Сделай Сам Свою Работу на 5

Видения и провидения Вернадского





В. И. ВЕРНАДСКИЙ

БИОСФЕРА И НООСФЕРА

МОСКВА

АЙРИС - ПРЕСС 2004

 

 


 

            Составители Н. А. Костяшкин, Е. М. Гончарова Серийное оформление А. М. Драговой Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера / Предисловие Р. К. Ба­ландина. — М.: Айрис-пресс, 2004. — 576 с. — (Биб­лиотека истории и культуры). Вкнигу включены наиболее значимые и актуальные произ­ведения выдающегося отечественного естествоиспытателя и мыс­лителя В. И. Вернадского, посвященные вопросам строения био­сферы и ее постепенной трансформации в сферу разума — но­осферу. Трактат «Научная мысль как планетное явление» посвящен истории развития естествознания с древнейших времен до се­редины XX в. В заключительный раздел книги включены редко публикуемые публицистические статьи ученого. Книга представит интерес для студентов, преподавателей естественнонаучных дисциплин и всех интересующихся вопро­сами биологии, экологии, философии и истории науки. © Составление, примечания, указатель, оформление, Айрис-пресс, 2004  

Содержание

P. К. Баландин. Учение о биосфере, мечта о ноосфере



Раздел первый БИОСФЕРА

Биосфера

Очерк первый. Биосфера в космосе

Очерк второй. Область жизни

Раздел второй НООСФЕРА

О научном мировоззрении

Научная мысль как планетное явление

Отдел первый. Научная мысль и научная работа как геологическая сила в биосфере

Отдел второй. О научных истинах

Отдел третий. Новое научное знание и переход биосферы в ноосферу

Отдел четвертый. Науки о жизни в системе научного знания

Несколько слов о ноосфере

Проблема времени в современной науке

По поводу критических замечаний акад. А. М. Деборина

Раздел третий ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ

Общественное значение Ломоносовского дня

Война и прогресс науки

Задачи науки в связи с государственной политикой в России

Русская интеллигенция и новая Россия

Указатель имен

Примечания

 

 

УЧЕНИЕ О БИОСФЕРЕ, МЕЧТА О НООСФЕРЕ

Нет ничего сильнее жажды познания, силы сомнения... И это искание, это стремление — есть основа всякой ученой деятельности... ищешь правды, и я впол­не чувствую, что могу умереть, могу сгореть, ища ее, но мне важно найти, и если не найти, то стремиться найти ее, эту правду, как бы горька, призрачна и сквер­на она ни была!



В. И. Вернадский (из письма жене Н. Е. Старицкой)

Видения и провидения Вернадского

Принято делить ученых на романтиков и классиков. Первые — генераторы идей, вдохновенные творцы и фан­тазеры. Вторые — собиратели и обобщатели фактов, со­здатели обстоятельных трудов.

Владимир Иванович Вернадский — признанный клас­сик естествознания. Он основал новые отрасли знаний: биогеохимию и радиогеологию, был одним из создателей генетической минералогии, геохимии. Никто из ученых XX века не имел соразмерных достижений. Венцом его научного творчества стало учение о биосфере, области жизни на планете. Оно явилось синтезом идей и фактов, относящихся к десяткам наук!

Ученые-романтики проявляют свои таланты в молодые годы. Например, чрезмерно прославленный физик А. Эйн­штейн до тридцатилетнего возраста создал фотонную тео­рию света, теорию броуновского движения, специальную теорию относительности (на основе преобразования К. Ло­ренца). В последующие 45 лет жизни у него не было сколько-нибудь значительных открытий, не говоря уж о том, что он был автором физических теорий, а не основателем новых дисциплин или комплексных учений. Об этом приходится упоминать не для того, чтобы умалить достижения Эйнш­тейна — человека достойного и талантливого, но для осозна­ния грандиозности результатов научного творчества Вернад­ского, который вдобавок был замечательным историком зна­ний и выдающимся организатором научных учреждений.



В молодые годы вспышки озарений испытывают мно­гие мыслители. Это относится не только к поэтам, но так­же к математикам, физикам. В естествознании так не бы­вает. Оно требует, помимо всего прочего, обширной эру­диции и способности к синтезу самых разнообразных идей и фактов. Вот почему гениальное учение о биосфере офор­милось в сознании Вернадского, когда творцу было уже около шестидесяти лет.

