БЫЛ БЫ ХОРОШИМ БРАТОМ, ЕСЛИ БЫ НЕ БЫЛ ПРИМЕРНЫМ СЫНОМ

В галерее уже никого не было. Гуинплен прошел через стеклянную ротонду,

откуда успели убрать кресло и столы и где не оставалось больше никаких

следов церемонии его посвящения в пэры. Горевшие на равном расстоянии друг

от друга люстры и канделябры указывали ему путь к выходу. Благодаря этой

веренице огней Гуинплену удалось легко отыскать в путанице залов и

коридоров дорогу, по которой он шел в палату вслед за герольдмейстером и

приставом черного жезла. Он не встретил ни души, если не считать

нескольких замешкавшихся старых лордов, тяжелыми шагании бредущих к

выходу.

Вдруг среди безмолвия этих огромных пустынных залов до него долетел

неясный гул человеческих голосов, необычный для такого места и в столь

поздний час. Он направился в ту сторону, откуда доносился шум, и очутился

в широком, слабо освещенном вестибюле, служившем выходом из платы. Сквозь

распахнутую стеклянную дверь виден был подъезд, лакей с факелами, площадь

и ряд карет, ожидавших у подъезда.

Отсюда и исходил шум, услышанный Гуинпленом.

Около двери, под фонтаном, в вестибюле стояла кучка людей, которые

бурно жестикулировали и громко о чем-то спорили. Незамеченный в полумраке

Гуинплен подошел ближе.

Очевидно, здесь происходила ссора. Десять - двенадцать молодых лордов

толпились у выхода, а какой-то человек в шляпе, как и они, стоял перед

ними, гордо вскинув голову и преграждая им дорогу.

Кто был этот человек? Том-Джим-Джек.

Некоторые из лордов еще не сняли пэрской мантии, другие уже сбросили с

себя парламентское одеяние и были в обыкновенном платье.

На шляпе Том-Джим-Джека развевались перья, но не белые, как у пэров, а

зеленые с оранжевыми завитками; его костюм, сверху донизу расшитый

золотыми галунами, был украшен у ворота и на рукавах целыми каскадами лент

и кружев; левой рукой он крепко сжимал рукоять висевшей сбоку шпаги, на

бархатных ножнах и на перевязи которой были вышиты золотом адмиральские

якоря.

Гуинплен услышал, как он говорил, обращаясь ко всем этим молодым

лордам:

- Я назвал вас трусами. Вы требуете, чтобы я взял свои слова назад.

Извольте. Вы не трусы. Вы идиоты. Вы все накинулись на одного. Это не

трусость? Пожалуй. В таком случае это глупость. Вы слушали, но ровно

ничего не поняли. Старики здесь тугоухи, а молодежь тупоумна. Я в

достаточной мере принадлежу к вашей среде, чтобы иметь право высказывать

вам такие истины. Этот новый лорд - существо странное, он наговорил кучу

нелепостей, - согласен, но среди этих нелепостей было и много верного. Его

речь была сбивчива, бестолкова, он произнес ее неумело, - не спорю; он

слишком часто повторял "знаете ли вы, знаете ли вы", но человек, еще вчера

бывший ярмарочным фигляром, не обязан говорить, как Аристотель или как

Гильберт Барнет, епископ Сарумский. Его слова о нечисти, о львах, его

обращение к помощникам клерков - все это было безвкусно. Черт возьми! Кто

же спорит с вами? Это была безрассудная, беспорядочная речь, где все было

спутано, но иногда в ней проскальзывала настоящая правда. Говорить так,

как он, не будучи опытным оратором, - это уже немалая заслуга. Хотел бы я

увидеть вас на его месте. То, что он рассказал о прокаженных

Бертон-Лезерса - факт бесспорный. К тому же не он первый говорит глупости

в парламенте. Наконец, милорды, я не люблю, когда все нападают на одного,

таков уж мой характер, а потому разрешите мне считать себя оскорбленным.

