохранились плотина и пруд. Бывшая заводская площадь стала площадью Талицы. На месте заводской территории обосновались торговые и питейные заведения, обильно заполняемые во время установленных ежегодных ярмарок. Новые жилые дома образовали новые улицы. Одни протянулись вдоль Бардянки, другие по берегу Пышмы в сторону нового завода на Урге и в противоположную — по высокому песчаному бугру, отчего и назвали улицы Большие и Малые пески. Коренное население Талицы состояло в основном на ту пору из ссыльнокаторжных, которые, отбыв свой срок, приписывались к заводу на постоянное местожительство. От заводских работ освобождались только старые или увечные, непригодные к делу. Их направляли на поселение в окрестные деревни. На место выбывших каторжан прибывали другие. О них так и писали: «для исправления заводских работ... следующих из России... на поселение за преступления». Каторжане не были разбойниками или грабителями, за исключением небольшого их числа. Почти все они в прошлом — крепостные, и преступления их выражались в протесте против крепостничества. Выйдя на поселение, они становились мирными жителями, далекими от каких-либо преступных действий. Едва ли они и сетовали на свою судьбу, хотя потеряли на заводе здоровье. На родине их нещадно эксплуатировали помещики, сейчас же они становились государственными крестьянами, выполняющими определенные обязанности. Конечно, притеснения им были, но это совсем не то, что терпеть полный произвол со стороны помещика. Оседая в селах и деревнях, они строили себе дома, пахали землю, разводили скот, занимались промыслами и ничем не отличались от коренных жителей. Больше всего их оставалось всё же в Талице. У них складывался свой быт, мало отличимый от быта других крестьян, но особый отпечаток накладывала на них работа на заводе. Имея небольшие наделы, заводские рабочие должны были основные силы отдавать тяжёлому заводскому труду. 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|