Понять этот феномен помогает, как мне представля­ется, одно странное событие его жизни: пророческое ви­дение. Это произошло в начале 1920 года, когда он болел сыпным тифом и находился на грани смерти (лечивший его врач умер). Предоставим слово самому Владимиру Ивановичу: «Мне хочется записать странное состояние, пережитое мной во время болезни. В мечтах и фантазиях, в мыслях и образах мне интенсивно пришлось коснуться моих глубочайших вопросов жизни и пережить как бы картину моей будущей жизни и смерти.... Это было интенсивное переживание мыслью и духом чего-то чуждого окружающему, далекого от происходящего. Это было до такой степени интенсивно и ярко, что я совершенно не помню своей болезни и выношу из своего лежания краси­вые образы и создания мысли, счастливые переживания научного вдохновения... И сам я не уверен, говоря откро­венно, что все это плод моей больной фантазии, не имею­щей реального основания, что в этом переживании нет чего-нибудь вещего, вроде вещих снов, о которых нам не­сомненно говорят исторические документы. Вероятно, есть такие подъемы человеческого духа, которые достигают того, что необычно в нашей обычной изодневности. Кто может сказать, что нет известной логической последовательности жизни после известного поступка? И м. б. в случае принятия решения уехать и добиваться Инст[иту­та] Жив[ого] Вещ[ества], действительно, возможна та моя судьба, которая мне рисовалась в моих мечтаниях».

В те годы страшной гражданской войны у ученого ста­ли складываться первые соображения о планетном (он не употреблял модного ныне словца «планетарный») значении совокупности живых организмов, населяющих Землю и преображающих ее, живого вещества. Это было предчув­ствием учения о биосфере, которое складывалось в его под­сознании, воплощаясь в яркие образы.

Выздоравливал Вернадский от тяжелой болезни в Кры­му. Белая армия терпела сокрушительные поражения, не­смотря на иностранную помощь. Началась поспешная эва­куация. Ученому и его семье было забронировано место на британском военном корабле (об этом позаботилось Королевское общество, в котором состоял Владимир Ива­нович). А у него среди видений было одно из наиболее отчетливых: морской берег, светлые здания с хорошо оборудованными лабораториями. Это — руководимый им Ин­ститут Живого Вещества, находящийся в США.

Казалось бы, настала пора реализовать свои подсозна­тельные устремления: ехать в Англию, а затем в США. Он — ученый с мировым именем, его новаторские идеи будут поддержаны. А что ждет его на родине? Победа боль­шевиков (в ней он не сомневался уже в 1919 году, когда ездил в штаб Деникина за ассигнованиями на Украинс­кую академию наук, создателем и президентом которой он являлся). Разруха и голод. Гегемония пролетариата и подозрительность к интеллигенции. Отсутствие средств на серьезные научные исследования...

Вернадский пошел наперекор судьбе. Даже предполагая свои видения вещими, он не мог избавиться от привычного духа сомнений. Решил остаться на родине. (Покинул на­всегда Россию сын Георгий, обосновавшийся в США и став­ший видным историком). Институт на берегу Атлантики остался в мечтах. Владимир Иванович так и не произнес док­лад «О будущности человечества» и не написал «Размышлений перед смертью», хотя и то и другое явилось ему в вещем сне.

Однако некоторые его предвидения сбылись. «Умер я между 83 - 85 годами, почти до конца работая над "Размышлениями". Я писал их по-русски». Он умер действительно в таком воз­расте, в 1945 году (родился в 1863). Это документально за­фиксированное свидетельство о собственной смерти производит мистическое впечатление. Ведь оно сделано за четверть века до события! До конца своих дней он работал над «Раз­мышлениями», хотя и не «... перед смертью», а «... натуралис­та» и над воспоминаниями «Пережитое и передуманное».

Не менее точно осознал Владимир Иванович свои на­учные достижения. В полузабытьи он вдруг ощутил свои незаурядные интеллектуальные силы. До этого, даже став академиком, он сомневался в них. А тут словно произош­ло внезапное озарение: «Я ясно стал сознавать, что мне суждено сказать человечеству новое в том учении о живом веществе, которое я создаю, и что это есть мое призвание, моя обязанность, наложенная на меня, которую я должен проводить в жизнь — как пророк, чувствующий внутри себя голос, призывающий его к деятельности. Я почувствовал в себе ДЕМОНА СОКРАТА. Сейчас я сознаю, что это уче­ние может оказать такое же влияние, как книга Дарвина, и в таком случае я, нисколько не меняясь в своей сущно­сти, попадаю в первые ряды мировых ученых...

Так почва подготовлена была у меня для признания пророческого, вещего значения тех переживаний. Но вме­сте с тем, старый скепсис остался».

Да, он создал учение не менее (если не более) значи­тельное, чем эволюционное учение Дарвина. Правда, оно не оказало решительного воздействия на общественное сознание. Но это лишь подчеркивает глубину научно-фи­лософских прозрений Вернадского.

Например, специальная теория относительности была принята и понята сразу. Популяризационная шумиха вок­руг нее объясняется рвением журналистов и занятной парадоксальностью некоторых ее следствий. А учение о био­сфере поначалу оценили очень немногие; за рубежом — французские мыслители Ле Руа и Тейяр де Шарден, кото­рые, прослушав в Париже (1923 г.) лекции Вернадского по геохимии, выдвинули идею ноосферы — области духовной жизни на планете.

Только спустя три десятилетия учение о биосфере по­лучило широкое признание, хотя к этому времени имя его творца основательно забылось. Экологический бум после­дних десятилетий выдвинул на первый план технологи­ческие и социально-политические аспекты этого учения, тогда как научно-философская сущность взаимодействия человечества с природой и эволюции биосферы (о чем писал Вернадский) остаются в забвении.

Пожалуй, произошло это потому, что наиболее зна­менитые мыслители второй половины XX века все дальше удалялись от познания Природы в ее бесконечном разно­образии и гармоничном единстве. Они отражают основы современного общественного сознания: дробность воспри­ятия («компьютерное мышление»), склонность к прими­тивным форматизациям, механистичному мировоззре­нию — совершенно естественному в искусственной (не естественной) техногенной среде, окружающей нынешне­го человека и творящей его по своему образу и подобию.

Как натуралист Вернадский с юности стремился по­стичь земную природу. Он записал в дневнике: «Какое наслаждение "вопрошать природу"! Какой рой вопросов, мыслей, соображений! Сколько причин для удивления, сколько ощущений приятного при попытке обнять своим умом, воспроизвести в себе ту работу, какая длилась века­ми в бесконечных ее областях!»

Он не ограничивал свой кругозор заемными знания­ми, хотя читал разнообразнейшую литературу на всех ос­новных европейских языках. Он проехал тысячи километ­ров на поездах и в повозках, пересекая вдоль и поперек Европу, Кавказ, Урал. Прошагал сотни километров, изу­чая рудники Польши, Чехословакии, Германии; древние вулканы Центральной Франции и огнедышащий Везувий; грязевулканы Тамани и Керченского полуострова; нефте­промыслы Баку; рудопроявления в горах Кавказа, Алтая, Средней Азии, на Украине; гранитные массивы Забайкалья и Франции, базальты Северной Ирландии...

Как геолог он охватывал миллионолетия существования биосферы; как историк культуры прослеживал эволю­цию человеческой мысли за века и тысячелетия. Послед­нее обстоятельство во многом определило его представле­ния о ноосфере (в отличие от модных ныне ноосферных фантазий). С позиций гуманизма Вернадский полагал, будто неуклонный научно-технический прогресс ведет к торже­ству разума и рациональной организации природы: «Био­сфера XX столетия превращается в ноосферу, создавае­мую прежде всего ростом науки, научного понимания и основанного на ней социального труда человека».

Увы, этот его прогноз оказался, по меньшей мере, преж­девременным. Он мечтал о прекрасной ноосфере, где про­изойдет новый расцвет жизни и разума, творческого гения человечества. Сейчас, в начале ХХI века, на планете и в околоземном космосе безраздельно господствует техничес­кая цивилизация. Ноосфера остается мечтой, техносфера стала реальностью.

Надо только подчеркнуть, что Вернадский нигде и ни­когда не называл свою гипотезу ноосферы учением.

Венец творчества Вернадского — учение о биосфере как области взаимодействия планетных и космических сил (энер­гий) с живым веществом. Оно обосновано в нескольких его монографиях и многих статьях. Один из главных выводов: живые организмы (глобальная их совокупность — живое ве­щество) активно преображают окружающую природу. По­этому вся область жизни — биосфера — является не механи­ческой системой, а своеобразным космическим организмом.

Вернадский совершенно справедливо выделял огром­ную мощь техники, созданной и управляемой человеком. Но он не мог себе представить, что очень многие люди в своей безудержной погоне за материальными благами и комфортом будут пренебрегать законами биосферы, алч­но расхищать ее богатства. Для Вернадского духовные цен­ности были несравненно выше и желанней, чем матери­альные, тогда как для нынешнего «техногенного челове­ка» все обстоит как раз наоборот...

Гуманистические идеалы Вернадского оказались дале­кими от реальности. Но это никак не умаляет значимости его учения о биосфере. Более того, только осознание и даль­нейшее развитие этого учения позволит человечеству избе­жать быстрой и безнадежной духовной деградации.

... До сих пор у нас шла речь о Вернадском как ученом классического типа, осуществлявшем синтез знаний, раз­рабатывавшем основы новых научных дисциплин. Но он был и творцом оригинальных идей.

Около сорока лет назад в физике немало споров выз­вало предположение, что в мире элементарных частиц су­ществует отличие правого и левого. Знаменитый физик В. Паули написал тогда: «Я не верю, что Бог является лев­шой... и готов побиться об заклад на очень большую сум­му, что эксперимент даст симметричный результат». Того же мнения придерживались едва ли не все авторитетные физики (например, Р. Фейнман, который, правда, все-таки предлагал провести опыт).

На первый взгляд элементарные частицы должны вы­летать из атома симметрично, если отсутствуют воздействия извне. Какая им разница? Но проведенный эксперимент с ошеломляющей достоверностью доказал обратное!

А Вернадский предвидел возможность различия пра­вого и левого в микромире за 20 лет до того, как физики всерьез поставили эту проблему. Он писал: «Пространство-время глубоко неоднородно, и явления симметрии могут в нем проявляться только в ограниченных участках».

Почему геолог, геохимик постиг в физике то, что не смогли предвидеть физики-профессионалы? Потому что он не ограничивал себя узкими рамками одной науки, а стремился понимать природу как целое. И он имел сме­лость выходить мыслью за пределы известных фактов, что характерно для ученых-романтиков.

Другой пример. Задолго до Второй мировой войны Вер­надский предупреждал о возможности использования атом­ной энергии для военных целей и писал в этой связи о великой ответственности ученых перед обществом. В те годы физики не верили в создание атомного оружия.

Предвидя начало «атомной эры», Вернадский организо­вал в СССР академические комиссии, благодаря которым у нас велась геологическая разведка радиоактивного сырья, изучалась атомная энергия, что позволило советским уче­ным создать первую в мире атомную электростанцию и дос­тойно ответить на изобретение в США атомной бомбы.

Путь исканий

Владимир Иванович Вернадский родился в Петербур­ге 12 марта 1863 года в семье профессора политэкономии и статистики. В детстве и отрочестве он увлекался истори­ей, с интересом прислушивался к политическим спорам, которые велись в кабинете отца, любил украинские пес­ни; учась в гимназии, посещал оперу и концерты. И уже тогда его завораживали беседы о мироздании с дядей Евграфом Максимовичем Короленко.

«Я долго после этого не мог успокоиться, — вспоминал Вернадский, — в моей фантазии бродили кометы через бес­конечное мировое пространство; падающие звезды ожив­лялись; я не мирился с безжизненностью Луны и населял ее целым роем существ, созданных моим воображением».

С той поры стремление постичь тайны природы не оставляло его. В последнем классе гимназии он прочел 4 тома «Космоса» А. Гумбольдта и его «Картины природы» (на немецком языке), начал регулярно читать английский научно-популярный журнал «Природа».

В 1881 году Владимир Иванович поступил на естествен­ное отделение физико-математического факультета Петер­бургского университета. «Больше всего прельщали меня, — признавался он, — с одной стороны, вопросы историчес­кой жизни человечества и, с другой — философская сто­рона математических наук».

В университете на него произвели большое впечатле­ние лекции А. Н. Бекетова по ботанике. В них жизнь рас­тений представала как часть гармоничного целого — зем­ной природы. Поистине ошеломили его лекции Д. И. Мен­делеева: «Ярко и красиво, образно и сильно рисовал он перед нами бесконечную область точного знания, его зна­чение в жизни и в развитии человечества, ... подымая нас и возбуждая глубочайшее стремление человеческой лич­ности к знанию и к его активному приложению».

Личность и идеи Менделеева оказали заметное влия­ние на формирование научного мировоззрения Вернад­ского. Но если Менделеев успешно занимался экспери­ментальной и теоретической химией, а также ее приложе­ниями к практике промышленности и сельского хозяйства, то Вернадский постарался использовать методы химии для познания окружающей природы, прежде всего — мира минералов. Характерна его дневниковая запись 1884 года: «Минералы суть памятники реакций, происходивших на земном шаре; по ним можно восстановить тот химичес­кий процесс, какой происходил и происходит на земле... Историю планеты можно рассматривать как историю ин­тенсивного изменения материи в одном месте мирового пространства, и этот ход, без сомнения, совершается с боль­шой правильностью».

Нетрудно заметить, что уже тогда в воображении Вер­надского минералогия из традиционной и древней описа­тельной дисциплины переходила в новую динамичную форму геохимии — науки о геологической истории, пре­вращениях и круговоротах химических элементов на Зем­ле. Основоположником этой научной дисциплины стал В. И. Вернадский.

Свои первые научные исследования Владимир Ива­нович проводил под руководством В. В. Докучаева — че­ловека сильной воли, трудной судьбы и огромного талан­та. «Профессор минералогии В. В. Докучаев был чужд той отрасли знания, преподавать которую ему пришлось по случайности судьбы, — писал Вернадский. - По кругу бо­лее ранних своих интересов это был геолог, интересовав­шийся динамической геологией лика Земли на Русской равнине. Его привлекали вопросы орографии (изучения рельефа. — Р. Б.), новейших ледниковых и аллювиальных (речных. — Р. Б.) отложений, и от них он перешел к само­му поверхностному покрову, к почве. В ней В. В. угадывал новое естественное тело, отличное и от горной породы, и от мертвых продуктов ее изменения».

Вот и Вернадский так же подошел к познанию биосфе­ры, области жизни, видя в ней особое природное тело, в котором существуют в гармоничном единстве живые орга­низмы и минеральные образования, «впитывающие» и переводящие в земные процессы животворную лучистую энергию Солнца.

Он изучал живые организмы как своеобразное при­родное явление, имея в виду прежде всего геохимический аспект (с позиций физики или философии понятие «жи­вое вещество» весьма уязвимо). Он подхватил и развил идеи французского ученого В. Анри о космической и планет­ной роли живых организмов как преобразователей сол­нечной энергии. Об этом, в частности, сообщил Вернадский в Сорбонне, читая там лекции по геохимии (в 1923 - 1924 го­дах он работал в Париже, командированный АН СССР). В «Очерках геохимии» и в подлинном научном шедевре «Био­сфера» он раскрыл геохимическую роль живого вещества и человека на планете.

«Живые организмы, с геохимической точки зрения, — писал он, — не являются случайным фактором в химичес­ком механизме земной коры; они образуют его существен­ную и неотделимую часть. Они неразрывно связаны с кос­ной материей земной коры, с минералами и горными породами». Исходя из таких предпосылок и данных геологии, он сформулировал и обосновал смелую идею о геологи­ческой вечности жизни.

Идея о вечности жизни, безусловно, не нова. В част­ности, ее разрабатывал выдающийся шведский физико-химик Сванте Аррениус (гипотеза «панспермии», витающих в космическом пространстве зародышах организмов). Но в XX веке в науке возродилась популярная во времена сред­невековья идея возникновения живого из неживого. Ста­ли проводить многочисленные эксперименты по техно­генному синтезу организмов (в нашей стране энтузиастом этих работ был А. И. Опарин).

Вернадский подошел к этому вопросу как естествоис­пытатель. По его мнению, все известные геологам горные породы, даже наидревнейшие, несут на себе следы жизнедеятельности. В последующие десятилетия провидческая мысль Вернадского подтвердилась и начинает получать признание.

В те же 20-е годы Владимир Иванович начал разраба­тывать учение о живом веществе с позиций кристаллохи­мии и законов симметрии. Пространство живой клетки резко диссимметрично (это было известно со времен Луи Пастера), или, говоря иначе, для него характерно законо­мерное, устойчивое нарушение симметрии. Например, поляризованный свет, проходя через протоплазму, откло­няется влево. А в неорганических кристаллах встречаются как лево-, так и правовращающие формы.

Развивая эти идеи, Вернадский пришел к выводу о прин­ципиальной неоднородности пространства-времени, кото­рое также подчиняется принципу диссимметрии (выше мы уже упоминали об этих его взглядах). Тот же принцип диссимметрии он распространил и на познание общих законо­мерностей строения нашей планеты, земной коры, биосфе­ры (наиболее полно об этом написано в монографии «Хи­мическое строение биосферы Земли и ее окружения»).

... С геохимических позиций подошел Вернадский к познанию не только земной коры и живого вещества, но и человечества. И это было настоящим творческим подхо­дом (данную тему он разрабатывал совместно со своим другом и учеником, замечательным ученым и мыслителем А. Е. Ферсманом, автором понятий «биогенез» и «техногенез»). Об этом он впервые написал в 1913 году: «В после­дние века появился новый фактор, который увеличивает количество свободных химических элементов, преимуще­ственно газов и металлов, на земной поверхности. Факто­ром этим является деятельность человека».

Позже ученый развил данную тему: «Земная поверхность превращается в города и культурную землю и резко меняет свои химические свойства. Изменяя характер хи­мических процессов и химических продуктов, человек со­вершает работу космического характера. Она является с каждым годом все более значительным фактором в минеральных процессах земной коры и мало-помалу меняет их направление».

Справедливости ради надо отметить, что о глобальной преобразовательной и разрушительной роли челове­ка на планете еще во второй половине ХIХ века писали ученые разных стран: Г. Марш (в превосходной книге «Чело­век и природа»), Ф. Ратцель, Л. И. Мечников, Э. Реклю. А вот что писал в начале XX века английский океанолог Дж. Мёррей:

«БИОСФЕРА. Где только существует вода или, вернее, где вода, воздух и земля соприкасаются и смешиваются, обыкновенно можно найти жизнь, в той или иной из ее многих форм. Можно даже всю планету рассматривать как одетую покровом живого вещества. Давши нашему вообра­жению немного больше свободы, мы можем сказать, что в пределах биосферы, у человека, родилась сфера разума и понимания, и он пытается истолковать и объяснить космос; мы можем дать этому наименование ПСИХОСФЕРЫ». Позже Э. Ле Руа и Тейяр де Шарлен предложили дру­гой термин: ноосфера (от греческого «нус» — разум), исхо­дя из предположения об одухотворенности и наделенности разумом не только человека, но и всего живого веще­ства (Тейяр писал о «Духе Земли»). Этими мыслями они поделились с Вернадским, находясь, как мы уже говори­ли, пол впечатлением его сорбоннских лекций по геохи­мии. Однако чуждый идеализма Вернадский по-своему стал толковать ноосферу как область проявления научной мысли и технической деятельности. В 1938 году он писал:

«Мы присутствуем и жизненно участвуем в создании в биосфере нового геологического фактора, небывалого в ней по мощности...

Закончен после многих сотен тысяч лет неуклонных сти­хийных стремлений охват всей поверхности биосферы еди­ным социальным видом животного царства — человеком...

Нет на Земле уголка, для него недоступного. Нет пре­делов возможному его размножению. Научной мыслью и государственно организованной, ею направляемой техни­кой, своей жизнью человек создает в биосфере новую био­генную силу...

... Создание ноосферы из биосферы есть природное яв­ление, более глубокое и мощное в своей основе, чем чело­веческая история...

Это новая стадия в истории планеты, которая не по­зволяет пользоваться для сравнения, без поправок, исто­рическим ее прошлым. Ибо эта стадия создает, по суще­ству, новое в истории Земли, а не только в истории чело­вечества».

Для Вернадского человек был прежде всего носителем разума. Он верил, что преобразование природы будет вес­тись предусмотрительно, без ущерба людям и природе. Хотя на собственном опыте, пережив две мировые войны и одну гражданскую, он мог бы убедиться, что в действительнос­ти все происходит совсем не так. В своей деятельности человек слишком часто использует дарованный природой разум для порабощения и уничтожения себе подобных, для разрушения биосферы. Им движет не столько разум, сколько воля, желания, вера, потребности, предрассудки, невежество, психические «комплексы»...

Впрочем, Вернадский сознавал, что человек «отчуж­дается» от создавшей его природы. По его словам: «Благо­даря условностям цивилизации эта неразрываемая и кров­ная связь всего человечества с остальным живым миром забывается, и человек пытается рассматривать отдельно от живого мира бытие цивилизованного человечества. Но эти попытки искусственны и неизбежно разлетаются, когда мы подходим к изучению человечества в общей связи его со всей Природой».

Энтузиаст науки

Для Вернадского наука была не просто областью дея­тельности, профессиональным занятием. Хотя, конечно, он прекрасно понимал, что наука основана на рутинной работе тысяч мало известных или вовсе безымянных тру­жеников. В статье памяти хранителя Минералогического кабинета Московского университета, П. К. Алексата, он так отозвался об этих людях: «Они проходят жизнь не при­знанными и не понятыми современниками. Только немногим из них дается в удел признание потомков; в ог­ромном большинстве случаев едва сохраняется или совсем не остается о них память. А между тем эти люди в целом делают большое дело, так как именно среди них вырабатываются те, которые вносят в жизнь общества свое, новое. Эти люди, не укладывающиеся в рамки современно­го, делают будущее. Они нарушают стремление общества к среднему, безличному. Чем больше в обществе таких людей, тем разнообразнее и сильнее его культура». Вернадскому было чуждо вошедшее позже в широкое упот­ребление название «научный работник» (по аналогии с канцелярским или торговым работником). Он признавал лишь тружеников науки и сам относился к их числу. Науку он воспринимал как важнейшую часть современной культу­ры. Этим убеждением проникнута его работа «Научная мысль как планетное явление». В ней он неоднократно подчеркивает: «Биосфера XX столетия превращается в но­осферу, создаваемую прежде всего ростом науки, научно­го понимания и основанного на ней социального труда человечества».

По его мнению, научное знание является геологической силой, создающей ноосферу. И как всякое природное явле­ние, научная мысль — не случайна, она проявляется стихий­но и закономерно; корни ее уходят в глубины геологической истории, обнаруживаются в процессе цефализации — разви­тия нервной системы и головного мозга животных.

С таких позиций Вернадский по-новому взглянул на историю науки. По его словам: «История научной мысли, научного знания, его исторического хода проявляется с новой стороны, которая до сих пор не была достаточно осоз­нана. Ее нельзя рассматривать только как историю одной из гуманитарных наук. Эта история есть одновременно ис­тория создания в биосфере новой геологической силынаучной мысли,раньше в биосфере отсутствовавшей».

Можно, конечно, отметить, что при этом он отстра­нился от многих «ненаучных» факторов, которые опреде­ляли человеческую деятельность изначально, задолго до того, как возникла наука. Ведь перестройка биосферы че­ловеком шла многие десятки тысячелетий и одним из важнейших факторов при этом было использование огня (о чем Вернадский упоминал). Научная мысль стала подоби­ем катализатора, значительно ускорившего и усилившего геологическую глобальную деятельность человека (техногенез — по А. Е. Ферсману).

Сама по себе наука, увы, способствует не только и даже (не столько улучшению природной среды и жизни челове­ческой. Она используется обществом и отдельными соци­альными группами для целей далеко не благородных: удер­жания власти, накопления капиталов, усиления военной мощи страны, порабощения других народов и государств, экстенсивного использования природных богатств. Вопрос в том, какие социальные группы и с какими целями ис­пользуют (или не используют) достижения науки.

Обо всем этом Владимир Иванович предпочитал не думать или умалчивать. У него была другая цель: показать величие научной мысли и те возможности, которые она открывает перед человечеством. Он верил в науку, в ее высокое предназначение. В том-то и беда современного человечества, что оно — в прямом противоречии с надеж­дами Вернадского и его убеждениями — сделало науку подсобным занятием, средством для получения максималь­ных прибылей и ускорения технического прогресса с це­лью добывания материальных благ.

Правда, за последние десятилетия ситуация меняется. Развитые страны стали значительно больше уделять вни­мания состоянию окружающей природной среды, опира­ясь отчасти на достижения наук, прежде всего экологии, на учение о биосфере. Но все это — лишь частные мероприятия, не имеющие того глобального масштаба, кото­рый предполагал Вернадский. Поэтому разрушение био­сферы продолжается.