Ваше поведение не нравится мне, я возмущен. Я не очень-то верю в бога, но

когда он совершает добрые поступки, что случается с ним не каждый день, я

готов склониться к мысли, что он существует; поэтому, например, я весьма

признателен ему, если только он есть, за то, что он извлек из общественных

низов пэра Англии и возвратил наследство законному владельцу; независимо

от того, на руку мне это или нет, я рад, что мокрица внезапно превратилась

в орла, Гуинплен - в Кленчарли. Милорды, я запрещаю вам держаться иного

мнения. Жаль, что здесь нет Льюиса Дюраса. Он получил бы от меня по

заслугам! Милорды, Фермен Кленчарли вел себя как лорд, а вы - как

скоморохи. Что касается его смеха, он в нем не повинен. Вы потешались над

его смехом. Нельзя смеяться над несчастьем. Вы глупцы, и глупцы жестокие.

Вы очень ошибаетесь, если полагаете, что нельзя посмеяться и над вами, вы

сами безобразны, и вы не умеете одеваться. Милорд Хавершем, я видел

третьего дня твою любовницу, она отвратительна. Хоть и герцогиня, но

настоящая мартышка. Господа насмешники, повторяю вам, мне очень хотелось

бы послушать, сумеете ли вы связать три-четыре слова кряду. Болтать может

всякий, говорить - далеко не каждый. Вы воображаете себя образованными

людьми на том лишь основании, что протирали штаны на скамьях в Оксфорде

или Кембридже, и потому, что, прежде чем усесться в качестве пэров Англии

на скамьи Вестминстер-Холла, вы хлопали ушами на скамьях Гонвиллского или

Кайского колледжа. Я говорю вам в лицо: вы вели себя нагло с новым лордом.

Конечно, он чудовище, но чудовище, отданное на съедение диким зверям. Я

предпочел бы быть на его месте, чем на вашем. Я присутствовал на заседании

в качестве возможного наследника пэрства. Я все слышал. Я не имел права

высказываться, но имею право быть порядочным человеком. Ваши насмешки

возмутили меня. Когда я зол, я способен подняться на гору Пендлхилл и

набрать там травы "собачий зуб", хотя она навлекает молнию на голову того,

кто срывает ее. Вот почему я поджидал вас здесь, у выхода. Объясниться

никогда не лишнее, и мне нужно поговорить с вами. Понимаете ли вы, что в

известной степени оскорбили и меня? Милорды, я твердо решил отправить

кое-кого из вас на тот свет. Все вы, присутствующие здесь, - Томас Тефтон,

граф Тенет, Севедж, граф Риверс, Чарльз Спенсер, граф Сендерленд, Лоуренс

Хайд, граф Рочестер, и вы, бароны Грей-Ролстон, Кери Хенсдон, Эскрик,

Рокингем, ты, маленький Картрет, ты, Роберт Дарси, граф Холдернес, ты,

Вильям, виконт Хеттон, и ты, Ральф, герцог Монтегю, и все остальные, - я,

Дэвид Дерри-Мойр, моряк английского флота, бросаю вам вызов и настоятельно

предлагаю вам запастись секундантами и свидетелями; я буду ждать вас,

чтобы встретиться лицом к лицу и грудь с грудью нынче же вечером, сейчас

же или завтра, днем или ночью, при солнечном свете или при свете факелов,

в любом месте, в любое время и на каких угодно условиях, всюду, где только

хватит места, чтобы скрестить два клинка; вы хорошо сделаете, если

осмотрите ваши пистолеты и лезвия ваших шпаг, ибо я имею намерение сделать

вакантными ваши пэрства. Огль Кавендиш, прими меры предосторожности и

вспомни свой девиз: "Cavendo tutus" ["Остерегаясь, будешь в безопасности"