В своих воззрениях на ноосферу Владимир Иванович попытался соединить воедино биогеохимические исследова­ния, свои взгляды на историю научной мысли, а также веру в великую мощь и высокое предназначение науки. Такой синтез вряд ли можно назвать органичным. Ведь когда речь идет о всепланетном геологическом процессе, преобразую­щем область жизни, имеются в виду материальные явления. А научная мысль относится к явлениям идеальным. Следо­вательно, ноосфера как область идеальных явлений, вклю­чающих и научную мысль, как область проявления разума — это одно. Совсем другое — сфера материальных преобразо­ваний, использования техники и технологий. Ее не следова­ло бы смешивать с идеальной областью научной мысли. По­этому и название требуется подыскать иное. Возможно, наи­более подходящее — техносфера, учитывая то немаловажное обстоятельство, что в науке и даже в философии укоренился термин «техногенез», обозначающий глобальную техничес­кую деятельность человека.

Однако Вернадский, повторим, был энтузиастом на­уки, а потому и выдвигал на первый план именно ее. При этом он не оставался кабинетным теоретиком. Он вел на­учные исследования, читал лекции, проводил важнейшие научно-организационные мероприятия, даже в страшные годы гражданской войны. Летом 1917 года он занимал пост товарища министра народного образования во Временном правительстве (именно с этим связан выход его замечатель­ной статьи «Задачи науки в связи с государственной полити­кой», которая публикуется в этом сборнике). На следующий год в Киеве организовал и возглавил Комиссию по изучению естественных производительных сил Украины и Украинс­кую академию наук.

В 1919 году, переехав в Симферополь, Владимир Ивано­вич руководил Таврическим университетом и создал лабора­торию по изучению геологической деятельности живых орга­низмов. В конце года он написал важную в теоретическом и практическом аспектах работу: «О задачах геохимического исследования Азовского моря и его бассейна». В 1921 году в Петрограде он организовал и возглавил Комиссию по исто­рии науки, философии и техники при Российской АН, а затем и Государственный Радиевый институт.

Вернадский словно не обращал внимания на то, при какой власти он работает. Еще во времена Российской им­перии он создал при Академии наук Радиевую комиссию (1910 г.). Во время Первой мировой войны стал одним из инициаторов создания и председателем Комиссии по изу­чению производительных сил России при Академии наук. Эта организация плодотворно работала и при советской власти, способствуя освоению природных ресурсов, откры­тию новых месторождений минерального сырья (в том чис­ле и радиоактивного). В дальнейшем он основал целый ряд академических комиссий, лабораторий, институтов. Его по праву можно считать крупнейшим организатором отече­ственной науки.

В этой связи встает вопрос о политических взглядах ученого. Тем более что он, даже являясь членом Государ­ственного совета (от научных организаций) при царе, был сторонником парламентаризма и широких политических свобод. Эти свои убеждения Вернадский не менял и впредь. Даже пытался активно заниматься политической деятель­ностью, став одним из создателей нелегального Союза ос­вобождения (в 1903 г.), позже преобразованного в Кон­ституционно-демократическую (сокращенно — кадетскую) партию. Из нее он вышел в 1918 году и ни в какие полити­ческие партии больше не входил.

В эмигрантских кругах его нередко резко и несправед­ливо критиковали за «пособничество большевикам». Но Вер­надский, в отличие от многих эмигрантов, был прежде все­го патриотом России как великого государства и энтузиас­том русской науки. Он трудился во имя Родины, своего народа и для всего человечества, исходя из своих представ­лений о великой роли научной мысли в обществе. Об этих взглядах ученого можно судить, в частности, по статьям, помешенным в третьем разделе данной книги.

Идеи Владимира Ивановича как историка науки до сих пор остаются недооцененными и, самое главное, не востребованными и не разработанными. Также не оправ­дался его прогноз, что на первый план во второй полови­не XX века выйдут науки о биосфере и основанные на них философские разработки, потеснив господствующие фи­зико-химические и математические науки, которые направ­лены преимущественно на развитие технических систем и технологий. При этом на смену механистическому миро­воззрению придет органическое, «биосферное» или, как принято сейчас называть, экологическое.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.