(лат.)]. Мармедьюк Ленгдейл, ты поступишь благоразумно, если, по примеру

твоего предка Гундольда, велишь нести за собою гроб. Джордж Бутс, граф

Уорингтон, не видать тебе больше своего графства в Честере, своего

критского лабиринта и высоких башен Денгем-Месси. Что касается лорда

Вогана, он достаточно молод, чтобы говорить дерзости, но слишком стар,

чтобы отвечать за них; поэтому за его слова я привлеку к ответу его

племянника Ричарда Вогана, депутата города Мерионета в палате общин. Тебя,

Джон Кемпбел, граф Гринич, я убью, как Эгон убил Мэтеса, но только честным

ударом, а не сзади, так как я привык становиться к острию шпаги грудью, а

не спиной. Это решено, милорды. А теперь, если угодно, прибегайте к

колдовству, обращайтесь к гадалкам, натирайте себе тело мазями и

снадобьями, делающими его неуязвимым, вешайте себе на шею дьявольские или

богородицыны ладанки, - я буду драться с вами, невзирая ни на какие

благословения или колдовские заговоры, и не стану ощупывать вас, чтобы

узнать, нет ли на вас талисманов. Я буду биться с вами пеший или конный.

На любом перекрестке, если хотите - на Пикадилли или Черинг-Кроссе, пусть

даже для нашего поединка разворотят мостовую, как это сделали во дворе

Лувра для Гиза с Бассомпьером. Слышите вы? Я вызываю вас всех! Дорм, граф

Карнарвон, я заставлю тебя проглотить мою шпагу до рукоятки, как это

сделал Мароль с Лилем-Мариво; тогда увидим, будешь ли ты смеяться, милорд.

Ты, Барлингтон, похожий на семнадцатилетнюю девчонку, ты можешь выбрать

себе место для могилы, где пожелаешь: на лужайке ли твоего Миддлсекского

замка или в твоем Лендерсбергском саду в Йоркшире. Ставлю в известность

ваши милости, что я не терплю дерзостей и накажу вас по заслугам, милорды.

Я не допущу, чтобы вы глумились над лордом Ферменом Кленчарли. Он лучше

вас. Как Кленчарли, он не менее знатен, чем вы, а как Гуинплен, он

обладает умом, которого у вас нет. Я объявляю его дело своим делом,

оскорбление, нанесенное ему, считаю нанесенным мне и возмущен вашими

издевательствами над ним. Посмотрим, кто из нас останется жив, ибо я

вызываю вас, слышите ли вы, на смертный бой; оружие и способ смерти

выбирайте какие вам угодно, но так как вы в то же время и джентльмены и

грубые скоты, я соразмеряю свой вызов с вашими качествами и предлагаю вам

все существующие способы взаимного истребления, начиная с дворянского

оружия - шпаги и кончая простонародной кулачной расправой.

Этот яростный поток был встречен всеми молодыми людьми высокомерной

улыбкой.

- Согласны, - ответили они.

- Я выбираю пистолет, - сказал Барлингтон.

- Я, - заявил Эскрик, - выбираю старинный поединок в огороженном месте

на палицах и на кинжалах.

- Я, - сказал Холдернес, - рукопашную схватку на двух ножах, одном

длинном и одном коротком.

- Лорд Дэвид, - ответил граф Тенет, - ты шотландец, и я выбираю палаш.

- Я - шпагу, - сказал Рокингем.

- Я, - объявил герцог Ральф, - предпочитаю бокс. Это благороднее!

Гуинплен вышел из темноты.

Он направился к человеку, который до сих пор назывался Том-Джим-Джеком,

но теперь оказался кем-то совсем другим.

- Благодарю вас, - сказал он, - но это касается только меня.

Все обернулись к нему.

Гуинплен подошел еще ближе. Какая-то сила толкала его к тому, кого все

называли лордом Дэвидом и кто стал его защитником, если не более. Лорд

Дэвид отступил.

- А! - воскликнул лорд Дэвид. - Это вы! Вы здесь? Прекрасно. Мне и вам

надо сказать несколько слов Вы осмелились говорить о женщине, которая

сперва любила лорда Линнея Кленчарли, а потом короля Карла Второго?

- Да, говорил.

- Сударь, вы оскорбили мою мать.

- Вашу мать? - воскликнул Гуинплен. - Значит... я чувствовал это...

значит, мы...

- Братья, - закончил лорд Дэвид.

И он дал Гуинплену пощечину.

- Мы - братья, - повторил он. - Поэтому мы можем драться. Поединок

возможен только между равными. Кто же мне более равен, чем собственный

брат? Я пришлю к вам секундантов. Завтра мы будем драться насмерть.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: